Однако
эти тени привязаны друг к другу. Как-то Аристотель сказал: "Человек -
животное политическое", - что стало величайшей ложью за всю историю
человечества. Ибо каждый живущий на Земле имеет куда больше общего со
звездами и горами, чем с ближними своими.
Поэты - натуры цельные, они не теряют связи с источником внутренних
сил. Все остальные, так называемые "тени", представляют собой прекрасный
материал для рака сознания. Их тревожат лишь собственные мелочные ценности,
они корыстны и эгоистичны. А поскольку паразиты - всего лишь проекция таких
людей, то не стоит удивляться их прилипчивости к человечеству. А на нашем
корабле, где каждый знает, что он не одинок и напрямую связан с
универсальной "электростанцией", паразитам просто негде существовать.
Одним словом, даже если бы мы не улетели в открытый космос, в наших
умах паразитам все равно не найти пристанища. Мы представляли не слишком
аппетитное блюдо для рака сознания, и он в нас медленно сдыхал от голода. А
путешествие в космос лишь ускорило этот процесс. Оторвавшись от остального
человечества, мы поначалу чувствовали страх и одиночество, словно дети,
впервые оторванные от матери. В тот момент каждый столкнулся со сложной
проблемой: действительно ли человек - это существо социальное, которое не в
силах жить изолированно от других людей? Если так, то все наши
"общечеловеческие" ценности - добро, истина, любовь, религия и все
остальное являются ложными, поскольку эти ценности по определению абсолютны
и куда важнее, чем сами по себе представители рода человеческого.
И этот страх заставил обратиться за помощью к внутреннему миру, к
"источнику силы, смысла и цели". Отныне фальшивые телефонные провода,
связывавшие нас с остальным человечеством, были оборваны. Из этого не
следует, что люди на Земле перестали для нас что-либо значить, наоборот -
они стали даже более значимы, поскольку, в определенном смысле, их можно
считать бессмертными. Но нам открылась другая истина: все так называемые
"общечеловеческие" ценности являются на самом деле ложными - это химеры,
основанные на том, что человек недооценивает самого себя.
Вот почему паразитам пришлось оставить нас в покое. Чем глубже мы
уходили в космос, тем яснее становилось: оставшиеся на Земле люди нашими
ценностями не обладают. Для них не имели смысла веши, в которые верили мы.
Человек не одиночка. Даже последний из оставшихся во Вселенной людей не
будет одиноким.
Мы проболтали с Райхом остаток ночи. А когда пришел рассвет, точнее
настал час земного рассвета, с нами обоими что-то произошло. За последние
несколько часов мы здорово изменились: куколка превратилась в бабочку.
Больше мы не принадлежали Земле. Эта пустота вокруг стала нашим домом,
таким же, как и тот абсурдный зеленый шарик, крутившийся в двух миллионах
миль позади.
Это даже слегка напугало нас - словно побирушке вдруг привалило
огромное наследство. Бывший бродяга смотрит на замерших в ожидании слуг и
прикидывает, что бы такого сделать с этой уймой денег; он осматривает
гигантское имение, отныне принадлежащее ему... и голова его идет кругом: он
приходит в ужас от внезапно открывшейся свободы.
Да, сколько нам еще предстоит сделать открытий... Но для начала мы
должны выполнить главную задачу: донести наши знания до тех, кто остался на
Земле.
И хотя Земля перестала быть нашим домом, у нас не было ни малейшего
сомнения относительно того, что мы теперь должны делать. Мы стали
полицейскими Вселенной.
Я подошел к автопилоту. Неделю назад мне бы пришлось выслушивать на
этот счет изнурительные инструкции полковника. Теперь же управление
казалось простым, словно игрушечное. Я быстро провел необходимую настройку
и запустил режим перепрограммирования. Фотонные паруса свернулись, войдя в
корпус корабля, и с борта стартовала небольшая ракета, при помощи которой
производился поворот. Мы медленно разворачивались, описывая огромную дугу.
Все тут же проснулись и выбежали посмотреть, в чем дело.
- Мы возвращаемся на Землю, - объявил я. - Помогите-ка мне разогнать
корабль.
