им уже поздно учиться и привыкать жить в более развитой культуре.
— Но, — продолжала я, перекрывая шум, — те, кто поплывет со мной, не просто увидят другие страны. Они смогут поселиться там и узнать намного больше того, что я успела рассказать, намного больше того, что до сих пор узнавал нгарэйху за всю свою жизнь…
Некоторые задумались, поняв, что речь идет не просто о морской прогулке, но большинство это заинтересовало еще больше.
— Однако, — перешла я к самому сложному, — я не знаю, как и когда вы сможете вернуться домой. — Это была, конечно, ложь: я знала, что из Ранайи они не смогут вернуться никогда, если только не захотят выдать свой остров очередным работорговцам, а если бы даже и захотели, они все равно не знают его координат.
— Дело в том, что я уже не смогу помогать вам. Я должна вернуться на небо, — добавила я чистую правду.
Молодые нгарэйху попритихли, осознав смысл моих слов. У меня мелькнула мысль, что не надо было предупреждать их, надо было просто поставить перед фактом, когда мы уже доплыли бы до колонии, но я тут же пристыдила себя за это.
— Там, куда вы приплывете, тоже есть аньйо вашей расы, — поспешила сообщить я, — они помогут вам устроиться. Там есть законы, защищающие всякого аньйо, будь он южный или северный. И у вас будут деньги, а там это могучая вещь, — я показала серебряную монету с профилем Паарна III.
— Это волшебный амулет? — спросил один из парней. Прежде я как-то не успела рассказать им о деньгах — признаться, я не знаю ничего скучнее экономики.
— В некотором роде, — усмехнулась я. — На юге эти амулеты сильнее, чем все корешки Чахи.
Послышались смешки: молодежь старуху не любила, хотя и побаивалась. Затем вдруг встала Ийхэ.
— Я поплыву с тобой, Эййэ. До того, как ты пришла к нам, мне часто становилось тоскливо, когда я смотрела на море, и я не понимала, почему. Ведь я была сыта и здорова, и мать советовала мне не забивать голову глупостями. А теперь я поняла — просто наш остров слишком маленький для того, чтобы прожить на нем всю жизнь. Я бы зачахла, если бы осталась.
— Я тоже с тобой, Эййэ, — поднялся Нэн. — Если я упущу возможность повидать все эти штуки, о которых ты говорила, я буду жалеть об этом всю жизнь.
— И я… и я… — стали подниматься другие. Когда вызвался девятый, я сделала знак рукой — хватит. В основном я не ошиблась в них — плыть хотели лучшие ученики, те, на кого я возлагала наибольшие надежды. Правда, Чог, внук старого Нэрха, лучше всех моих подопечных овладевший мечом, так что я в последние дни даже избегала фехтовать с ним, чтобы не подрывать авторитет богини, и в то же время выучившийся перемножать в уме трехзначные числа, продолжал сидеть на песке, скрестив ноги и поглаживая рукоятку меча, с которым теперь не расставался.
— А ты, Чог? — спросила я.
— Я благодарен тебе за науку, Эййэ, но я остаюсь. С теми знаниями, что ты мне дала, я буду великим вождем нгарэйху.
Кто-то засмеялся, но тут же замолк под колючим взглядом Чога. Похоже, подумала я, через пару лет для вождя Унга настанут сложные времена.
— Что ж, я никого не неволю, — пожала я плечами. —
Завтрашний день отводится на сборы, а послезавтра, если будет хорошая погода, мы отправляемся в путь.
С раннего утра новость уже знало все племя. Когда я, сладко потягиваясь, вышла из своей хижины, меня уже поджидала целая делегация во главе с Унгом и Чахой, пожелавшими услышать подтверждение из первых уст. Как обычно, открыто протестовать никто не осмелился, но я видела, как нахмурился вождь, не желавший расставаться с сыном. Помимо Нэна, моего ровесника, у него было еще два мальчика, трех и шести лет, но к первенцу всегда особое отношение.
