— У них нет времени рассиживаться. Им надо гнать вперед и вперед. — И прибавил совершенно некстати: — Душу бы продал за сигару. За «Ромео и Джульетту»…
Он внезапно умолк, и оба насторожились.
— Ты знаешь, что я сейчас слышу?
— Боюсь, что знаю.
— Конечно, это не могло не случиться. Я только удивлялся, почему их так долго нет. Но из Асмары сюда путь долгий и нелегкий. Так вот, значит, чего они ждали.
В гулкой тишине ущелья этот звук нельзя было спутать ни с чем. Он доносился еще издалека, но металлический скрежет стальных гусениц доносился вполне отчетливо. С каждой секундой он становился все слышнее, и вот они уже различили тихое урчание моторов.
— Наверное, это самый отвратительный звук в мире, — сказал Джейк.
— Танки, — проговорил Гарет. — Паршивые танки.
— До темноты они сюда не доберутся, — предположил Джейк. — А наступать ночью они не будут. Зачем им рисковать?
— Не будут, — согласился Гарет. — Подождут до рассвета.
— Вместо яичницы с ветчиной у нас на завтрак — танки с бомбардировщиками.
Гарет устало пожал плечами.
— Как раз яичница-то и будет, старина.
Полковник граф Альдо Белли был отнюдь не уверен в мудрости собственного поведения, он думал, что Джино, который с упреком в собачьих глазах смотрел на него, имеет на то все основания. Лучше бы они оставались в комфортабельных условиях лагеря Халди за великолепными оборонительными сооружениями.
Но что поделаешь, если столько могущественных обстоятельств совпало и заставило его двигаться вперед.
Далеко не последнюю роль сыграли в этом и ежедневные радиограммы из ставки генерала Бадолио. В них предписывалось поскорее перерезать дорогу на Дэссе, чтобы «рыбка не ускользнула из наших сетей». С каждым днем эти послания приобретали все более резкий и угрожающий характер, и вместе с ободряющими инструкциями графа сразу же передавались майору Луиджи Кастелани, который осуществлял непосредственное руководство в ущелье.
Теперь наконец-то Кастелани направил графу радиограмму, в которой сообщал хорошую новость о том, что стоит уже перед последней линией обороны противника и следующим ударом овладеет самим городом Сарди. После долгих и глубоких размышлений граф пришел к выводу, что репутация его сильно укрепится, если он окажется в логове врага в момент его сдачи, и что ради этого стоит пойти на небольшой риск. Майор Кастелани заверил его, что противник сломлен, что он выдохся, понес огромные потери и по-настоящему сражаться не может. Такие условия для графа были вполне приемлемы.
Главным и решающим аргументом, который побудил его покинуть безопасный лагерь, забыть на время новую военную доктрину и со всеми предосторожностями двинуться в ущелье Сарди, явилось прибытие танковой колонны из Асмары. Колонна должна была заменить те машины, которые враг так вероломно заманил в ловушку и сжег. Несмотря на все мольбы и просьбы графа, потребовалась целая неделя, чтобы доставить танки из Массауы в Асмару по железной дороге и потом перегнать их своим ходом через пустыню Данакиль.
Но теперь они прибыли, и граф сразу же реквизировал один из шести танков в качестве личного средства передвижения.
Находясь под защитой толстой брони, он испытывал прилив уверенности и мужества.
— Вперед, на Сарди, где мы кровью впишем новые славные страницы в историю Италии! — такими словами он обозначил происходящее, и лицо Джино приняло собачье выражение.
Но сейчас, в сгущавшейся тьме, на каменистой дороге, под отвесными стенами гор, над которыми виднелась лишь узкая полоска пурпурного неба, у графа возникли серьезные сомнения в правильности предпринятого им безумного шага.
Он смотрел из башни расширенными от этого прозрения глазами, каска плотно сидела у него на ушах, правой рукой он так сжимал рукоятку «береты», что косточки пальцев побелели, как слоновая кость. У его ног скорчился Джино, он прилагал все усилия к тому, чтобы ни одна часть его тела не оказалась снаружи.
