И вышел из магазина. Финн остался копошиться у стены.
Сигизмунд спросил деда, зачем он это сделал. Дед остановился, посмотрел на внука, улыбнулся неожиданно доброй улыбкой, да такой ласковой, что аж глаза просветлели, и признался: «Не знаю, внучек… Вышло так…» А потом посуровел и велел дома об этом не болтать.
Тогда Сигизмунд не подверг эпизод критическому анализу. Но запомнил. Сейчас он смутно понимал, что именно двигало дедом. Но облечь это понимание в слова был не в состоянии.
Нутряная темная ярость бродила сейчас в душе Сигизмунда. Попадись ему под руку пьяный финн…
Так хорошо начинался вечер. И надо было позвонить и все испоганить… И не прикопаешься — мать.
Сигизмунд повел глазами по комнате. Так. Что-нибудь разбить? Чашку? Нет, чашку жалко. Банку. Шмякнуть об стену, чтоб осколки полетели.
Лантхильда, в третий раз просматривая «Самогонщиков», смеялась над одними и теми же сценами, то и дело упадая на спальник. Она была счастлива, он видел.
Он снял трубку и набрал номер Натальи.
* * *
Зима стояла морозная, праздничная. Все было чин чинарем: снег поскрипывал под ногами, хлопья падали с розоватого неба, искрясь в свете фонарей, мороз пощипывал лицо. Кое-где начались аварии на теплосетях, как водится. Как-то раз, поутру, из подвала соседнего дома валил пар — прорвало систему отопления.
Затяжные праздники в стране Трех Толстяков завершились. Школьники с готовым сочинением «Как я провел каникулы» потащились в учебные заведения — кто в школы, а кто и в гимназии. Взрослые, одолеваемые гриппозными предчувствиями, выбрались на работу.
Мрачно и похмельно зазвучала тема очередного повышения квартплаты. Губернатор распорядился объяснить питерцам, что квартплата повышается с февраля вдвое. И не просто так повышается, а ради блага населения. Что-то вроде убедительной лекции на тему «Почему одна больше, чем две»: едино солнце на небе, одна голова у нашего дракона…
Финал всероссийского отдохновения ознаменовался для фирмы «Морена» еще одной напастью: неведомый рекламный листок дал по ошибке телефон сигизмундовой лавки в совершенно левом объявлении. Первый телефонный разговор Сигизмунд провел вполне спокойно и мирно, не подозревая о том, что это лишь начало.
— Я по поводу объявления, — проскрипел в трубке старушечий голос.
Сигизмунд придвинул к себе блокнот, приготовился записывать.
— Тараканы? Рыжие домовые муравьи?
— Я по поводу объявления, — повторила бабка.
— Я вас слушаю.
— Так у вас продается?
— Вы насчет кормов?
— Не знаю, миленький, — засокрушалась бабка, — как это называется — корма или как… электрическое, это… ну, электрическое…
— Бабуль, — изумился Сигизмунд, — чего нет, того нет.
— А в газете прописано, что есть, — проявила настойчивость бабка.
— Да вы объясните толком, что вам нужно.
— Меня просили узнать. Цену, все такое. Электрическое. Еще Брежнев принимал.
Сигизмунд подумал немного. Попросил:
— Прочтите объявление. Что там написано?
В трубке зашуршала газета. Старушечий голос медленно принялся зачитывать. Газетка была из бесплатных листков и называлась «Под небом голубым». Распространялась в Петроградском, Василеостровском и Центральном районах. Рекламировала уже набившее оскомину электронное чудо — кремлевскую таблетку. Съел — и порядок. Гарантировала неслыханные скидки тем, кто позвонит по телефону и предъявит вырезанный из газеты купон.
Телефон был правильный — «Морены». А фирма указана другая — «Симплициссимус». Бабка зачитывала это название минут пять, спотыкаясь на каждом слоге.
— Ошибочка вышла, бабуля, — с облегчением молвил Сигизмунд. — Фирма-то другая. Опечатка в газете.
— Так меня просили узнать, — завела бабка.
— Ошибка. Опечатка это! — сказал Сигизмунд.
— А насчет цены?
Сигизмунд порекомендовал бабке позвонить в редакцию газеты. Там, мол, все знают. Бабка закручинилась — отыскать телефон редакции она затруднялась.
— А вы внизу, сзади там посмотрите, — научил Сигизмунд. Потратил часть рабочего времени на труд телефонного лоцмана. Провел бабку по фарватеру газеты, доведя до бухты выходных данных.
— Ниже, ниже, — интимно говорил Сигизмунд в трубку. — И немного вбок. Левее. Это должно быть левее. Да, там! Попали!
Бабка плохо понимала, сердилась. Зачитала зачем-то номер лицензии, название и адрес типографии, тираж.
— Там семь цифирок должно быть, — учил Сигизмунд.
