На поднос показал, покивал. Мол, отлично все сработано. Эстетика — класс! Пальцы веером!
Лантхильда рассиялась. Спросила что-то. Он кивнул на всякий случай. Взял в руки печенье и повертел. Это было печенье «Октябрь».
Где она его добыла? Сигизмунд показал на печенье и спросил:
— Где взяла?
Лантхильда глянула на него так, будто ничего больше хорошего от жизни она не ждет. Мрачно показала на шкаф-пенал: вот.
В этом шкафу были более-менее обжиты только первые ряды полок. А что происходило на задних рядах… Если бы оттуда вылез инопланетянин, Сигизмунд, пожалуй, не слишком бы удивился. Много лет предметы и продукты жили там своей собственной, таинственной и вполне автономной жизнью. Ветхие крупы, посещаемые муравьями (рыж., дом., неистреб.), толстые эмалированные бидоны с дырявым донышком, бесполезная печка «Чудо». Где-то там же, в глубокой внутренней эмиграции, обитал кувшин — памятник советского увлечения керамикой. Из этого кувшина поливали, купая, маленького Сигизмунда, когда он помещался в тазике и вообще был хороший.
Более близкие ярусы являли собою памятники материальной и несъедобной культуры голодной фазы перестройки. Окаменевшие варенья, сберегаемые Натальей на черный день, большой запас соли и спичек, закупленный ею в первые минуты первого путча (как увидела по ого «Лебединое озеро», так и рванула в гастроном).
Где-то в этих недрищах Лантхильда и откопала печенье, потому что оно явно помнило Горбачева. Вид у него такой был. Истощенный. Не то что печенье времен застоя — то было толстое, рыхлое.
Лантхильда метнулась к мусору и извлекла оттуда упаковку. Предъявила Сигизмунду. Так и есть. Советский знак качества и цена 28 копеек. Археологинюшка.
Археологинюшка была испугана. Очень испугана. Все втолковывала что-то, головой качала. На его живот показывала, на свой. Себя по животу хлопала. Головой трясла. В общем, не хотела она его отравить.
Наконец Сигизмунду это надоело.
— Да успокойся ты, Лантхильда, — сказал он, по возможности ласково. — Давай-ка я тебе покажу, как с плитой обращаться.
Он торжественно подвел девку к плите. Развернул ее к объекту лицом. Сам встал у нее за спиной и взял ее за руки. Провозгласил:
— Смертельный номер! «Фидворфоньос и Пьезохрень»!
Девка диковато покосилась глазом, выворачивая к Сигизмунду шею. Он поклевал ее подбородком в макушку:
— Не отвлекайся.
Ее рукой он снял с гвоздя пьезозажигалку, сделанную в виде пистолета. Поднял вверх и нажал на курок. Зажигалка затрещала. Лантхильда явно струхнула. Присела, стремясь вырваться.
Он удержал ее за руки и вздернул обратно. Еще раз нажал. К своей ладони поднес, показал. В лоб себе упер. Нажал. Русская рулетка. Черные гусары, блин. «Утро генерального директора-2». Или уже «-3».
Девке на висок наставил. Совместно нажали. Девка все косила глазом.
— Ну, поняла?
Конфорки показал. А дальше — по методу ученой обезьяны (кстати, бананы кончились, надо купить): эту ручечку поворачиваешь, здесь зажигаешь. Вот так.
А вот так выключать. Выключать обязательно. Иначе — смерть.
И поджигать обязательно. Иначе тоже смерть. В общем, кругом смерть, но если увернешься, то быстро и надежно согреешь воду.
Лантхильда откровенно затосковала.
— Ик охта.
Сигизмунд выпустил ее и повернул к себе лицом.
— Что — Охта? — спросил он.
— Ик охта, — повторила девка, пятясь от плиты.
— Хво Охта? — построил Сигизмунд сложную конструкцию на неизвестном языке.
Девка обхватила себя руками, выпучила глаза, затряслась. А потом расслабилась и пояснила спокойно:
— Ик охта.
И еще несколько раз повторила. Для закрепления знаний.
Тогда Сигизмунд тоже затрясся, как припадочный, пуча глаза. Потом остановился, вопросительно глядя.
— Зу охтис! — радостно объявила девка.
