Тогда...
- Да, да, мы не раз говорили об этом, - вставил Джеф, подражая
хриплому голосу жены, звуки которого иногда напоминали скрежет
шлифовального круга при соприкосновении с камнем. - Каждая женщина
является творцом в том смысле, что она способна создать шедевр - родить
ребенка. Однако не все женщины могут считаться хорошими художницами. Но я
именно такая. Хотя рисованием для меня вся жизнь не исчерпывается.
Озма ударила его по руке своим маленьким кулачком.
- В твоем исполнении мой голос звучит слишком уж помпезно.
- Вовсе нет, - Джеф поцеловал жену. - Спокойной ночи. Поговорим
потом.
- Так и я о том же. Скажи только сегодня ты, наконец, подашь
прошение?
- Обещаю.
Хотя у них имелась возможность послать прошение по телевизионному
каналу - благо мониторов в комнате было более чем достаточно - шансы
существенно возрастали в том случае, если бы Джеф воспользовался своими
связями как _о_р_г_а_н_и_к_ (эвфемизм - служащий полиции, защищавшей
интересы "органического" правительства). Джеф вполне мог бы добиться
личной встречи с одним из высоких чинов Бюро Воспроизводства, которому в
свое время он оказал немало услуг. В этом случае запрос пошел бы в обход
медлительных официальных каналов. Но и тогда прошло бы никак не меньше
субгода, прежде чем Бюро вынесло бы свое решение. Впрочем, Джеф не
сомневался, что ответ будет положительным. За то время, пока прошение
будет рассматриваться, он мог бы передумать и отозвать его.
Озма, конечно, при этом сильно рассердится. Значит, необходимо
придумать веское оправдание. Да и вообще, многое еще может случиться до
дня Страшного суда.
Озма быстро заснула, а он еще некоторое время лежал с закрытыми
глазами, перед которыми стояло лицо Ариэль. Совет иммеров отклонил его
запрос о возможности посвящения Озмы. Он этого и ожидал, надеясь, правда,
что аналогичная просьба в отношении Ариэль будет удовлетворена. Дочь
иммеров, она неизменно проявляла интеллигентность, легко адаптировалась и
имела все основания на право приобщения к иммерам. Существовало, правда,
одно... в некоторых вопросах она демонстрировала определенную психическую
неустойчивость. По этой причине Совет мог и отклонить ее просьбу. Джеф
никогда не ставил под сомнение тот факт, что Совет должен проявлять
большую осторожность. Но сейчас Джефа мучила душевная боль.
Иногда он искренне желал, чтобы Джильберт Чинг Иммерман не изобретал
своего эликсира, или химической смеси, или, как уж это назвать
по-научному, того, что замедляет старение человека. Он жалел также и о
том, что Иммерман - раз уж он много обвеков тому назад открыл свой эликсир
и теперь с этим поделать ничего нельзя - не сделал его достоянием
общественности. Но Иммерман после долгих и мучительных раздумий все-таки
посчитал, что его изобретение не способно принести добро человечеству в
целом.
В результате получилось так, что общество стоунеров устранило многие
поколения, которые могли появиться на свет, если бы сами стоунеры не были
бы изобретены. Для достижения физиологически полноценного двадцатилетнего
возраста человеку необходимо было провести на земле сто сорок облет. Таким
образом, каждые сто сорок лет терялось шесть поколений. Кто мог точно
сказать, сколько гениев и святых, не говоря уж об обычных людях, не
появились на свет после перехода на новую систему? Кто знает наверняка,
сколько возможностей упустило человечество на пути прогресса науки,
искусства и политического устройства?
Иммерман считал, что существующая ситуация весьма плоха. Однако, если
скорость старения и рождения повысить в семь раз, потери стали бы еще
большими. В этом случае общество в целом, именуемое Органическим
Содружеством Земли, сделалось бы еще более статичным, и изменения в нем
стали бы протекать еще более вяло.
Было или нет решение Иммермана правильным с этической точки зрения,
он принял его. В результате сегодня существовало секретное, скрытое
сообщество - семья иммеров.
