Ему
казалось, что если бы удалось разъединить части человеческой нервной
системы, заменить их частично электрическими соединениями и испытать всю
систему in situ [&in situ (лат.) - на месте], он мог бы сделать
проливающее свет открытие. Правда, после этого человек бы стал не нужен
сам себе.
Но власти были непреклонны; его заставили обойтись трупами и
животными.
Тем не менее, он добился прогресса. Ультракоротковолновое излучение
производило определенное воздействие на нервную систему - двойной эффект:
она создавала "призрачные" пульсации нейронов, недостаточные, чтобы
вызвать моторные реакции мышц, но, он подозревал, достаточно сильные,
чтобы поддерживать в теле постоянное состояние подавленного нервного
возбуждения; и, во-вторых, живой опытный образец, подверженный некоторое
время этому процессу поддерживал определенное малое, но измеримое,
снижение эффективности нейронных импульсов. Если бы это была электрическая
цепь, то он бы описал этот второй эффект, как снижение эффективности
изоляции.
Результатом этих двух воздействий на отдельный объект было ощущение
легкой усталости, нечто схожее с недомоганием на ранних стадиях
туберкулеза легких. Жертва не испытывала слабости, ей просто не хватало
энергии. Напряженная физическая работа не становилась невозможной, она
просто становилась неприятной; она требовала слишком больших усилий,
слишком большой силы воли.
Но ортодоксальный патолог вынужден был бы признать, что жертва
обладала совершенным здоровьем - немного утомлена, может быть, но ничего
опасного. Может быть, слишком сидячий образ жизни. Все что нужно, это
свежий воздух, солнце и физические упражнения.
Один лишь доктор Граймс уловил, что нынешнее общее заметное
предпочтение сидячему образу жизни было результатом, а не причиной
всеобщего недостатка силы. Изменение было медленным, по крайней мере,
столь же медленным, как нарастание радиации в атмосфере. Подверженные ему
люди отметили его - если вообще обратили на это внимание - лишь как
отражение того, что они стали немного старше, "старею, уже не такой
молодой, каким был". И они были согласны слабеть, это было более приятно,
чем усилие.
Граймс впервые заинтересовался этим, когда начал замечать, что все
его юные пациенты были типа "юных читателей". Было прекрасно, что ребенок
любит читать книги, думал он, но нормальный должен немного и побуянить.
Что стало с футболом на песке, соревнованиями и игрой "Кто быстрей
разденется?", которые характеризовали его собственное детство?
Черт возьми, ребенок не должен проводить все свое время
сосредоточенно разглядывая свою коллекцию марок.
Уолдо начинал находить ответ.
Нервная сеть не слишком отличалась от антенны. Подобно антенне она
могла принимать - и принимала - электромагнитные волны. Но прием был
заметен не в виде созданного электрического тока, а в виде пульсации
нервов - импульсов, безумно похожих на электрический ток, но таковым не
являющихся. Электродвижущая сила могла быть использована вместо нервных
импульсов для активизации мышечной ткани, но ЭДС не была нервным
импульсом. Во всяком случае, они перемещались с сильно различающимися
скоростями. Электрический ток распространяется со скоростью света;
нейронный импульс измеряется футами в секунду.
Уолдо чувствовал, что ключ к проблеме лежит где-то в вопросе
скорости.
Он не смог игнорировать случай с фантастическим самолетом Мак Леода
так долго, как он намеревался. Ему позвонил доктор Рэмбью. Уолдо ответил
на звонок, поскольку тот исходил из лаборатории САЭВ.
- Кто вы, и чего вы хотите? - спросил он собеседника.
Рэмбью опасливо осмотрелся.
- Тс-с-с! Не так громко, - прошептал он. - Они могут подслушивать.
- Кто? И кто вы?
- "Они" - это те, кто это делает. Запирайте двери на ночь. Я - доктор
Рэмбью.
- Доктор Рэмбью? Ах, да. Что ж, доктор, что означает ваше вторжение?
Доктор нагнулся вперед, пока не стало казаться, что он сейчас выпадет
из стереокартинки.
- Я узнал, как это сделать, - с напряжением сказал он.
- Как сделать это?
- Заставить де Кальбы работать. Дорогие, дорогие де Кальбы, - он
неожиданно протянул руки к Уолдо, безумно сжимая пальцы. - Они делают так
- вьются, вьются, вьются!
Уолдо вдруг захотелось прекратить разговор, но еще больше ему
хотелось услышать, о чем тот еще скажет. Рэмбью продолжал.