Наконец-то Сигизмунд понял, какую роль играл в девкином мире старинный питерский район Охта. Никакой. В тайге этим словом боязнь обозначали. То-то Лантхильда поначалу все твердила: «Охта, охта…» Боялась, стало быть. Всего.
…А тут и чайник закипел. Приготовили кофе, как положено, позавтракали. Сыр ничуть не хуже, если его кусками накромсать. Даже, может быть, и лучше. А то Наталья вечно порежет, как украла. А буржуи в импортных упаковках типа «нарезка» режут как Наталья.
Лантхильда с удовольствием уписывала сыр за обе щеки. Печенье «Октябрь» в кофе макала и со свистом обсасывала. Так уходили последние свидетели эфемерного очарования перестройки. Под стоны кобеля.
Надо бы заехать в банк. Деньги снять. Хрен с ним, с радиотелефоном. Глаза Лантхильде надо ремонтировать.
Сигизмунд вдруг почувствовал, что у него резко поднялось настроение. Сообразил: это из-за охтинского изверга. Нет никакого изверга. И, стало быть, костоломы за лунницей не придут. Ладно, пусть себе висит в шкафу. Есть-пить не просит.
Сигизмунд вывел кобеля. Побродил с ним по двору. Кобель обнюхивал следы, появившиеся за ночь, с деловитостью английского лорда, пролистывающего какую-нибудь утреннюю «Флит-стрит Тайм».
У крыльца Сигизмунд повстречал Мать-героиню. Бока у нее уже опали, и глядела она голоднее обычного. Видать, ночью обогатила двор очередной партией котов. Завидев человека, хрипло взмяукнула, угрюмо выпрашивая подаяния.
— Ну-у, — строго сказал ей Сигизмунд, — где котят прячешь?
Мать-героиня не успела ничего ответить. Налетел кобель, и киса спаслась в оконце подвала. Кобель несколько раз жлобски гавкнул в подвал, развязно вильнул Сигизмунду хвостом — мол, здорово я ее! — и был взят на поводок.
Охмуренная рекламой Лантхильда вылезла напомнить Сигизмунду, чтоб купил зубную пасту. Такую, какая летает. Трехцветную.
Сигизмунд строго наставил на нее палец и спросил:
— Охта?
Девка удивилась.
— Нии…
Сигизмунд засмеялся, чмокнул ее в щеку, сказал:
— Лантхильд нэй охта.
И гордо удалился, сопровождаемый задумчивым взглядом девки.
* * *
— Какой ты, на хрен, «новый русский», Сигизмунд, если даже радиотелефона купить себе не можешь.
Таковые раздумья одолевали Сигизмунда, когда он снимал в банке двести долларов. Рублями, разумеется.
И тут же о Лантхильде подумалось. Чем она там, в одиночестве, занимается? Осваивает, небось, что-нибудь новенькое. Только бы дом не подожгла.
Банковский холуй предупредительно открыл перед Сигизмундом двери. Сигизмунд вышел, ощущая в кармане лимон с небольшим.
Сел в машину. Не сразу завелась. Менять надо тачку, менять. И вообще многое надо менять, а иное прикупать, да только клопоморные дела не дают вырваться на просторы хотя бы среднего бизнеса.
А что! А не махнуть ли с девкой куда-нибудь на Багамы? Обесцветить волосы перекисью водорода, брови, конечно, тоже — и прикинуться единым этническим целым. Залечь в полосатых шезлонгах под пальмой, в окружении дружественных обезьян и туземцев, жрать какие-нибудь кокосы и время от времени переговариваться:
— Йаа…
— Нии…
А то к девкиной родне, в тайгу. Целебным воздухом дышать. С Вавилой водку пить. Не староверы же они, в конце концов… Сперва на самолеття, потом на варталеття, там на ваздеходдя… а после и вовсе пешкодралом… А кругом тайга-а! Шишки, блин, кедровые, дятлы всякие там, гнус-комарики… Хор-рошо!
Сколько в отпуске не был. Давно ведь не был. По-настоящему в последний раз в Крыму с Натальей отдыхали. С тех пор все урывками, да и то больше по необходимости: то на Пасху все закрыто, то Новый Год с Рождеством принудительно всей страной отмечают по две недели…
Наконец мотор болезненно завелся, и мелкий предприниматель С.Б.Морж поехал в свой офис.
