Включил лампу — в комнате было темно. Уткнулся в работу.
Кобель спал рядом на полу. Дело спорилось. Сигизмунд неожиданно ощутил покой. Заканчивался субботний вечер. С гальюнами разбираться не завтра. Наталья позвонит еще не скоро. Новый год, в конце концов, надвигается. Подарки, блин, будут.
В коридоре послышалась возня. Сигизмунд повернул голову и увидел, что девка, завернувшись в одеяло, бредет вдоль стенки к местам общественного пользования.
Он встал, отодвинул стул, направился к двери. Стал ждать.
Когда девка, цепляясь за косяк, выбралась наружу, подхватил ее. Отвел в свою комнату, помог устроиться на диване. Сходил на кухню, яблоко ей принес.
И снова погрузился в работу. Делал почти механически. Удручала только необходимость комментировать буквально каждый оператор.
Вошел в ритм, полностью отрешившись от всего. Обычное дело, когда работаешь за компьютером. Совсем забыл о том, что в комнате еще кто-то есть.
В какой-то момент повернул голову, рассеянно глянул в сторону. И вдруг встретился глазами с девкой. Она тихонечко сидела на диване в углу, обхватив колени руками. Закуталась в одеяло, даже на голову натянула. Только лицо наружу высовывается.
Девка глядела на него. И он на нее поглядел. И внезапно почувствовал Сигизмунд, что хорошо ему. Очень хорошо. Равновесно. Покойно.
Снова повернулся к монитору. Еще две курсовые сегодня сделать было бы неплохо.
Взял следующую. Так… Не глядя, придвинул к себе телефон, набрал номер Геннадия. Балбес был дома. Футбол какой-нибудь созерцал по ящику.
— Генка? Морж говорит. От Советского Информбюро. У тебя тут какая-то Прохорова И., ей на полтинник дороже.
— Лады, — беспечно отозвался Геннадий. — Да, тут еще одна. Давай я тебе прямо сейчас продиктую. Тут мало.
Сигизмунд вырвал листок из блокнота, зашаркал фломастером.
— Помедленней, не гони…
Генка явно торопился к своему футболу. Или стриптиз-шоу он там смотрит?
Закончив писать, Сигизмунд буркнул необидчивому кузену: «Все, катись…» и положил трубку.
Поработал еще часок. Одурел окончательно. Чему их там, в вузах, учат? Запретить, что ли, высшее образование для женщин? Вон, талибы запретили…
Задачки и так рассчитаны на куриные мозги — нет, предпочитают платить. Ладно, в конце концов, он же деньги за это получает. Все равно обидно. Абстрактно, за человечество.
Встал, посмотрел на девку. Сказал строго:
— Все. Баиньки.
Та послушно встала — поняла, что ли. Путаясь в одеяле, поковыляла в сторону своей комнаты. Улеглась, тахтой скрипнув.
Сигизмунд вскипятил молока и отнес юродивой — пусть выпьет на ночь. И меду дал.
Горячее молоко пила долго. Мед лизала недоверчиво. Наконец вернула посуду. Сказала что-то. Широко зевнула, не чинясь.
— Спи, — сказал Сигизмунд. И, усмехаясь, вышел.
* * *
Сигизмунд еще толком не проснулся, а ощущение чего-то очень неправильного уже глодало его. Что-то происходило не так. И еще не открывая глаз, он понял!
Буквально у него над ухом девка говорила по телефону.
Говорила на своем диком — гнусавом, растяжном, свистящем наречии. Бойко, не понижая голоса. На разные лады что-то повторяла. Собеседник, похоже, не очень-то ей верил, а девка убеждала, настаивала. Потом вдруг всхлипнула. Жалобно промолвила что-то. Видать, тяжкая доля резидента угнетала.
Ярость охватила Сигизмунда. Злился на свою глупость, на доверчивость. На то, что поверил благолепию вчерашнего вечера. На то, что мудрого Федора не послушал. Предостережения Федора особенно жгли мозг. Раскаленным прямо-таки тавром.
Кому она сейчас изливается? Даже голоса не понизила! Ясное дело, ведь языка ее он не понимает. Ловки же мы прикидываться юродивыми!