— Да, милок, раньше телефоны через черточку писались. И начинались с буквы. А5-16-38 был наш телефон… А теперь без черточек, лепят как попало…
Наконец добрались и до телефона. Сигизмунд записал, еще раз научил бабку, что говорить в редакции и с облегчением отлепил трубку от уха. Секс по телефону.
Пошел, поставил кофе.
Следом за бабкой позвонили: напористый молодой человек, раздраженный пенсионер, еще один раздраженный пенсионер, хихикающая девица. Сигизмунд всех их направил в редакцию.
Затем явился Федор. Добросовестно отрапортовал по теме «Как я провел каникулы». Бурно. С шурином. При распитии водочки, спиртика, пивка, под салатики «оливье», «мимоза», «рыбный», а также селедочку, фаршированную рыбу — еврейское блюдо, индейку по-рыцарски с грибами и картофельные котлеты с грибной подливой. Все это Федор излагал долго, вкусно, с убедительными подробностями.
Время от времени рассказ перебивался звонками клиентов. Требовали электронную таблетку. Сигизмунд невозмутимо переадресовывал всех в редакцию, обещая, что там обязаны выплатить компенсацию за моральный ущерб. Особенно нравилась мысль о моральном ущербе раздраженным пенсионерам. Они даже благодарили Сигизмунда.
Боец Федор терпеливо дожидался, пока Сигизмунд отбрешется по телефону, и продолжал рассказ. …заливное, студень с горчицей и домашним хреном, свинина, нашпигованная чесноком…
…да, еще подледный лов.
До Сигизмунда долетали слова: «торошение льдов», «метеоусловия», «спасательные группы», «рыбнадзор», «мудак с гранатой»… Любое похождение Федора, а тем более — Федора с шурином ознаменовывалось двумя необходимыми компонентами: обилием боеприпасов, которые взрывались направо и налево, поражая множество целей, и самым внимательным отношением Федора к пище. Пищи тоже было много.
Когда телефон зазвонил в очередной раз, Сигизмунд не выдержал — изменился в лице. Федор закрыл собой брешь. Снял трубку.
— Алло? Тараканы? Кошачьи гальюны? А, таблетки… Нет, в газете ложная информация. А вот так. Обман потребителя. Противозаконное деяние. Кисуля, вас что, в первый раз обманывают? Ну вот видите… И мы страдаем. Все страдают.
В голове у Сигизмунда совершенно некстати зазвучал голос Мурра. Молодого Мурра, веселого и пьяного:
Страдают люди, Страдают звери, Страдают птицы И деревья. Страдают рыбы, Страдают слизни, Мы все страдаем При этой жизни. Зачем страдают? Кто это знает? — Я это знаю, Я сам страдаю — Е-е. Сансара, сансара, сан-са-сара, сансара!
В каком же году это было? В 94-м? В принципе, не так уж и давно. Впрочем, в этой стране издревле год за два. За три. За десять. Страдальцы, блин.
— …Ну вот, — бодро журчал Федор. — Конечно, будут отпираться. А вы не слушайте. Обращайтесь в общество защиты прав потребителей. А как же? Нарушен же закон! Звоните несколько раз. Сейчас эти мудаки в газете явно затихарятся. Кто ругается матом? Я? А что я сказал? Ну, так они же и есть мудаки… Компенсация — просите миллион. А как же?
Пауза.
— Почему МЫ-то должны выплачивать вам компенсацию? Ну и что, что у нас нет таблеток? Это газета написала. Мы не давали. Туда звоните.
Федор относительно мирно продиктовал номер телефона редакции. Положил трубку.
— Пивка бы попить, Сигизмунд Борисович, — сказал он. — И как вы это терпите?
— Не отключать же телефон. Могут ведь и нам позвонить. Через неделю все уляжется, забудут…
— А где Светка? — спросил Федор.
— В налоговую потащилась.
Федор сходил за пивом. Отбили еще несколько атак. Неожиданно среди атак пришел заказ. Большой заказ. От какого-то навороченного. Расселял коммуналку, тараканья там было видимо-невидимо.
После этого Федор был командирован в «секонд-хенд» к Сашку — отрабатывать должок.
Сигизмунд посидел еще в конторе. За окнами наливались синевой сумерки. Фиолетово задрожали фонари. Когда снова зазвонил телефон, Сигизмунд не стал брать трубку — просто плюнул, выключил свет, запер дверь и отправился домой.
* * *
Лантхильда мыла пол. Сигизмунд стоял в конце коридора и смотрел, как она спиной приближается к нему. Ждал, пока можно будет неожиданно ухватить ее за зад. Она смешно взвизгнет, потом станет браниться по-своему…
Идиллия. Феокрит.
Он уже заранее растопырил пальцы, готовясь… и тут в дверь позвонили. Лантхильда выпрямилась. Убрала таз с тряпкой. Откуда-то выбрался хундс и громко залаял.