Приехал, конечно, первый. Было еще темно. Пришлось свет зажигать. Терпеть не мог зажигать свет в пустом офисе. Еще со времен работы на Первом Полиграфическом, когда «дежурил»: приходил раньше всех в фиолетовых рассветных зимних сумерках и включал гудящие лампы дневного света. И сидел и слушал, как они гудят. Потом набегали сотрудники, заглушали мерзкое гудение.
В офисе поэтому обычная люстра о пяти рожках. Раньше в квартире висела, до материной авантюры с поездкой в Египет и покупкой убожества из цветных металлов.
Зажег. Пока Светки нет, закурил, сидя боком на столе. Светка терпеть не может, когда в комнате курят. В коридор гоняет. Дискриминацию развела.
Контрабандой захоронил бычок в светкином цветке. Почитал астрологический прогноз в «Бизнес-шансе». Рыбам ничего хорошего не сулилось. Всякие гадости сулились. Очень язвительно относится бизнесшансовский астролог к знаку Рыб. И это постоянно отражается на прогнозах. На этой неделе «РЫБАМ имеет смысл перестать неприкаянно бродить, злобясь на весь белый свет. Все не так плохо, как вам кажется. Общение со СКОРПИОНАМИ и КОЗЕРОГАМИ может вернуть вам веру в себя и в свои силы. Наиболее благоприятный день для вас на этой неделе — пятница.»
…Я купил себе гороскоп. И ты купил себе гороскоп. Дева слева в Близнецах, Козерог о трех яйцах — Вот наш гороскоп!..
Ах, Мурр. Прозорливец…
…Светочка явилась на работу раньше, чем ожидалось. Очень удивилась, завидев Сигизмунда. Редко когда баловал начальник своих подчиненных таким служебным рвением.
Конечно уж сразу унюхала, что курил. Возмущаться стала.
— Да будет тебе, Светка, — лениво сказал Сигизмунд. — Давай, я форточку открою.
— Нет уж, Сигизмунд Борисович, я сама.
Светочка расстелила на своем рабочем столе «Бизнес-шанс» и залезла с сапожками на стол. На Светочке было мини. Сверкнув трусиками, потянулась к форточке.
Сигизмунд ухватил ее за ладную попку.
— Что же это ты, Светочка, по такому морозу в тонких колготочках ходишь.
— Не приставайте, Сигизмунд Борисович. В Америке за сексуальные домогательства на работе в тюрьму сажают.
— На электрический стул, — сказал Сигизмунд.
Дверь открылась и вошел боец Федор.
— У, — сказал Федор, — сильно. Если я не вовремя, то подожду за дверью. Вы не стесняйтесь.
— А мы и не стесняемся, — сказал Сигизмунд.
— Светка, если шеф тебя притесняет, приходи ко мне жаловаться! — крикнул Федор, действительно выходя за дверь.
Сигизмунд помог Светочке спуститься со стола и позвал:
— Да ты что, Федор. Мы уже закончили.
Федор снова вошел. Был подтянут и бодр.
— Поставлю чайник, — объявила Светочка. Забрала чайник, грязные чашки и вызывающе процокала в коридор.
Из раскрытой форточки свистало морозом. Федор покосился на окно.
— Может, закрыть? — предложил он.
— Какой ты несознательный, боец Федор. Светочка старалась, лазила — а ты сразу закрыть.
— А… Разве она за этим на стол лазила? — спросил Федор очень нагло.
— А ты, Федор, небось гадости всякие подумал про шефа. Некрасиво.
— Да не… Что я, не человек, что ли?
Сигизмунд посмотрел на раскрытую форточку и сказал:
— Знаешь что, Федор. Закрой ты ее, честное слово. Эта Светка с ее любовью к чистому воздуху нас всех доконает.
Федор с готовностью выполнил приказ.
Чайник закипел. Чай заварился. Утро начиналось расслабленно и мирно. Подчиненные пили чай, начальник посасывал печенье и баловал их чтением астрологического прогноза.
— Ты у нас, Светочка, кто?