Здравый смысл попытался пробиться сквозь пелену гнева. За чем тут девке шпионить? За производством и распространением кошачьих гальюнов «Восход» трех модификаций? За шашнями с секондхендом?
Сигизмунд медленно открыл глаза. Девка сидела за его столом. Левой рукой держала у уха трубку, правой поигрывала мышкой. Она собезьянничала позу Сигизмунда, его манеру говорить, даже привычку беспокойно трогать вещи во время разговора. На ней были свитер и джинсы. Была боса. Поджимала от холода пальцы ног.
Переговоры, похоже, постепенно заходили в тупик. Интонации у девки становились все более истеричными. Она долго слушала что-то, должно быть, неприятное. Бросила мышку, легонько коснулась кончиками пальцев клавиатуры. Еще один жест Сигизмунда.
Бандитов сюда вызывает, что ли? Да нет, больно сложная наводка. И брать-то в квартире нечего. Кроме лунницы. А лунница и без того девкина.
Разведка? Чья? Великого и Ужасного Государства Прибалтийского? А что, говорят, в каком-то там веке карелы Стокгольм сожгли. Крутые были парни.
Господи, что происходит? Георгий Победоносец, защитник Земли Русской, что, блин, происходит?!.
Так. Внезапно вскочить. Схватить. Связать. Вызвать Федора с шурином. Прозвонить. «Жучки» вынуть, душу вытрясти…
Сигизмунд взметнулся на диване, железной хваткой взял девку за запястье, отобрал трубку. Девка вякнула и съежилась на стуле.
Ну вот, сейчас послушаем… Сигизмунд поднес трубку к уху…
…и услышал противный писк. Телефон работал на факс.
Ошеломленный, он положил трубку на рычаг и уставился на девку. Она сидела на стуле, размазывала по лицу сопли и слезы рукавом и глядела на него в ужасе. Ждала, что начнет ее бить.
Сигизмунд заорал:
— Почему босая? Простудиться хочешь? Я тебя зачем медом кормил?
Девка охотно разревелась в три ручья. Начала что-то объяснять. На телефон показывала, на Сигизмунда, на компьютер.
Сигизмунд присел на край дивана. Показал девке на телефон, жестом велел повторить — что она там натворила.
Та застыдилась. Стала головой мотать, телефон от себя отодвигать. Сигизмунд ей кулаком погрозил.
Тогда она осторожненько семь раз ткнула пальцем в кнопочки. Сигизмунд сразу отобрал у нее трубку и прижал к уху. Там включился автоответчик. Приятным женским голосом уведомил Сигизмунда, что он звонит в собаководческий клуб. Предлагал оставить телефон для связи с координатором. После третьего гудка воцарилось молчание.
Девка, обиженно поглядывая на Сигизмунда, забрала у него трубку. Сигизмунд слышал, как отработал автоответчик и пошли короткие гудки. Девка стала неуверенно говорить в телефон. Коротким гудкам!
Говорила долго. Все уверенней. Опять стала мышкой двигать, клавиатуру трогать, авторучки перебирать. Вот ведь макака!
Сигизмунд хмыкнул. Погладил ее по волосам. Пошел на кухню.
За бананами.
Через минуту девка сама появилась на кухне. Вошла робко, встала у стены и начала мяться. Пальцы ног поджимала, поглядывала застенчиво, склонив голову набок.
— Ну-у, — сказал Сигизмунд.
Она обрадованно подошла ближе. Он вручил ей банан, показал, как чистить. Ее это почему-то рассмешило.
Он отвел ее назад в комнату, нашел носки, велел одеть. Тапки показал. Тоже велел одеть. Пальцем погрозил.
Сопровождаемый девкой, вернулся в комнату. Трубка лежала на месте.
* * *
На обед было подано жидковатое блюдо из куска мяса, воды и мороженых овощей, которое сам Сигизмунд упорно именовал «харчо». От слова «харч». К «харчо» полагались кетчуп и сметана. Все это щедро лилось в тарелку. Елось ложкой, заедалось хлебом.
