И вообще, в любой момент Кастора
могли схватить, и он, как выразилась Хорн, рассыплет весь горох.
- Боб!
Тингл вытащил себя из густой трясины размышлений.
- Конечно, я с тобой согласна. Все эти комитеты давно прогнили. Но
можно посмотреть и с другой стороны. Если бы ты жил раньше, то вряд ли
сказал бы что-нибудь определенное об этой постановке. По крайней мере так
можно хоть что-нибудь изменить.
Все эти комитеты напоминают мне воздушные шарики. Парят в воздухе,
подчиняясь причудам ветра, но как только кончается газ, тут же падают
вниз. Я тебе говорю, это шоу провалится. Его ожидает полнейшая катастрофа.
И я погибну вместе с ним!
- Вот что я тебе скажу, - вставил он, отхлебнув кофе. - Я имею
официальный доступ к Мировому Банку Данных...
- Я знаю. Ну и что?
- Я проверю, нет ли каких-нибудь материалов, которые можно
использовать против членов комитета, особенно против. Панди и Шеначи. Если
я что-нибудь найду, ты могла бы воспользоваться этим и заставить их
подчиниться. Не сомневаюсь, что про любого члена комитета можно откопать
какую-нибудь грязь.
Она встала со стула, обошла вокруг стола и поцеловала его.
- Правда, Боб? Ты думаешь - это реально?
- Конечно. Только... этическая сторона тебя не беспокоит? Это
будет...
- Это для блага искусства!
- Да, а мне казалось, что главным образом для твоего блага.
- Я думаю не только о себе, - отрезала она, вернувшись на место и
наливая еще кофе. - Я имею в виду всю постановку. Я думаю обо всех, кто в
ней заинтересован.
- Не знаю, смогу ли отыскать способ заставить вашего композитора
отказаться от ее ужасной атональной музыки. Даже если я и смогу это
сделать, все равно неизбежна большая задержка, потребуется писать новый
сценарий.
- Кого это волнует? - заметила она, пожав плечами. - Теперь слава
Богу, другие времена. Мы не зависим от власти денег.
- Да. Я, правда, считаю, что было бы лучше, если бы зависели. Но не
будем сейчас об этом. Я подумаю, что смогу сделать. Ну - разве тебе не
повезло с мужем? Где твоя благодарность?
- Ты пока еще ничего не сделал, - рассмеялась она.
- Зато вполне определенно обозначил свои добрые намерения.
- Смотри, доброхот, как бы мы в ад не угодили. К тому же особых
заслуг для этого не требуется, ты же знаешь. Впрочем, подождем до вечера.
После репетиции у меня всегда улучшается настроение.
- В последнее время что-то я этого не замечал, - возразил он. - Ты
возвращаешься домой сердитая и расстроенная.
- Тем более надо поработать, чтобы победить злость и разочарование.
Надеюсь, ты не жалуешься.
Он поднялся.
- Я никогда не жалуюсь по поводу ирреального. В один прекрасный день
мы оба окажемся в дурном расположении, и тогда этот наш мирок, боюсь,
взлетит на воздух.
- Не хотела бы я заниматься поисками нового жилья, - заметила она,
поцеловав его еще раз. - Что ты собираешься делать?
- Сегодня у меня напряженный день, - ответил он, - но я все-таки
постараюсь поработать над проектом "Шантаж". Чтобы на все хватило времени,
придется сегодня отправиться на работу пораньше.
- Пораньше? - удивилась она, подняв брови.
- Да, да, знаю. Могут быть неприятности. Ты можешь работать столько,
сколько захочешь, и вкладывать в дело все свои силы, и никто тебе слова не
скажет. Ты - артистка, а я вот чиновник. Если я буду приходить рано и
задерживаться допоздна, и мои коллеги это обнаружат, они наверняка захотят
проверить, чем я там занимаюсь. Я ни в коем случае не могу им позволить
обнаружить, что я поглощен неразрешенной деятельностью, использую
служебные каналы получения информации, не имеющей прямого отношения к моей
работе. Если они что-то узнают, у меня будут серьезные осложнения.
Может, действительно, лучше, если я пойду на работу в обычное время.
Просто замотаю часть своих повседневных дел. Коллегам совершенно все
равно, если я проявляю лень или тружусь неэффективно: это делает меня
одним из них, нормальным парнем. Начальству тоже особого дела нет, если я,
конечно, не буду слишком уж сачковать. Существует что-то вроде
неофициального соглашения: не работать слишком усердно. Главное - вести
себя в определенных рамках и не доставлять неприятностей начальству,
заставляя его утруждать себя выговорами.