— Если тебе нужно вернуться на небо, Эййэ, — решился он, — почему бы тебе не взлететь прямо отсюда? Зачем плыть через стихию воды, которая тебе не подвластна?
Ну вот. Все время, пока я жила в племени, я в глубине души ждала этого. Что кто-нибудь наберется смелости и спросит, почему я не летаю. Конечно, не летали и прежние «живые воплощения», но те рождались среди нгарэйху с маленькими крыльями, а я-то «пришла с неба»…
— Так предначертано стихиями, — выдала я заготовленный ответ. — Смертным этого не понять. — «И мое собственное непонимание тому свидетельством», — мрачно добавила я про себя.
— В самом деле, Унг, — визгливо воскликнула Чаха, — к чему ты споришь с Праматерью Эййэ? Разве она не старше и не мудрее всех нас? Ты навлечешь на нас гнев стихий!
Очевидно, старуха так рада была наконец от меня избавиться, что пожертвовать девятью молодыми, здоровыми и способными членами племени не казалось ей чрезмерной ценой. Что ж, как гласит ранайская поговорка, «не любит меня пиявка, а дурную кровь отсасывает».
Так или иначе, даже те, кто не хотел отпускать своих детей, вынуждены были смириться, а многие нгарэйху выразили желание помочь в подготовке нашего суденышка к плаванию.
На корабль были погружены большие оплетенные кувшины с водой — мне было нечем померить точно, но, думаю, пинт двести пятьдесят там было, — две корзины с фруктами, небольшой запас копченого мяса, несколько одеял, сшитых из шкур ипу-ипу, обитавших на острове всеядных зверей с пятнистым мехом, достигавших в длину где-то трех локтей и безвредных для аньйо, и, конечно, саквояж с деньгами, а также оружие. Последнее стало-таки предметом спора между мной и Унгом: он хотел, чтобы стальные клинки остались в племени, а отплывающие взяли с собой лишь традиционные копья и дубинки. В этом была логика: раз мы плывем в страны, где делают оружие из металла, то сможем добыть его там, а на острове взять новое негде. Но и мне хотелось получше вооружить наш отряд — все-таки мы везли с собой немалые деньги, и неизвестно, с каким сбродом придется столкнуться, прежде чем мы сможем купить все необходимое. Слухи о колониальных нравах ходили не самые хорошие. Но, отдавая должное справедливости аргументов вождя, я согласилась оставить ему один меч, три сабли и одну шпагу.
Изначально я собиралась взять с собой весь желтый металл, но для этого пришлось бы обращаться к Чахе с просьбой снова проводить меня в святилище, а мне этого не хотелось. Теперь, когда у меня был полный саквояж настоящих денег, в желтом металле уже не было нужды, да и ни к чему было утяжелять груз. Что самое смешное, я и впрямь решила, что в качестве блесен можно использовать серебряные монеты — те, мелкие, что я нашла под деревом. Вот ведь до чего доводит богатство! Хотя, в принципе, эти монеты не должны были потеряться, разве что рыбе удастся оборвать леску.
И вот наконец весь груз был уложен в пироги или привязан к центральному настилу кораблика. Буря уже улеглась, и я назначила отплытие на рассвете. Не знаю, как провели члены моего экипажа последнюю ночь перед расставанием с родными, во всяком случае, мне в свое время тоже пришлось пройти через такое, теперь же я безмятежно спала. На рассвете меня разбудил Нэн, робко просунувший курчавую голову между циновкой и краем входного проема:
— Эййэ, светает…
— Угу… — пробурчала я, глядя на него не понимающими со сна глазами, но затем вспомнила, что нам предстоит, и сон тут же улетучился. Я собрала трофейную одежду, взяла шпагу, в последний раз оглядела хижину. Затем набросила на голые плечи поверх крыльев камзол и рассовала по его карманам наиболее нравившиеся мне деревянные и глиняные фигурки. Ну что ж, пора. Не так уж много времени я здесь провела, а уезжать навсегда все-таки жалко.
Провожать нас, конечно же, пришло все племя.