По чинности трапеза могла быть сопоставлена с кормежкой в замке английского лорда: длинный стол, бесшумные слуги, много дорогой посуды стиля «веджвуд» и скудноватая жратва, на одном конце стола — миледи, на другом — милорд. И тишина…
«Веджвуд» у Сигизмунда был советский. Толстые фаянсовые тарелки, бывшие по 75 копеек, с монохромным корабликом посередине. Одно время только их везде и продавали. Теперь к кому ни придешь — у всех стоят. Постепенно советский «веджвуд» бился…
Стол тоже был коротковат. Да и миледи подкачала — дурковата малость. А в остальном — точь-в-точь. Та же церемонная тишина, нарушаемая стуком ложек и почавкиванием… Если кобеля за дворецкого считать.
По доброте душевной весь кус мяса Сигизмунд бухнул в тарелку девке — ей нужнее, после болезни-то.
Сигизмунд решил разбавить чинность трапезы и завести с миледи беседу. Почему-то в голове завертелись немецкие экзерсисы из простейшей грамматики для полудурков. В первых классах общеобразовательной средней школы изучал. Потом к английскому переметнулся.
Немецкий казался Сигизмунду более иностранным, чем английский. Может быть, потому, что немецкий Сигизмунд не знал еще в большей степени, чем вышеупомянутый английский. А может, в силу распространенности последнего.
Из немецкого помнил несколько слов плюс песенку о елочке. Эти-то слова Сигизмунд и пустил в ход.
— О танненбаум, о танненбаум, ви грюн зинд дайне блеттер, — с выражением продекламировал Сигизмунд. И перевел на родимый великий-могучий: — Елочка-елочка, зеленая иголочка…
Объедая мясо с кости, юродивая благодарно смотрела на дядю Сигизмунда. А тот продолжал реализацию культурной программы.
— Ихь бин, ду бист, — процитировал Сигизмунд начало грамматической таблицы, вбитое в его голову намертво. И, подумав, вспомнил: — Ер-зи-ес ист. Во, девка. Полиглот. — И без перехода завел более знакомое: — Ай эм, ю ар, хи-ши-ит из…
Девка задумалась. Погрузила мясо в суп. И с неожиданной осознанностью молвила:
— Иким…
— Чего? — переспросил Сигизмунд, никак не ожидавший ответа.
Девка повторила более раздельно:
— Ик им.
— Блин… Ик — это ихь, что ли? — выдвинул этимологическую версию Сигизмунд. — Это ты по-каковски?
Как всякий российский человек своей бурной эпохи, Сигизмунд, конечно, покупал консервы. Если по этикетке не полз «цветущий куфи» — надежное свидетельство магометанского происхождения данной банки, — то чаще всего консерва называла своей родиной какую-нибудь северную державу. Сигизмунд слегка владел этикеточным голландским, немецким, датским и так далее. Во всяком случае, усвоил, что «геринг», написанное с разными вариациями в зависимости от страны, означает «селедку». И поступал соответственно.
А если ни хрена не понять или если иероглифы, то ориентировался по картинке. Поэтому словарь Сигизмунда был обогащен множеством слов из тех скандинавских языков, которых он, в принципе, совершенно не знал.
Делу просвещения Сигизмунда в германской филологии служили также видеофильмы. Крали их зачастую в Голландии, иногда в Швеции. Крали также в Финляндии. Где-нибудь в Выборге записывали. Небось, на Выборгском замке антенну установили, направили ее в сторону Гельсингфорса — и вперед!
И в то время как герой на экране взмяукивал штатовски «ай», по низу записи бойко прыгало голландское «ик», а переводчик монотонно бубнил по-русски: «Мать твою!..»
— Ик, — задумчиво повторил Сигизмунд. — Ик — это по-вашему ихь? Ай, то есть…
Девка показала на себя и сказала:
— Ик. — Подумала и добавила: — Мик.
Ну вот. Только что-то начало проясняться…
— Ты, девка, меня не путай. Ты — ик. То есть, «я» — ик. — Тут довольный Сигизмунд, ощущая себя Миклухо-Маклаем, потыкал в себя и возгласил гордо: — Ик.
Девка покивала. Мол, правильно. И добавила:
— Мик.
Тьфу ты, блин. Надо на русский переходить. Пусть осваивает язык страны обитания. Временного.
Он указал на себя пальцем и произнес назидательно:
— Я.