Они кончили завтрак, и Нокомис ушла в ванную. Оставалось только
надеяться, что она не заметит одежду в корзине для стирки. Впрочем, особых
оснований опасаться этого не было: обычно она охотно доверяла стирку ему.
К тому же в прошлую Среду стирала она, так что сегодня подобное желание у
нее вряд ли появится.
Через пятнадцать минут Нокомис снова вышла на балкон. На ней была
белая блузка и тесные ярко-красные брюки, на плече - дорожная сумка.
- О, я думала ты валяешься в постели, вроде как готовишься к труду.
- Нет, я планировал способы получения информации для шантажа, -
улыбнувшись, ответил он.
- Хорошо. Я отправляюсь в гимнастический зал.
Он встал для скорого поцелуя.
- Желаю хорошо поработать, - сказал он.
- Обязательно. Я всегда стараюсь. К сожалению, пообедать вместе не
удастся. Заседание комитета состоится в ресторане во время обеда.
Пока она отсутствовала, Тингл включил экран, расположенный на
балконе, и еще раз сверил их сегодняшнее расписание. Он и раньше помнил,
что она не может с ним сегодня пообедать. А Нокомис знала, что ему это
известно. И все-таки Нокомис не была бы абсолютно уверена, что память его
не подведет. Она доверяла только себе.
- Увидимся в семь в Гуголплексе, - сказал он.
- Надеюсь, салат будет вкуснее, чем в прошлый раз.
- Если нет, подыщем другое место.
Он сидел на балконе, пока не увидел, что ее велосипед, проехав по
Бликер Стрит, двинулся на север вдоль канала. Как только она скрылась из
виду, он поднялся и направился в ванную. Сколько раз она возвращалась
через несколько минут после ухода, жалуясь на свою забывчивость. Но его не
проведешь: она просто проверяла, не делает ли он чего-нибудь
недозволенного. Одно время он даже подозревал, что на самом деле она
тайный органик, а гражданская профессия ее - балет. Однако собственное
расследование, проведенное с использованием каналов банка данных, убедило
его, что это не так.
Но тогда кто же она? Чрезмерно подозрительная, возможно, даже больная
паранойей женщина. Абсолютно не соответствующая тому типу, который
объективно подходил для жены Боба Тингла. Однако когда он ухаживал за ней,
ее истинный характер совершенно не проявлялся, и он продемонстрировал
недопустимую неосмотрительность, не проверив ее личный интерес еще до
женитьбы. Страстная любовь ослепила его, впрочем, это как раз вполне в
характере Боба Тингла, обычно подверженного таким эмоциям, которым Джеф
Кэрд никогда не позволил бы овладеть собой. И все же именно Кэрд был
виноват в том, что Тинглу достался такой характер. Кэрд добровольно выбрал
именно такой нрав для своей роли в Среде, потому что хотел тонко
чувствовать, будучи Тинглом, то, что Кэрд ощущал лишь поверхностно.
И, следовательно, Кэрд не мог не питать к чертам личности Тингла
некоторой симпатии и не проявлять интереса к тем чувствам, которые из-за
постоянного самоконтроля и самоограничения были ему недоступны. И когда
он, Кэрд, строил или, возможно, лучше сказать, _в_з_р_а_щ_и_в_а_л
личность Тингла, он тем самым доставлял себе удовольствие. Но сейчас
приходилось расплачиваться за это удовольствие: страсть к Нокомис навлекла
не него настоящую опасность. Нокомис, хотя и не состояла в числе секретных
агентов государства, постоянно следила за ним. Если Нокомис обнаружит
что-нибудь подозрительное, не имеющее касательства к их личным отношениям,
у нее может возникнуть соблазн копнуть поглубже. Интересно, если Нокомис
обнаружит нечто с ее точки зрения противозаконное, сообщит ли она властям?
Он такие думал. Но она будет очень рассержена его недоверием.
