Чтил Пелевина. Лежал у него бумажный, распавшийся на странички «Омон Ра». Эта книжица пришла в 93-м. Тяжелый был год. Купил за гроши в газетном ларьке. Купил и порадовался.
На самом верху, под потолком, имелась полка, занятая книгами по искусству. Еще одна эпоха в жизни Сигизмунда. Нарочно хранил так высоко — от пьяных приятелей. Любимых Натальей Глазунова и Шилова Сигизмунд выпроводил из своей жизни вместе с Натальей. А Матисса, Пикассо и Модильяни отначил. Наталье они все равно не нужны. Да и Сигизмунду, если вдуматься, тоже.
Самые нижние полки были заняты неопрятными распечатками, ксерокопиями. Все это потом уже сто раз издавалось цивильными томиками, но распечатки Сигизмунд так и не выбросил. Жалел. Все-таки память.
Краеугольным камнем «памяти» являлась большая обувная коробка, стыдливо задвинутая в задний угол. В коробке хранилась «Кама-сутра» — кипа изогнутых темных фотографий, переснятых со скверной машинописи в сером, будничном 1984 году. Сигизмунд так и не ознакомился с этим трудом. Остался кустарем-одиночкой.
Из предметов, представляющих материальную ценность, на стеллаже имелись: камешек из Крыма — память о первом лете с Натальей; камень с Эльбруса — память об альпинистской юности; цветное фото «Три товарища» — Сигизмунд с двумя друзьями на фоне «Новой Победы» (один из этих друзей вот уже два года как в Штатах, второй вот уже три года как спился); выцветший бумажный петушок — изделие Ярополка эпохи средней группы детского садика; очень пыльное серое макраме неизвестного назначения — подарок матери; несколько разнообразных пепельниц и засохший кактус в маленьком пластмассовом горшочке.
Все это пыльное разнообразие возымело на скудный ум девки ошеломляющий эффект. Минут пять, не меньше, она созерцала стеллаж, вытаращив глаза и раскрыв рот. Потом осторожно потрогала бумажного петушка.
Сигизмунд, подражая псу, с привзвизгом зевнул, и девка опять в страхе отскочила. Он покивал ей: мол, давай, давай…
Девка осмелела. Взяла в руки камешек. Укололась об кактус. Повозила пальцем по пыли. Вздохнула горестно. Полезла посмотреть, что там выше. Уронила себе на голову «Валькирию». Изумилась.
Подобрала «Валькирию», стала рассматривать. Картинка, видать, привлекла.
Повертела перед глазами. К Сигизмунду приблизилась, взволнованная. Стала в картинку пальцем тыкать, повторяя бессмысленно:
— Мави… меки… меки… мави…
— Мави, — согласился Сигизмунд. — Конечно, мави. И меки тоже.
Девка пошла шарить дальше.
Фотография самого Сигизмунда с «камрадами» на фоне «Новой Победы» почему-то не привлекла ее внимания. Даже обидно как-то.
С другой стороны, в комнате имелись такие конкуренты — хоть куда. Сигизмунд, едва выдворив Наталью, украсил бывшую супружескую спальню двумя памятниками полиграфического искусства. Один представлял собою огромный портрет Сальватора Дали с тараканьими усами и устрашающе вытаращенными глазами. Дали пялился прямо на постель, смущая редких женщин Сигизмунда. Второй плакат был куплен на Арбате в начале перестройки. На нем был изображен красноватый Ленин, усердно долбящий дырочки в перфоленте. Компьютеризация в разлив, мать ее ети!..
Сигизмунд причислял себя к людям перестройки. Он любил этот плакат. А Наталья не любила.
Вообще чем больше вспоминал Сигизмунд о Наталье, тем больше находилось вещей, которые он, Сигизмунд, нежно любил, а Наталья напротив, не любила. И гонения на них вела.
Интересно, на что сейчас полоумная кинется? Кого предпочтет — Дали или Ленина?
Девка выбрала Дали. Художественная натура!
Она созерцала Дали с благоговейным ужасом. А потом что-то втолковывать Сигизмунду стала. Целое представление в лицах разыграла. Напоминал ей кого-то Дали, что ли? Девка размахивала руками, прыгала по комнате, своротила пепельницу, кобеля за хвост дернула, — словом, вела себя преувеличенно, — а потом опять на Дали показала: вот, мол.
Сигизмунд даже испугался. Сказал:
— Да успокойся ты, успокойся. Все нормально. Свой это мужик. — А потом спросил вдруг ради интереса: — Что, Охта?
Девка ответила утвердительно. Да, мол, Охта.
На Охте, стало быть, со стариком Сальваторычем встречалась. Видать, ценители Сальваторыча над ней надругивались. Изверг-то эстет, оказывается!
Стоп. Какой изверг? Мы же еще вчера постановили, что нет никакого изверга. Побольше pulp fiction жри, сам станешь… э-э
—э… Сигизмунд затруднился продолжить.