Девка смотрела на него какое-то время, а потом вдруг дико заржала. Повторила несколько раз: «Я-я…» Почему-то ее это очень смешило.
Сигизмунд опять потыкал в себя.
— Ик. — На девку показал. — Ты.
Девка призадумалась. Филологическое упражнение явно обременило ее ум. Кроме того, время от времени ее отвлекло воспоминание о «я-я», и она принималась глупо хихикать.
Сигизмунд еще раз повторил: «Ик — ты». До девки доперло. Она показала на него и сказала:
— Зу.
Сигизмунд расхохотался. Девка надулась. Повторила упрямо:
— Зу, зу…
Ну что ты будешь делать.
Сигизмунд потыкал в себя: «ик», в девку: «зу». Девка сказала:
— Йаа.
Точно, откуда-то из Скандинавии. Осталось только определить, откуда.
Сигизмунд спросил:
— Свенска? Суоми? Норска? Даниск? Нидерланды? Лапландия? Лоухи? Корела? (Какая еще, к чертям, Корела?!) Веняя?
Что такое Веняя, Сигизмунд забыл. Помнил, что что-то финское.
Юродивая снова принялась за остывшее «харчо». Сигизмунд все никак не мог успокоиться. Ведь поймал было. Ведь совсем уж близка разгадка… а с нею и визит в соответствующее консульство.
— Ду ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч? — Сигизмунд задумался. А если иначе зайти? И выдал: — ДО ЙОУ СПЕАК ЭНГЛЕСХ?
> — Кушайте супчик, Сигизмунд Борисович. Остынет.
Покончив с трапезой, девка вновь возымела охоту к лингвистическим упражнениям.
— Ик им. Зу ис, — приглашающе выдала она.
— Ай ем. Ты ешь, — пробубнил Сигизмунд с набитым ртом.
Но девка не отвязалась. Показала на кобеля. Кобель лежал у ее ног. Быстро смекнул, что девка ест неопрятно и сверху то и дело падают какие-то крошки. Еще одно свойство, за которое Сигизмунд ценил пса: санитар кухни.
— Хундс, — припечатала пса девка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Кобель спал рядом на полу. Дело спорилось. Сигизмунд неожиданно ощутил покой. Заканчивался субботний вечер. С гальюнами разбираться не завтра. Наталья позвонит еще не скоро. Новый год, в конце концов, надвигается. Подарки, блин, будут.
В коридоре послышалась возня. Сигизмунд повернул голову и увидел, что девка, завернувшись в одеяло, бредет вдоль стенки к местам общественного пользования.
Он встал, отодвинул стул, направился к двери. Стал ждать.
Когда девка, цепляясь за косяк, выбралась наружу, подхватил ее. Отвел в свою комнату, помог устроиться на диване. Сходил на кухню, яблоко ей принес.
И снова погрузился в работу. Делал почти механически. Удручала только необходимость комментировать буквально каждый оператор.
Вошел в ритм, полностью отрешившись от всего. Обычное дело, когда работаешь за компьютером. Совсем забыл о том, что в комнате еще кто-то есть.
В какой-то момент повернул голову, рассеянно глянул в сторону. И вдруг встретился глазами с девкой. Она тихонечко сидела на диване в углу, обхватив колени руками. Закуталась в одеяло, даже на голову натянула. Только лицо наружу высовывается.
Девка глядела на него. И он на нее поглядел. И внезапно почувствовал Сигизмунд, что хорошо ему. Очень хорошо. Равновесно. Покойно.
Снова повернулся к монитору. Еще две курсовые сегодня сделать было бы неплохо.
Взял следующую. Так… Не глядя, придвинул к себе телефон, набрал номер Геннадия. Балбес был дома. Футбол какой-нибудь созерцал по ящику.
— Генка? Морж говорит. От Советского Информбюро. У тебя тут какая-то Прохорова И., ей на полтинник дороже.
— Лады, — беспечно отозвался Геннадий. — Да, тут еще одна. Давай я тебе прямо сейчас продиктую. Тут мало.
Сигизмунд вырвал листок из блокнота, зашаркал фломастером.
— Помедленней, не гони…
Генка явно торопился к своему футболу. Или стриптиз-шоу он там смотрит?