В этот момент затрещал пулемет, звук отражался от обрывистых склонов ущелья.
— Стой! Стой, говорю! — крикнул граф водителю. Пулемет стрелял совсем рядом. — Здесь мы развернем штаб батальона, — заявил граф. Джино приподнял голову и одобрительно кивнул. — Пошлите за майором Кастелани и майором Вито. Пусть немедленно доложат мне обстановку.
Джейк проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Свет фонаря ударил ему в глаза. Чтобы решиться и сесть, ему потребовалась вся сила воли, он откинул одеяло и зажмурился от бьющего в глаза света. От холода задеревенел каждый мускул, казалось, что голова набита ватой, — так он устал. Джейк не мог поверить, что уже наступило утро.
— Кто это?
— Это я, Джейк. — И он увидел темное встревоженное лицо Грегориуса.
— Убери этот чертов фонарь.
Внезапно сел и Гарет. Они спали рядом на одном куске драного брезента на грязном полу землянки.
— Что происходит? — проворчал Гарет, тоже ничего не соображая.
Грегориус отвел фонарь в сторону, и перед ними оказалась тонкая девичья фигурка. Сара дрожала от холода, она насквозь промокла и выпачкалась в грязи. Ноги и руки ее были исцарапаны колючками и ветками, брючки — изорваны.
Она упала на колени рядом с Джейком. Он видел, что в глазах ее стоит неизбывный ужас, губы дрожат, а рука, которую она положила Джейку на плечо, холодна, как у мертвеца.
— Мисс Камберуэлл! Они схватили ее… — выдохнула она, голос ей не повиновался.
— Ты должен остаться здесь, — сказал Джейк, когда они бежали к «Свинке Присцилле», которая стояла на расстоянии чуть более полутора километров от окопов. — На рассвете будет наступление, ты нужен здесь.
— Нет, Джейк, я поеду, — ответил Гарет спокойно, но твердо. — Как ты можешь думать, что я буду сидеть здесь, когда Вики… — И прервал себя. — Я присмотрю за тобой отеческим оком, старина, — вернулся он к своему вечному ироническому тону. — А рас и его ребятки пусть испытают свою судьбу.
Пока он говорил это, они добежали до броневика, стоявшего на разбитой бомбой земле. Джейк начал стаскивать с него брезентовый чехол, а Гарет отвел в сторону Грегориуса.
— Как бы то ни было, до рассвета мы должны вернуться. Если не вернемся, ты знаешь, что делать. Бог свидетель, за последние дни у тебя практики хватало.
Грегориус молча кивнул.
— Держись, сколько сможешь. Потом отходи вверх по ущелью, последний акт состоится там. Ясно? Надо продержаться до полудня завтрашнего дня. И мы можем сделать это независимо от того, есть у них паршивые танки или нет. Ведь можем?
— Да, Гарет, можем.
— И еще одно, Грег. Я обожаю твоего дедушку, как собственного брата, но не спускай с него глаз. Даже если для этого тебе придется его связать.
Гарет похлопал юношу по плечу, переложил взятую в бою итальянскую винтовку в здоровую руку и поспешил к броневику, на который Джейк уже подсаживал Сару.
«Свинка Присцилла» проезжала последние несколько сотен метров по крутому ущелью. Команды харари работали при свете факелов. Они находились здесь с вечера, с того времени, когда Гарет и Джейк услышали рев приближавшихся танков.
Несмотря на то, что все мысли Гарета были заняты Вики, он все-таки почти машинально отметил: рабочие команды справлялись с заданием хорошо. Противотанковые заграждения выше человеческого роста были сложены из самых больших, тяжелых валунов, которые только можно было спустить сверху. Оставалась лишь узкая щель, через которую и проехал броневик.
— Сара, скажи им, чтобы заделывали проход. На броневиках нам в ущелье больше не спускаться, — спокойно сказал Гарет.