— Кого там еще несет? — проворчал Сигизмунд, подходя к двери. — Кто там?
Из-за двери прокричал аськин голос:
— Морж! Открывай! Сова пришла!
У Сигизмунда отлегло. Могло быть хуже. Могла прийти мать, могла ворваться разъяренная вчерашним разговором Наталья.
Аська стояла на пороге, приплясывая. Одета она была совершенно не по погоде
— в ботинках, в «резиновых», облегающих голубеньких джинсах, в курточке на рыбьем меху с эмблемой какого-то занюханного футбольного клуба из Иллинойса. На голове — ушанка. Губы посинели. А может, помада такая.
— Ты что пляшешь? — спросил Сигизмунд, впуская ее в квартиру. — Писать хочешь?
— Холодно, — лязгая зубами, ответила Аська. — Я и не думала, что так холодно…
Она резко повернулась и задела головой молоток.
— Ой, что это у тебя тут, Морж?
— Новые европейские прихватки. Нью
—эйдж.
— Не врешь? — Она недоверчиво посмотрела на молоток. — А классно. Я себе тоже такой повешу. А на фига он?..
— Счастье в дом приманивает.
— Точно повешу. У меня счастья в доме уже сто лет не было.
— С тех пор, как этот лысый ушел?
— Какой лысый? — Аська, похоже, успела прочно забыть хмыря, чье фото красовалось у нее на стенке. Затараторила: — Мы тут неделю из дома не выходили, все репетировали и водку пьянствовали, ох… А потом эти мудаки меня подвезли, представляешь, на машине, «мерс» или еще как-то, такая длинная тачка, вроде той, на какой президента штатовского возят. А тут поворотов нигде нет, и вообще ничего нет, они меня выгрузили за Сенной, чтоб пешком дальше шла… Вот ублюдки. Ой, а это кто? Это твоя новая? А почему ты не говорил, что у тебя новая? Ой, косища какая… Морж, да ты, никак, женился?
Сигизмунд подошел к Лантхильде, взял ее за плечи и сказал Аське:
— Это квино Лантхильда. Она не говорит по-русски.
Лантхильда слегка нагнула голову. Кивнула важно и высокомерно, совсем не так, как матери.
— Квино Лантхильда? — переспросила неунывающая Аська. — А я Анастасия. А вот это, в таком случае, вам.
Она вытащила из-за спины большую сумку — Сигизмунд не сразу углядел. С визгом расстегнула молнию. Извлекла…
Да. Хуже не придумаешь. Аська приволокла птичью клетку с крысой.
— А вот это, — сказала Аська, роняя пустую сумку на пол и высоко подняв клетку с крысой, — Касильда. Ты Лантхильда, а она — Касильда. Усекаешь? Ха-ха-ха… А он — он Морж! У моржей знаешь что не такое, как у всех?
— Она знает, — сказал Сигизмунд.
— Слушай, Морж, а ты правда кость К НЕМУ привязываешь?
— Нет, ОН у меня такой от природы.
Лантхильда, не проявляя никакого интереса ни к Аське, ни к крысе, чинно отплыла в «светелку». Аська изумленно проводила ее глазами.
— Настоящая славянская красавица, — прошептала она завороженно.
«Красавицей» на памяти Сигизмунда Лантхильду назвали впервые. Впрочем, у Аськи были странные представления о красоте. По аськиному мнению, единственным условием красоты было соответствие человеку той или иной роли. Роли эти раздавала сама Аська.
— Ты меня чаем-то горячим напоишь? — спросила Аська.
— Куртку-то сними, — предложил Сигизмунд.
Из-за двери «светелки» доносилось ощутимое тяжкое безмолвие. Лантхильда сидела там и злилась.
— Не буду я куртку снимать, — сказала Аьска. — Я замерзла. Я лучше ботинки сниму. У тебя носки шерстяные есть?
Сигизмунд пошел за носками, подаренными матерью. Вот и пригодились. Когда он принес носки, Аська неожиданно жестом фокусника извлекла из-за пазухи бутылку портвейна.
— Айда греться. А эта твоя пить будет? Давай ее позовем. — И не дожидаясь ответа, подошла к двери. — Квино Лантхильда! Иди портяшку жрать.
Лантхильда не отзывалась.
— Слушай, Морж, а где ты ее откопал? Только не ври. Такие девчонки на дороге не валяются.
Именно валяются, подумал Сигизмунд. В гаражах.
На кухне, под портвейн с горячим чаем, Сигизмунд принялся потчевать Аську повестью о бравых норвежских рыбарях. Аська завороженно слушала. Перед ее мысленным взором проходили косяки серебряных селедок, седое море билось о суровые северные скалы, в небе пролетали, пронзительно крича, ослепительно-белые чайки, и каждая вторая была Джонатан…
— Ой, возьми меня на сейнер, я тоже хочу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67