Люди раса Мугулету, со страхом глядевшие в небо, видели его зловещие очертания на фоне сиявших звезд.
Они ждали, что на них снова обрушатся бомбы, но бомбардировщики долго кружили над ними, а бомб не сбрасывали. Потом бомбардировщики улетели, и рев их моторов замер в светлевшем перед рассветом небе.
И только тогда с тихого неба стала падать предательская роса. Неслышно, словно легкий снег, падала она на обращенные вверх коричневые лица, на расширенные от страха глаза, на обнаженные руки, сжимавшие старинные ружья.
Она прожигала кожу, въедалась в живую плоть, как невидимый рак, она выжигала глаза в глазницах, превращая их в кровавые дыры, откуда сочилась страшная желтая жидкость; боль, которую она причиняла, можно сравнить только с жжением концентрированной кислоты и горящих углей, вместе взятых.
На рассвете, когда тысячи воинов раса Мугулету стонали и рыдали в мучительной агонии, а их товарищи, обезумевшие и растерянные, тщетно пытались оказать им хоть какую-нибудь помощь, итальянская пехота пошла на приступ и оказалась в эфиопских окопах прежде, чем их защитники поняли, что происходит. В первых лучах восходящего солнца итальянские штыки отблескивали багровым цветом.
На высокогорье, скрывая вершины, плотно лежали тучи, дождь превратился в потоп. После разгрома на Амбе Арадам он шел уже два дня и три ночи. Только дождь их и спасал, как спас тридцать тысяч уцелевших, которых иначе постигла бы судьба десяти тысяч их соплеменников, оставшихся лежать в горах.
Итальянские бомбардировщики, как голодные птицы, кружили высоко над облаками; несмотря на толстый слой облачной ваты, Ли Микаэл ясно слышал гул их моторов. Бомбардировщики поджидали любого просвета в облаках, чтобы обрушиться на отступавших. Если бы это случилось, им бы представилось огромное поле деятельности. Дорога на Дэссе на тридцать два километра была забита медлительной, неповоротливой колонной. Оборванные промокшие люди брели по дороге, склоняясь под дождем; ноги их скользили в грязи. Голодные, холодные и упавшие духом, они все шли и шли вперед, волоча оружие, которое с каждым мучительным шагом становилось все тяжелее и тяжелее, но все же они еще держались.
Дождь мешал итальянцам преследовать их. Огромные грузовики вязли в грязи; в каждой горной речушке, в каждой лощине бушевали потоки дождевой воды. Чтобы переправиться через них и продолжать преследование, итальянским инженерам пришлось бы сооружать мосты через каждый ручеек.
Итальянскому генералу Бадолио не удалось одержать решительную победу, и тридцать тысяч эфиопских солдат сумели отступить.
* * *
Особым приказом Нэгусе Нэгеста, Хайле Селассие вывести эти тридцать тысяч было поручено Ли Микаэлу.
Вырвать из лап Бадолио, увести на берега озера Тана, чтобы соединиться там с Южной армией, которой лично командовал сам император. Еще тридцать шесть часов, и задача будет выполнена.
Закутавшись в толстое пальто, Ли Микаэл сидел на заднем сиденье заляпанного грязью «форда», и хотя в машине было тепло и уютно, и хотя он устал до того, что не чувствовал ни рук, ни ног, а глаза горели, словно засыпанные песком, но он и думать не мог о сне. Слишком многое надо было обдумать, слишком много непредвиденных случайностей предусмотреть. Кроме того, он испытывал страх. Ужасный липкий страх овладел всем его существом.
Легкость, с которой итальянцы одержали победу на Амбе Арадам, наполнила его страхом перед будущим. Казалось, ничто не может противостоять итальянскому оружию — их пушкам, их бомбам, их горчичному газу. Он боялся, что на берегах озера Тана его соотечественников ожидает еще одно ужасное поражение.