Она передала его указания старшему, который стоял на самом высоком месте противотанковой стены, он сделал ей знак, что понял, и отвернулся, продолжая руководить работой.
Джейк выехал из естественных гранитных ворот ущелья, перед ними лежала блюдцеобразная равнина и город Сарди.
Город горел. Джейк остановился, они поднялись на броневик и смотрели на полыхавший огонь, который освещал темные подбрюшья облаков багровыми бликами.
— Жива ли она? — высказал вслух свои страхи Джейк.
— Если рас Кулла был там, когда ее схватили, то она мертва, — ответила Сара.
Повисло молчание. Мужчины вглядывались в ночь, охваченные яростью и ужасом.
— Но если он прятался в горах, как это у него в обычае, и ждал, когда его люди одержат победу, чтобы явиться к ним только потом… в этом случае они не осмелятся начать казнь без него и лишить его удовольствия посмотреть, как работают его дойные коровы. Я слышала, что они своими маленькими ножами могут снять кожу с человека с головы до пяток, а он будет жить еще много часов.
Джейк содрогнулся.
— Я думаю, нам пора двигаться, если ты готов, старина, — сказал Гарет. Джейк сделал над собой усилие, очнулся и опустился на водительское сиденье.
Пока Грегориус Мариам пробирался обратно на передовую, в небе, казалось, блеснули лучи обманного рассвета.
Рядом с узкими окопами шевелились темные фигуры, один из телохранителей раса, несший чадящую парафиновую лампу, с облегчением приветствовал Грегориуса.
— Рас спрашивал вас.
Грегориус последовал за ним по траншее, осторожно ступая между людьми, вповалку спавшими на грязном дне окопа.
Рас сидел, завернувшись в одеяло, в одном из больших окопов, расположенном чуть в стороне от главной траншеи. От дождя его прикрывали лоскутья кожаного шатра, перед ним дымил маленький костерок. Тут же находилось человек двенадцать его офицеров. Когда Грегориус опустился на колени, рас поднял глаза.
— Белые люди ушли? — спросил рас и закашлялся сухим старческим кашлем, от которого сотрясалось все его тщедушное тело.
— Они вернутся на рассвете перед наступлением противника, — кинулся на защиту Грегориус и объяснил, чем вызвано изменение планов.
Рас, не отрывая глаз от огня, кивнул, а когда Грегориус умолк, заговорил ворчливым, недовольным тоном.
— Это знамение, я по-другому это и не рассматриваю. Слишком долго слушал я советы англичанина, слишком долго сдерживал пламя, бушующее у меня в груди, слишком долго я отступал, как трусливый пес. — Он снова мучительно закашлялся. — Хватит бегать от врага! Пора сражаться! — Приближенные раса гневно заворчали и придвинулись к нему. — Иди к своим людям, разбуди их. Пусть огонь зажжется в их душах, пусть сталь засверкает в их руках. В бой мы пойдем, как ходили сто лет назад, тысячу лет назад. Скажи им, пусть слушают мои боевые барабаны. — Сдержанный рев вырвался из глоток приближенных при этих словах. — Скажи им, что барабаны зазвучат на рассвете, а когда умолкнут, мы пойдем на врага.
Рас поднялся и стоял перед ними обнаженный, одеяло с него упало, старческая грудь ходила ходуном от бурлившей в нем ярости.
— Я, рас Голам, выйду на врага и погоню его обратно в пустыню, опрокину в море, откуда он явился. И каждый, кто называет себя мужчиной, кто называет себя харари, пойдет со мной…
Голос его утонул в воинственных кликах его офицеров, и рас засмеялся раскатистым, почти безумным смехом.
Один из приближенных протянул расу кружку с теем, он осушил ее залпом и перевернул над костром.
Грегориус встал и успокаивающим жестом положил руку на плечо старика.
— Дедушка…
Рас повернулся к нему, его глаза в склеротических прожилках горели бешеным огнем.