Впрочем, вождь мирового пролетариата увлек девку не меньше, чем вождь растленно-буржуазного сюра. В Ленина девка всматривалась долго. Водила пальцами над склоненным над перфолентой челом. Бормотала что-то. Сигизмунд только одно слово разобрал: «Аттила».
Даже присвистнул. Ничего себе, ассоциативный размах! Переспросил, не поверив:
— Аттила?
Полоумная оторвалась от Ленина, закивала и горячо понесла что-то несусветное. Видно было, что очень ее, девку, это волнует.
Сигизимунд спросил, немного обеспокоившись:
— Может, чаю тебе горячего сделать?
Девка, естественно, не поняла.
Сигизимунд решил проверить, насколько сильны у нее ассоциативные связи. Спросил отрывисто и четко:
— Аттила? Гитлер? Наполеон? Сталин?
Девка заморгала белесыми ресницами. Не врубается. Хотя видно, что старается. Угодить хочет.
Тогда Сигизмунд пошел испытанным путем.
— Аттила? — спросил он, тыча в девку пальцем. — Охта?
Она замотала головой. Мол, к Аттиле Охта не имеет отношения. И на том спасибо. Не был на Охте Аттила. Не завоевывал, стало быть.
После этого девка подобралась к компьютеру. Сигизмунд отреагировал лаконично:
— Кыш.
Для верности еще и пальцем погрозил. Она отскочила.
Девка хоть и юродива, но не вредоносна. Это он уже уяснил. Если скажешь ей «нельзя» — так, чтоб до нее дошло, — то трогать не будет. Это тебе не кобель, об которого хоть палки ломай, все равно свой нос сует везде и всюду.
А тем временем полоумная приступила к исследованию дивана, на котором Сигизмунд возлежал. На четвереньки встала. Заглянула вниз. Ничего не увидела.
Озорства ради Сигизмунд надавил на кнопку «ленивки», включая телевизор. «Ящик» был ориентирован мордой к дивану — для удобства.
«Ящик» ожил. Показал певичку. Певичка демонстрировала ляжки и убого страдала.
Девка вскочила. Очень испугалась. К Сигизмунду метнулась, защиты ища. Он погладил ее по голове — с легким нажимом, как пса — и рядом с собой усадил. Мол, сиди.
Поначалу она дрожала, но постепенно успокоилась. Увидела, что телевизор больше никаких самостоятельных действий не предпринимает.
Сигизмунд показал ей «ленивку». Как включать, как выключать. В руки дал, заставил повторить.
Сперва девка держала «ленивку», как ядовитого скорпиона. Потом зажмурилась и с глубоким вздохом нажала. Телевизор выключился.
В комнате сразу стало тихо и очень уютно. Пошлость, льющаяся из «ящика», прекратила свой ток.
Превозмогая себя, Сигизмунд сказал девке, чтобы еще раз нажала на кнопочку.
— Жми, где POWER, — посоветовал он ей дружески.
Он произносил «повер» — так смешнее.
Девка втянула голову в плечи и с силой еще раз надавила кнопку. Ух ты! Получилось. «Ящик» с готовностью выдал новую порцию чуши. Кобенились какие-то упитанные молодцы. Вертели задницами — завлекали.
Сигизмунду остро захотелось послушать Мурра. Нервного, злобного, неустроенного Мурра. Чтоб пел, и сквозняком дуло.
Только на чем слушать-то? Сокрушили музыку-с, Сигизмунд Борисович. В припадке ярости.
Девка молодцев осудила. Брови нахмурила, фыркнула. Доложила что-то неодобрительное. Эта фраза, как показалось Сигизмунду, состояла почти из одних свистящих звуков.
Сигизмунд объяснил знаками, что он с юродивой всецело солидарен, а потом показал, как переключать с программы на программу.
Новое чудо тугоумная девка переваривала еще минут десять. Быстротой мышления не отличалась. Впрочем, это Сигизмунд еще и раньше отметил.
Наконец добрались до шестого канала. С ракушкой в углу. Там, как всегда, благополучно пищали «Утиные истории». Нечастые визиты Ярополка обычно как раз и сводились к просмотру чего-либо подобного, столь же дебильного. Поэтому Сигизмунда передернуло.
А девка… Куда только девался ее юродиво-утонченный эстетический вкус, заставивший ее безошибочно метнуться к Дали и застыть перед усатым маэстро в немом восхищении!
Подбежала. Прилипла к экрану. Долго смотрела, бегая глазами. Потом обернулась к Сигизмунду и засмеялась. Именно в том месте, где засмеялся бы Ярополк. Ярополка всегда смешило как раз то, что Сигизмунду казалось наиболее тупым.
Сигизмунд оттащил девку подальше. Чтобы не совсем мордой в экран тыкалась. Вредно.
Снова усадил рядом с собой на диване. Отсюда, мол, смотри.
Она повертелась, поерзала. Глаза пощурила. И снова сорвалась и подбежала поближе.
Близорукая, что ли? Ладно, пусть пока так смотрит.