Мы вышли на пляж. Море было пусть и не зеркально гладко, но спокойно, небо безоблачно; все благоприятствовало отплытию. Несколько охотников помогли столкнуть кораблик в воду. Мы — две девушки и восемь парней — забрались в пироги, где после загрузки всех припасов было тесно (в пироге и так не очень-то много места, это вам не баркас), но все же можно было сидеть и грести. Я услышала, как киль-поплавок осевшего суденышка проскрежетал по дну, но следующая волна, хотя и совсем невысокая, приподняла нас. Мы вгрызлись веслами в воду и сделали гребок, отходя от берега. В какой-то момент казалось, что нас прибьет обратно, но еще несколько сильных гребков — и мы ушли с мелководья.
Удалившись от побережья локтей на девяносто, мы взяли курс на западный мыс, ограждавший бухту. Провожающие все еще стояли на линии прибоя, многие вошли в воду и махали нам, но нам некогда было махать в ответ — мы работали веслами. Однако я, уже сбросив камзол, помахала остающимся крыльями за всех нас.
Ветра почти не было, и мы так и шли на веслах, огибая остров с запада. Думаю, для моих спутников это было не самое приятное испытание — так долго плыть вдоль родных берегов, зная, что вряд ли увидишь их снова. Им было бы легче, если бы остров быстро скрылся за кормой. Но селение и бухта находились в его южной части, а наш путь лежал на север.
Наконец мы легли на курс, который, как я надеялась, спустя декаду или максимум две должен был привести нас к побережью Йертаншехе. Нам пришлось грести еще несколько часов, а остров все еще был виден за кормой; он словно не хотел нас отпускать. Правда, в не имеющих уключин лодках гребут лицом вперед, а не назад, так что мои спутники смотрели уже не на остров, а в открытый океан. Я сидела второй в правой пироге, следом за Нэном, задававшим темп.
К полудню, когда остров наконец окончательно скрылся за горизонтом, мы уже порядком устали. К счастью, еле заметный юго-западный ветерок вскоре окреп, и мы поставили парус. Тренировки пошли на пользу: мы сразу расположили его под правильным углом, да и новых рулей кораблик слушался хорошо. Мои спутники, приунывшие было от монотонной работы веслами, вновь повеселели; мы смыли пот морской водой и выпили пресной. Немного отдохнув, опробовали удочки, но до самого вечера так ничего и не поймали; правда, у Нэна один раз клюнуло, но добыча сорвалась с крючка. Впрочем, пока у нас и без того хватало пищи.
Поскольку в пирогах было тесно, мы по трое-четверо выбирались на центральный настил и сидели там. Двое парней, устроившись на передней кромке плота, свесили было ноги в бегущую навстречу воду, но я строго сказала, чтоб не тормозили судно. Потом я наконец вспомнила, что нужно назначить вахты, и распределила, кто будет спать вечером, кто в первую половину ночи, кто во вторую. Лийа в эти дни как раз всходила около полуночи, и это был удобный способ разграничить вахты; себя я велела разбудить с ее восходом, а если что-нибудь случится, например, заметно изменится ветер, то раньше.
Вообще Лийа и остальные светила играли для нас в этом плавании без преувеличения жизненно важную роль. Еще на острове, готовясь к путешествию, я наблюдала за дневным и ночным небом, составляя некое подобие навигационной таблицы. За неимением бумаги и карандаша чертить приходилось палкой на земле возле хижины; нгарэйху было строго запрещено подходить к этим чертежам, чтобы ненароком не затоптать их. Потом, правда, дождь уничтожил мою работу, но я к тому времени уже успела изготовить свой навигационный прибор.