— Если ты хочешь сказать мне жалкие женские слова, то проглоти их, и пусть они забьют тебе легкие, пусть обратятся в яд.
Рас посмотрел на внука, и Грегориус вдруг понял.
Он понял, что собирается сделать рас. Он был стар и мудр, он знал, что его мир уходит, что враг слишком силен, что Бог отвернулся от Эфиопии, что мужественное сердце и крепкая рука уже ничего не значат, что его ждет поражение, позор и рабство.
Рас выбрал другой путь. Единственный, который у него оставался.
Молния взаимопонимания сверкнула между стариком и юношей. Глаза раса смягчились, и он потянулся к Грегориусу.
— Но если и в твоей душе горит огонь, если ты встанешь рядом со мной, когда умолкнут барабаны, тогда — на колени. Я дам тебе благословение.
Вдруг Грегориус почувствовал, что вся его сдержанность, вся осторожность куда-то испарились, сердце его взмыло, как орел, охваченное древней радостью воина.
Он опустился на колени.
— Дай мне свое благословение, дедушка! — вскричал он, и рас возложил обе руки ему на голову и произнес библейские слова.
Что-то теплое и мокрое упало Грегориусу на шею, и он в изумлении поднял глаза.
По огрубевшим морщинистым щекам текли слезы и капали с подбородка: старый рас не стыдился своих слез.
* * *
Вики Камберуэлл лежала лицом вниз на грязном земляном полу в покинутом шатре на окраине горевшего города. На полу кишмя кишели вши, они ползали по ней, и ее кожа горела от укусов.
Руки ее были связаны сыромятными ремнями, ноги тоже.
Она слышала гул пожара, слышала, как иногда с грохотом обваливается какая-нибудь крыша. Слышала, как снаружи дико хохочут галла, пьяные от крови и тея, как изредка вскрикивают пленные харари, избежавшие страшной бойни лишь затем, чтобы потом послужить развлечением воинам, соскучившимся от долгого ожидания — рас Кулла не торопился в захваченный город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Он внезапно умолк, и оба насторожились.
— Ты знаешь, что я сейчас слышу?
— Боюсь, что знаю.
— Конечно, это не могло не случиться. Я только удивлялся, почему их так долго нет. Но из Асмары сюда путь долгий и нелегкий. Так вот, значит, чего они ждали.
В гулкой тишине ущелья этот звук нельзя было спутать ни с чем. Он доносился еще издалека, но металлический скрежет стальных гусениц доносился вполне отчетливо. С каждой секундой он становился все слышнее, и вот они уже различили тихое урчание моторов.
— Наверное, это самый отвратительный звук в мире, — сказал Джейк.
— Танки, — проговорил Гарет. — Паршивые танки.
— До темноты они сюда не доберутся, — предположил Джейк. — А наступать ночью они не будут. Зачем им рисковать?
— Не будут, — согласился Гарет. — Подождут до рассвета.
— Вместо яичницы с ветчиной у нас на завтрак — танки с бомбардировщиками.
Гарет устало пожал плечами.
— Как раз яичница-то и будет, старина.
Полковник граф Альдо Белли был отнюдь не уверен в мудрости собственного поведения, он думал, что Джино, который с упреком в собачьих глазах смотрел на него, имеет на то все основания. Лучше бы они оставались в комфортабельных условиях лагеря Халди за великолепными оборонительными сооружениями.
Но что поделаешь, если столько могущественных обстоятельств совпало и заставило его двигаться вперед.
Далеко не последнюю роль сыграли в этом и ежедневные радиограммы из ставки генерала Бадолио. В них предписывалось поскорее перерезать дорогу на Дэссе, чтобы «рыбка не ускользнула из наших сетей». С каждым днем эти послания приобретали все более резкий и угрожающий характер, и вместе с ободряющими инструкциями графа сразу же передавались майору Луиджи Кастелани, который осуществлял непосредственное руководство в ущелье.
