А также лунницу золотую спереть, то несомненно.
И бросилась грудью Лантхильд и закрыла добро, не позволив злому деянию свершиться.
— Блин, — сказал Сигизмунд.
— Пилин, — обрадовалась Лантхильда. — Пилат!
И умильно в глаза ему заглянула, голову наклонив и засматривая сбоку. Он рассеянно потрепал ее по плечу.
— Пошли пиццу жрать.
* * *
Ближе к ночи Сигизмунд велел Лантхильде одеваться. Сапоги, шубка. Хватит дома сидеть. Вон, какая тухлая стала. Белорыбица.
Лантхильда забеспокоилась. Глазами забегала. Видно, раскаивалась, что слишком много воли себе дала.
Сигизмунд не сразу заметил ее беспокойство. А когда заметил, то не сразу понял, о чем она.
А она боялась, что он опять выгонять ее собрался.
Однако безропотно облачилась в зимнее. Надулась.
Не обращая внимания на обиженный девкин вид, Сигизмунд взял ее за руку и потащил вниз по лестнице. Впереди, задыхаясь на поводке, тянул кобель — на улицу рвался. Едва правую руку Сигизмунду не отрывал.
Левая же была обременена девкой. Лантхильда цеплялась за перила, упиралась
— идти не хотела. Сигизмунд с усилием волок ее за собой.
Навстречу попался пожилой сосед. Старичок со второго этажа. Поздоровались с подчеркнутой чинностью. Расстались.
Выскочив на улицу, кобель столкнулся нос к носу с кошкой. Та высокомерно подбирала с газеты рыбные головы. Завидев пса, выгнулась, зашипела и канула в темноте. Кобель рванулся следом и опрокинул Сигизмунда. Они как раз спускались с крыльца. Раскрошившиеся ступени обледенели, упасть ничего не стоит.
Вот и упал. Девка, забыв свои страхи, тихонько хихикнула. И как только Сигизмунд поднялся, отряхиваясь, привязалась как ни в чем не бывало: кто, мол, это был? Что за зверь? Хва?
Вот ведь темная!
Сигизмунд отпустил кобеля в свободное плавание. Тот задрал хвост «знамена самураев» и умчался с громким лаем.
Сигизмунд пошел кыскать, и спустя короткое время из темноты появилась кошка. Немедленно принялась тереться, умильно мявкая.
Эта трехцветная лоскутная киса была известна во дворе как Мать-героиня. Она исправно наводняла двор котятами. В нынешнем году у нее был особо лихой производитель и, как говорила Софья Петровна, в этом году коты уродились на славу.
Мать-героиня опять вынашивала в своем благодатном чреве потомство. Двигалась с трудом и очень хотела есть. Задрав хвост и вытаращив янтарные глаза, принялась ходить взад-вперед, вытирая морду о сигизмундовы ноги.
Он наклонился, подставил ей ладонь. Кошка уместила в ладонь свою изящную голову и снова мявкнула.
Лантхильда широко распахнула глаза. Недоверчиво посмотрела на кошку, на Сигизмунда. Он кивнул: давай!
Лантхильда присела. Протянула ладонь. Кошка с охотой переметнулась от Сигизмунда к девке. Ткнулась, понюхала и повернулась хвостом. В знак особого доверия.
Лантхильда опять посмотрела на Сигизмунда. Спросила:
— Хво?
— Это, девка, кошка. Мяу.
— Мьюки, — определила Лантхильда.
— Пусть будет мьюки.
Обогнув двор по длинной дуге, к крыльцу возвращался кобель. Мьюки мгновенно ушла в подвал. Кобель врезался в Сигизмунда, едва не уронив его снова, и разочарованно зарычал в сторону подвала.
Отошли от дома. Оказавшись в более темной части двора, Сигизмунд свернул руку калачиком и показал Лантхильде, как надлежит чинно прогуливаться под ручку. С третьей попытки у девки получилось. Она снова хихикнула, сказала что-то, помянув Вавилу, и принялась расхаживать с Сигизмундом взад-вперед по двору.