— Овен, — закокетничала Светочка. — Сто раз же говорила. Непамятливый вы, Сигизмунд Борисович.
— Смотря на что, — сказал Сигизмунд. И зачитал с выражением: — «Для ОВНОВ неделя очень напряженная. Много мелких неприятностей, еще больше анекдотических ситуаций, связанных по большей частью с работой. Наиболее удачные дни для вас на этой неделе — понедельник и суббота.»
— Анекдотические ситуации? — переспросила Светочка. — Связанные с работой?
— Не вздумай тут балаган разводить, а потом на гороскоп ссылаться. Мол, звезды заставили. Учти, Светлана, тебя звезды не заставляют балаган разводить.
— Что-то я вас не пойму, Сигизмунд Борисович.
— Это потому, что ты, Светлана, непонятливая.
— А у Федора что? — спросила Светочка. Ей надоело пикироваться с шефом.
— Так, Федор, ты у нас Телец. — Сигизмунд снова зашуршал газетой. — Это я помню. Будущий бык. — И осчастливил: — «Для ТЕЛЬЦОВ неделя может стать на редкость удачной. На мелочи лучше не распыляться, сосредоточьтесь на том, что сами считаете главным. Начиная с вечера среды — успех в любовных делах.»
Федор вдруг омрачился.
— Бесовство все это, — сказал он.
Сигизмунд вынырнул из-за газеты.
— Что?
— Волхование бесовское, — еще мрачнее определил Федор. — Мне батюшка уши оборвет.
— А вообще-то сбывается, — заметила Светочка.
— Отец Никодим-то? Непременно оборвет, — с удовольствием подтвердил Сигизмунд. — Я с ним по телефону поговорил — и то у меня уши на ниточках повисли…
— Преследование по религиозным основаниям, — заметила Светочка. — В Америке за это в тюрьму сажают.
— Слушай, Светка, что ты вчера такого читала?
— Я не читала, я ток-шоу по шестому каналу смотрела.
— Здесь не Америка, — солидно молвил Федор, прихлебывая чай. — Америка — она от своей бездуховности гибнет. И лютеранства. Баптизма всякого. Мормонства растленного. А здесь — Россия. Особый путь у нее, вот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Лантхильда рассиялась. Спросила что-то. Он кивнул на всякий случай. Взял в руки печенье и повертел. Это было печенье «Октябрь».
Где она его добыла? Сигизмунд показал на печенье и спросил:
— Где взяла?
Лантхильда глянула на него так, будто ничего больше хорошего от жизни она не ждет. Мрачно показала на шкаф-пенал: вот.
В этом шкафу были более-менее обжиты только первые ряды полок. А что происходило на задних рядах… Если бы оттуда вылез инопланетянин, Сигизмунд, пожалуй, не слишком бы удивился. Много лет предметы и продукты жили там своей собственной, таинственной и вполне автономной жизнью. Ветхие крупы, посещаемые муравьями (рыж., дом., неистреб.), толстые эмалированные бидоны с дырявым донышком, бесполезная печка «Чудо». Где-то там же, в глубокой внутренней эмиграции, обитал кувшин — памятник советского увлечения керамикой. Из этого кувшина поливали, купая, маленького Сигизмунда, когда он помещался в тазике и вообще был хороший.
Более близкие ярусы являли собою памятники материальной и несъедобной культуры голодной фазы перестройки. Окаменевшие варенья, сберегаемые Натальей на черный день, большой запас соли и спичек, закупленный ею в первые минуты первого путча (как увидела по ого «Лебединое озеро», так и рванула в гастроном).
Где-то в этих недрищах Лантхильда и откопала печенье, потому что оно явно помнило Горбачева. Вид у него такой был. Истощенный. Не то что печенье времен застоя — то было толстое, рыхлое.
Лантхильда метнулась к мусору и извлекла оттуда упаковку. Предъявила Сигизмунду. Так и есть. Советский знак качества и цена 28 копеек. Археологинюшка.
Археологинюшка была испугана. Очень испугана. Все втолковывала что-то, головой качала. На его живот показывала, на свой. Себя по животу хлопала. Головой трясла. В общем, не хотела она его отравить.
Наконец Сигизмунду это надоело.