Еще он боялся за безопасность вверенных ему тридцати тысяч человек. Он знал, что данакильская колонна итальянских экспедиционных сил движется на Сарди и, возможно, уже достигла города. Он знал, что небольшая армия раса Голама потерпела тяжелое поражение на равнине и несла огромные потери в самом ущелье. Он боялся, что итальянцы могут разбить их в любой момент и, как злобные львы, кинутся на него с тыла, отрезая пути отступления на Дэссе. Ему нужно время, совсем немного времени, всего тридцать шесть часов.
Кроме того, он боялся галла. В начале итальянского наступления они не принимали участия в боях, они просто рассеялись в горах, откровенно предав вождей харари, которые положились на них. Теперь же, когда итальянцы одержали свои первые громкие победы, галла, как стервятники, накинулись на остатки львиного пиршества. Прежние союзники затрудняли ему отступление с Амбы Арадам, они устраивали засады вдоль дороги на Дэссе, выжидая случая напасть на слабое место в неповоротливой колонне отступавших. То была типичная тактика шифта, горных бандитов, они в совершенстве владели древним искусством устройства западни, быстрого налета и моментального бегства, в результате — несколько глоток перерезано, несколько ружей украдено; но все это замедляло отступление, а медлить при наступавших на пятки итальянцах было никак нельзя. Позади итальянцев находился вход в ущелье Сарди.
Ли Микаэл наклонился вперед и, опершись о спинку переднего сиденья, вглядывался в ветровое стекло. Дворники безостановочно ходили из стороны в сторону, очищая заляпанное грязью стекло, и Ли Микаэл увидел железнодорожный переезд.
Он удовлетворенно хмыкнул, водитель стал прокладывать дорогу сквозь медленно движущуюся массу жалких человеческих тел, которые неохотно расступались и, как только машина проезжала, сразу же снова смыкались.
Так они добрались до стрелки, и Ли Микаэл приказал шоферу свернуть с дороги и подъехать к стоявшим кучкой офицерам. Он вышел из машины с непокрытой головой, и на его густую черную шевелюру обрушился дождь. Офицеры окружили его, каждому хотелось рассказать свое, заявить о своих потребностях, высказать свои опасения — каждый был полон новыми сведениями о разгроме, о новых угрозах самому их существованию.
Никто ничего утешительного не сообщал, и пока Ли Микаэл слушал их, тяжесть у него в груди все нарастала.
Наконец он жестом попросил тишины.
— Телефонная линия на Сарди еще работает? — спросил он.
— Пока галла не перерезали ее, потому что она идет не вдоль железнодорожного полотна, а пересекает отрог Амба Сакаль, наверное, они ее не заметили.
— Свяжите меня со станцией Сарди. Мне обязательно надо поговорить с кем-нибудь оттуда. Я должен точно знать, что происходит в ущелье.
Он покинул офицеров, стоявших рядом с железнодорожным полотном, и прошел чуть дальше параллельно отрогу Сарди.
Там, внизу, в нескольких километрах от него, ближайшие члены его семьи — отец, братья, дочь — рисковали своей жизнью, чтобы выиграть для него время, в котором он так нуждался. Он спрашивал себя, какую цену он уже заплатил, и вдруг перед глазами у него встала Сара, его дочь, — юная, гибкая, смешливая. Он решительно отогнал этот образ и оглянулся на бесконечную вереницу измученных людей, которые тащились по дороге на Дэссе. До тех пор, пока их не переформируют, не накормят и пока боевой дух в них не возродится, они не смогут защитить даже самих себя.
Да, если итальянцы объявятся прямо сейчас, это будет конец.
— Ваше высочество, связь с Сарди есть. Будете говорить?
Ли Микаэл повернул назад и пошел туда, где к телефонной линии Дэссе — Сарди был подключен полевой телефон. Над головой Ли Микаэла гудели телефонные провода, он взял трубку, протянутую офицером, и спокойно заговорил.
