Марк увидел, как двое кочевников обменялись кривыми усмешками. Они
владели огромными отарами овец, стадами коров, и им не нужно было
обрабатывать поля. Как и их двоюродные братья-казды, они враждебно
относились к крестьянам. Фирдоси уже упомянул об этом - для кочевников
крестьяне не были достойны ни малейшего уважения и даже убивать их
считалось слишком легким для мужчин делом.
- После Соли мы вступим в Васпуракан, - сказал Император. - Каздов
будет легче атаковать на горных тропах, чем на равнине, а награбленная
добыча еще больше замедлит их продвижение. Васпуракане помогут нам -
принцы не слишком жалуют Империю, но в отличие от Казда мы их не трогаем.
И одна - две победы над летучими отрядами Авшара заставят самого Вулгхаша
выйти из Машиза со своей армией. - Лицо Императора просияло при мысли о
победе. - Мы разобьем его, и вот уже Казд лежит перед нами. И мы его
раздавим в лепешку. Века прошли с тех пор, как Видессос в последний раз
посылал туда такую армию, какую мы собрали сегодня. Как может какой-то
бандитский царь, раб Скотоса, устоять перед нами?
На этот раз ему удалось зажечь офицеров. Люди словно воочию увидели
Казд, простертый у их ног. Эта картина не могла не радовать их - какой бы
ни была причина: карьера, религиозное очищение от скверны или просто
предвкушение битвы и добычи.
Когда Ортайяс Сфранцез понял, что Император наконец завершил свою
речь, он с облегчением положил карту на стол. Марк разделял энтузиазм
офицеров. План Маврикиоса отличался как раз тем, чего и ждал Марк -
грандиозностью, но и продуманностью. Кроме того, как и прежде, когда
Скаурус служил в армии Цезаря, у него не было выбора. Дело оставалось за
малым: претворить этот план в жизнь.

Как это было заведено в Империи, приготовления армии к походу
сопровождались пышными церемониями. Народ Видессоса, который еще совсем
недавно делал все, чтобы разорвать эту армию в клочья, теперь с
воодушевлением возглашал благодарственные молитвы за успех операции. В
последний день перед походом в Великом Храме была назначена литургия.
Скаурус как командир римлян получил длинный пергаментный свиток с печатью
- официальное приглашение на литургию. Пропуск давался на два лица.
- Кому отдать второй билет? - спросил он Хелвис. - У тебя есть
друзья?
- Марк, ты шутишь? - удивилась она. - Разумеется, мы отправимся туда
вдвоем. Я, конечно, не разделяю веру видессиан, но нельзя начинать такое
важное дело, не испросив благословения Фоса.
Марк вздохнул. Когда он предложил Хелвис разделить с ним жизнь, он
никак не думал, что она попытается втиснуть его в удобные для него рамки.
Он не возражал против Фоса, но когда его толкали в храм силой, он начинал
инстинктивно сопротивляться. Марк не привык жить с оглядкой на чье-то
мнение. С того момента, как он достиг совершеннолетия, Марк всегда шел
только своим путем и не обращал внимания на советы, которые были ему не по
душе. Но Хелвис заставляла считаться со своим мнением. Скаурус помнил, как
она сердилась, когда он долго сидел в полном молчании после того, как
военный совет принял решение о начале похода. "Что ж, - сказал он самому
себе, вздохнув, - все далеко не так просто, как казалось вначале".
Впрочем, он упорствовал в своем нежелании посетить службу в Великом
Храме лишь до того, как увидел ужас на лице Нэйлоса Зимискеса, которому он
предложил свой пропуск.
- Благодарю тебя за эту честь, - скороговоркой произнес он, - но
будет очень некрасиво, если ты не появишься там. В Храме соберутся все
командиры, даже каморы, хотя они не имеют ни малейшего понятия о Фосе.
- Пожалуй, ты прав, - пробурчал Скаурус.
Но после этого объяснения он увидел предстоящую литургию в другом
свете - для единства Видессоса она имела не меньшее значение, чем месса
Бальзамона. А если так, то стоит посетить Храм, тем более, что это было
даже кстати: подготовка к походу совершенно вымотала его, и в конце дня он
все чаще срывался.