Соединившись в единую ментальную параллельную цепь, мы начали
продуцировать едва ощутимые разряды переменного тока, созданного силой
нашей объединенной воли, и затем медленно направили эти разряды вокруг
задней части корабля. Словно гигантская рука стиснула огромную рыбину - и
этой рыбой был наш корабль. Мы ощутили рывок ускорения - и повторили
разряд. Корабль снова откликнулся на приложенное усилие. Мы удвоили
напряжение - корабль дрожал, но поддавался. Дело это тонкое и опасное. Нам
вполне было под силу приложить энергию, равную мощности дюжины водородных
бомб, но эта энергия должна трансформироваться в постепенно нарастающую
скорость. Любая неосторожность - и корабль разлетится в атомную пыль. Мы с
Райхом - после нашего преображения - могли выжить даже в этом случае, но
остальные - вряд ли.
Было нечто забавное в космическом путешествии за два миллиона миль от
Земли на этой нелепой жестянке, которую, казалось, могли спроектировать
полные имбецилы. Я и Райх решили, что первым делом на Земле мы научим
людей, как строить настоящие космические корабли.
С членами команды легче и быстрее всего было общаться телепатически.
Для этого все взялись за руки и образовали кольцо, как в спиритическом
сеансе. Через пять секунд мы уже чувствовали друг друга - такие вещи не
были для них полной неожиданностью. Когда-то для получения этих знаний нам
приходилось блуждать в потемках, наши ученики двигались вперед при дневном
свете.
Это было само по себе интересным опытом. Ночью я не видел Райха - мы
находились в разных комнатах. И на самого себя не потрудился взглянуть в
зеркало. Но как только мы передали наше знание остальным, с нами произошли
значительные перемены. Этого, конечно, следовало ожидать, но все же видеть
эти изменения на стольких лицах сразу было, пожалуй, немного странно.
Обычные прилагательные здесь не помогут. Я мог бы сказать, что лица их
стали "достойнее" или величественнее, но это в малой степени отражает
истину. Более точным было бы сказать, что они обрели некую "детскость". Но
смысл этого определения должен быть истолкован правильно. Когда вы
заглядываете в лицо младенца - скажем, шести месяцев от роду, - а потом
переводите взгляд на старика, вы внезапно постигаете глубинный смысл того,
что называют жизнью, радостью, волшебством. Неважно, насколько мудр и добр
старик, ему недостает этой сияющей полноты жизни, которую мы находим у
счастливого и умного ребенка. Смотреть на такое дитя глазам почти больно,
потому что оно с очевидностью принадлежит иной, более яркой. Вселенной. Это
дитя - все еще наполовину а н г е л. Взрослые, даже величайшие из них,
обесценивают жизнь. Младенец же доверяет жизни и утверждает ее всем своим
существом.
И вот это-то ощущение настоящей жизни внезапно снизошло на столовую
нашей жестяной ракеты, и не будет преувеличением сказать, что это выглядело
подобно заре творенья. Созерцание этого в других углубляло силу и твердость
в каждом из нас.
И это вывело нас на новый уровень познания. Когда я говорил им:
"Человек не одинок", - то понимал, что именно я имел в виду, но все
частности еще не были прояснены. Я говорил об источнике силы, о ее значении
и ее цели. Теперь я осознал, что мы не одиноки в гораздо более очевидном и
простом смысле. Мы присоединились к полиции Вселенной, мы действуем вместе
с Другими. Наши сознания теперь мгновенно вступают в контакт с этими
Другими. Как если бы послали сигнал, мгновенно пойманный сотней приемников,
которые немедленно дали знать нам о своем присутствии. Ближайшие из этих
приемников были расположены всего в четырех миллиардах миль, на корабле,
совершающем путешествие из планетной системы Проксимы Центавра.
Я не стану больше об этом распространяться, поскольку дальнейшее
развитие этих событий уже не имеет отношения к нашей истории.
Мы мчались со скоростью около ста тысяч миль в час. До Земли, этого
забавного зеленого шарика, оставалось два миллиона миль или двадцать часов
полета. Луна, которая вращается на расстоянии двухсот пятидесяти тысяч миль
от Земли, все еще оставалась между нами и этим шариком, а значит, через
семнадцать с половиной часов мы поравняемся с нашим старым добрым
спутником. И там нас ожидало кое-какое дельце.