Рядом с домиком начальника станции Сарди стояли длинные щелястые пакгаузы, в которых обычно хранилось зерно и другие товары. Крыша и стены были обиты ржавым оцинкованным железом, выкрашенным толстым слоем тусклой охры. По цементному полу гуляли сквозняки, в щели задували горные ветры.
Через сотни дыр в крыше, образовавшихся в тех местах, где цинковое покрытие прохудилось, беспрерывно лил дождь, и на голом цементном полу стояли ледяные лужи.
В этом убежище сгрудилось около шестисот раненых и умирающих. Ни постелей, ни одеял не было, их заменяли пустые мешки из-под зерна. Люди длинными рядами лежали на жестком цементе, снизу через тонкие джутовые мешки проникал холод, а с высокого потолка капал дождь.
Никаких элементарных условий там не было — ни водопровода, ни одного судна, а большинство раненых были слишком слабы, чтобы выходить во двор. Вонь стояла такая, что хоть ножом режь, она пропитывала одежду и волосы человека и не выветривалась еще долго после того, как тот оттуда уходил.
Не было никаких антисептических средств, никаких лекарств — ни единой бутылки лизоля, ни единой пачки аспирина. Жалкий запас миссионерской больницы был давно исчерпан. Немецкий доктор работал без обезболивающих, без всяких препаратов боролся против вторичной инфекции. Вонь от гниющих ран стояла не слабее той, другой, вони.
Самыми страшными были ожоги горчичным газом. Эти волдыри и открытые раны смазывали тавотом. На железнодорожном дворе нашли две бочки этого «лекарства».
Вики Камберуэлл последний раз спала два дня тому назад и то не больше трех часов. С тех пор она беспрерывно работала, ухаживая за несчастными. Она была смертельно бледна, глаза запали, под ними появились черные круги. Ноги опухли от постоянного стояния, плечи и спина ныли, как будто их перепиливали тупой пилой. Ее льняное платье было заляпано пятнами запекшейся крови и другими, еще менее привлекательными выделениями, а она все работала и работала в отчаянии от того, что они так мало могут сделать для сотен страдающих.
Единственное, что было в ее силах, — подать воды тому, кто просил, помыть тех, кто ходил под себя, подержать в своих руках ищущую темную руку умирающего, потом натянуть ему на лицо джутовый мешок и дать знак помощникам-мужчинам, чтобы они унесли тело и принесли еще одного из страдальцев, беспорядочно лежавших на открытой веранде.
Один из санитаров наклонился к ней и настойчиво, требовательно схватил за руку. Только через несколько секунд она поняла, что он говорит. Тогда она с трудом поднялась с колен и мгновение постояла, держась руками за спину, ожидая, пока отпустит острая боль и пройдет темнота в глазах. Затем через отвратительно грязный двор пошла за санитаром в здание вокзала.
Она взяла телефонную трубку, хрипло и невнятно произнесла свое имя.
— Мисс Камберуэлл, говорит Ли Микаэл.
В трубке трещало, голос был едва слышен, так что Вики с трудом разбирала слова, к тому же по железной крыше барабанил дождь.
— Я на переезде, на дороге в Дэссе.
— Поезд… — произнесла она чуть-чуть охрипшим голосом. — Ли Микаэл, где обещанный вами поезд? Нам необходимы лекарства — обеззараживающие, обезболивающие, неужели вы не понимаете? У нас здесь шестьсот человек раненых. У них гниют раны, они мрут как мухи.
Она услышала истерические ноты в собственном голосе и замолчала.
— Мисс Камберуэлл, простите, но поезд… Поезд я вам послал. С продовольствием, с лекарствами. Еще одного доктора послал. Он выехал из Дэссе вчера утром и миновал этот переезд вчера вечером…
— Где же он тогда? — спросила Вики. — Он нам необходим, вы не представляете, что здесь творится.
— Простите, мисс Камберуэлл, поезд до вас не дойдет. Примерно в двадцати пяти километрах к северу от Сарди он сошел с рельсов.
