Он не мог видеть Другой Мир; он
был способен контактировать с ним лишь через шнайдеровскую обработку.
Проклятье! Как он мог создать приборы для его исследования?
Он подозревал, что в конце концов ему придется снова идти к Шнайдеру
за дальнейшими указаниями, но это было слишком неприятным ходом, что он
отказывался и думать об этом. Более того, Грэмпс Шнайдер мог оказаться не
в силах научить его, они говорили на разных языках.
Вот что он знал: Другой Мир был рядом и мог иногда достигаться нужной
ориентацией мысли, намеренно, как научил его Шнайдер, или подсознательно,
как это случилось с Мак-Леодом и другими.
Эта идея показалась ему неприятной. То, что мысль и только мысль была
способна повлиять на физические явления противоречило всей философии
материализма, среди которой он вырос. У него было предубеждение в пользу
порядка и неизменных природных законов. Его предшественники по культуре,
экспериментальные философы, выстроившие мир науки и сопутствующей ей
технологии, Галилей, Ньютон, Эдисон, Эйнштейн, Стейнмец, Джинс и их
бесчисленные коллеги - эти люди представляли мир как механизм, работающий
с безысходной неизбежностью. Любое явное нарушение подобной практики,
таким образом, рассматривалось как ошибка в наблюдениях, неполная
формулировка гипотезы или недостаток данных.
Даже недолгое царствование принципа неопределенности Гейзенберга не
провело фундаментальной ориентации на Порядок и Космос; неопределенность
Гейзенберга была единственной, которую они считали определенной! Она могла
быть сформулирована, выражена, и на ней могла быть выстроена точная
статистическая механика.
В 1958 г. новая формулировка волновой механики Горовицем уничтожила
эту концепцию. Порядок и причинность были восстановлены.
Но вот это проклятое дело! Можно с тем же успехом молиться дождю,
мечтать о луне, ходить к ценителям веры, полностью сдаться сладкой идее
епископа Беркли о церебральном мире-в-голове: "дерево - не дерево, если
нет никого в квадрате".
Уолдо не был эмоционально привязан к Абсолютному Порядку, как это
было с Рэмбью; он не рисковал потерей умственного баланса и крушением
базовых концепций, тем не менее, черт возьми, очень удобно, когда все
работало так, как и ожидалось. На порядке и естественных законах
основывалась предсказуемость, без предсказуемости жить было невозможно.
Часы должны ходить точно; вода должна кипеть, когда к ней подводят тепло;
пища должна питать, а не отравлять; приемники де Кальба должны работать,
работать так, как предполагалось при их разработке; Хаос был невыносим - с
ним нельзя было жить.
Предположим, что правил бы Хаос, и Порядок, который, как нам
казалось, был обнаружен в мире, был бы просто игрой воображения; куда бы
нас это привело? В этом случае, решил Уолдо, было вполне возможно, что
десятифунтовый груз падал в десять раз быстрее однофунтового до того дня,
когда дерзкий Галилей в своем сознании решил, что это не так. Возможно,
вся дотошная наука баллистика происходила от убеждений нескольких
личностей с решительным умом, подаривших это представление миру. Возможно,
сами звезды удерживаются на своих орбитах лишь неизменной верой
астрономов. Упорядоченный космос, порожденный из Хаоса. - Сознанием!
Мир был плоским, пока географы не стали думать о нем иначе, мир был
плоским, и Солнце размером с бочонок всходило на востоке и заходило на
западе. Звезды были маленькими огоньками, усеивавшими прозрачный купол,
который едва покрывал самые высокие горы. Штормы были гневом богов и никак
не связывались с расчетами движения воздушных масс. Созданный разумом
анимизм правил миром.
Совсем недавно все было иначе. Преобладающее соглашение
материалистической и неизменной причинности правило миром; на нем
основывалась вся сопряженная с ним технология обслуживаемой машинами
цивилизации. Машины работали, так как они были предназначены работать,
потому что все верили в них.
Пока несколько истощенных избыточной дозой радиации пилотов не
потеряли уверенность и не заразили машины неопределенностью - и тем самым
не выпустили магию в мир.