Однако Иммерман оказался не столь самолюбивым, чтобы держать секрет
при себе и поделиться им только с потомками и посвященными в семью. Тогда
иммеры непременно превратились бы в потенциальных революционеров и
противников правительства. Неизбежно началась бы медленная, едва уловимая
по внешним признакам революция, в процессе которой они внедрились бы в
верхние и средние эшелоны Содружества. Добившись власти, иммеры, конечно,
не стали бы менять структуру правительства. У них не было желания отменять
стоунеры. Единственное, от чего они страстно хотели избавиться, так это
постоянное, пристальное наблюдение правительства за своими гражданами. Это
не только сильно докучало людям, но и унижало их человеческое достоинство.
Кроме того, подобное положение ни в коей мере не вызывалось
необходимостью, хотя правительство и утверждало, что это так.
"Только находясь под надзором вы можете стать свободными", - так
звучал один из выдвинутых им лозунгов. Именно он чаще других встречался на
уличных транспарантах.
Джеф Кэрд впервые услышал об обществе иммеров от своих родителей,
когда ему исполнилось восемнадцать лет. Он предстал перед Советом,
который, проверив его устойчивость, признал состояние юноши более чем
удовлетворительным. Джефа спросили тогда, не хочет ли он стать иммером.
Он, конечно же, изъявил такое желание. Кто же откажется от возможности
прожить более долгую жизнь? И какой интеллигентный молодой человек не
хочет работать для того, чтобы добиться большей свободы и занять
приличную, связанную с получением властных полномочий должность?
Только спустя несколько сублет Джеф понял, какое беспокойство
испытывали его родители, раскрывая перед ним тайну иммеров. А что если в
силу каких-либо внутренних противоречий, о которых они могли просто не
подозревать, сын вдруг отказался бы присоединиться к тайному братству?
Даже несмотря на то, что вероятность предательства со стороны Джефа была
ничтожной. Совет иммеров не позволил бы ему оставаться в живых. Тогда его
ждала бы незавидная судьба: глубокой ночью его похитили бы сонного и
подвергли процедуре окаменения, после чего упрятали бы так, что никто и
никогда не смог бы найти никаких следов. Несомненно, для родителей
подобный поворот стал бы жестоким ударом.
Когда в один прекрасный момент Кэрд осознал истинное положение вещей,
он спросил у родителей, как они повели бы себя в случае его отказа
приобщиться к иммерам. Восстали бы они против тайного общества?
- Отказался бы? - переспросил отец. - Но так еще никто не поступал.
Кэрд ничего не ответил, только засомневался про себя: может быть, на
самом деле люди, отвергнувшие столь заманчивое предложение, существовали,
просто об этом не знал никто, кроме их ближайших родственников.
Когда Кэрду исполнилось девятнадцать лет, к нему обратился его дядя,
который являлся органиком и которого сам Кэрд подозревал в принадлежности
к Совету иммеров Манхэттена. Он спросил тогда, не хочет ли племянник стать
тем, кого называли нарушителем дня. Но не обычным нарушителем дня -
рядовым преступником, которых и без того было немало, а тем, который
попадет под опеку и охрану общества иммеров. Это означало, что каждый день
у него будут новые документы, ему разрешат иметь много разных профессий и
он сможет в тех случаях, когда пользоваться записанными сообщениями
небезопасно, передавать сведения от Совета одного дня Совету другого,
последующего дня, в устной форме.
В восторге от столь привлекательного и неожиданного предложения,
полный энтузиазма, юный Кэрд заявил, что он определенно хочет стать
нарушителем дня, дэйбрейкером [от англ. day - день, breaker - нарушитель].
2
С этими мыслями Кэрд, наконец, заснул. Последнее время ему постоянно
снился один и тот же сон, каждый раз, словно многосерийный фильм,
продолжавшийся с того места, где он прервался ранее. Однако в эту ночь
фрагмент, который он наблюдал, оказался весьма необычным. Джеф сидел в
каком-то помещении, бывшем - в этом, непонятно почему, он был уверен -
частью давно заброшенной канализационной системы, разрушенной и засыпанной
первым великим землетрясением, поразившим Манхэттен. Комната находилась
почти посередине большого горизонтального сливного туннеля,
заблокированного с обоих концов, - попасть в нее можно было только по
ступенькам лестницы, проложенной в вертикальной шахте. Комната освещалась
открытой, старинной, напоминающей пузырь лампой - такими уже несколько
тысяч сублет не пользовались - и она казалась Джефу очень архаичной.