В тот момент нам и в голову не приходило, что Луну можно сдвинуть с
орбиты. Ее вес - примерно десять в пятнадцатой степени или пять тысяч
миллиардов тонн, а мы еще не представляли, какая масса подвластна нашей
общей ПК-энергии, хотя, скорее всего, эта задача нам под силу. С другой
стороны, что произойдет, если мы сможем вытолкнуть Луну в открытый космос?
В этом случае исчезнет постоянный раздражитель человеческой психики, хотя
она уже выполнила свое предназначение. В любом случае, паразиты сознания
уцелеют.
Но что-то подсказывало нам, что в Луне таится разгадка всего
происходящего. И этой разгадкой следовало заняться немедленно.
Приблизившись на расстояние пятидесяти тысяч миль, мы вновь
почувствовали притяжение Луны. Райх и я переглянулись. Кажется, Луна
каким-то образом нас "почуяла". Когда мы стартовали с Земли, Луна "знала" о
нас все, и ее "интерес" продолжал фокусироваться на корабле даже после
того, как мы ушли в сторону от нее. Теперь же мы приближались с другой
стороны, и она нас "не замечала", пока мы не подошли на расстояние
пятидесяти тысяч миль.
Наши способности и чувства уже не так "тускнели", как это было на пути
от Земли. Теперь-то мы понимали, в чем дело: за нами с надеждой следили те
"чужаки", которые попались в лунную ловушку. "Помутнение" способностей было
вызвано стрессом. Но, узнав его природу, сражаться с ним было гораздо
легче.
Мы начали торможение и через полчаса аккуратно прилунились, взметнув
тучи серебристой пыли.
Мне приходилось бывать на Луне раньше, и ее поверхность всегда казалась
мертвым камнем. Но сейчас планета не была мертвой - это был живой ландшафт,
измученный тысячелетней пыткой, невыносимо остро здесь ощущалась горечь
утраты; словно смотришь на остов сгоревшего дома, в котором погибли тысячи
людей.
Не теряя времени, мы приступили к эксперименту, который привел нас
сюда. Оставаясь на борту корабля (скафандры, так же, как и сама посадка, не
были предусмотрены программой полета), мы направили луч волевой энергии на
огромную пористую скалу, напоминавшую гигантский муравейник. Двенадцать из
нас мысленно соединились в параллельную цепь а затем произвели такой выброс
энергии, который мог бы разнести лунный кратер диаметром в десять миль.
"Муравейник" - гора в милю высотой - разлетелся в мельчайшую пыль,
которая окутала корабль серебристым туманом. В течение десяти минут мы
чувствовали себя неуютно, ощущая мощный выброс тепловой энергии. И все же,
в миг, когда скала рассыпалась, все ощутили мгновенную вспышку чистой
радости, подобную слабому разряду тока. Несомненно, это был момент
освобождения заточенных в скале жизненных сил. Но поскольку у них не было
"телесной оболочки", они тут же растворились в пространстве.
Луна всегда внушала загадочный ужас. Похоже, Шелли продемонстрировал
шестое чувство, когда в своем стихотворении "Ода Луне" спрашивал у нашей
космической спутницы, не от великой ли усталости ее мертвенная бледность.
Пугающую проницательность обнаружил и Йитс, сравнивший Луну с идиотом,
который бесцельно шатается по небу. Мы тоже чувствовали себя на Луне,
словно приехали в психиатрическую лечебницу навестить скорбящего.
Через полчаса Луна осталась далеко позади, а прямо по курсу
увеличивался туманный, зелено-голубой шарик нашей планеты. Это всегда
волнующий момент, когда видишь Луну позади, а Землю - впереди, но обе
планеты еще одного размера. Но нам еще надо было до конца разобраться с
Луной.
Решено было испытать, насколько далеко действует психокинетическая
энергия. И особенно интересно было взглянуть на это, находясь на полпути
между Землей и Луной, - мы решили напрячь все силы и... "притянуться" к
Земле. Конечно, находясь в космическом корабле, мы не могли как следует
поднапрячься - слишком велика масса Луны по сравнению с массой нашей
жестянки, а, значит, вдохновительница поэтов и влюбленных может отразить
нашу же энергию и попросту уничтожить всех нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
эти тени привязаны друг к другу. Как-то Аристотель сказал: "Человек -
животное политическое", - что стало величайшей ложью за всю историю
человечества. Ибо каждый живущий на Земле имеет куда больше общего со
звездами и горами, чем с ближними своими.