В засаде были люди раса Куллы, галла. Они разобрали пути, убили всех, кто был в поезде, и сожгли вагоны.
Оба долго молчали, только статическое электричество свистело и жужжало в проводах.
— Мисс Камберуэлл, вы слушаете?
—Да.
— Вы понимаете, что я говорю?
—Да.
— Поезда не будет.
— Да.
— Рас Кулла перерезал дорогу между нами и Сарди.
— Да.
— Никто не может до вас добраться. Из Сарди нельзя выехать по железной дороге. Там у раса Куллы пять тысяч человек. Его позиции в горах очень прочны. Он может удерживать дорогу против целой армии.
— Мы отрезаны, — сказала Вики глухо. — Впереди — итальянцы, позади — галла.
Снова установилось молчание. Потом Ли Микаэл спросил:
— Где теперь итальянцы, мисс Камберуэлл?
— Почти рядом, у последнего водопада… — Она умолкла и отвела трубку в сторону. Затем снова приблизила ее к уху. — Вы слышали итальянские орудия. Они ведут огонь беспрерывно. Очень близко.
— Мисс Камберуэлл, вы можете передать сообщение майору Суэйлзу?
— Да.
— Скажите ему, мне нужно еще восемнадцать часов. Если он удержит итальянцев до полудня завтрашнего дня, они не доберутся до переезда раньше чем стемнеет. Таким образом я буду иметь в своем распоряжении две ночи и один день. Если он продержится до полудня, он с честью выполнит все свои обязательства передо мной, а вы все заслужите вечную благодарность императора и народа Эфиопии.
Вы, мистер Бартон и майор Суэйлз.
— Да, — сказала Вики. Каждое слово давалось ей с большим трудом.
— Скажите ему, что к полудню завтрашнего дня я сделаю все, что в моих силах, и обеспечу вашу эвакуацию из Сарди. Скажите ему, пусть держится до полудня, а я не пощажу своих сил, чтобы вырвать вас всех оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Они ждали, что на них снова обрушатся бомбы, но бомбардировщики долго кружили над ними, а бомб не сбрасывали. Потом бомбардировщики улетели, и рев их моторов замер в светлевшем перед рассветом небе.
И только тогда с тихого неба стала падать предательская роса. Неслышно, словно легкий снег, падала она на обращенные вверх коричневые лица, на расширенные от страха глаза, на обнаженные руки, сжимавшие старинные ружья.
Она прожигала кожу, въедалась в живую плоть, как невидимый рак, она выжигала глаза в глазницах, превращая их в кровавые дыры, откуда сочилась страшная желтая жидкость; боль, которую она причиняла, можно сравнить только с жжением концентрированной кислоты и горящих углей, вместе взятых.
На рассвете, когда тысячи воинов раса Мугулету стонали и рыдали в мучительной агонии, а их товарищи, обезумевшие и растерянные, тщетно пытались оказать им хоть какую-нибудь помощь, итальянская пехота пошла на приступ и оказалась в эфиопских окопах прежде, чем их защитники поняли, что происходит. В первых лучах восходящего солнца итальянские штыки отблескивали багровым цветом.
На высокогорье, скрывая вершины, плотно лежали тучи, дождь превратился в потоп. После разгрома на Амбе Арадам он шел уже два дня и три ночи. Только дождь их и спасал, как спас тридцать тысяч уцелевших, которых иначе постигла бы судьба десяти тысяч их соплеменников, оставшихся лежать в горах.
Итальянские бомбардировщики, как голодные птицы, кружили высоко над облаками; несмотря на толстый слой облачной ваты, Ли Микаэл ясно слышал гул их моторов. Бомбардировщики поджидали любого просвета в облаках, чтобы обрушиться на отступавших. Если бы это случилось, им бы представилось огромное поле деятельности. Дорога на Дэссе на тридцать два километра была забита медлительной, неповоротливой колонной. Оборванные промокшие люди брели по дороге, склоняясь под дождем; ноги их скользили в грязи. Голодные, холодные и упавшие духом, они все шли и шли вперед, волоча оружие, которое с каждым мучительным шагом становилось все тяжелее и тяжелее, но все же они еще держались.