Несмотря на то, что лампа светила довольно резко, она все же не могла
рассеять поднимавшийся со всех сторон темный туман, который то немного
отступал, то надвигался новой волной.
Джеф сидел в тяжелом деревянном кресле рядом с большим, круглым, тоже
деревянным столом. Он сидел и ждал прихода других людей. В то же время он
стоял в стороне, в клубах стелющегося тумана, наблюдая за самим собой,
сидящим за столом.
Вошел Боб Тингл - медленно, будто передвигаясь по пояс в воде. В
левой руке он держал портативный компьютер, на котором сверху вращалась
тарелка микроволновой антенны. Тингл кивнул тому Кэрду, который сидел в
кресле, поставил компьютер на стол и сел. Тарелка перестала вращаться,
обратив свою впалую поверхность на выпуклое лицо Джефа.
Следом за ним в комнату вошел плавно, словно вплывая, Джим Дунски с
фехтовальной рапирой в левой руке. Он кивнул им обоим и, направив рапиру
на Кэрда за столом, тоже сел. Предохранительный колпачок на конце рапиры
растаял, и ее острие засверкало, как дьявольский глаз.
Ковыляя, появился Уайт Репп с серебристой, в форме пистолета
телевизионной камерой-передатчиком. Невидимые, как в салуне, вращающиеся
двери бесшумно вернулись на место. Ковбойские сапоги на высоких каблуках
делали его выше остальных. Блестки, разбросанные по его костюму образца
Дикого Запада, сверкали не хуже кончика рапиры. На огромной шляпе,
напоминавшей перевернутый кверху дном десятигаллоновый ковш, красовался
посередине яркий голубой глаз, обрамленный красным треугольником.
Покачнувшись, он подмигнул разок Кэрду, а затем неподвижно, не прикрытый
веком, уставился на него.
Репп сел, направив камеру на Джефа и положив указательный палец на
кнопку пуска.
Пошатываясь, ввалился Чарли Ом, одетый в перемазанный белый передник
поверх костюма. В одной руке он держал бутылку виски, в другой - небольшую
рюмку. Усевшись, Чарли наполнил ее и молча предложил Кэрду.
Тот Кэрд, что стоял поодаль, в тумане, почувствовал, как по его
ступням от пола поднимается какая-то вибрация. Ощущение было такое, будто
до него дошла волна далекого землетрясения или пол сотрясается после удара
грома.
В комнате с таким видом, словно перед ним простиралось Красное море,
появился Отец Том Зурван. Его длинные каштановые волосы волнами спускались
до самого пояса, подрагивая, словно дикие змеи в клубке. На лбу у него
красовалась большая оранжевого цвета буква "S" - первая в слове "Символ".
Кончик носа был размалеван ярко-голубой краской, губы окрашены в зеленый
цвет, а усы - в голубой. Ниспадавшая до пояса каштановая борода
поблескивала вплетенными в нее кусочками алюминиевой фольги, вырезанной в
форме бабочек. Белую, спускавшуюся почти до пят накидку украшали большие
красные круги, обрамлявшие шестиконечные, голубого цвета звезды. На
идентификационный диск Отца Тома была нанесена лежащая на боку и открытая
с одной стороны цифра 8 - символ прерванной бесконечности. В правой руке
он держал длинную дубовую трость, слегка изогнутую на верхнем конце.
Отец Том Зурван остановился, зажал свой пастуший посох под мышкой и,
сведя вместе кончики большого и указательного пальцев правой руки,
образовал с их помощью характерный овальный знак; затем он трижды вписал в
его пространство средний палец левей руки. Немного помедлив, он произнес:
- Не мог бы ты говорить правду и только правду?
Снова взяв трость в руку. Отец Том подошел к свободному креслу и сел,
положив посох на стол таким образом, что изогнутый его конец указывал на
Кэрда.
- Простите меня, отец! - произнес Кэрд, сидящий за столом.
Отец Том, улыбнувшись, еще раз повторил только что проделанный жест.