Поэты - натуры цельные, они не теряют связи с источником внутренних
сил. Все остальные, так называемые "тени", представляют собой прекрасный
материал для рака сознания. Их тревожат лишь собственные мелочные ценности,
они корыстны и эгоистичны. А поскольку паразиты - всего лишь проекция таких
людей, то не стоит удивляться их прилипчивости к человечеству. А на нашем
корабле, где каждый знает, что он не одинок и напрямую связан с
универсальной "электростанцией", паразитам просто негде существовать.
Одним словом, даже если бы мы не улетели в открытый космос, в наших
умах паразитам все равно не найти пристанища. Мы представляли не слишком
аппетитное блюдо для рака сознания, и он в нас медленно сдыхал от голода. А
путешествие в космос лишь ускорило этот процесс. Оторвавшись от остального
человечества, мы поначалу чувствовали страх и одиночество, словно дети,
впервые оторванные от матери. В тот момент каждый столкнулся со сложной
проблемой: действительно ли человек - это существо социальное, которое не в
силах жить изолированно от других людей? Если так, то все наши
"общечеловеческие" ценности - добро, истина, любовь, религия и все
остальное являются ложными, поскольку эти ценности по определению абсолютны
и куда важнее, чем сами по себе представители рода человеческого.
И этот страх заставил обратиться за помощью к внутреннему миру, к
"источнику силы, смысла и цели". Отныне фальшивые телефонные провода,
связывавшие нас с остальным человечеством, были оборваны. Из этого не
следует, что люди на Земле перестали для нас что-либо значить, наоборот -
они стали даже более значимы, поскольку, в определенном смысле, их можно
считать бессмертными. Но нам открылась другая истина: все так называемые
"общечеловеческие" ценности являются на самом деле ложными - это химеры,
основанные на том, что человек недооценивает самого себя.
Вот почему паразитам пришлось оставить нас в покое. Чем глубже мы
уходили в космос, тем яснее становилось: оставшиеся на Земле люди нашими
ценностями не обладают. Для них не имели смысла веши, в которые верили мы.
Человек не одиночка. Даже последний из оставшихся во Вселенной людей не
будет одиноким.
Мы проболтали с Райхом остаток ночи. А когда пришел рассвет, точнее
настал час земного рассвета, с нами обоими что-то произошло. За последние
несколько часов мы здорово изменились: куколка превратилась в бабочку.
Больше мы не принадлежали Земле. Эта пустота вокруг стала нашим домом,
таким же, как и тот абсурдный зеленый шарик, крутившийся в двух миллионах
миль позади.
Это даже слегка напугало нас - словно побирушке вдруг привалило
огромное наследство. Бывший бродяга смотрит на замерших в ожидании слуг и
прикидывает, что бы такого сделать с этой уймой денег; он осматривает
гигантское имение, отныне принадлежащее ему... и голова его идет кругом: он
приходит в ужас от внезапно открывшейся свободы.
Да, сколько нам еще предстоит сделать открытий... Но для начала мы
должны выполнить главную задачу: донести наши знания до тех, кто остался на
Земле.
И хотя Земля перестала быть нашим домом, у нас не было ни малейшего
сомнения относительно того, что мы теперь должны делать. Мы стали
полицейскими Вселенной.
Я подошел к автопилоту. Неделю назад мне бы пришлось выслушивать на
этот счет изнурительные инструкции полковника. Теперь же управление
казалось простым, словно игрушечное. Я быстро провел необходимую настройку
и запустил режим перепрограммирования. Фотонные паруса свернулись, войдя в
корпус корабля, и с борта стартовала небольшая ракета, при помощи которой
производился поворот. Мы медленно разворачивались, описывая огромную дугу.
Все тут же проснулись и выбежали посмотреть, в чем дело.
- Мы возвращаемся на Землю, - объявил я. - Помогите-ка мне разогнать
корабль.
