Другой клиент, упустив пару вполне приличных рыбин, задыхался, и обливаясь потом, пытался вытянуть синего детеныша марлина. Когда же он, наконец, подвел его к гарпуну, я с трудом заставил себя бросить стальное острие. Мне было стыдно выставлять такой улов на Адмиралтейской пристани. Мы сфотографировались на борту «Балерины», и я тайком доставил добычу на берег, завернув ее в брезент. Подобно Фреду Кокеру, мне тоже приходится заботиться о своей репутации. Немецкий промышленник был, однако, в таком восторге от своей удачи, что сунул лишние пятьсот долларов в мою жадную лапу. Я сказал ему, что это был просто великолепный экземпляр, что было враньем на целую тысячу долларов. Я привык хвалить свой товар.
Ну, а позже ветер подул с юга, температура воды в проливе упала на четыре градуса, и рыба ушла.
В течение десяти дней мы уходили на охоту далеко на север, но безрезультатно – еще был один сезон позади.
Мы сняли с судна и почистили все рыболовные снасти, а затем густо смазали их желтым машинным маслом. После этого мы отвели «Балерину» в док у заправочной станции, где исследовали ее днище, почистили его и поставили временные заплаты на повреждения, полученные ею у Пушечного рифа. Затем покрасили ее, и она засверкала, вновь став настоящей красавицей. Мы спустили ее на воду и отвели на якорную стоянку. Там начали неспешно работать над ее верхней частью, сдирая облупившийся лак, зачищая поверхности наждаком, чтобы нанести новый слой краски. Мы проверили ее электрическою систему, кое-где заменив проводку и заново напаяв контакты. Я не торопился. У меня в запасе было еще три недели до прибытия новых клиентов – экспедиции морских геологов из канадского университета.
Дни становились прохладней и ко мне вернулось знакомое чувство здоровья и телесного комфорта. Почти каждую неделю я обедал в Доме Правительства, и каждый раз мне приходилось пересказывать мою историю перестрелки с Гатри и Матерсоном. Президент Биддль знал ее уже почти наизусть и исправлял меня, если я упускал какую-нибудь деталь. Всякий раз, когда я заканчивал свой рассказ, Президент взволнованно восклицал:
– Покажите ваш шрам, мистер Харри! – и мне приходилось расстегивать накрахмаленную рубашку прямо за обеденным столом. Это были приятные, праздные дни.
Жизнь на острове текла безмятежно. Питер Дейли так и не вернулся на Сент-Мери, и по истечении шести недель Уолли Эндрюс был повышен до временно исполняющего обязанности инспектора и командующего офицера полицейских сил острова. Одним из первых его действий было возвращение мне карабина. Это спокойное время, однако, для меня было наполнено предвкушением, которое я скрывал от всех. Я знал, что в один прекрасный день я отправлюсь к Большому Острову Чаек, чтобы завершить дело, подняв сверток, лежащий в мелких спокойных водах. Я постоянно дразнил себя этим ожиданием.
В одну из пятниц, вечером, я отмечал со своей командой конец недели в баре Лорда Нельсона. С нами была Джудит, заменившая обычную стаю девиц, ранее окружавших Анджело по пятницам. Она сотворила с ним чудеса. Он больше не напивался до бесчувствия. Мы с Чабби начали свое обычное вокальное соревнование и уже успели несколько раз победить друг друга, когда на свободное место возле меня проскользнула Марион. Я обнял ее за плечи одной рукой и поднес ей к губам мою кружку, из которых она сделала несколько жадных глотков. Это отвлекало меня, и я опять начал не тот куплет, оставив Чабби позади.
Марион работала на коммутаторе в «Хилтоне». Она была прехорошенькая: симпатичная мордашка, длинные прямые темные волосы. Это ее несколько месяцев назад Майк Гатри решил испробовать в качестве боксерской груши. Когда, наконец, мы с Чабби дошли до конца припева, Марион сказала мне:
– Вас спрашивает какая-то дама, мистер Харри.
– Что за дама?
– В гостинице. Одна из постояльцев. Она прибыла утренним самолетом. Она знает ваше имя и все такое. Я сказала, что увижу вас сегодня и сообщу о ней.
– Какая она из себя? – заинтересовался я.
– Просто красавица, мистер Харри, настоящая дама.
– Похоже, она мне понравится, – согласился я и заказал пинту пива для Марион.
– Разве вы не пойдете к ней прямо сейчас?
– Когда рядом со мной сидишь ты, Марион, все прекрасные дамы мира могут подождать до завтра.