Дождь мешал итальянцам преследовать их. Огромные грузовики вязли в грязи; в каждой горной речушке, в каждой лощине бушевали потоки дождевой воды. Чтобы переправиться через них и продолжать преследование, итальянским инженерам пришлось бы сооружать мосты через каждый ручеек.
Итальянскому генералу Бадолио не удалось одержать решительную победу, и тридцать тысяч эфиопских солдат сумели отступить.
* * *
Особым приказом Нэгусе Нэгеста, Хайле Селассие вывести эти тридцать тысяч было поручено Ли Микаэлу.
Вырвать из лап Бадолио, увести на берега озера Тана, чтобы соединиться там с Южной армией, которой лично командовал сам император. Еще тридцать шесть часов, и задача будет выполнена.
Закутавшись в толстое пальто, Ли Микаэл сидел на заднем сиденье заляпанного грязью «форда», и хотя в машине было тепло и уютно, и хотя он устал до того, что не чувствовал ни рук, ни ног, а глаза горели, словно засыпанные песком, но он и думать не мог о сне. Слишком многое надо было обдумать, слишком много непредвиденных случайностей предусмотреть. Кроме того, он испытывал страх. Ужасный липкий страх овладел всем его существом.
Легкость, с которой итальянцы одержали победу на Амбе Арадам, наполнила его страхом перед будущим. Казалось, ничто не может противостоять итальянскому оружию — их пушкам, их бомбам, их горчичному газу. Он боялся, что на берегах озера Тана его соотечественников ожидает еще одно ужасное поражение.
Еще он боялся за безопасность вверенных ему тридцати тысяч человек. Он знал, что данакильская колонна итальянских экспедиционных сил движется на Сарди и, возможно, уже достигла города. Он знал, что небольшая армия раса Голама потерпела тяжелое поражение на равнине и несла огромные потери в самом ущелье. Он боялся, что итальянцы могут разбить их в любой момент и, как злобные львы, кинутся на него с тыла, отрезая пути отступления на Дэссе. Ему нужно время, совсем немного времени, всего тридцать шесть часов.
Кроме того, он боялся галла. В начале итальянского наступления они не принимали участия в боях, они просто рассеялись в горах, откровенно предав вождей харари, которые положились на них. Теперь же, когда итальянцы одержали свои первые громкие победы, галла, как стервятники, накинулись на остатки львиного пиршества. Прежние союзники затрудняли ему отступление с Амбы Арадам, они устраивали засады вдоль дороги на Дэссе, выжидая случая напасть на слабое место в неповоротливой колонне отступавших. То была типичная тактика шифта, горных бандитов, они в совершенстве владели древним искусством устройства западни, быстрого налета и моментального бегства, в результате — несколько глоток перерезано, несколько ружей украдено; но все это замедляло отступление, а медлить при наступавших на пятки итальянцах было никак нельзя. Позади итальянцев находился вход в ущелье Сарди.
Ли Микаэл наклонился вперед и, опершись о спинку переднего сиденья, вглядывался в ветровое стекло. Дворники безостановочно ходили из стороны в сторону, очищая заляпанное грязью стекло, и Ли Микаэл увидел железнодорожный переезд.
Он удовлетворенно хмыкнул, водитель стал прокладывать дорогу сквозь медленно движущуюся массу жалких человеческих тел, которые неохотно расступались и, как только машина проезжала, сразу же снова смыкались.
Так они добрались до стрелки, и Ли Микаэл приказал шоферу свернуть с дороги и подъехать к стоявшим кучкой офицерам. Он вышел из машины с непокрытой головой, и на его густую черную шевелюру обрушился дождь. Офицеры окружили его, каждому хотелось рассказать свое, заявить о своих потребностях, высказать свои опасения — каждый был полон новыми сведениями о разгроме, о новых угрозах самому их существованию.