Соединившись в единую ментальную параллельную цепь, мы начали
продуцировать едва ощутимые разряды переменного тока, созданного силой
нашей объединенной воли, и затем медленно направили эти разряды вокруг
задней части корабля. Словно гигантская рука стиснула огромную рыбину - и
этой рыбой был наш корабль. Мы ощутили рывок ускорения - и повторили
разряд. Корабль снова откликнулся на приложенное усилие. Мы удвоили
напряжение - корабль дрожал, но поддавался. Дело это тонкое и опасное. Нам
вполне было под силу приложить энергию, равную мощности дюжины водородных
бомб, но эта энергия должна трансформироваться в постепенно нарастающую
скорость. Любая неосторожность - и корабль разлетится в атомную пыль. Мы с
Райхом - после нашего преображения - могли выжить даже в этом случае, но
остальные - вряд ли.
Было нечто забавное в космическом путешествии за два миллиона миль от
Земли на этой нелепой жестянке, которую, казалось, могли спроектировать
полные имбецилы. Я и Райх решили, что первым делом на Земле мы научим
людей, как строить настоящие космические корабли.
С членами команды легче и быстрее всего было общаться телепатически.
Для этого все взялись за руки и образовали кольцо, как в спиритическом
сеансе. Через пять секунд мы уже чувствовали друг друга - такие вещи не
были для них полной неожиданностью. Когда-то для получения этих знаний нам
приходилось блуждать в потемках, наши ученики двигались вперед при дневном
свете.
Это было само по себе интересным опытом. Ночью я не видел Райха - мы
находились в разных комнатах. И на самого себя не потрудился взглянуть в
зеркало. Но как только мы передали наше знание остальным, с нами произошли
значительные перемены. Этого, конечно, следовало ожидать, но все же видеть
эти изменения на стольких лицах сразу было, пожалуй, немного странно.
Обычные прилагательные здесь не помогут. Я мог бы сказать, что лица их
стали "достойнее" или величественнее, но это в малой степени отражает
истину. Более точным было бы сказать, что они обрели некую "детскость". Но
смысл этого определения должен быть истолкован правильно. Когда вы
заглядываете в лицо младенца - скажем, шести месяцев от роду, - а потом
переводите взгляд на старика, вы внезапно постигаете глубинный смысл того,
что называют жизнью, радостью, волшебством. Неважно, насколько мудр и добр
старик, ему недостает этой сияющей полноты жизни, которую мы находим у
счастливого и умного ребенка. Смотреть на такое дитя глазам почти больно,
потому что оно с очевидностью принадлежит иной, более яркой. Вселенной. Это
дитя - все еще наполовину а н г е л. Взрослые, даже величайшие из них,
обесценивают жизнь. Младенец же доверяет жизни и утверждает ее всем своим
существом.
И вот это-то ощущение настоящей жизни внезапно снизошло на столовую
нашей жестяной ракеты, и не будет преувеличением сказать, что это выглядело
подобно заре творенья. Созерцание этого в других углубляло силу и твердость
в каждом из нас.
И это вывело нас на новый уровень познания. Когда я говорил им:
"Человек не одинок", - то понимал, что именно я имел в виду, но все
частности еще не были прояснены. Я говорил об источнике силы, о ее значении
и ее цели. Теперь я осознал, что мы не одиноки в гораздо более очевидном и
простом смысле. Мы присоединились к полиции Вселенной, мы действуем вместе
с Другими. Наши сознания теперь мгновенно вступают в контакт с этими
Другими. Как если бы послали сигнал, мгновенно пойманный сотней приемников,
которые немедленно дали знать нам о своем присутствии. Ближайшие из этих
приемников были расположены всего в четырех миллиардах миль, на корабле,
совершающем путешествие из планетной системы Проксимы Центавра.
Я не стану больше об этом распространяться, поскольку дальнейшее
развитие этих событий уже не имеет отношения к нашей истории.
Мы мчались со скоростью около ста тысяч миль в час. До Земли, этого
забавного зеленого шарика, оставалось два миллиона миль или двадцать часов
полета. Луна, которая вращается на расстоянии двухсот пятидесяти тысяч миль
от Земли, все еще оставалась между нами и этим шариком, а значит, через
семнадцать с половиной часов мы поравняемся с нашим старым добрым
спутником. И там нас ожидало кое-какое дельце.