Закончив писать, Сигизмунд буркнул необидчивому кузену: «Все, катись…» и положил трубку.
Поработал еще часок. Одурел окончательно. Чему их там, в вузах, учат? Запретить, что ли, высшее образование для женщин? Вон, талибы запретили…
Задачки и так рассчитаны на куриные мозги — нет, предпочитают платить. Ладно, в конце концов, он же деньги за это получает. Все равно обидно. Абстрактно, за человечество.
Встал, посмотрел на девку. Сказал строго:
— Все. Баиньки.
Та послушно встала — поняла, что ли. Путаясь в одеяле, поковыляла в сторону своей комнаты. Улеглась, тахтой скрипнув.
Сигизмунд вскипятил молока и отнес юродивой — пусть выпьет на ночь. И меду дал.
Горячее молоко пила долго. Мед лизала недоверчиво. Наконец вернула посуду. Сказала что-то. Широко зевнула, не чинясь.
— Спи, — сказал Сигизмунд. И, усмехаясь, вышел.
* * *
Сигизмунд еще толком не проснулся, а ощущение чего-то очень неправильного уже глодало его. Что-то происходило не так. И еще не открывая глаз, он понял!
Буквально у него над ухом девка говорила по телефону.
Говорила на своем диком — гнусавом, растяжном, свистящем наречии. Бойко, не понижая голоса. На разные лады что-то повторяла. Собеседник, похоже, не очень-то ей верил, а девка убеждала, настаивала. Потом вдруг всхлипнула. Жалобно промолвила что-то. Видать, тяжкая доля резидента угнетала.
Ярость охватила Сигизмунда. Злился на свою глупость, на доверчивость. На то, что поверил благолепию вчерашнего вечера. На то, что мудрого Федора не послушал. Предостережения Федора особенно жгли мозг. Раскаленным прямо-таки тавром.
Кому она сейчас изливается? Даже голоса не понизила! Ясное дело, ведь языка ее он не понимает. Ловки же мы прикидываться юродивыми!
Здравый смысл попытался пробиться сквозь пелену гнева. За чем тут девке шпионить? За производством и распространением кошачьих гальюнов «Восход» трех модификаций? За шашнями с секондхендом?
Сигизмунд медленно открыл глаза. Девка сидела за его столом. Левой рукой держала у уха трубку, правой поигрывала мышкой. Она собезьянничала позу Сигизмунда, его манеру говорить, даже привычку беспокойно трогать вещи во время разговора. На ней были свитер и джинсы. Была боса. Поджимала от холода пальцы ног.
Переговоры, похоже, постепенно заходили в тупик. Интонации у девки становились все более истеричными. Она долго слушала что-то, должно быть, неприятное. Бросила мышку, легонько коснулась кончиками пальцев клавиатуры. Еще один жест Сигизмунда.
Бандитов сюда вызывает, что ли? Да нет, больно сложная наводка. И брать-то в квартире нечего. Кроме лунницы. А лунница и без того девкина.
Разведка? Чья? Великого и Ужасного Государства Прибалтийского? А что, говорят, в каком-то там веке карелы Стокгольм сожгли. Крутые были парни.
Господи, что происходит? Георгий Победоносец, защитник Земли Русской, что, блин, происходит?!.
Так. Внезапно вскочить. Схватить. Связать. Вызвать Федора с шурином. Прозвонить. «Жучки» вынуть, душу вытрясти…
Сигизмунд взметнулся на диване, железной хваткой взял девку за запястье, отобрал трубку. Девка вякнула и съежилась на стуле.
Ну вот, сейчас послушаем… Сигизмунд поднес трубку к уху…
…и услышал противный писк. Телефон работал на факс.
Ошеломленный, он положил трубку на рычаг и уставился на девку. Она сидела на стуле, размазывала по лицу сопли и слезы рукавом и глядела на него в ужасе. Ждала, что начнет ее бить.
Сигизмунд заорал:
— Почему босая? Простудиться хочешь? Я тебя зачем медом кормил?
Девка охотно разревелась в три ручья. Начала что-то объяснять. На телефон показывала, на Сигизмунда, на компьютер.