Никто ничего утешительного не сообщал, и пока Ли Микаэл слушал их, тяжесть у него в груди все нарастала.
Наконец он жестом попросил тишины.
— Телефонная линия на Сарди еще работает? — спросил он.
— Пока галла не перерезали ее, потому что она идет не вдоль железнодорожного полотна, а пересекает отрог Амба Сакаль, наверное, они ее не заметили.
— Свяжите меня со станцией Сарди. Мне обязательно надо поговорить с кем-нибудь оттуда. Я должен точно знать, что происходит в ущелье.
Он покинул офицеров, стоявших рядом с железнодорожным полотном, и прошел чуть дальше параллельно отрогу Сарди.
Там, внизу, в нескольких километрах от него, ближайшие члены его семьи — отец, братья, дочь — рисковали своей жизнью, чтобы выиграть для него время, в котором он так нуждался. Он спрашивал себя, какую цену он уже заплатил, и вдруг перед глазами у него встала Сара, его дочь, — юная, гибкая, смешливая. Он решительно отогнал этот образ и оглянулся на бесконечную вереницу измученных людей, которые тащились по дороге на Дэссе. До тех пор, пока их не переформируют, не накормят и пока боевой дух в них не возродится, они не смогут защитить даже самих себя.
Да, если итальянцы объявятся прямо сейчас, это будет конец.
— Ваше высочество, связь с Сарди есть. Будете говорить?
Ли Микаэл повернул назад и пошел туда, где к телефонной линии Дэссе — Сарди был подключен полевой телефон. Над головой Ли Микаэла гудели телефонные провода, он взял трубку, протянутую офицером, и спокойно заговорил.
Рядом с домиком начальника станции Сарди стояли длинные щелястые пакгаузы, в которых обычно хранилось зерно и другие товары. Крыша и стены были обиты ржавым оцинкованным железом, выкрашенным толстым слоем тусклой охры. По цементному полу гуляли сквозняки, в щели задували горные ветры.
Через сотни дыр в крыше, образовавшихся в тех местах, где цинковое покрытие прохудилось, беспрерывно лил дождь, и на голом цементном полу стояли ледяные лужи.
В этом убежище сгрудилось около шестисот раненых и умирающих. Ни постелей, ни одеял не было, их заменяли пустые мешки из-под зерна. Люди длинными рядами лежали на жестком цементе, снизу через тонкие джутовые мешки проникал холод, а с высокого потолка капал дождь.
Никаких элементарных условий там не было — ни водопровода, ни одного судна, а большинство раненых были слишком слабы, чтобы выходить во двор. Вонь стояла такая, что хоть ножом режь, она пропитывала одежду и волосы человека и не выветривалась еще долго после того, как тот оттуда уходил.
Не было никаких антисептических средств, никаких лекарств — ни единой бутылки лизоля, ни единой пачки аспирина. Жалкий запас миссионерской больницы был давно исчерпан. Немецкий доктор работал без обезболивающих, без всяких препаратов боролся против вторичной инфекции. Вонь от гниющих ран стояла не слабее той, другой, вони.
Самыми страшными были ожоги горчичным газом. Эти волдыри и открытые раны смазывали тавотом. На железнодорожном дворе нашли две бочки этого «лекарства».
Вики Камберуэлл последний раз спала два дня тому назад и то не больше трех часов. С тех пор она беспрерывно работала, ухаживая за несчастными. Она была смертельно бледна, глаза запали, под ними появились черные круги. Ноги опухли от постоянного стояния, плечи и спина ныли, как будто их перепиливали тупой пилой. Ее льняное платье было заляпано пятнами запекшейся крови и другими, еще менее привлекательными выделениями, а она все работала и работала в отчаянии от того, что они так мало могут сделать для сотен страдающих.