— Да успокойся ты, Лантхильда, — сказал он, по возможности ласково. — Давай-ка я тебе покажу, как с плитой обращаться.
Он торжественно подвел девку к плите. Развернул ее к объекту лицом. Сам встал у нее за спиной и взял ее за руки. Провозгласил:
— Смертельный номер! «Фидворфоньос и Пьезохрень»!
Девка диковато покосилась глазом, выворачивая к Сигизмунду шею. Он поклевал ее подбородком в макушку:
— Не отвлекайся.
Ее рукой он снял с гвоздя пьезозажигалку, сделанную в виде пистолета. Поднял вверх и нажал на курок. Зажигалка затрещала. Лантхильда явно струхнула. Присела, стремясь вырваться.
Он удержал ее за руки и вздернул обратно. Еще раз нажал. К своей ладони поднес, показал. В лоб себе упер. Нажал. Русская рулетка. Черные гусары, блин. «Утро генерального директора-2». Или уже «-3».
Девке на висок наставил. Совместно нажали. Девка все косила глазом.
— Ну, поняла?
Конфорки показал. А дальше — по методу ученой обезьяны (кстати, бананы кончились, надо купить): эту ручечку поворачиваешь, здесь зажигаешь. Вот так.
А вот так выключать. Выключать обязательно. Иначе — смерть.
И поджигать обязательно. Иначе тоже смерть. В общем, кругом смерть, но если увернешься, то быстро и надежно согреешь воду.
Лантхильда откровенно затосковала.
— Ик охта.
Сигизмунд выпустил ее и повернул к себе лицом.
— Что — Охта? — спросил он.
— Ик охта, — повторила девка, пятясь от плиты.
— Хво Охта? — построил Сигизмунд сложную конструкцию на неизвестном языке.
Девка обхватила себя руками, выпучила глаза, затряслась. А потом расслабилась и пояснила спокойно:
— Ик охта.
И еще несколько раз повторила. Для закрепления знаний.
Тогда Сигизмунд тоже затрясся, как припадочный, пуча глаза. Потом остановился, вопросительно глядя.
— Зу охтис! — радостно объявила девка.
Наконец-то Сигизмунд понял, какую роль играл в девкином мире старинный питерский район Охта. Никакой. В тайге этим словом боязнь обозначали. То-то Лантхильда поначалу все твердила: «Охта, охта…» Боялась, стало быть. Всего.
…А тут и чайник закипел. Приготовили кофе, как положено, позавтракали. Сыр ничуть не хуже, если его кусками накромсать. Даже, может быть, и лучше. А то Наталья вечно порежет, как украла. А буржуи в импортных упаковках типа «нарезка» режут как Наталья.
Лантхильда с удовольствием уписывала сыр за обе щеки. Печенье «Октябрь» в кофе макала и со свистом обсасывала. Так уходили последние свидетели эфемерного очарования перестройки. Под стоны кобеля.
Надо бы заехать в банк. Деньги снять. Хрен с ним, с радиотелефоном. Глаза Лантхильде надо ремонтировать.
Сигизмунд вдруг почувствовал, что у него резко поднялось настроение. Сообразил: это из-за охтинского изверга. Нет никакого изверга. И, стало быть, костоломы за лунницей не придут. Ладно, пусть себе висит в шкафу. Есть-пить не просит.
Сигизмунд вывел кобеля. Побродил с ним по двору. Кобель обнюхивал следы, появившиеся за ночь, с деловитостью английского лорда, пролистывающего какую-нибудь утреннюю «Флит-стрит Тайм».
У крыльца Сигизмунд повстречал Мать-героиню. Бока у нее уже опали, и глядела она голоднее обычного. Видать, ночью обогатила двор очередной партией котов. Завидев человека, хрипло взмяукнула, угрюмо выпрашивая подаяния.
— Ну-у, — строго сказал ей Сигизмунд, — где котят прячешь?
Мать-героиня не успела ничего ответить. Налетел кобель, и киса спаслась в оконце подвала. Кобель несколько раз жлобски гавкнул в подвал, развязно вильнул Сигизмунду хвостом — мол, здорово я ее! — и был взят на поводок.
Охмуренная рекламой Лантхильда вылезла напомнить Сигизмунду, чтоб купил зубную пасту. Такую, какая летает. Трехцветную.