Теперь наконец-то Кастелани направил графу радиограмму, в которой сообщал хорошую новость о том, что стоит уже перед последней линией обороны противника и следующим ударом овладеет самим городом Сарди. После долгих и глубоких размышлений граф пришел к выводу, что репутация его сильно укрепится, если он окажется в логове врага в момент его сдачи, и что ради этого стоит пойти на небольшой риск. Майор Кастелани заверил его, что противник сломлен, что он выдохся, понес огромные потери и по-настоящему сражаться не может. Такие условия для графа были вполне приемлемы.
Главным и решающим аргументом, который побудил его покинуть безопасный лагерь, забыть на время новую военную доктрину и со всеми предосторожностями двинуться в ущелье Сарди, явилось прибытие танковой колонны из Асмары. Колонна должна была заменить те машины, которые враг так вероломно заманил в ловушку и сжег. Несмотря на все мольбы и просьбы графа, потребовалась целая неделя, чтобы доставить танки из Массауы в Асмару по железной дороге и потом перегнать их своим ходом через пустыню Данакиль.
Но теперь они прибыли, и граф сразу же реквизировал один из шести танков в качестве личного средства передвижения.
Находясь под защитой толстой брони, он испытывал прилив уверенности и мужества.
— Вперед, на Сарди, где мы кровью впишем новые славные страницы в историю Италии! — такими словами он обозначил происходящее, и лицо Джино приняло собачье выражение.
Но сейчас, в сгущавшейся тьме, на каменистой дороге, под отвесными стенами гор, над которыми виднелась лишь узкая полоска пурпурного неба, у графа возникли серьезные сомнения в правильности предпринятого им безумного шага.
Он смотрел из башни расширенными от этого прозрения глазами, каска плотно сидела у него на ушах, правой рукой он так сжимал рукоятку «береты», что косточки пальцев побелели, как слоновая кость. У его ног скорчился Джино, он прилагал все усилия к тому, чтобы ни одна часть его тела не оказалась снаружи.
В этот момент затрещал пулемет, звук отражался от обрывистых склонов ущелья.
— Стой! Стой, говорю! — крикнул граф водителю. Пулемет стрелял совсем рядом. — Здесь мы развернем штаб батальона, — заявил граф. Джино приподнял голову и одобрительно кивнул. — Пошлите за майором Кастелани и майором Вито. Пусть немедленно доложат мне обстановку.
Джейк проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Свет фонаря ударил ему в глаза. Чтобы решиться и сесть, ему потребовалась вся сила воли, он откинул одеяло и зажмурился от бьющего в глаза света. От холода задеревенел каждый мускул, казалось, что голова набита ватой, — так он устал. Джейк не мог поверить, что уже наступило утро.
— Кто это?
— Это я, Джейк. — И он увидел темное встревоженное лицо Грегориуса.
— Убери этот чертов фонарь.
Внезапно сел и Гарет. Они спали рядом на одном куске драного брезента на грязном полу землянки.
— Что происходит? — проворчал Гарет, тоже ничего не соображая.
Грегориус отвел фонарь в сторону, и перед ними оказалась тонкая девичья фигурка. Сара дрожала от холода, она насквозь промокла и выпачкалась в грязи. Ноги и руки ее были исцарапаны колючками и ветками, брючки — изорваны.
Она упала на колени рядом с Джейком. Он видел, что в глазах ее стоит неизбывный ужас, губы дрожат, а рука, которую она положила Джейку на плечо, холодна, как у мертвеца.
— Мисс Камберуэлл! Они схватили ее… — выдохнула она, голос ей не повиновался.
— Ты должен остаться здесь, — сказал Джейк, когда они бежали к «Свинке Присцилле», которая стояла на расстоянии чуть более полутора километров от окопов. — На рассвете будет наступление, ты нужен здесь.