Сигизмунду стало смешно. В не очень старших классах они начинали ходить с девочками под ручку — именно так, чинно. Это считалось чуть ли не последним шагом перед тем, как сделать предложение. Особым шиком было рассказывать потом, как «ходил с Ипатовой под ручку, а после ничего ей не сказал». Звучало так, будто соблазнил эту Ипатову, ученицу 6-го «В» и бросил ее с ребенком на панели.
Так и ходили по двору Сигизмунд и Лантхильда, невинные и гордые, точно шестиклассники. Девка показала на детский садик. Поинтересовалась. Сигизмунд изобразил «уа-уа».
— Барнило, — подсказала Лантхильда.
— Барнило хуз, — выродил Сигизмунд. Ай да Сигизмунд Борисович! Ай да сукин сын! Здорово шпарю на незнакомом языке! Мало того, что языка не знаю — не знаю даже, какой это язык!
Скрип-скрип по снежку. Возвратились к крыльцу. Кобель бесновался у подвала. Кошку на бой вызывал. Кошка сидела на безопасном расстоянии. Холодно наблюдала за псом. В подвальном оконце были видны ее янтарные глаза.
Девка остановилась перед домом. Задрала голову. Во многих окнах горел свет.
На ее лице показалась печаль. Она будто поняла, что находится очень далеко от тех мест, к которым привыкла. От мамы-тайги, от папы-бурелома.
— Пойдем-ка, девка, домой чай пить, — сказал Сигизмунд добродушно.
* * *
Сигизмунд уже не помнил, когда в последний раз так безмятежно-приятно проводил вечер. Настроение у него было беспричинно хорошее. Странно, но у Лантхильды — и это он чувствовал — тоже.
Они вернулись домой, в приятное тепло после морозца (Сигизмунд не без удивления обнаружил, что у работников котельной есть совесть). Заварили чай. Сигизмунд порезал к чаю лимон и выложил на блюдечко.
Лантхильда уже приуготовилась к торжественной трапезе. Небось, у них там, в землянке, за стол и не садились, кроме как всем обильным семейством. Еще и молитву хором читали прежде чем приступить ко вкушению пищи: лютеранско-старообрядческую, часа так на полтора.
Сигизмунд безмерно удивил Лантхильду, нагрузив чашки, сахарницу и лимон на подносик. Видать, до подносика цивилизация, породившая девку, не изощрилась. Оно и неудивительно, если вспомнить девкин рисунок, где на почетном месте среди домочадцев маячил свиин.
Они устроились в сигизмундовой комнате перед ого. Врубили. Лантхильде было дозволено самолично нажать на заветную кнопочку оготиви. Сигизмунд отметил про себя, что девка на изумление быстро освоилась с последним достижением самсунговских мудрецов.
Лантхильда взяла с подносика чашку и показала пальцем на лимон. Спросила что-то. Видать, хотела.
Сигизмунд коварно позволил. И стал смотреть.
Лантхильда ловко захватила сразу два колечка и отправила в рот. Решила, видать, что она здесь самая хитрая.
К восторгу Сигизмунда, девка препотешно скривилась. С обидой посмотрела на него. Сигизмунд пожал плечами: дескать, ты чего? Взял лимон, стал жевать с невозмутимым видом.
Девка глядела на него очень внимательно. Подвох высматривала. А потом вдруг взяла и рожу скорчила. И Сигизмунд не выдержал — скорчил тоже.
Кислятина все-таки.
Девка пришла в страшный восторг. Захихикала. Даже обижаться не стала.
С экрана нынешний премьер-министр угрюмо повествовал о недоимках. С ударением на «о» — дескать, недодоили в бюджет.
Премьер, к счастью, вскоре иссяк и началась передача «Сам себе режиссер». Передачка незамысловатая, но смешная.
Сигизмунд с Лантхильдой пили чай, смотрели передачку и охотно смеялись. Девка была очень оживлена: то лезла к экрану, то возвращалась к Сигизмунду на диван. Судя по всему, пыталась пересказывать только что увиденное.
Когда Лантхильда в очередной раз сорвалась к телевизору, Сигизмунд поймал ее за руку.
— Сиди, не мельтеши.
Лантхильда недовольно вырвалась и подскочила к ого. Носом стала водить, будто обнюхивала.
Смотреть передачу стало невозможно. Кроме девки, Сигизмунд ничего не видел. Стал на девку смотреть. Ему было так весело, что и девки хватало.