Сигизмунд присел на край дивана. Показал девке на телефон, жестом велел повторить — что она там натворила.
Та застыдилась. Стала головой мотать, телефон от себя отодвигать. Сигизмунд ей кулаком погрозил.
Тогда она осторожненько семь раз ткнула пальцем в кнопочки. Сигизмунд сразу отобрал у нее трубку и прижал к уху. Там включился автоответчик. Приятным женским голосом уведомил Сигизмунда, что он звонит в собаководческий клуб. Предлагал оставить телефон для связи с координатором. После третьего гудка воцарилось молчание.
Девка, обиженно поглядывая на Сигизмунда, забрала у него трубку. Сигизмунд слышал, как отработал автоответчик и пошли короткие гудки. Девка стала неуверенно говорить в телефон. Коротким гудкам!
Говорила долго. Все уверенней. Опять стала мышкой двигать, клавиатуру трогать, авторучки перебирать. Вот ведь макака!
Сигизмунд хмыкнул. Погладил ее по волосам. Пошел на кухню.
За бананами.
Через минуту девка сама появилась на кухне. Вошла робко, встала у стены и начала мяться. Пальцы ног поджимала, поглядывала застенчиво, склонив голову набок.
— Ну-у, — сказал Сигизмунд.
Она обрадованно подошла ближе. Он вручил ей банан, показал, как чистить. Ее это почему-то рассмешило.
Он отвел ее назад в комнату, нашел носки, велел одеть. Тапки показал. Тоже велел одеть. Пальцем погрозил.
Сопровождаемый девкой, вернулся в комнату. Трубка лежала на месте.
* * *
На обед было подано жидковатое блюдо из куска мяса, воды и мороженых овощей, которое сам Сигизмунд упорно именовал «харчо». От слова «харч». К «харчо» полагались кетчуп и сметана. Все это щедро лилось в тарелку. Елось ложкой, заедалось хлебом.
По чинности трапеза могла быть сопоставлена с кормежкой в замке английского лорда: длинный стол, бесшумные слуги, много дорогой посуды стиля «веджвуд» и скудноватая жратва, на одном конце стола — миледи, на другом — милорд. И тишина…
«Веджвуд» у Сигизмунда был советский. Толстые фаянсовые тарелки, бывшие по 75 копеек, с монохромным корабликом посередине. Одно время только их везде и продавали. Теперь к кому ни придешь — у всех стоят. Постепенно советский «веджвуд» бился…
Стол тоже был коротковат. Да и миледи подкачала — дурковата малость. А в остальном — точь-в-точь. Та же церемонная тишина, нарушаемая стуком ложек и почавкиванием… Если кобеля за дворецкого считать.
По доброте душевной весь кус мяса Сигизмунд бухнул в тарелку девке — ей нужнее, после болезни-то.
Сигизмунд решил разбавить чинность трапезы и завести с миледи беседу. Почему-то в голове завертелись немецкие экзерсисы из простейшей грамматики для полудурков. В первых классах общеобразовательной средней школы изучал. Потом к английскому переметнулся.
Немецкий казался Сигизмунду более иностранным, чем английский. Может быть, потому, что немецкий Сигизмунд не знал еще в большей степени, чем вышеупомянутый английский. А может, в силу распространенности последнего.
Из немецкого помнил несколько слов плюс песенку о елочке. Эти-то слова Сигизмунд и пустил в ход.
— О танненбаум, о танненбаум, ви грюн зинд дайне блеттер, — с выражением продекламировал Сигизмунд. И перевел на родимый великий-могучий: — Елочка-елочка, зеленая иголочка…
Объедая мясо с кости, юродивая благодарно смотрела на дядю Сигизмунда. А тот продолжал реализацию культурной программы.
— Ихь бин, ду бист, — процитировал Сигизмунд начало грамматической таблицы, вбитое в его голову намертво. И, подумав, вспомнил: — Ер-зи-ес ист. Во, девка. Полиглот. — И без перехода завел более знакомое: — Ай эм, ю ар, хи-ши-ит из…
Девка задумалась. Погрузила мясо в суп. И с неожиданной осознанностью молвила:
— Иким…
— Чего? — переспросил Сигизмунд, никак не ожидавший ответа.