— Нет, Джейк, я поеду, — ответил Гарет спокойно, но твердо. — Как ты можешь думать, что я буду сидеть здесь, когда Вики… — И прервал себя. — Я присмотрю за тобой отеческим оком, старина, — вернулся он к своему вечному ироническому тону. — А рас и его ребятки пусть испытают свою судьбу.
Пока он говорил это, они добежали до броневика, стоявшего на разбитой бомбой земле. Джейк начал стаскивать с него брезентовый чехол, а Гарет отвел в сторону Грегориуса.
— Как бы то ни было, до рассвета мы должны вернуться. Если не вернемся, ты знаешь, что делать. Бог свидетель, за последние дни у тебя практики хватало.
Грегориус молча кивнул.
— Держись, сколько сможешь. Потом отходи вверх по ущелью, последний акт состоится там. Ясно? Надо продержаться до полудня завтрашнего дня. И мы можем сделать это независимо от того, есть у них паршивые танки или нет. Ведь можем?
— Да, Гарет, можем.
— И еще одно, Грег. Я обожаю твоего дедушку, как собственного брата, но не спускай с него глаз. Даже если для этого тебе придется его связать.
Гарет похлопал юношу по плечу, переложил взятую в бою итальянскую винтовку в здоровую руку и поспешил к броневику, на который Джейк уже подсаживал Сару.
«Свинка Присцилла» проезжала последние несколько сотен метров по крутому ущелью. Команды харари работали при свете факелов. Они находились здесь с вечера, с того времени, когда Гарет и Джейк услышали рев приближавшихся танков.
Несмотря на то, что все мысли Гарета были заняты Вики, он все-таки почти машинально отметил: рабочие команды справлялись с заданием хорошо. Противотанковые заграждения выше человеческого роста были сложены из самых больших, тяжелых валунов, которые только можно было спустить сверху. Оставалась лишь узкая щель, через которую и проехал броневик.
— Сара, скажи им, чтобы заделывали проход. На броневиках нам в ущелье больше не спускаться, — спокойно сказал Гарет.
Она передала его указания старшему, который стоял на самом высоком месте противотанковой стены, он сделал ей знак, что понял, и отвернулся, продолжая руководить работой.
Джейк выехал из естественных гранитных ворот ущелья, перед ними лежала блюдцеобразная равнина и город Сарди.
Город горел. Джейк остановился, они поднялись на броневик и смотрели на полыхавший огонь, который освещал темные подбрюшья облаков багровыми бликами.
— Жива ли она? — высказал вслух свои страхи Джейк.
— Если рас Кулла был там, когда ее схватили, то она мертва, — ответила Сара.
Повисло молчание. Мужчины вглядывались в ночь, охваченные яростью и ужасом.
— Но если он прятался в горах, как это у него в обычае, и ждал, когда его люди одержат победу, чтобы явиться к ним только потом… в этом случае они не осмелятся начать казнь без него и лишить его удовольствия посмотреть, как работают его дойные коровы. Я слышала, что они своими маленькими ножами могут снять кожу с человека с головы до пяток, а он будет жить еще много часов.
Джейк содрогнулся.
— Я думаю, нам пора двигаться, если ты готов, старина, — сказал Гарет. Джейк сделал над собой усилие, очнулся и опустился на водительское сиденье.
Пока Грегориус Мариам пробирался обратно на передовую, в небе, казалось, блеснули лучи обманного рассвета.
Рядом с узкими окопами шевелились темные фигуры, один из телохранителей раса, несший чадящую парафиновую лампу, с облегчением приветствовал Грегориуса.
— Рас спрашивал вас.
Грегориус последовал за ним по траншее, осторожно ступая между людьми, вповалку спавшими на грязном дне окопа.
Рас сидел, завернувшись в одеяло, в одном из больших окопов, расположенном чуть в стороне от главной траншеи. От дождя его прикрывали лоскутья кожаного шатра, перед ним дымил маленький костерок. Тут же находилось человек двенадцать его офицеров. Когда Грегориус опустился на колени, рас поднял глаза.