А что, подумал Сигизмунд и сладко потянулся на диване. Неплохо он, Сигизмунд, в жизни устроился. Вот и старик Дали с ним, небось, согласится… Вон, лыбится да таращится. Весело, небось, усатому говнюку.
Дела в фирме «Морена» крутятся. Тараканы дохнут, как и предписано справочником СЭС, — вон, на полке, рваный корешок. До дыр зачитал — отец-основатель… Бравый Федор, отморив свое, с лялькой какой-нибудь сейчас, небось, кувыркается, и все у него, Федора, пучочком. А не будь его, Сигизмунда, пополнял бы Федор собою ряды безработных…
Светка, поди, с муженьком ругается. Преимущества супружеской жизни. Людмила Сергеевна с сигизмундовой маманькой на телефоне висит. Кости ему моет. По-хорошему моет. Мол, такой хороший парень, а с женой ему, мол, не повезло.
Наталья сейчас Ярополка пилит. Ничего, подрастет Ярополк, войдет в годы, обзаведется прыщами, обидчивостью и мутным взором, — тут-то папаша ему и понадобится. Сигизмунд его водку пить научит…
И никто-то сейчас не ведает, как коротает вечерок в своей отдельной квартире хороший парень и генеральный директор Сигизмунд Борисович Морж: с дурой блаженной и кобелем беспардонным… Вон, на ковре кобенится-рычит, стыдное голое брюхо выставил…
И так переполнили Сигизмунда разные плохо определяемые чувства, что зарычал он ужасным голосом:
— Аттила!.. Охта!.. Мави!.. Меки!.. Меки!.. Мави!..
Девка отлепилась от «Утиных историй» и посмотрела на него как на полного дебила. И снова в экран уперлась.
Да, товарищ Морж. Совсем вы поглупели. И заметьте, как быстро пошел процесс.
А девка и впрямь глаза щурит. Только сейчас обратил внимание. Точно, плохо видит. Очки ей надо.
Ну ничего, милая, потерпи. Вот завтра дядя Сигизмунд отлепит задницу от дивана и попрется не тараканов морить — своим прямым делом заниматься — нет, попрется он в «ВИЖЕН ЭКСПРЕСС, НОВЫЕ ЗЕНКИ ВСЕГО ЗА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ МИНУТ».
Тут, по счастью, мультики кончились. Можно снова дышать полной грудью.
Сигизмунд отобрал у девки «ленивку» и вырубил «ящик». Хватит.
Она пыталась умолить его. Судя по жестикуляции, неимоверными выгодами соблазняла. Но Сигизмунд, не обращая внимания, просто выдернул шнур из розетки.
А в розетке, девка, живет злой Дядя Ток. Сигизмунд весьма доходчиво — вспомнил свои педагогические подвиги на ниве воспитания Ярополка — объяснил девке все про злого Дядю Тока. Устрашил и запугал. Успешно запугал.
И так ловко это сделал! Подозвал полоумную, велел пальцы к розетке поднести. Поднесла, доверчивая. У него аж сердце защемило. Как она, такая, только из своих кущ до Питера добралась!
Злой Дядя Ток исправно дернул. Девка визгнула, развернулась и вдруг ловко съездила Сигизмунда по уху. А после, обвалом, в ужас пришла.
Затряслась, побледнела. Небось, решила, что после такой дерзости он ее всю в макаронину скрутит и в эту розетку запихает.
Сигизмунд стал ей объяснять, что нельзя пальцы в розетку совать. А то плохо будет. Да и вообще к розеткам лучше не подходить. В розетки можно только вилки от шнуров совать. Вот так. И никак иначе.
На оплеуху он внимания не обратил. Порадовался даже, что с мозгами у дуры, может быть, не все еще безнадежно. Правильно причину несчастья вычислила.
Девка надулась. К своей тахте направилась, прочь из комнаты.
Сигизмунд ее остановить хотел. Позвал:
— Двала!
Она остановилась в дверях и рявкнула со слезой:
— Нэй двала!
И вышла.
Вот так. Не Двала. Стало быть, «Двала» — не имя. Или не ее имя. Ладно, как там ту юродивую звали? Которая яму копала? Маша? Спасибо хоть не Лизавета Смердящая…
Ладно, мириться с юродивой надо. Негоже блаженных обижать.
Девка, надувшись, сидела на тахте. Когда он вошел, повернулась в его сторону.
— Ну, — сказал Сигизмунд. — Давай мириться. Давай мир. Дружба. Май. Труд. Фройндшафт. Френдшип. О'кей? Ты — нэй Двала. Ты — Маша. Лады?
Видимо, желая сделать ему приятное, девка выдавила:
— Окэй.
— Вот и хорошо, — обрадовался Сигизмунд. — Пойдем, покажу что-то.
Он поманил ее за собой. Она помедлила немного и встала с тахты.
* * *
Для начала Сигизмунд решил поразить воображение блаженной наиболее грандиозным даром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67