- Вы знаете, почему? Вы знаете? Тогда опровергните меня.
- Почему?
Рэмбью приставил палец к носу и проказливо ухмыльнулся.
- Не хотели бы вы узнать? Не посчитали бы вы прекрасным узнать это?
Но я вам скажу!
- Тогда скажите мне.
Рэмбью неожиданно испугался.
- Возможно, я не должен. Возможно, они слушают. Но я скажу, я скажу!
Слушайте внимательно: все неопределенно.
- Это все? - спросил Уолдо, уже откровенно смеясь над ужимками
собеседника.
- "Это все"! Вам этого мало? Куры будут кукарекать, а петухи -
нестись. Вы тут, а я - там. А может и нет. Все неопределенно. Все, все,
ВСЕ неопределенно! Катится и катится маленький шарик по кругу, и никто не
знает, где он остановится. Только я узнал, как это сделать.
- Как сделать что?
- Как заставить маленький шарик остановиться там, где я хочу.
Смотрите, - он выхватил перочинный нож. - Когда вы порежетесь, у вас идет
кровь, не так ли? Или так? - Он резанул по указательному пальцу. - Видите?
Он держал палец близко к камере; порез, хотя и глубокий, был хорошо
виден, но совершенно не кровоточил.
Превосходно, подумал Уолдо, истерический сосудистый спазм. Чисто
клинический случай.
- Это может всякий, - сказал он вслух. - Покажи мне что-нибудь
потяжелее.
- Всякий? Конечно, может всякий - если знает как. Вот, например,
смотрите. - Он воткнул лезвие прямо в ладонь левой руки так, что оно вышло
с другой стороны. Покачал лезвие в ране, вытащил его и показал ладонь.
Крови не было, а разрез быстро затягивался. - Вы знаете, почему? Нож лишь
вероятно здесь, и я нашел невероятность!
Развлекаясь всем этим, Уолдо начинал скучать.
- И это все?
- Этому нет конца, - произнес Рэмбью, - потому что повсюду теперь
неопределенность. Посмотрите. - Он положил нож на ладонь, потом перевернул
руку.
Нож не упал, а остался висеть под рукой.
Уолдо неожиданно стал внимателен. Это может быть трюком; это,
вероятно, и было трюком, но это произвело на него куда более сильное
впечатление, чем неудача Рэмбью с кровопусканием. Если первые опыты были
типичны для определенных типов психозов, то второе не должно было
происходить. Он включил второй видеотелефон.
- Дайте мне главного инженера Стивенса из Северо-Американской
Энерго-Воздушной, - резко сказал он. - И быстро!
Рэмбью не обратил на это внимание и продолжал говорить о ноже.
- Он не знает, какой из путей идет вниз, - говорил он проникновенно,
- потому что ничто больше не определено. Может быть, он упадет, а может
быть, и нет. Я думаю, упадет. Вот - упал. Вы хотели бы увидеть меня
ходящим по потолку?
- Вы звонили мне, мистер Джонс? - это был Стивенс.
Уолдо отключил звук у аппарата связи с Рэмбью.
- Да. Я насчет этого клоуна Рэмбью. Поймайте его и первым делом
везите сюда. Я хочу его видеть.
- Но, мистер Джо...
- Шевелитесь! - он отключил Стивенса и включил голос Рэмбью.
- ...неопределенность. Хаос - король, и магия выпущена в мир! -
Рэмбью рассеянно посмотрел на Уолдо, просветлел и добавил:
- Добрый день, мистер Джонс. Спасибо за звонок.
Экран погас.
Уолдо нетерпеливо ждал. Все происходившее было мистификацией, говорил
он себе. Рэмбью отколол чудовищно грубую шутку. Уолдо не любил грубых
шуток. Он снова позвонил Стивенсу и стал ждать ответа.
Когда Стивенс отозвался, волосы его были взлохмачены, и лицо было
красным.
- Нам тяжело пришлось, - сказал он.
- Вы поймали его?
- Рэмбью? Да, в конце концов.
- Тогда привезите его.
- В Свободное Владение? Но это невозможно. Вы не понимаете. Он
спятил; он безумен. Его забрали в госпиталь.
- Вы слишком много на себя берете, - сказал Уолдо. - Я знаю, что он
сошел с ума, но я хотел сказать то, что я сказал. Организуйте это.
Обеспечьте санитаров. Подпишите расписку. Дайте взятку. Срочно привезите
его ко мне. Это необходимо.