Сигизмунд строго наставил на нее палец и спросил:
— Охта?
Девка удивилась.
— Нии…
Сигизмунд засмеялся, чмокнул ее в щеку, сказал:
— Лантхильд нэй охта.
И гордо удалился, сопровождаемый задумчивым взглядом девки.
* * *
— Какой ты, на хрен, «новый русский», Сигизмунд, если даже радиотелефона купить себе не можешь.
Таковые раздумья одолевали Сигизмунда, когда он снимал в банке двести долларов. Рублями, разумеется.
И тут же о Лантхильде подумалось. Чем она там, в одиночестве, занимается? Осваивает, небось, что-нибудь новенькое. Только бы дом не подожгла.
Банковский холуй предупредительно открыл перед Сигизмундом двери. Сигизмунд вышел, ощущая в кармане лимон с небольшим.
Сел в машину. Не сразу завелась. Менять надо тачку, менять. И вообще многое надо менять, а иное прикупать, да только клопоморные дела не дают вырваться на просторы хотя бы среднего бизнеса.
А что! А не махнуть ли с девкой куда-нибудь на Багамы? Обесцветить волосы перекисью водорода, брови, конечно, тоже — и прикинуться единым этническим целым. Залечь в полосатых шезлонгах под пальмой, в окружении дружественных обезьян и туземцев, жрать какие-нибудь кокосы и время от времени переговариваться:
— Йаа…
— Нии…
А то к девкиной родне, в тайгу. Целебным воздухом дышать. С Вавилой водку пить. Не староверы же они, в конце концов… Сперва на самолеття, потом на варталеття, там на ваздеходдя… а после и вовсе пешкодралом… А кругом тайга-а! Шишки, блин, кедровые, дятлы всякие там, гнус-комарики… Хор-рошо!
Сколько в отпуске не был. Давно ведь не был. По-настоящему в последний раз в Крыму с Натальей отдыхали. С тех пор все урывками, да и то больше по необходимости: то на Пасху все закрыто, то Новый Год с Рождеством принудительно всей страной отмечают по две недели…
Наконец мотор болезненно завелся, и мелкий предприниматель С.Б.Морж поехал в свой офис.
Приехал, конечно, первый. Было еще темно. Пришлось свет зажигать. Терпеть не мог зажигать свет в пустом офисе. Еще со времен работы на Первом Полиграфическом, когда «дежурил»: приходил раньше всех в фиолетовых рассветных зимних сумерках и включал гудящие лампы дневного света. И сидел и слушал, как они гудят. Потом набегали сотрудники, заглушали мерзкое гудение.
В офисе поэтому обычная люстра о пяти рожках. Раньше в квартире висела, до материной авантюры с поездкой в Египет и покупкой убожества из цветных металлов.
Зажег. Пока Светки нет, закурил, сидя боком на столе. Светка терпеть не может, когда в комнате курят. В коридор гоняет. Дискриминацию развела.
Контрабандой захоронил бычок в светкином цветке. Почитал астрологический прогноз в «Бизнес-шансе». Рыбам ничего хорошего не сулилось. Всякие гадости сулились. Очень язвительно относится бизнесшансовский астролог к знаку Рыб. И это постоянно отражается на прогнозах. На этой неделе «РЫБАМ имеет смысл перестать неприкаянно бродить, злобясь на весь белый свет. Все не так плохо, как вам кажется. Общение со СКОРПИОНАМИ и КОЗЕРОГАМИ может вернуть вам веру в себя и в свои силы. Наиболее благоприятный день для вас на этой неделе — пятница.»
…Я купил себе гороскоп. И ты купил себе гороскоп. Дева слева в Близнецах, Козерог о трех яйцах — Вот наш гороскоп!..
Ах, Мурр. Прозорливец…
…Светочка явилась на работу раньше, чем ожидалось. Очень удивилась, завидев Сигизмунда. Редко когда баловал начальник своих подчиненных таким служебным рвением.
Конечно уж сразу унюхала, что курил. Возмущаться стала.
— Да будет тебе, Светка, — лениво сказал Сигизмунд. — Давай, я форточку открою.
— Нет уж, Сигизмунд Борисович, я сама.