В тот момент нам и в голову не приходило, что Луну можно сдвинуть с
орбиты. Ее вес - примерно десять в пятнадцатой степени или пять тысяч
миллиардов тонн, а мы еще не представляли, какая масса подвластна нашей
общей ПК-энергии, хотя, скорее всего, эта задача нам под силу. С другой
стороны, что произойдет, если мы сможем вытолкнуть Луну в открытый космос?
В этом случае исчезнет постоянный раздражитель человеческой психики, хотя
она уже выполнила свое предназначение. В любом случае, паразиты сознания
уцелеют.
Но что-то подсказывало нам, что в Луне таится разгадка всего
происходящего. И этой разгадкой следовало заняться немедленно.
Приблизившись на расстояние пятидесяти тысяч миль, мы вновь
почувствовали притяжение Луны. Райх и я переглянулись. Кажется, Луна
каким-то образом нас "почуяла". Когда мы стартовали с Земли, Луна "знала" о
нас все, и ее "интерес" продолжал фокусироваться на корабле даже после
того, как мы ушли в сторону от нее. Теперь же мы приближались с другой
стороны, и она нас "не замечала", пока мы не подошли на расстояние
пятидесяти тысяч миль.
Наши способности и чувства уже не так "тускнели", как это было на пути
от Земли. Теперь-то мы понимали, в чем дело: за нами с надеждой следили те
"чужаки", которые попались в лунную ловушку. "Помутнение" способностей было
вызвано стрессом. Но, узнав его природу, сражаться с ним было гораздо
легче.
Мы начали торможение и через полчаса аккуратно прилунились, взметнув
тучи серебристой пыли.
Мне приходилось бывать на Луне раньше, и ее поверхность всегда казалась
мертвым камнем. Но сейчас планета не была мертвой - это был живой ландшафт,
измученный тысячелетней пыткой, невыносимо остро здесь ощущалась горечь
утраты; словно смотришь на остов сгоревшего дома, в котором погибли тысячи
людей.
Не теряя времени, мы приступили к эксперименту, который привел нас
сюда. Оставаясь на борту корабля (скафандры, так же, как и сама посадка, не
были предусмотрены программой полета), мы направили луч волевой энергии на
огромную пористую скалу, напоминавшую гигантский муравейник. Двенадцать из
нас мысленно соединились в параллельную цепь а затем произвели такой выброс
энергии, который мог бы разнести лунный кратер диаметром в десять миль.
"Муравейник" - гора в милю высотой - разлетелся в мельчайшую пыль,
которая окутала корабль серебристым туманом. В течение десяти минут мы
чувствовали себя неуютно, ощущая мощный выброс тепловой энергии. И все же,
в миг, когда скала рассыпалась, все ощутили мгновенную вспышку чистой
радости, подобную слабому разряду тока. Несомненно, это был момент
освобождения заточенных в скале жизненных сил. Но поскольку у них не было
"телесной оболочки", они тут же растворились в пространстве.
Луна всегда внушала загадочный ужас. Похоже, Шелли продемонстрировал
шестое чувство, когда в своем стихотворении "Ода Луне" спрашивал у нашей
космической спутницы, не от великой ли усталости ее мертвенная бледность.
Пугающую проницательность обнаружил и Йитс, сравнивший Луну с идиотом,
который бесцельно шатается по небу. Мы тоже чувствовали себя на Луне,
словно приехали в психиатрическую лечебницу навестить скорбящего.
Через полчаса Луна осталась далеко позади, а прямо по курсу
увеличивался туманный, зелено-голубой шарик нашей планеты. Это всегда
волнующий момент, когда видишь Луну позади, а Землю - впереди, но обе
планеты еще одного размера. Но нам еще надо было до конца разобраться с
Луной.
Решено было испытать, насколько далеко действует психокинетическая
энергия. И особенно интересно было взглянуть на это, находясь на полпути
между Землей и Луной, - мы решили напрячь все силы и... "притянуться" к
Земле. Конечно, находясь в космическом корабле, мы не могли как следует
поднапрячься - слишком велика масса Луны по сравнению с массой нашей
жестянки, а, значит, вдохновительница поэтов и влюбленных может отразить
нашу же энергию и попросту уничтожить всех нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34