Он начал понимать, казалось ему, что случилось с магией. Магия была
неустойчивым законом анимистического мира; она постоянно отбрасывалась
развивающейся философией инвариантной причинности. Она уходила - до этого
нового порыва - и вместе с ней ее мир, за исключением захолустья
"суеверий". Естественно, ученые-экспериментаторы терпели неудачу, пытаясь
исследовать дома-призраки, аппортации и тому подобное. Их убеждения
предупреждали возникновение явлений.
Дальние джунгли Африки могли быть совершенно другими местами - когда
там не было поблизости ни одного белого человека! Странно ускользающие
законы магии все еще могли проявляться.
Может быть, эти рассуждения были несколько крайнего толка, тем не
менее, у них было одно преимущество, которого не имели ортодоксальные
концепции: они включали знахарство Грэмпса Шнайдера над де Кальбами. Любая
рабочая гипотеза, которая не могла описать Шнайдеровскую - и его
собственную - способность мыслью заставить работать де Кальбы, не стоила и
ломаного гроша. А эта стоила, и соответствовала заявлениям самого Грэмпса:
"Все сомнительно" и "Вещь может быть и не быть, и быть чем-то еще. Есть
много верных способов смотреть на одну и ту же вещь. Некоторые из них
хороши, а некоторые плохи."
Очень хорошо. Примем это. Обопремся на это. Мир меняется в
соответствии с тем, как на него смотреть. В этом случае, думал Уолдо, он
знал, как он хотел на него смотреть. Он отдает свой голос за порядок и
предсказуемость!
Он установит этот порядок. Он создаст свою собственную концепцию
Другого Мира в Космосе!
Хорошим началом было уверить Глизона в надежности обработанных по
Шнайдеру де Кальбов. Хорошо. Пусть так и будет. Они надежны. Они никогда
не выйдут из строя.
Он продолжал формулировать и прояснять в сознании собственную
концепцию Другого Мира. Он будет думать о нем столь же упорядоченно и
подобно этому пространству. Связь между двумя пространствами проходила
через нервную систему; кора головного мозга, таламус, спинной мозг и
прилагаемая нервная система тесно соприкасались с обоими пространствами.
Такая картина сочеталась с тем, что говорил ему Шнайдер и не противоречила
с известными ему явлениями.
Постой. Если нервная система лежит в обоих пространствах, то это
может вызывать относительно медленное распространение нервных импульсов по
сравнению с электромагнитными. Да! Если другой мир обладает константой "с"
относительно меньшей, чем этот мир, то это будет естественно следовать.
Он начал ощущать спокойную уверенность, что все так и было.
Было ли это просто рассуждение - или создание вселенной?
Возможно ему придется отказаться от мысленной картины Другого Мира,
по форме и размерам со страусиное яйцо, поскольку пространство с более
медленным распространением света не меньше, а больше, чем привычное
пространство. Нет... нет, подождите секунду, размер пространства не
зависел от его постоянной "с", но от его кривизны в понятиях его
постоянной "с". Поскольку "с" была скоростью, то размер зависел от
представления о времени - в данном случае времени как уровня энтропии.
Здесь крылась характеристика, которую можно было сравнивать у обоих
пространств - их энергия обмена; они влияли на энтропию друг друга. То,
которое более быстро скатывалось к уровню равной энтропии и было
"меньшим".
Ему не нужно было отбрасывать картину страусиного яйца - доброго
старого яйца! Другой Мир был замкнутым пространством с низким "с", высокой
энтропией, малым радиусом и уровнем энтропии близким к равновесию -
идеальный со всех позиций резервуар с энергией, готовой прорваться в это
пространство, когда он того захочет. Для его обитателей, если таковые
были, все могло происходить в сотнях миллионов световых лет, а для него
это было страусиное яйцо, переполненное энергией.