А потом вдруг вспомнил: вроде, зрение у нее плохое. Потому и носом по экрану водит. Небось, поэтому и склонна проверенными маршрутами передвигаться.
Вернулся к прежней мысли. Она, вроде как, и раньше мелькала, а сейчас зримые очертания обретать стала: глаза надо Лантхильде делать. Окликнул ее. Она отлипла от экрана, обернулась на него, сощурилась. Ну точно, близорукая.
Сигизмунд проговорил задумчиво, вполголоса:
— Это какую ж оправу на такую нордическую ряху надо?
Лантхильда радостно вступила в беседу. Напомнила, как Сигизмунд ее одурачить пытался с лимоном. И как она ловко его расколола. Ловко ведь? Ловко?
После снова к ого вернулась. К своему ненаглядному.
Сигизмунд мысленно прикидывал, какова будет Лантхильда в очках. Сначала темные. Получилось паскудно. Потом — цветную пластмассу. Ну уж нет! Ей тонкую надо, золоченую. Благообразность придаст. Насколько это вообще возможно.
И… Он еще раз позвал девку:
— Лантхильд!
Она недоуменно обернулась. Он махнул ей рукой:
— Смотри, смотри…
…благообразность и, как ни смешно, ученость.
Мысль о золоченой оправе закономерно породила другую. Сигизмунд потянулся к телефону.
— Генка, жопа, — не здороваясь сказал Сигизмунд. — Бабки где?
Генка что-то жевал.
— Готово? — спросил он с набитым ртом.
— Товар — деньги.
Генка дожевал и клятвенно обещал кузену, что беспременно завтра к вечеру деньги будут. Заедет к вечеру в контору к Сигизмунду и завезет.
— Смотри у меня, — сказал Сигизмунд. — Не балуй.
И положил трубку. С Генкой так. С Генкой строгость нужна. Без строгости с кузеном никак.
Интересно, во сколько станут очки? Сигизмунд стал считать. Снова позвонил Генке. Тот сам очкарик, должен знать.
— Слышь, кузен, почем нынче глаза? Если с нуля делать?
— Мужику, бабе? — Генка опять что-то жевал.
— Слушай, что ты все время жрешь?
— Ужинаю, бля. Сам меня отрываешь всю дорогу…
— Ничего, тебе полезно. Бабе.
— Хорошие или говно?
— Сам ты говно. Хорошие.
Генка задумался на секунду. Слышно было, как он что-то пьет.
— В лимон выше крыши уложишься. Что, косоглазую себе нашел? Или с астигматами? Астигматы дороже, имей в виду. Лучше сразу откажись.
— Заткнись, — угрюмо сказал Сигизмунд.
— А хрена тогда звонил…
— Ну так жду завтра с бабками, — еще раз напомнил Сигизмунд.
На этом разговор с родственником был завершен.
Лимон. Двести баксов. У него и триста было. Ждали своего часа, когда их станет еще немного больше, и на поясе Сигизмунда угнездится точеное обтекаемое тельце радиотелефона. Чтобы быть как все нормальные новые русские люди. Чтобы из бара звонить какой-нибудь Аське. Или из бани. Мол, приезжай — тут мыло дегтярное есть, как ты любишь.
Лантхильда оторвалась от ого. Вернулась к дивану.
Налила себе еще чаю. Спросила Сигизмунда, налить ли ему. Он покивал: лей.
Сигизмунд только сейчас заметил, что девка кладет в чай неимоверно много сахара. И ест ложкой, вычерпывая из чашки.
Попивая чай, Лантхильда стала что-то Сигизмунду с жаром рассказывать. То и дело на телевизор показывала. Видать, передачка ее изумила. В рассказе Лантхильды то и дело мелькали Аттила с брозаром. В сходной ситуации побывали, не иначе. Вспоминая девкино творчество, Сигизимунд ничуть этому не удивлялся.
Сигизмунд решил принять посильное участие в диалоге. Вспомнил еще двоих персонажей из прежней девкиной жизни и объединил их глаголом-связкой.
— А Вавила ист свиин.