Однако если в первый раз он показался Джефу непристойным, то теперь
смотрелся скорее как благословение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Да, да, мы не раз говорили об этом, - вставил Джеф, подражая
хриплому голосу жены, звуки которого иногда напоминали скрежет
шлифовального круга при соприкосновении с камнем. - Каждая женщина
является творцом в том смысле, что она способна создать шедевр - родить
ребенка. Однако не все женщины могут считаться хорошими художницами. Но я
именно такая. Хотя рисованием для меня вся жизнь не исчерпывается.
Озма ударила его по руке своим маленьким кулачком.
- В твоем исполнении мой голос звучит слишком уж помпезно.
- Вовсе нет, - Джеф поцеловал жену. - Спокойной ночи. Поговорим
потом.
- Так и я о том же. Скажи только сегодня ты, наконец, подашь
прошение?
- Обещаю.
Хотя у них имелась возможность послать прошение по телевизионному
каналу - благо мониторов в комнате было более чем достаточно - шансы
существенно возрастали в том случае, если бы Джеф воспользовался своими
связями как _о_р_г_а_н_и_к_ (эвфемизм - служащий полиции, защищавшей
интересы "органического" правительства). Джеф вполне мог бы добиться
личной встречи с одним из высоких чинов Бюро Воспроизводства, которому в
свое время он оказал немало услуг. В этом случае запрос пошел бы в обход
медлительных официальных каналов. Но и тогда прошло бы никак не меньше
субгода, прежде чем Бюро вынесло бы свое решение. Впрочем, Джеф не
сомневался, что ответ будет положительным. За то время, пока прошение
будет рассматриваться, он мог бы передумать и отозвать его.
Озма, конечно, при этом сильно рассердится. Значит, необходимо
придумать веское оправдание. Да и вообще, многое еще может случиться до
дня Страшного суда.
Озма быстро заснула, а он еще некоторое время лежал с закрытыми
глазами, перед которыми стояло лицо Ариэль. Совет иммеров отклонил его
запрос о возможности посвящения Озмы. Он этого и ожидал, надеясь, правда,
что аналогичная просьба в отношении Ариэль будет удовлетворена. Дочь
иммеров, она неизменно проявляла интеллигентность, легко адаптировалась и
имела все основания на право приобщения к иммерам. Существовало, правда,
одно... в некоторых вопросах она демонстрировала определенную психическую
неустойчивость. По этой причине Совет мог и отклонить ее просьбу. Джеф
никогда не ставил под сомнение тот факт, что Совет должен проявлять
большую осторожность. Но сейчас Джефа мучила душевная боль.
Иногда он искренне желал, чтобы Джильберт Чинг Иммерман не изобретал
своего эликсира, или химической смеси, или, как уж это назвать
по-научному, того, что замедляет старение человека. Он жалел также и о
том, что Иммерман - раз уж он много обвеков тому назад открыл свой эликсир
и теперь с этим поделать ничего нельзя - не сделал его достоянием
общественности. Но Иммерман после долгих и мучительных раздумий все-таки
посчитал, что его изобретение не способно принести добро человечеству в
целом.
В результате получилось так, что общество стоунеров устранило многие
поколения, которые могли появиться на свет, если бы сами стоунеры не были
бы изобретены. Для достижения физиологически полноценного двадцатилетнего
возраста человеку необходимо было провести на земле сто сорок облет. Таким
образом, каждые сто сорок лет терялось шесть поколений. Кто мог точно
сказать, сколько гениев и святых, не говоря уж об обычных людях, не
появились на свет после перехода на новую систему? Кто знает наверняка,
сколько возможностей упустило человечество на пути прогресса науки,
искусства и политического устройства?
Иммерман считал, что существующая ситуация весьма плоха. Однако, если
скорость старения и рождения повысить в семь раз, потери стали бы еще
большими. В этом случае общество в целом, именуемое Органическим
Содружеством Земли, сделалось бы еще более статичным, и изменения в нем
стали бы протекать еще более вяло.
Было или нет решение Иммермана правильным с этической точки зрения,
он принял его. В результате сегодня существовало секретное, скрытое
сообщество - семья иммеров.