На самом деле, откуда ему было знать, как она поведет себя, если
любопытство заведет ее слишком далеко. Единственное, что он мог сказать
наверняка: Тинглу нельзя было на ней жениться. Но если уж так вышло,
следует расстаться с ней и чем скорее, тем лучше. Но Тингл все еще любил
эту женщину, хотя высокая страсть, бушевавшая в его душе вначале,
сменилась умеренной и теплой симпатией. Более того, если бы он объявил ей,
что желает развода, то сам бы и переживал ее гнев и боль. Она была столь
эгоистичной и обладала такими собственническими инстинктами, что никогда
не смирилась бы с тем, что не _о_н_а_, а _е_е_ покидают. Однако Нокомис не
только имела слабость к собирательству, окружая себя невероятным числом
ненужных вещей и людей, но и яростно боролась за то, чтобы не расстаться
хоть с чем-нибудь. Их шкаф для личных принадлежностей вечно заполняли
разнообразные безделушки, игрушечные медведи, китайские болванчики,
какие-то сувениры, подготовленные для грядущих юбилеев, всемирных,
национальных и местных праздников. Там же валялись балетные трофеи, личные
записи Нокомис, охватывающие период от ее рождения до самого недавнего
времени. Среди других вещей можно было найти медаль за победу в забеге на
стометровку среди восьмиклассниц Манхэттена, грамоту за примерное
поведение, которую Нокомис вручили, когда ей было всего двадцать сублет
(кстати, после этого из-за постоянных ссор с участниками балетной труппы
она уже не получала никаких наград).
Тингл не раз пытался заставить ее выбросить этот хлам, поскольку все
это сильно раздражало его. Достаточно сказать, что почти каждый вечер она
вытаскивала из шкафа какие-нибудь безделушки и расставляла их на полках.
Естественно, перед тем, как отправиться в стоунер, приходилось все убирать
на место. Кроме всего прочего, шкафчик с вещами был настолько загроможден,
что Тингл с трудом находил собственные вещи.
Тингл знал, что в один прекрасный день его легко возбудимый нрав
возобладает над ним, и он спустит весь этот хлам в мусоропровод.
Несомненно это неизбежно положит конец их отношениям, что, если мыслить
логично, пошло бы ему только на пользу: присущая Нокомис жажда обладания и
подозрительность неизбежно доведут его до беды.
Он вздохнул, поднялся с кресла и направился в ванную. Вытащив из
корзины все еще влажную одежду Вторника, он развесил ее на просушку.
Потом, когда вещи высохнут, он скатает их и уложит в сумку. Конечно, куда
проще и разумнее было бы выбросить все, но, к сожалению, у него был лишь
один комплект формы отряда. Чтобы получить другой, необходимо было сдать
старый властям Вторника или, по крайней мере, достоверно объяснить причину
его отсутствия, причем в этом случае требовалось писать специальное
донесение в Департамент реализации одежды.
Ложась в постель, он не ожидал, что ему удастся быстро заснуть,
однако почти сразу же он соскользнул в густую пелену сменяющихся
сновидений.
Проснувшись от звука сигнального колокольчика, доносящегося из
настенного экрана, из всех осаждавших его снов он прежде всего вспомнил
один. Лицо Отца Тома, его собственное лицо, узнаваемое даже в парике и с
фальшивой бородой, смотрело на него с экрана. Он стоял на берегу широкой,
темной, медленной реки. Позади него виднелся массивный каменный мост. В
правой руке Отец Том держал железный канделябр на семь свечей, похожий на
канделябр в синагоге. Тингл никак не мог вспомнить, как называется эта
вещь. Из указательного пальца правой руки Отца Тома струей било яркое
пламя, ион, нахмурившись, никак не мог определить, какую свечу зажечь
первой.
- Вот и наступил момент, - сурово произнес Отец Том.
- Какой момент? - пробормотал, просыпаясь, Тингл.
Хотя обычно ему требовалось для сна восемь часов, на этот раз он
проспал всего шесть. Он надел шорты и спустился в подвал, где в
одиночестве поработал на тренажере. Вернувшись в квартиру, Тингл еще раз
принял душ, оделся и выпил чашечку кофе. К этому времени солнце уже палило
вовсю, город находился в движении, а температура воздуха подбиралась к
обещанным в прогнозе 112 градусам по Фаренгейту. Тингл, одетый в нижние
шорты, белую, отделанную зеленым рубашку с короткими рукавами и кружевным
манжетом на шее, в широких зеленых брюках, в коричневых сандалиях на ногах
и с сумкой через плечо, снова вышел на балкон. Он стоял там и внимательно
всматривался в происходящее. Кого он ожидал увидеть? Доктора Чанга
Кастора?
Он, Тингл, явно не стал полностью Тинглом. Джеф Кэрд еще жил в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49