Сказал — и не без злорадства на Лантхильду поглядел. Та призадумалась, а потом начала что-то рассказывать. Сигизмунд почти ничего не понимал. Из того, что он уловил, явствовало, что Вавила свиином не был, но какие-то общие дела у них со свиином, тем не менее, имелись.
Рассеянно слушая Лантхильду, Сигизмунд еще какое-то время медитировал по поводу радиотелефона, а потом с неожиданной легкостью решил: а ну его на хер, говна-пирогов!..
— Ну все, — вымолвил Сигизмунд, — готовься, девка. Новые буркалы поверх старых тебе лепить будем. По евростандарту.
Лантхильда еще что-то добавила. Опять про Вавилу и свиина. Видимо, решила, что тема эта популярностью у Сигизмунда пользуется.
И только тут проект развернулся перед Сигизмундом во всей своей таежной непроходимости.
Хорошо. К окулисту он ее привезет. В машину как-нибудь загонит. Ремнем пристегнет, застращает, чтоб не прыгала. Может, она и ездила прежде на машинах. Не пешком же из тайги пришла.
Доехали. Тут-то главные трудности и начнутся. Девка по-русски знает только «пилин» и «пилат». По-английски и того не знает.
Как она буковки-то на таблице определять будет? Конечно, можно попросить, чтобы дали таблицу с зайчиками и белочками, какие неграмотным деткам показывают. Но ни окулисту, ни Сигизмунду от этого не легче. Поди пойми, что там девка наопределяет.
Да, колечки. Были же еще колечки, разорванные вправо и влево. Сигизмунд помнил такую таблицу по военкомату. Видать, была в военкомате установка единая для всего неделимого и нерушимого — на случай, если защитник Отечества не владеет языком межнационального общения. Случалось ведь, что спускался воин
—абрек с гор за солью и тут-то его и брали.
Чтоб не было, значит, дискриминации. Потому как буковки не все, значит, знают.
Сигизмунд сразу повеселел. Близорукая девка в дремучести своей вполне сопоставима с абреком. А для колечек четырех слов вполне достаточно. Сумеет девка внятно ответить, где разрыв? Должна суметь. Не дура.
Передача закончилась, сменившись изнуряющей рекламой всякого дерьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
И бросилась грудью Лантхильд и закрыла добро, не позволив злому деянию свершиться.
— Блин, — сказал Сигизмунд.
— Пилин, — обрадовалась Лантхильда. — Пилат!
И умильно в глаза ему заглянула, голову наклонив и засматривая сбоку. Он рассеянно потрепал ее по плечу.
— Пошли пиццу жрать.
* * *
Ближе к ночи Сигизмунд велел Лантхильде одеваться. Сапоги, шубка. Хватит дома сидеть. Вон, какая тухлая стала. Белорыбица.
Лантхильда забеспокоилась. Глазами забегала. Видно, раскаивалась, что слишком много воли себе дала.
Сигизмунд не сразу заметил ее беспокойство. А когда заметил, то не сразу понял, о чем она.
А она боялась, что он опять выгонять ее собрался.
Однако безропотно облачилась в зимнее. Надулась.
Не обращая внимания на обиженный девкин вид, Сигизмунд взял ее за руку и потащил вниз по лестнице. Впереди, задыхаясь на поводке, тянул кобель — на улицу рвался. Едва правую руку Сигизмунду не отрывал.
Левая же была обременена девкой. Лантхильда цеплялась за перила, упиралась
— идти не хотела. Сигизмунд с усилием волок ее за собой.
Навстречу попался пожилой сосед. Старичок со второго этажа. Поздоровались с подчеркнутой чинностью. Расстались.
Выскочив на улицу, кобель столкнулся нос к носу с кошкой. Та высокомерно подбирала с газеты рыбные головы. Завидев пса, выгнулась, зашипела и канула в темноте. Кобель рванулся следом и опрокинул Сигизмунда. Они как раз спускались с крыльца. Раскрошившиеся ступени обледенели, упасть ничего не стоит.
Вот и упал. Девка, забыв свои страхи, тихонько хихикнула. И как только Сигизмунд поднялся, отряхиваясь, привязалась как ни в чем не бывало: кто, мол, это был? Что за зверь? Хва?
Вот ведь темная!