- Вы действительно этого хотите?
- Я не имею привычки шутить.
- Что-то связанное с вашими исследованиями? Он не в состоянии вам
помочь, я могу вам это сказать сразу.
- Это уж мне решать, - произнес Уолдо.
- Ладно, - с сомнением ответил Стивенс. - Попробую.
- Желаю удачи.
Стивенс перезвонил через полчаса.
- Я не могу привезти Рэмбью.
- Вы неповоротливы и неумелы.
Стивенс покраснел, но сдержался.
- Не переходите на личности. Он исчез. Он так и не приехал в
госпиталь.
- Что?
- Это самая безумная часть истории. Они увезли его привязанным к
носилкам, замотанным, как в корсете. Я сам видел, как они затягивали
ремни. Но когда они доехали, его не оказалось. И санитары клянутся, что
ремни даже не были расстегнуты.
- Абсурд... - начал было Уолдо и задумался. Стивенс продолжил:
- Но это даже не половина случившегося. Я бы и сам хотел с ним
поговорить. Я осматривал его лабораторию. Вы знаете о тех свихнувшихся де
Кальбах, тех, которых сглазили?
- Я знаю, о чем вы говорите.
- Рэмбью заставил делать то же самое еще один комплект приемников!
Уолдо помолчал несколько секунд, затем спокойно сказал:
- Доктор Стивенс...
- Да.
- Я хочу поблагодарить вас за ваши усилия. И не будете ли вы так
любезны отправить оба комплекта приемников, оба комплекта с аномальным
поведением, в Свободное Владение?
Сомнений не было. Раз он видел их собственными глазами, наблюдал за
их необъяснимыми изгибами, применял к ним все приходившие на ум тесты,
Уолдо был вынужден признать, что столкнулся с новым явлением, явлением,
правила которого он не знал.
Если там вообще были правила...
Он был честен с собой. Если он действительно видел то, что он думал,
что видел, тогда новое явление ломало все правила, законы, которые он
считал действительными, для которых он никогда прежде не находил
исключений. Для себя он решил, что первоначальные отказы де Кальбов нужно
рассматривать как столь же чрезвычайно огорчительные для физических
законов, что и уникальное поведение этих двух комплектов; различие крылось
лишь в том, что одно чужеродное явление было эффектным, а другое - нет.
Вполне очевидно, что это же самое обнаружил доктор Рэмбью; он знал,
что доктор пребывал в нарастающем нервном напряжении с момента первого
отказа приемников де Кальба.
Он пожалел о потере доктора Рэмбью. Уолдо был больше впечатлен Рэмбью
сумасшедшим, чем бывал когда-либо заинтересован Рэмбью здравым. Видимо, у
этого человека все-таки была капля способностей; он открыл нечто -
большее, как признавал Уолдо, чем он сам до сих пор был способен открыть
даже несмотря на то, что это свело Рэмбью с ума.
Уолдо не боялся, что опыт Рэмбью, каким бы он ни был, расстроит его
собственный рассудок. о
Его уверенность в себе была, вероятно, полностью подтверждена. Его
собственная легкая склонность к паранойе была как раз достаточной, чтобы
дать ему защиту от недружелюбного мира. Для него это было нормально -
необходимое приспособление к ситуации, в противном случае оказывается
непереносимой - не более патологично, чем мозоль, или приобретенный
иммунитет.
В других отношениях он был, возможно, в большей степени способен
спокойно принимать беспокоящие события, чем 99 процентов его
современников. Он был рожден для несчастья, он встречал его и превозмогал,
снова и снова. Сам окружавший его дом был свидетельством спокойного и
бесстрашного стиля, с которым он наносил поражение миру, к которому не был
приспособлен.
На время он прекратил очевидные линии исследования странно
изгибающихся металлических стержней. Рэмбью был недоступен для расспросов.
Хорошо, оставался еще один человек, знавший об этом больше чем Уолдо. Он
найдет его. Он снова позвонил Стивенсу.
- Что-нибудь слышно о докторе Рэмбью?
- Не слышно и не видно. Я начинаю думать, что бедный старик мертв.
- Возможно. Этот знахарь, друг вашего помощника - кажется, его имя
Шнайдер?
- Грэмпс Шнайдер.
- Да, конечно. Не организуете ли вы ему разговор со мной?
- По видеотелефону, или вы хотите видеть его лично?
- Я бы предпочел, чтобы он приехал сюда, но я понимаю, что он стар и
немощен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18