Однако Иммерман оказался не столь самолюбивым, чтобы держать секрет
при себе и поделиться им только с потомками и посвященными в семью. Тогда
иммеры непременно превратились бы в потенциальных революционеров и
противников правительства. Неизбежно началась бы медленная, едва уловимая
по внешним признакам революция, в процессе которой они внедрились бы в
верхние и средние эшелоны Содружества. Добившись власти, иммеры, конечно,
не стали бы менять структуру правительства. У них не было желания отменять
стоунеры. Единственное, от чего они страстно хотели избавиться, так это
постоянное, пристальное наблюдение правительства за своими гражданами. Это
не только сильно докучало людям, но и унижало их человеческое достоинство.
Кроме того, подобное положение ни в коей мере не вызывалось
необходимостью, хотя правительство и утверждало, что это так.
"Только находясь под надзором вы можете стать свободными", - так
звучал один из выдвинутых им лозунгов. Именно он чаще других встречался на
уличных транспарантах.
Джеф Кэрд впервые услышал об обществе иммеров от своих родителей,
когда ему исполнилось восемнадцать лет. Он предстал перед Советом,
который, проверив его устойчивость, признал состояние юноши более чем
удовлетворительным. Джефа спросили тогда, не хочет ли он стать иммером.
Он, конечно же, изъявил такое желание. Кто же откажется от возможности
прожить более долгую жизнь? И какой интеллигентный молодой человек не
хочет работать для того, чтобы добиться большей свободы и занять
приличную, связанную с получением властных полномочий должность?
Только спустя несколько сублет Джеф понял, какое беспокойство
испытывали его родители, раскрывая перед ним тайну иммеров. А что если в
силу каких-либо внутренних противоречий, о которых они могли просто не
подозревать, сын вдруг отказался бы присоединиться к тайному братству?
Даже несмотря на то, что вероятность предательства со стороны Джефа была
ничтожной. Совет иммеров не позволил бы ему оставаться в живых. Тогда его
ждала бы незавидная судьба: глубокой ночью его похитили бы сонного и
подвергли процедуре окаменения, после чего упрятали бы так, что никто и
никогда не смог бы найти никаких следов. Несомненно, для родителей
подобный поворот стал бы жестоким ударом.
Когда в один прекрасный момент Кэрд осознал истинное положение вещей,
он спросил у родителей, как они повели бы себя в случае его отказа
приобщиться к иммерам. Восстали бы они против тайного общества?
- Отказался бы? - переспросил отец. - Но так еще никто не поступал.
Кэрд ничего не ответил, только засомневался про себя: может быть, на
самом деле люди, отвергнувшие столь заманчивое предложение, существовали,
просто об этом не знал никто, кроме их ближайших родственников.
Когда Кэрду исполнилось девятнадцать лет, к нему обратился его дядя,
который являлся органиком и которого сам Кэрд подозревал в принадлежности
к Совету иммеров Манхэттена. Он спросил тогда, не хочет ли племянник стать
тем, кого называли нарушителем дня. Но не обычным нарушителем дня -
рядовым преступником, которых и без того было немало, а тем, который
попадет под опеку и охрану общества иммеров. Это означало, что каждый день
у него будут новые документы, ему разрешат иметь много разных профессий и
он сможет в тех случаях, когда пользоваться записанными сообщениями
небезопасно, передавать сведения от Совета одного дня Совету другого,
последующего дня, в устной форме.
В восторге от столь привлекательного и неожиданного предложения,
полный энтузиазма, юный Кэрд заявил, что он определенно хочет стать
нарушителем дня, дэйбрейкером [от англ. day - день, breaker - нарушитель].
2
С этими мыслями Кэрд, наконец, заснул. Последнее время ему постоянно
снился один и тот же сон, каждый раз, словно многосерийный фильм,
продолжавшийся с того места, где он прервался ранее. Однако в эту ночь
фрагмент, который он наблюдал, оказался весьма необычным. Джеф сидел в
каком-то помещении, бывшем - в этом, непонятно почему, он был уверен -
частью давно заброшенной канализационной системы, разрушенной и засыпанной
первым великим землетрясением, поразившим Манхэттен. Комната находилась
почти посередине большого горизонтального сливного туннеля,
заблокированного с обоих концов, - попасть в нее можно было только по
ступенькам лестницы, проложенной в вертикальной шахте. Комната освещалась
открытой, старинной, напоминающей пузырь лампой - такими уже несколько
тысяч сублет не пользовались - и она казалась Джефу очень архаичной.