Сигизмунд отпустил кобеля в свободное плавание. Тот задрал хвост «знамена самураев» и умчался с громким лаем.
Сигизмунд пошел кыскать, и спустя короткое время из темноты появилась кошка. Немедленно принялась тереться, умильно мявкая.
Эта трехцветная лоскутная киса была известна во дворе как Мать-героиня. Она исправно наводняла двор котятами. В нынешнем году у нее был особо лихой производитель и, как говорила Софья Петровна, в этом году коты уродились на славу.
Мать-героиня опять вынашивала в своем благодатном чреве потомство. Двигалась с трудом и очень хотела есть. Задрав хвост и вытаращив янтарные глаза, принялась ходить взад-вперед, вытирая морду о сигизмундовы ноги.
Он наклонился, подставил ей ладонь. Кошка уместила в ладонь свою изящную голову и снова мявкнула.
Лантхильда широко распахнула глаза. Недоверчиво посмотрела на кошку, на Сигизмунда. Он кивнул: давай!
Лантхильда присела. Протянула ладонь. Кошка с охотой переметнулась от Сигизмунда к девке. Ткнулась, понюхала и повернулась хвостом. В знак особого доверия.
Лантхильда опять посмотрела на Сигизмунда. Спросила:
— Хво?
— Это, девка, кошка. Мяу.
— Мьюки, — определила Лантхильда.
— Пусть будет мьюки.
Обогнув двор по длинной дуге, к крыльцу возвращался кобель. Мьюки мгновенно ушла в подвал. Кобель врезался в Сигизмунда, едва не уронив его снова, и разочарованно зарычал в сторону подвала.
Отошли от дома. Оказавшись в более темной части двора, Сигизмунд свернул руку калачиком и показал Лантхильде, как надлежит чинно прогуливаться под ручку. С третьей попытки у девки получилось. Она снова хихикнула, сказала что-то, помянув Вавилу, и принялась расхаживать с Сигизмундом взад-вперед по двору.
Сигизмунду стало смешно. В не очень старших классах они начинали ходить с девочками под ручку — именно так, чинно. Это считалось чуть ли не последним шагом перед тем, как сделать предложение. Особым шиком было рассказывать потом, как «ходил с Ипатовой под ручку, а после ничего ей не сказал». Звучало так, будто соблазнил эту Ипатову, ученицу 6-го «В» и бросил ее с ребенком на панели.
Так и ходили по двору Сигизмунд и Лантхильда, невинные и гордые, точно шестиклассники. Девка показала на детский садик. Поинтересовалась. Сигизмунд изобразил «уа-уа».
— Барнило, — подсказала Лантхильда.
— Барнило хуз, — выродил Сигизмунд. Ай да Сигизмунд Борисович! Ай да сукин сын! Здорово шпарю на незнакомом языке! Мало того, что языка не знаю — не знаю даже, какой это язык!
Скрип-скрип по снежку. Возвратились к крыльцу. Кобель бесновался у подвала. Кошку на бой вызывал. Кошка сидела на безопасном расстоянии. Холодно наблюдала за псом. В подвальном оконце были видны ее янтарные глаза.
Девка остановилась перед домом. Задрала голову. Во многих окнах горел свет.
На ее лице показалась печаль. Она будто поняла, что находится очень далеко от тех мест, к которым привыкла. От мамы-тайги, от папы-бурелома.
— Пойдем-ка, девка, домой чай пить, — сказал Сигизмунд добродушно.
* * *
Сигизмунд уже не помнил, когда в последний раз так безмятежно-приятно проводил вечер. Настроение у него было беспричинно хорошее. Странно, но у Лантхильды — и это он чувствовал — тоже.
Они вернулись домой, в приятное тепло после морозца (Сигизмунд не без удивления обнаружил, что у работников котельной есть совесть). Заварили чай. Сигизмунд порезал к чаю лимон и выложил на блюдечко.
Лантхильда уже приуготовилась к торжественной трапезе. Небось, у них там, в землянке, за стол и не садились, кроме как всем обильным семейством. Еще и молитву хором читали прежде чем приступить ко вкушению пищи: лютеранско-старообрядческую, часа так на полтора.