Состоял он из плоской дощечки с дыркой от сучка в середине. В эту дырку была воткнута проходящая насквозь прямая палочка. От дырки были процарапаны радиальные черточки разной длины, а возле верхнего края дощечки я вырезала стрелку. Каждая черточка соответствовала положению и длине тени от палочки в тот или иной момент дня, при условии, что стрелка смотрит строго на север. В результате, если повернуть доску таким образом, чтобы тень совпала с одной из черточек или, по крайней мере, оказалась между соседними черточками, наиболее близкими ей по длине, стрелка укажет в северном направлении. Естественно, надо учитывать, что тени бывают одинаковой высоты до и после полудня; послеполуденные черточки я подкрасила красной краской.
Правда, прибор этот не универсальный — высота, на которую поднимается солнце, а значит, угол падения его лучей и длина тени в определенный час меняются по мере удаления от экватора. Для того чтобы воспроизвести исходный угол, достаточно наклонить дощечку в полдень — наступление полудня определяется по самой короткой тени — так, чтобы тень от нее вновь совпала с эталонной для этого времени. После чего дальнейшие измерения, вплоть до следующей корректировки, надо проводить, сохраняя этот наклон. Проблема была в том, что для того, чтобы в любое время знать, в какую сторону наклонять дощечку, нужно всегда знать, где находится север.
Можно, впрочем, сначала определить это приблизительно, потом наклонить дощечку и получить уже более точное значение. Наверное, в высоких широтах, где солнце движется по пологой траектории, такой метод давал бы слишком большую ошибку, но в тропиках, где длина тени в течение дня меняется очень сильно, он вполне годится.
Для измерения угла наклона я привязала к нижней части палочки прямо под дощечкой отвес, сделанный из куска лески и маленького желтого самородка — самого тяжелого из имевшихся у меня мелких предметов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Но, — продолжала я, перекрывая шум, — те, кто поплывет со мной, не просто увидят другие страны. Они смогут поселиться там и узнать намного больше того, что я успела рассказать, намного больше того, что до сих пор узнавал нгарэйху за всю свою жизнь…
Некоторые задумались, поняв, что речь идет не просто о морской прогулке, но большинство это заинтересовало еще больше.
— Однако, — перешла я к самому сложному, — я не знаю, как и когда вы сможете вернуться домой. — Это была, конечно, ложь: я знала, что из Ранайи они не смогут вернуться никогда, если только не захотят выдать свой остров очередным работорговцам, а если бы даже и захотели, они все равно не знают его координат.
— Дело в том, что я уже не смогу помогать вам. Я должна вернуться на небо, — добавила я чистую правду.
Молодые нгарэйху попритихли, осознав смысл моих слов. У меня мелькнула мысль, что не надо было предупреждать их, надо было просто поставить перед фактом, когда мы уже доплыли бы до колонии, но я тут же пристыдила себя за это.
— Там, куда вы приплывете, тоже есть аньйо вашей расы, — поспешила сообщить я, — они помогут вам устроиться. Там есть законы, защищающие всякого аньйо, будь он южный или северный. И у вас будут деньги, а там это могучая вещь, — я показала серебряную монету с профилем Паарна III.
— Это волшебный амулет? — спросил один из парней. Прежде я как-то не успела рассказать им о деньгах — признаться, я не знаю ничего скучнее экономики.
— В некотором роде, — усмехнулась я. — На юге эти амулеты сильнее, чем все корешки Чахи.
Послышались смешки: молодежь старуху не любила, хотя и побаивалась. Затем вдруг встала Ийхэ.
— Я поплыву с тобой, Эййэ. До того, как ты пришла к нам, мне часто становилось тоскливо, когда я смотрела на море, и я не понимала, почему. Ведь я была сыта и здорова, и мать советовала мне не забивать голову глупостями. А теперь я поняла — просто наш остров слишком маленький для того, чтобы прожить на нем всю жизнь. Я бы зачахла, если бы осталась.
— Я тоже с тобой, Эййэ, — поднялся Нэн. — Если я упущу возможность повидать все эти штуки, о которых ты говорила, я буду жалеть об этом всю жизнь.