Светочка расстелила на своем рабочем столе «Бизнес-шанс» и залезла с сапожками на стол. На Светочке было мини. Сверкнув трусиками, потянулась к форточке.
Сигизмунд ухватил ее за ладную попку.
— Что же это ты, Светочка, по такому морозу в тонких колготочках ходишь.
— Не приставайте, Сигизмунд Борисович. В Америке за сексуальные домогательства на работе в тюрьму сажают.
— На электрический стул, — сказал Сигизмунд.
Дверь открылась и вошел боец Федор.
— У, — сказал Федор, — сильно. Если я не вовремя, то подожду за дверью. Вы не стесняйтесь.
— А мы и не стесняемся, — сказал Сигизмунд.
— Светка, если шеф тебя притесняет, приходи ко мне жаловаться! — крикнул Федор, действительно выходя за дверь.
Сигизмунд помог Светочке спуститься со стола и позвал:
— Да ты что, Федор. Мы уже закончили.
Федор снова вошел. Был подтянут и бодр.
— Поставлю чайник, — объявила Светочка. Забрала чайник, грязные чашки и вызывающе процокала в коридор.
Из раскрытой форточки свистало морозом. Федор покосился на окно.
— Может, закрыть? — предложил он.
— Какой ты несознательный, боец Федор. Светочка старалась, лазила — а ты сразу закрыть.
— А… Разве она за этим на стол лазила? — спросил Федор очень нагло.
— А ты, Федор, небось гадости всякие подумал про шефа. Некрасиво.
— Да не… Что я, не человек, что ли?
Сигизмунд посмотрел на раскрытую форточку и сказал:
— Знаешь что, Федор. Закрой ты ее, честное слово. Эта Светка с ее любовью к чистому воздуху нас всех доконает.
Федор с готовностью выполнил приказ.
Чайник закипел. Чай заварился. Утро начиналось расслабленно и мирно. Подчиненные пили чай, начальник посасывал печенье и баловал их чтением астрологического прогноза.
— Ты у нас, Светочка, кто?
— Овен, — закокетничала Светочка. — Сто раз же говорила. Непамятливый вы, Сигизмунд Борисович.
— Смотря на что, — сказал Сигизмунд. И зачитал с выражением: — «Для ОВНОВ неделя очень напряженная. Много мелких неприятностей, еще больше анекдотических ситуаций, связанных по большей частью с работой. Наиболее удачные дни для вас на этой неделе — понедельник и суббота.»
— Анекдотические ситуации? — переспросила Светочка. — Связанные с работой?
— Не вздумай тут балаган разводить, а потом на гороскоп ссылаться. Мол, звезды заставили. Учти, Светлана, тебя звезды не заставляют балаган разводить.
— Что-то я вас не пойму, Сигизмунд Борисович.
— Это потому, что ты, Светлана, непонятливая.
— А у Федора что? — спросила Светочка. Ей надоело пикироваться с шефом.
— Так, Федор, ты у нас Телец. — Сигизмунд снова зашуршал газетой. — Это я помню. Будущий бык. — И осчастливил: — «Для ТЕЛЬЦОВ неделя может стать на редкость удачной. На мелочи лучше не распыляться, сосредоточьтесь на том, что сами считаете главным. Начиная с вечера среды — успех в любовных делах.»
Федор вдруг омрачился.
— Бесовство все это, — сказал он.
Сигизмунд вынырнул из-за газеты.
— Что?
— Волхование бесовское, — еще мрачнее определил Федор. — Мне батюшка уши оборвет.
— А вообще-то сбывается, — заметила Светочка.
— Отец Никодим-то? Непременно оборвет, — с удовольствием подтвердил Сигизмунд. — Я с ним по телефону поговорил — и то у меня уши на ниточках повисли…
— Преследование по религиозным основаниям, — заметила Светочка. — В Америке за это в тюрьму сажают.
— Слушай, Светка, что ты вчера такого читала?
— Я не читала, я ток-шоу по шестому каналу смотрела.
— Здесь не Америка, — солидно молвил Федор, прихлебывая чай. — Америка — она от своей бездуховности гибнет. И лютеранства. Баптизма всякого. Мормонства растленного. А здесь — Россия. Особый путь у нее, вот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67