Сигизмунд безмерно удивил Лантхильду, нагрузив чашки, сахарницу и лимон на подносик. Видать, до подносика цивилизация, породившая девку, не изощрилась. Оно и неудивительно, если вспомнить девкин рисунок, где на почетном месте среди домочадцев маячил свиин.
Они устроились в сигизмундовой комнате перед ого. Врубили. Лантхильде было дозволено самолично нажать на заветную кнопочку оготиви. Сигизмунд отметил про себя, что девка на изумление быстро освоилась с последним достижением самсунговских мудрецов.
Лантхильда взяла с подносика чашку и показала пальцем на лимон. Спросила что-то. Видать, хотела.
Сигизмунд коварно позволил. И стал смотреть.
Лантхильда ловко захватила сразу два колечка и отправила в рот. Решила, видать, что она здесь самая хитрая.
К восторгу Сигизмунда, девка препотешно скривилась. С обидой посмотрела на него. Сигизмунд пожал плечами: дескать, ты чего? Взял лимон, стал жевать с невозмутимым видом.
Девка глядела на него очень внимательно. Подвох высматривала. А потом вдруг взяла и рожу скорчила. И Сигизмунд не выдержал — скорчил тоже.
Кислятина все-таки.
Девка пришла в страшный восторг. Захихикала. Даже обижаться не стала.
С экрана нынешний премьер-министр угрюмо повествовал о недоимках. С ударением на «о» — дескать, недодоили в бюджет.
Премьер, к счастью, вскоре иссяк и началась передача «Сам себе режиссер». Передачка незамысловатая, но смешная.
Сигизмунд с Лантхильдой пили чай, смотрели передачку и охотно смеялись. Девка была очень оживлена: то лезла к экрану, то возвращалась к Сигизмунду на диван. Судя по всему, пыталась пересказывать только что увиденное.
Когда Лантхильда в очередной раз сорвалась к телевизору, Сигизмунд поймал ее за руку.
— Сиди, не мельтеши.
Лантхильда недовольно вырвалась и подскочила к ого. Носом стала водить, будто обнюхивала.
Смотреть передачу стало невозможно. Кроме девки, Сигизмунд ничего не видел. Стал на девку смотреть. Ему было так весело, что и девки хватало.
А потом вдруг вспомнил: вроде, зрение у нее плохое. Потому и носом по экрану водит. Небось, поэтому и склонна проверенными маршрутами передвигаться.
Вернулся к прежней мысли. Она, вроде как, и раньше мелькала, а сейчас зримые очертания обретать стала: глаза надо Лантхильде делать. Окликнул ее. Она отлипла от экрана, обернулась на него, сощурилась. Ну точно, близорукая.
Сигизмунд проговорил задумчиво, вполголоса:
— Это какую ж оправу на такую нордическую ряху надо?
Лантхильда радостно вступила в беседу. Напомнила, как Сигизмунд ее одурачить пытался с лимоном. И как она ловко его расколола. Ловко ведь? Ловко?
После снова к ого вернулась. К своему ненаглядному.
Сигизмунд мысленно прикидывал, какова будет Лантхильда в очках. Сначала темные. Получилось паскудно. Потом — цветную пластмассу. Ну уж нет! Ей тонкую надо, золоченую. Благообразность придаст. Насколько это вообще возможно.
И… Он еще раз позвал девку:
— Лантхильд!
Она недоуменно обернулась. Он махнул ей рукой:
— Смотри, смотри…
…благообразность и, как ни смешно, ученость.
Мысль о золоченой оправе закономерно породила другую. Сигизмунд потянулся к телефону.
— Генка, жопа, — не здороваясь сказал Сигизмунд. — Бабки где?
Генка что-то жевал.
— Готово? — спросил он с набитым ртом.
— Товар — деньги.
Генка дожевал и клятвенно обещал кузену, что беспременно завтра к вечеру деньги будут. Заедет к вечеру в контору к Сигизмунду и завезет.
— Смотри у меня, — сказал Сигизмунд. — Не балуй.
И положил трубку. С Генкой так. С Генкой строгость нужна. Без строгости с кузеном никак.
Интересно, во сколько станут очки? Сигизмунд стал считать. Снова позвонил Генке. Тот сам очкарик, должен знать.
— Слышь, кузен, почем нынче глаза? Если с нуля делать?