Римская дисциплина была, как всегда, на высоте, и подготовить
легионеров к походу оказалось довольно просто. Они могли выступить маршем
на следующий день после военного совета или даже накануне. Но
видессианские армии привыкли к большей роскоши, чем мог бы допустить
Цезарь. Как и в известных Риму восточных царствах, солдат сопровождали
многочисленные толпы, в которых было немало женщин. И чтобы заставить всю
эту пеструю колонну выступить в более или менее сносном порядке,
приходилось изрядно потрудиться. Теперь Марк понимал, что такое сизифов
труд.
В день литургии трибуну уже очень хотелось попасть в Великий Храм, и
ему было любопытно, чем на этот раз поразит своих слушателей Бальзамон.
Когда он вошел в Великий Храм с Хелвис, которая гордо сжала его руку,
он понял, что и она, и Зимискес были правы - он просто не имел права
пропустить эту литургию. Храм был забит до отказа высшими офицерами и
знатью союзников. Многие пришли с женами. Трудно было решить, кто
великолепней - мужчины в стали, бронзе, волчьих шкурах или женщины в
прекрасных, богато расшитых золотом платьях из тонкого шелка и хлопка.
Когда Патриарх Видессоса прошествовал к своему трону из слоновой
кости, все присутствующие поднялись с мест. И на этот раз, после того как
он со своими жрецами закончил главную молитву, многие намдалени добавили:
"И мы поставим на свои души". Хелвис поступила так же. В ее голосе звучала
непреклонная вера. Она сурово огляделась, как бы вызывая на бой любого,
кто посмеет возражать. Но в этот вечер очень немногие видессиане
чувствовали себя оскорбленными. В эту минуту, окруженные таким количеством
всевозможных еретиков и неверных, они были готовы закрыть глаза на самые
варварские обычаи.
После окончания службы Бальзамон начал свою собственную молитву за
успех предстоящего похода. Он долго говорил о важности этой битвы, о
необходимости сосредоточиться на главной цели. Все его слова были
правильны и необходимы, но Марк все-таки чувствовал себя разочарованным.
Он не видел в этой речи ни силы воли, ни юмора, присущих Бальзамону.
Патриарх выглядел очень усталым. Скаурус терялся в догадках - что же
произошло? Его это очень беспокоило. Но вот Бальзамон немного оживился,
его речь стала горячее и закончилась сильной фразой:
- Единственный проводник человека - его совесть. В правом деле она
защитит его, подобно доспехам, в неправом - ранит, подобно клинку.
Возьмите же щит правды и отразите меч зла, но не склоняйтесь перед
дьявольской волей, и тогда этот меч не сможет причинить вам вреда!
Его слушатели громко зааплодировали, крики: "Хорошо сказано!"
понеслись по храму, и своды его огласились пением хора - триумфальным
гимном Фоса. С голосами сливалась музыка колоколов, которая так
заинтересовала Скауруса прежде. Сейчас он сидел достаточно близко от
звонарей, и его восхищение ими значительно превзошло впечатление от
последней фразы Бальзамона.
За длинным, покрытым бархатом столом стояли два ряда музыкантов.
Перед каждым из них висело полдюжины отполированных колокольчиков
различных размеров и форм. Звонари были одеты в чистые голубые плащи и
перчатки, чтобы не пачкать белый металл колокольчиков. Они играли с
безукоризненной точностью и быстротой, в унисон меняя тональность. Марк
подумал, что их отточенные движения доставляют ему столько же
удовольствия, сколько и сама музыка. Дирижер - колокольный мастер - сам по
себе уже был зрелищем. Низенький, щуплый человечек, он немного театральным
жестом взмахивал своей палочкой, тело его раскачивалось в такт ритму. Лицо
дирижера было отрешенным, закрытые глаза так ни разу не открылись. Прошло
несколько минут, прежде чем Скаурус сообразил, что колокольный мастер
слеп. Похоже, это совсем не мешало ему - чуткий слух ловил гораздо больше,
чем слух обыкновенного человека.
Если на трибуна, не отличавшегося страстной любовью к музыке,
колокольчики произвели неизгладимое впечатление, то для Хелвис это было
настоящим наслаждением.
- Я слышала, что музыка звонарей Великого Храма что-то совершенно
невероятное, но у меня не было возможности услышать их раньше. Это одна из
причин того, почему я так хотела прийти сюда. - Она взглянула на Марка с
легким удивлением. - Если бы я знала, что ты так любишь эту музыку, я
могла бы использовать это как довод, чтобы заставить тебя прийти сюда.