– О, мистер Харри, вы не человек, а дьявол! – хихикнула она и примостилась поближе ко мне.
– Харри, – произнес Чабби, сидевший по другую сторону от меня. – Я хочу сказать тебе что-то, чего раньше никогда не говорил.
Он отхлебнул из кружки, а затем сентиментально продолжал со слезами на глазах.
– Харри, я люблю тебя, старина, люблю сильней, чем собственного брата.
Я пришел в «Хилтон» без нескольких минут двенадцать. Марион вышла ко мне из комнатки, расположенной за рецепцией. У нее на шее висели наушники.
– Она ждет вас на террасе, – и указала рукой через холл, украшенный в псевдогавайском стиле. – Блондинка в желтом бикини.
Она читала журнал, лежа на животе в шезлонге. Я увидел ее спину, и первым моим впечатлением была масса густых блестящих светлых волос, взбитая наподобие львиной гривы и спадающая золотистым каскадом. Она услышала мои шаги по плиткам пола, обернулась, подняв на лоб солнечные очки, затем встала и посмотрела мне в глаза. Я заметил, что она была миниатюрна и вряд ли достигала мне до плеча. Ее бикини также было миниатюрным, и взгляду открывался плоский гладкий живот с глубоким пупком, крепкие, покрытые легким загаром плечи, небольшая грудь и изящная талия. У нее были очень красивые ноги, а маленькие аккуратные ступни были обуты в открытые сандалии, и я заметил, что ногти были накрашены ярко-красным лаком. Такой же лак был и на пальцах рук, причем кисти были небольшие и красивой формы. Мне это бросилось в глаза, когда она поправляла прическу.
Она была сильно накрашена, однако сделано это было очень искусно. Ее кожа имела мягкий перламутровый блеск, а щеки и губы светились естественным цветом. У нее были длинные искусственные ресницы, веки были слегка накрашены, а глаза обведены карандашом, что придавало им экзотическую восточную форму.
«Ну, Харри, берегись!» – какой-то внутренний голос крикнул мне предостережение. Я почти внял ему. Мне был хорошо знаком этот тип. Я и раньше встречал таких особ – небольших, мурлыкающих кошечек, и у меня были шрамы, в подтверждение этому на теле, и в сердце. Однако, уж чего нельзя было сказать о старине Харри, что он стал бы искать, куда спрятаться, если ненароком потерял брюки. Я смело сделал шаг вперед, прищурив глаза и изобразив свою хулиганскую мальчишескую ухмылку – это их моментально заводит.
– Привет! – сказал я. – Я – Харри Флетчер.
Она посмотрела на меня, начав от самых ботинок и пройдя шесть футов вверх, где, наконец, ее взгляд задумчиво приостановился, и она слегка надула нижнюю губу.
– Привет, – ответила она. Голос у нее был с хрипотцой, будто она запыхалась. Похоже, это было отрепетировано заранее. – Я Шерри Норт, сестра Джима.
Вечером мы сидели на веранде моего домика. Было прохладно, а закат напоминал пиротехническое зрелище, которое то вспыхивало, то угасало над пальмами.
Она потягивала коктейль с фруктами и льдом – один из моих фирменных. На ней была широкая свободная рубашка из легкого прозрачного материала, сквозь которые просвечивались очертания ее тела, когда она сидела, откинувшись к перилам, освещенным закатом. Я не мог с уверенностью сказать, было ли у нее что-нибудь надето под рубашкой. Это и позвякивание льда в ее стакане постоянно отвлекало меня от письма, которое я читал. Она показала его мне, как часть бумаг, удостоверяющих ее личность. Это было письмо Джимми Норта, написанное незадолго до его смерти. Я узнал его почерк и стиль, присущий этому смышленному и смелому парню. По мере того, как я читал, я позабыл о присутствии его сестры. Это было длинное, довольно сумбурное письмо, написанное, как будто бы близкому другу, с туманными намеками на выполняемую миссию, ее успешный исход и обещанием будущего, в котором будут богатство, веселое времяпрепровождение и прочие приятные вещи. Я почувствовал укол сожаления и личной утраты по поводу смерти этого парня, лежащего теперь в своей одинокой морской могиле, и утраченных надежд, что уплыли вместе с ним подобно гниющим водорослям.
Внезапно со страницы спрыгнуло мое собственное имя: «Он бы понравился тебе, Шерри. Он высокий и сильный, весь в шрамах и закаленный в поединке, как старый котище, что участвовал в уличных поединках каждую ночь. Но под этим скрывается очень добрый человек. Он, кажется, привязался ко мне. Даже дает мне отеческие советы».