— Мужику, бабе? — Генка опять что-то жевал.
— Слушай, что ты все время жрешь?
— Ужинаю, бля. Сам меня отрываешь всю дорогу…
— Ничего, тебе полезно. Бабе.
— Хорошие или говно?
— Сам ты говно. Хорошие.
Генка задумался на секунду. Слышно было, как он что-то пьет.
— В лимон выше крыши уложишься. Что, косоглазую себе нашел? Или с астигматами? Астигматы дороже, имей в виду. Лучше сразу откажись.
— Заткнись, — угрюмо сказал Сигизмунд.
— А хрена тогда звонил…
— Ну так жду завтра с бабками, — еще раз напомнил Сигизмунд.
На этом разговор с родственником был завершен.
Лимон. Двести баксов. У него и триста было. Ждали своего часа, когда их станет еще немного больше, и на поясе Сигизмунда угнездится точеное обтекаемое тельце радиотелефона. Чтобы быть как все нормальные новые русские люди. Чтобы из бара звонить какой-нибудь Аське. Или из бани. Мол, приезжай — тут мыло дегтярное есть, как ты любишь.
Лантхильда оторвалась от ого. Вернулась к дивану.
Налила себе еще чаю. Спросила Сигизмунда, налить ли ему. Он покивал: лей.
Сигизмунд только сейчас заметил, что девка кладет в чай неимоверно много сахара. И ест ложкой, вычерпывая из чашки.
Попивая чай, Лантхильда стала что-то Сигизмунду с жаром рассказывать. То и дело на телевизор показывала. Видать, передачка ее изумила. В рассказе Лантхильды то и дело мелькали Аттила с брозаром. В сходной ситуации побывали, не иначе. Вспоминая девкино творчество, Сигизимунд ничуть этому не удивлялся.
Сигизмунд решил принять посильное участие в диалоге. Вспомнил еще двоих персонажей из прежней девкиной жизни и объединил их глаголом-связкой.
— А Вавила ист свиин.
Сказал — и не без злорадства на Лантхильду поглядел. Та призадумалась, а потом начала что-то рассказывать. Сигизмунд почти ничего не понимал. Из того, что он уловил, явствовало, что Вавила свиином не был, но какие-то общие дела у них со свиином, тем не менее, имелись.
Рассеянно слушая Лантхильду, Сигизмунд еще какое-то время медитировал по поводу радиотелефона, а потом с неожиданной легкостью решил: а ну его на хер, говна-пирогов!..
— Ну все, — вымолвил Сигизмунд, — готовься, девка. Новые буркалы поверх старых тебе лепить будем. По евростандарту.
Лантхильда еще что-то добавила. Опять про Вавилу и свиина. Видимо, решила, что тема эта популярностью у Сигизмунда пользуется.
И только тут проект развернулся перед Сигизмундом во всей своей таежной непроходимости.
Хорошо. К окулисту он ее привезет. В машину как-нибудь загонит. Ремнем пристегнет, застращает, чтоб не прыгала. Может, она и ездила прежде на машинах. Не пешком же из тайги пришла.
Доехали. Тут-то главные трудности и начнутся. Девка по-русски знает только «пилин» и «пилат». По-английски и того не знает.
Как она буковки-то на таблице определять будет? Конечно, можно попросить, чтобы дали таблицу с зайчиками и белочками, какие неграмотным деткам показывают. Но ни окулисту, ни Сигизмунду от этого не легче. Поди пойми, что там девка наопределяет.
Да, колечки. Были же еще колечки, разорванные вправо и влево. Сигизмунд помнил такую таблицу по военкомату. Видать, была в военкомате установка единая для всего неделимого и нерушимого — на случай, если защитник Отечества не владеет языком межнационального общения. Случалось ведь, что спускался воин
—абрек с гор за солью и тут-то его и брали.
Чтоб не было, значит, дискриминации. Потому как буковки не все, значит, знают.
Сигизмунд сразу повеселел. Близорукая девка в дремучести своей вполне сопоставима с абреком. А для колечек четырех слов вполне достаточно. Сумеет девка внятно ответить, где разрыв? Должна суметь. Не дура.
Передача закончилась, сменившись изнуряющей рекламой всякого дерьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67