Марк улыбнулся.
- Может быть, к лучшему, что ты этого не сделала.
Ему трудно было представить себе, чтобы кто-то мог уговорить его
пойти куда-либо из-за музыки. И все же, без сомнения, музыканты сделали
вечер гораздо более приятным. Без колокольчиков это был бы просто один из
дней, не больше.

Маврикиос приказал глашатаям кричать на всех улицах, что в этот день
видессианам запрещается выходить из домов. Площади и рынки заполнили
солдаты в полном вооружении. Нервно ржали лошади, брыкались мулы. Крытые
телеги перевозили солдатские семьи, разнообразный домашний скарб, оружие,
доспехи. Длинные ряды солдат, конница и обозы продвигались к пристаням,
где, покачиваясь, стояли транспортные корабли, готовые перевезти их через
Бычий Брод в западные провинции Империи.
Римлянам, как части императорской гвардии, не пришлось долго ждать
своей очереди. Все шло благополучно, пострадал один Виридовикс. Бедняга
кельт все полчаса плавания висел, перегнувшись через борт корабля.
- Каждый раз, когда я сажусь в лодку, со мной это случается, -
простонал он, с трудом отыскав время для слов. Обычно загорелое, его лицо
было сейчас смертельно бледным.
- Поешь хорошо пропеченный хлеб, вымоченный в вине, - порекомендовал
ему Горгидас. - Или, если хочешь, я дам тебе настойку опиума, которая тоже
хорошо поможет.
- Еда... - Одного этого слова было достаточно, чтобы галл снова
перегнулся через канаты. Потом он повернулся к Горгидасу - Благодарю вашу
милость за совет, но боюсь, что сейчас уже поздно. Сухая пыль под ногами,
благодарение богам, поможет мне куда лучше, чем все твои дурацкие
микстуры.
Новая волна усилила его мучения.
Маленькие пригородные порты на западном берегу Бычьего Брода не могли
и надеяться принять такую армаду кораблей. Столица была крупнейшим портом
Империи и весьма ревниво следила за тем, чтобы близлежащие города не
переманили корабли в свои порты. Тем не менее остроносые узкие галеры,
баржи, рыбачьи боты, торговые суда и многочисленные лодки не могли вечно
ожидать разгрузки. Видессианские корабли, подобно римским судам, были
небольших размеров и могли стоять у песчаных пляжей, не подвергаясь
опасности разбиться. Растянувшись на несколько километров вдоль побережья,
они подошли к берегу достаточно близко, чтобы солдаты и животные могли
высадиться. Разгружая трюмы, утомленные моряки ругались. Но разгрузка дала
кораблям возможность подойти к берегу еще ближе. Виридовикс так рвался на
сушу, что прыгнул за борт еще до того, как корабль вошел в мелководье.
Раздался громкий всплеск, и галл оказался по горло в соленой воде. Ругаясь
во всю глотку, он кое-как добрался до песчаного берега и растянулся на
песке, обхватив землю руками, словно свою возлюбленную. Менее измученные и
потому более терпеливые римляне последовали за ним.
Императорская галера подошла к берегу совсем близко. Первыми на берег
сошли стражники-халога. Как и римляне, они пользовались веревочными
лестницами и сходнями. Едва встав на землю, телохранители поспешили занять
позиции на случай неожиданного нападения. Но Императору Видессоса не
пристало карабкаться по веревочной лестнице. Как только его стража
оказалась на суше, длинная широкая доска из позолоченного дерева была
спущена с корабля на берег. Когда Император уже собирался ступить ногой на
песок, он оступился, зацепившись сапогом за край длинного пурпурного
плаща, и упал. Римляне, халога и видессиане ошеломленно уставились на
него. Не могло быть худшего предвестника беды, чем падение вождя перед
началом кампании. Но Маврикиос остался верен себе. Встав на колени, он
взял две горсти песка и громко сказал:
- Видессос, я крепко держусь за тебя!
Затем он невозмутимо встал и пошел по берегу, как будто ничего не
случилось. Через одну-две минуты все уже забыли об этом. Император сумел
превратить дурной знак в хороший. Обсуждая события этого дня, Гай Филипп
дал Маврикиосу самую высокую оценку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57