Девка повторила более раздельно:
— Ик им.
— Блин… Ик — это ихь, что ли? — выдвинул этимологическую версию Сигизмунд. — Это ты по-каковски?
Как всякий российский человек своей бурной эпохи, Сигизмунд, конечно, покупал консервы. Если по этикетке не полз «цветущий куфи» — надежное свидетельство магометанского происхождения данной банки, — то чаще всего консерва называла своей родиной какую-нибудь северную державу. Сигизмунд слегка владел этикеточным голландским, немецким, датским и так далее. Во всяком случае, усвоил, что «геринг», написанное с разными вариациями в зависимости от страны, означает «селедку». И поступал соответственно.
А если ни хрена не понять или если иероглифы, то ориентировался по картинке. Поэтому словарь Сигизмунда был обогащен множеством слов из тех скандинавских языков, которых он, в принципе, совершенно не знал.
Делу просвещения Сигизмунда в германской филологии служили также видеофильмы. Крали их зачастую в Голландии, иногда в Швеции. Крали также в Финляндии. Где-нибудь в Выборге записывали. Небось, на Выборгском замке антенну установили, направили ее в сторону Гельсингфорса — и вперед!
И в то время как герой на экране взмяукивал штатовски «ай», по низу записи бойко прыгало голландское «ик», а переводчик монотонно бубнил по-русски: «Мать твою!..»
— Ик, — задумчиво повторил Сигизмунд. — Ик — это по-вашему ихь? Ай, то есть…
Девка показала на себя и сказала:
— Ик. — Подумала и добавила: — Мик.
Ну вот. Только что-то начало проясняться…
— Ты, девка, меня не путай. Ты — ик. То есть, «я» — ик. — Тут довольный Сигизмунд, ощущая себя Миклухо-Маклаем, потыкал в себя и возгласил гордо: — Ик.
Девка покивала. Мол, правильно. И добавила:
— Мик.
Тьфу ты, блин. Надо на русский переходить. Пусть осваивает язык страны обитания. Временного.
Он указал на себя пальцем и произнес назидательно:
— Я.
Девка смотрела на него какое-то время, а потом вдруг дико заржала. Повторила несколько раз: «Я-я…» Почему-то ее это очень смешило.
Сигизмунд опять потыкал в себя.
— Ик. — На девку показал. — Ты.
Девка призадумалась. Филологическое упражнение явно обременило ее ум. Кроме того, время от времени ее отвлекло воспоминание о «я-я», и она принималась глупо хихикать.
Сигизмунд еще раз повторил: «Ик — ты». До девки доперло. Она показала на него и сказала:
— Зу.
Сигизмунд расхохотался. Девка надулась. Повторила упрямо:
— Зу, зу…
Ну что ты будешь делать.
Сигизмунд потыкал в себя: «ик», в девку: «зу». Девка сказала:
— Йаа.
Точно, откуда-то из Скандинавии. Осталось только определить, откуда.
Сигизмунд спросил:
— Свенска? Суоми? Норска? Даниск? Нидерланды? Лапландия? Лоухи? Корела? (Какая еще, к чертям, Корела?!) Веняя?
Что такое Веняя, Сигизмунд забыл. Помнил, что что-то финское.
Юродивая снова принялась за остывшее «харчо». Сигизмунд все никак не мог успокоиться. Ведь поймал было. Ведь совсем уж близка разгадка… а с нею и визит в соответствующее консульство.
— Ду ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч? — Сигизмунд задумался. А если иначе зайти? И выдал: — ДО ЙОУ СПЕАК ЭНГЛЕСХ?
> — Кушайте супчик, Сигизмунд Борисович. Остынет.
Покончив с трапезой, девка вновь возымела охоту к лингвистическим упражнениям.
— Ик им. Зу ис, — приглашающе выдала она.
— Ай ем. Ты ешь, — пробубнил Сигизмунд с набитым ртом.
Но девка не отвязалась. Показала на кобеля. Кобель лежал у ее ног. Быстро смекнул, что девка ест неопрятно и сверху то и дело падают какие-то крошки. Еще одно свойство, за которое Сигизмунд ценил пса: санитар кухни.
— Хундс, — припечатала пса девка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67