Он уже подумывал о путях проверки своей гипотезы. Если бы он с
помощью Шнайдера-де Кальба выкачал энергию с высочайшей доступной ему
скоростью, то скажется ли это на местном потенциале? Создаст ли это
градиент энтропии? Мог ли он сделать процесс обратимым, найдя способ
закачивать энергию в Другой Мир? Мог ли он установить в разных точках
разные уровни, и тем самым контролировать сползание к равной максимальной
энтропии.
Давала ли скорость распространения нервных импульсов ключ к скорости
света Другого Пространства? Мог ли этот ключ быть совмещен с
исследованиями энтропии и потенциала, что бы получить математическую
картину Другого Пространства, в его константах и эпохах?
Этим он и занялся. Его безграничные вольные размышления произвели
некоторый определенный положительный эффект; он разработал по крайней мере
одну линию наступления на Другой Мир; он изобрел рабочий принцип механизма
телескопа для слепого. Какой бы ни была истина, это была более чем истина,
это была полная серия новых истин. Это было самым сложным в этой серии
новых истин - истин, характеризующих законов, являющихся врожденными
свойствами Другого Мира, плюс новые истинные законы, происходящие от
взаимодействия характеристик Другого Пространства с Обычным пространством.
Неудивительно, что Рэмбью сказал, что все возможно! Возможным было, по
всей вероятности, все что угодно, в результате приложения и комбинации
всех трех наборов законов. Законов Нашего Пространства, законов Другого
Пространства и совместных законов Обоих Пространств.
Но прежде, чем теоретики смогли бы взяться за дело, совершенно
необходимы были новые данные. Уолдо не был теоретиком, как он лицемерно
полагал, считая теорию непрактичной, ненужной и отнимающей время от его
инженерно-консультативной работы. Пусть этим занимаются бесшерстые
обезьяны.
Но инженер-консультант должен был узнать одну вещь: будет ли
Шнайдер-де Кальб работать бесперебойно, как гарантировал? Если это не так,
то что нужно было сделать, чтобы обеспечить их продолжительную работу?
Наиболее сложной и наиболее интересной стороной исследования было
изучение нервной системы в связи с Другим Пространством. Ни
электромагнитные инструменты, ни нейрохирургия не были достаточно
совершенны, что бы провести точную работу на том уровне, который он хотел
исследовать.
Но у него были уолдики.
У самых маленьких уолдиков, которыми он прежде пользовался, ширина
ладони составляла примерно полдюйма - с соответствующими видеокамерами,
конечно. Они были слишком велики для его цели. Он мечтал манипулировать
живой нервной тканью, изучать ее сопротивление и характеристики изнутри.
С помощью маленьких уолдиков он сделал еще меньше.
Последней стадией были крохотные металлические цветки, едва
достигавшие в поперечнике восьмой части дюйма. Пружины в их стержнях, или
предплечьях, служившие как псевдомышцы, едва можно было разглядеть
невооруженным глазом - но тогда он пользовался телекамерами.
Его конечный набор уолдиков, используемых для нервной и мозговой
хирургии различались на последовательных стадиях от механических рук почти
в натуральную величину до тех сказочных пальчиков, способных
манипулировать не видимыми глазом вещами. Все они были объединены в
обойму, чтобы работать в одном месте. Уолдо управлял ими всеми с одной
первичной пары, он мог переключаться с одной пары на другую не снимая
перчаток. Тот же импульс, который переключал пару уолдиков, автоматически
изменял охват камеры, чтобы увеличить или уменьшить увеличение, чтобы
Уолдо всегда видел перед собой в стереоэкране образ своих вторых рук в
привычном размере.
Каждый размер уолдиков владел своим хирургическим инструментом и
своим электрооборудованием.
Такой хирургии никто никогда не видывал, но немного подумав, уолдо
решил, что никто не говорил ему, что это неслыханно.
Он установил, к своему удовлетворению, механизм посредством которого
коротковолновая радиация вызывала ухудшение физического состояния
человека. Зазоры древовидных структур служили как бы точками утечки.
Нервные импульсы иногда не преодолевали их, исчезали - куда? В Другое
Пространство, он был уверен в этом. Такая утечка казалась более легким
путем распространения, стоком, из-за которого состояние жертвы становилось
все хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18