— Белые люди ушли? — спросил рас и закашлялся сухим старческим кашлем, от которого сотрясалось все его тщедушное тело.
— Они вернутся на рассвете перед наступлением противника, — кинулся на защиту Грегориус и объяснил, чем вызвано изменение планов.
Рас, не отрывая глаз от огня, кивнул, а когда Грегориус умолк, заговорил ворчливым, недовольным тоном.
— Это знамение, я по-другому это и не рассматриваю. Слишком долго слушал я советы англичанина, слишком долго сдерживал пламя, бушующее у меня в груди, слишком долго я отступал, как трусливый пес. — Он снова мучительно закашлялся. — Хватит бегать от врага! Пора сражаться! — Приближенные раса гневно заворчали и придвинулись к нему. — Иди к своим людям, разбуди их. Пусть огонь зажжется в их душах, пусть сталь засверкает в их руках. В бой мы пойдем, как ходили сто лет назад, тысячу лет назад. Скажи им, пусть слушают мои боевые барабаны. — Сдержанный рев вырвался из глоток приближенных при этих словах. — Скажи им, что барабаны зазвучат на рассвете, а когда умолкнут, мы пойдем на врага.
Рас поднялся и стоял перед ними обнаженный, одеяло с него упало, старческая грудь ходила ходуном от бурлившей в нем ярости.
— Я, рас Голам, выйду на врага и погоню его обратно в пустыню, опрокину в море, откуда он явился. И каждый, кто называет себя мужчиной, кто называет себя харари, пойдет со мной…
Голос его утонул в воинственных кликах его офицеров, и рас засмеялся раскатистым, почти безумным смехом.
Один из приближенных протянул расу кружку с теем, он осушил ее залпом и перевернул над костром.
Грегориус встал и успокаивающим жестом положил руку на плечо старика.
— Дедушка…
Рас повернулся к нему, его глаза в склеротических прожилках горели бешеным огнем.
— Если ты хочешь сказать мне жалкие женские слова, то проглоти их, и пусть они забьют тебе легкие, пусть обратятся в яд.
Рас посмотрел на внука, и Грегориус вдруг понял.
Он понял, что собирается сделать рас. Он был стар и мудр, он знал, что его мир уходит, что враг слишком силен, что Бог отвернулся от Эфиопии, что мужественное сердце и крепкая рука уже ничего не значат, что его ждет поражение, позор и рабство.
Рас выбрал другой путь. Единственный, который у него оставался.
Молния взаимопонимания сверкнула между стариком и юношей. Глаза раса смягчились, и он потянулся к Грегориусу.
— Но если и в твоей душе горит огонь, если ты встанешь рядом со мной, когда умолкнут барабаны, тогда — на колени. Я дам тебе благословение.
Вдруг Грегориус почувствовал, что вся его сдержанность, вся осторожность куда-то испарились, сердце его взмыло, как орел, охваченное древней радостью воина.
Он опустился на колени.
— Дай мне свое благословение, дедушка! — вскричал он, и рас возложил обе руки ему на голову и произнес библейские слова.
Что-то теплое и мокрое упало Грегориусу на шею, и он в изумлении поднял глаза.
По огрубевшим морщинистым щекам текли слезы и капали с подбородка: старый рас не стыдился своих слез.
* * *
Вики Камберуэлл лежала лицом вниз на грязном земляном полу в покинутом шатре на окраине горевшего города. На полу кишмя кишели вши, они ползали по ней, и ее кожа горела от укусов.
Руки ее были связаны сыромятными ремнями, ноги тоже.
Она слышала гул пожара, слышала, как иногда с грохотом обваливается какая-нибудь крыша. Слышала, как снаружи дико хохочут галла, пьяные от крови и тея, как изредка вскрикивают пленные харари, избежавшие страшной бойни лишь затем, чтобы потом послужить развлечением воинам, соскучившимся от долгого ожидания — рас Кулла не торопился в захваченный город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61