Несмотря на то, что лампа светила довольно резко, она все же не могла
рассеять поднимавшийся со всех сторон темный туман, который то немного
отступал, то надвигался новой волной.
Джеф сидел в тяжелом деревянном кресле рядом с большим, круглым, тоже
деревянным столом. Он сидел и ждал прихода других людей. В то же время он
стоял в стороне, в клубах стелющегося тумана, наблюдая за самим собой,
сидящим за столом.
Вошел Боб Тингл - медленно, будто передвигаясь по пояс в воде. В
левой руке он держал портативный компьютер, на котором сверху вращалась
тарелка микроволновой антенны. Тингл кивнул тому Кэрду, который сидел в
кресле, поставил компьютер на стол и сел. Тарелка перестала вращаться,
обратив свою впалую поверхность на выпуклое лицо Джефа.
Следом за ним в комнату вошел плавно, словно вплывая, Джим Дунски с
фехтовальной рапирой в левой руке. Он кивнул им обоим и, направив рапиру
на Кэрда за столом, тоже сел. Предохранительный колпачок на конце рапиры
растаял, и ее острие засверкало, как дьявольский глаз.
Ковыляя, появился Уайт Репп с серебристой, в форме пистолета
телевизионной камерой-передатчиком. Невидимые, как в салуне, вращающиеся
двери бесшумно вернулись на место. Ковбойские сапоги на высоких каблуках
делали его выше остальных. Блестки, разбросанные по его костюму образца
Дикого Запада, сверкали не хуже кончика рапиры. На огромной шляпе,
напоминавшей перевернутый кверху дном десятигаллоновый ковш, красовался
посередине яркий голубой глаз, обрамленный красным треугольником.
Покачнувшись, он подмигнул разок Кэрду, а затем неподвижно, не прикрытый
веком, уставился на него.
Репп сел, направив камеру на Джефа и положив указательный палец на
кнопку пуска.
Пошатываясь, ввалился Чарли Ом, одетый в перемазанный белый передник
поверх костюма. В одной руке он держал бутылку виски, в другой - небольшую
рюмку. Усевшись, Чарли наполнил ее и молча предложил Кэрду.
Тот Кэрд, что стоял поодаль, в тумане, почувствовал, как по его
ступням от пола поднимается какая-то вибрация. Ощущение было такое, будто
до него дошла волна далекого землетрясения или пол сотрясается после удара
грома.
В комнате с таким видом, словно перед ним простиралось Красное море,
появился Отец Том Зурван. Его длинные каштановые волосы волнами спускались
до самого пояса, подрагивая, словно дикие змеи в клубке. На лбу у него
красовалась большая оранжевого цвета буква "S" - первая в слове "Символ".
Кончик носа был размалеван ярко-голубой краской, губы окрашены в зеленый
цвет, а усы - в голубой. Ниспадавшая до пояса каштановая борода
поблескивала вплетенными в нее кусочками алюминиевой фольги, вырезанной в
форме бабочек. Белую, спускавшуюся почти до пят накидку украшали большие
красные круги, обрамлявшие шестиконечные, голубого цвета звезды. На
идентификационный диск Отца Тома была нанесена лежащая на боку и открытая
с одной стороны цифра 8 - символ прерванной бесконечности. В правой руке
он держал длинную дубовую трость, слегка изогнутую на верхнем конце.
Отец Том Зурван остановился, зажал свой пастуший посох под мышкой и,
сведя вместе кончики большого и указательного пальцев правой руки,
образовал с их помощью характерный овальный знак; затем он трижды вписал в
его пространство средний палец левей руки. Немного помедлив, он произнес:
- Не мог бы ты говорить правду и только правду?
Снова взяв трость в руку. Отец Том подошел к свободному креслу и сел,
положив посох на стол таким образом, что изогнутый его конец указывал на
Кэрда.
- Простите меня, отец! - произнес Кэрд, сидящий за столом.
Отец Том, улыбнувшись, еще раз повторил только что проделанный жест.
Однако если в первый раз он показался Джефу непристойным, то теперь
смотрелся скорее как благословение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49