Там было еще несколько строк в том же духе, и это смутило меня так, что перехватило в горле. Я сделал глоток виски, из глаз брызнули слезы, и буквы, пока я заканчивал читать письмо, а затем складывал его, почти расплывались.
Я протянул письмо назад Шерри и отошел к другому концу веранды. Постоял там немного, глядя на залив. Солнце скользнуло за горизонт, и внезапно стало темно и холодно. Вернувшись, я зажег лампу и установил ее повыше, чтобы свет не бил в глаза. Шерри молча наблюдала за мной. Я налил ей еще один стакан виски, а затем снова опустился в плетеное кресло.
– О’кей, – сказал я. – Ты – сестра Джимми. Ты прилетела на Сент-Мери, чтобы взглянуть на меня. Зачем?
– Он вам нравился, не так ли? – спросила она и пересела поближе ко мне.
– Мне нравятся многие люди. Это моя слабость.
– Он умер… Я имею в виду, все произошло так, как писали в газетах?
– Да, – сказал я. – Именно так.
– Он когда-нибудь говорил вам, что они там делали?
Я покачал головой:
– Они были очень осторожны, а я не задавал лишних вопросов.
Она замолчала, опустив свои изящные пальчики в стакан, чтобы вытащить оттуда ломтик ананаса, затем принялась откусывать его крошечными кусочками своими мелкими белыми зубками, промакивая губы кончиком розового языка.
– Ведь вы нравились Джимми, и он вам доверял. И потому, что вы знаете, мне кажется, больше, чем рассказали, а также потому, что мне нужна ваша помощь, я хочу рассказать вам одну историю – о’кей?
– Обожаю истории, – ответил я.
– Вы когда-нибудь слышали о пого-стике? – спросила она.
– Конечно, это детская игрушка.
– А также кодовое название американского экспериментального самолета для авианосцев с вертикальным взлетом, предназначенного для работы в любых метеоусловиях.
– Да-да, припоминаю, видел статью в «Таймс». Что там было по этому поводу в сенате, уже подзабыл подробности.
– Были противники выделению пятидесяти миллионов долларов на разработку проекта.
– Да, помню.
– Два года назад, а именно 16 августа, прототип «пого-стика» взлетел с военно-морской базы Равано в Индийском океане. На борту его было четыре ракеты «воздух–земля» типа «кит-убийца», каждая из которых была снабжена тактическими ядерными боеголовками.
– Похоже, груз был достаточно смертельным.
Она кивнула:
– Это был совершенно новый вид ракеты. «Кит-убийца» имел устройство для поиска погруженных или всплывших подводных лодок и других судов. Он мог уничтожить авианосец, или, сменив среду воздух на воду – нырнуть на сотни метров и уничтожить субмарину.
– Да… – произнес я и сделал еще один глоток виски. – Мы начали разговор о сумасшедших вещах.
– Вы помните 16 августа того года? Ведь вы уже были здесь.
– Я был здесь, но это было так давно. Напомните.
– Циклон Цинтия.
– Ну, конечно же! – он прошел по острову, сокрушая все на своем пути. Скорость ветра достигала ста пятидесяти миль в час. С моего домика сорвало крышу, а «Балерину» чуть не унесло с якорной стоянки в Грэнд-Харбор. Эти циклоны были здесь довольно частым явлением. «Пого-стик» взлетел с Равано за несколько минут, как разразился тайфун. Спустя двенадцать минут пилот катапультировался, а самолет с четырьмя ядерными зарядами на борту рухнул в море, и черный ящик тоже. Радар Равано не работал из-за тайфуна, и за полетом никто не следил. Наконец-то я уловил нить повествования.
– Ну, а причем здесь Джимми?
Она сделала жест нетерпения.
– Погодите, – сказала она и продолжила рассказ. – Вы понимаете, сколько стоит этот груз на свободном рынке?
– Могу себе представить – ты могла бы выписать свой собственный чек примерно на пару миллионов долларов. И старина Харри, кажется, заинтересовался. Последнее время он упорно упражнялся и стал сильнее.
Шерри кивнула:
– Испытателем «пого-стика» был офицер военно-морского флота США, Уильям Брайс. Самолет начал падать с высоты пятнадцати тысяч футов, как раз перед тем, как выйти из верхушки тайфуна. Пилот пытался не допустить падения, это был очень сознательный офицер, но на высоте пятисот футов он понял, что вывести самолет из падения ему не удастся. Он катапультировался и пронаблюдал, как машина упала в воду.
Она говорила очень осторожно. Выбор ее слов показался мне несколько странным, слишком «техническим» для женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52