Единственное, что было в ее силах, — подать воды тому, кто просил, помыть тех, кто ходил под себя, подержать в своих руках ищущую темную руку умирающего, потом натянуть ему на лицо джутовый мешок и дать знак помощникам-мужчинам, чтобы они унесли тело и принесли еще одного из страдальцев, беспорядочно лежавших на открытой веранде.
Один из санитаров наклонился к ней и настойчиво, требовательно схватил за руку. Только через несколько секунд она поняла, что он говорит. Тогда она с трудом поднялась с колен и мгновение постояла, держась руками за спину, ожидая, пока отпустит острая боль и пройдет темнота в глазах. Затем через отвратительно грязный двор пошла за санитаром в здание вокзала.
Она взяла телефонную трубку, хрипло и невнятно произнесла свое имя.
— Мисс Камберуэлл, говорит Ли Микаэл.
В трубке трещало, голос был едва слышен, так что Вики с трудом разбирала слова, к тому же по железной крыше барабанил дождь.
— Я на переезде, на дороге в Дэссе.
— Поезд… — произнесла она чуть-чуть охрипшим голосом. — Ли Микаэл, где обещанный вами поезд? Нам необходимы лекарства — обеззараживающие, обезболивающие, неужели вы не понимаете? У нас здесь шестьсот человек раненых. У них гниют раны, они мрут как мухи.
Она услышала истерические ноты в собственном голосе и замолчала.
— Мисс Камберуэлл, простите, но поезд… Поезд я вам послал. С продовольствием, с лекарствами. Еще одного доктора послал. Он выехал из Дэссе вчера утром и миновал этот переезд вчера вечером…
— Где же он тогда? — спросила Вики. — Он нам необходим, вы не представляете, что здесь творится.
— Простите, мисс Камберуэлл, поезд до вас не дойдет. Примерно в двадцати пяти километрах к северу от Сарди он сошел с рельсов.
В засаде были люди раса Куллы, галла. Они разобрали пути, убили всех, кто был в поезде, и сожгли вагоны.
Оба долго молчали, только статическое электричество свистело и жужжало в проводах.
— Мисс Камберуэлл, вы слушаете?
—Да.
— Вы понимаете, что я говорю?
—Да.
— Поезда не будет.
— Да.
— Рас Кулла перерезал дорогу между нами и Сарди.
— Да.
— Никто не может до вас добраться. Из Сарди нельзя выехать по железной дороге. Там у раса Куллы пять тысяч человек. Его позиции в горах очень прочны. Он может удерживать дорогу против целой армии.
— Мы отрезаны, — сказала Вики глухо. — Впереди — итальянцы, позади — галла.
Снова установилось молчание. Потом Ли Микаэл спросил:
— Где теперь итальянцы, мисс Камберуэлл?
— Почти рядом, у последнего водопада… — Она умолкла и отвела трубку в сторону. Затем снова приблизила ее к уху. — Вы слышали итальянские орудия. Они ведут огонь беспрерывно. Очень близко.
— Мисс Камберуэлл, вы можете передать сообщение майору Суэйлзу?
— Да.
— Скажите ему, мне нужно еще восемнадцать часов. Если он удержит итальянцев до полудня завтрашнего дня, они не доберутся до переезда раньше чем стемнеет. Таким образом я буду иметь в своем распоряжении две ночи и один день. Если он продержится до полудня, он с честью выполнит все свои обязательства передо мной, а вы все заслужите вечную благодарность императора и народа Эфиопии.
Вы, мистер Бартон и майор Суэйлз.
— Да, — сказала Вики. Каждое слово давалось ей с большим трудом.
— Скажите ему, что к полудню завтрашнего дня я сделаю все, что в моих силах, и обеспечу вашу эвакуацию из Сарди. Скажите ему, пусть держится до полудня, а я не пощажу своих сил, чтобы вырвать вас всех оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61