— И я… и я… — стали подниматься другие. Когда вызвался девятый, я сделала знак рукой — хватит. В основном я не ошиблась в них — плыть хотели лучшие ученики, те, на кого я возлагала наибольшие надежды. Правда, Чог, внук старого Нэрха, лучше всех моих подопечных овладевший мечом, так что я в последние дни даже избегала фехтовать с ним, чтобы не подрывать авторитет богини, и в то же время выучившийся перемножать в уме трехзначные числа, продолжал сидеть на песке, скрестив ноги и поглаживая рукоятку меча, с которым теперь не расставался.
— А ты, Чог? — спросила я.
— Я благодарен тебе за науку, Эййэ, но я остаюсь. С теми знаниями, что ты мне дала, я буду великим вождем нгарэйху.
Кто-то засмеялся, но тут же замолк под колючим взглядом Чога. Похоже, подумала я, через пару лет для вождя Унга настанут сложные времена.
— Что ж, я никого не неволю, — пожала я плечами. —
Завтрашний день отводится на сборы, а послезавтра, если будет хорошая погода, мы отправляемся в путь.
С раннего утра новость уже знало все племя. Когда я, сладко потягиваясь, вышла из своей хижины, меня уже поджидала целая делегация во главе с Унгом и Чахой, пожелавшими услышать подтверждение из первых уст. Как обычно, открыто протестовать никто не осмелился, но я видела, как нахмурился вождь, не желавший расставаться с сыном. Помимо Нэна, моего ровесника, у него было еще два мальчика, трех и шести лет, но к первенцу всегда особое отношение.
— Если тебе нужно вернуться на небо, Эййэ, — решился он, — почему бы тебе не взлететь прямо отсюда? Зачем плыть через стихию воды, которая тебе не подвластна?
Ну вот. Все время, пока я жила в племени, я в глубине души ждала этого. Что кто-нибудь наберется смелости и спросит, почему я не летаю. Конечно, не летали и прежние «живые воплощения», но те рождались среди нгарэйху с маленькими крыльями, а я-то «пришла с неба»…
— Так предначертано стихиями, — выдала я заготовленный ответ. — Смертным этого не понять. — «И мое собственное непонимание тому свидетельством», — мрачно добавила я про себя.
— В самом деле, Унг, — визгливо воскликнула Чаха, — к чему ты споришь с Праматерью Эййэ? Разве она не старше и не мудрее всех нас? Ты навлечешь на нас гнев стихий!
Очевидно, старуха так рада была наконец от меня избавиться, что пожертвовать девятью молодыми, здоровыми и способными членами племени не казалось ей чрезмерной ценой. Что ж, как гласит ранайская поговорка, «не любит меня пиявка, а дурную кровь отсасывает».
Так или иначе, даже те, кто не хотел отпускать своих детей, вынуждены были смириться, а многие нгарэйху выразили желание помочь в подготовке нашего суденышка к плаванию.
На корабль были погружены большие оплетенные кувшины с водой — мне было нечем померить точно, но, думаю, пинт двести пятьдесят там было, — две корзины с фруктами, небольшой запас копченого мяса, несколько одеял, сшитых из шкур ипу-ипу, обитавших на острове всеядных зверей с пятнистым мехом, достигавших в длину где-то трех локтей и безвредных для аньйо, и, конечно, саквояж с деньгами, а также оружие. Последнее стало-таки предметом спора между мной и Унгом: он хотел, чтобы стальные клинки остались в племени, а отплывающие взяли с собой лишь традиционные копья и дубинки. В этом была логика: раз мы плывем в страны, где делают оружие из металла, то сможем добыть его там, а на острове взять новое негде. Но и мне хотелось получше вооружить наш отряд — все-таки мы везли с собой немалые деньги, и неизвестно, с каким сбродом придется столкнуться, прежде чем мы сможем купить все необходимое. Слухи о колониальных нравах ходили не самые хорошие. Но, отдавая должное справедливости аргументов вождя, я согласилась оставить ему один меч, три сабли и одну шпагу.
Изначально я собиралась взять с собой весь желтый металл, но для этого пришлось бы обращаться к Чахе с просьбой снова проводить меня в святилище, а мне этого не хотелось. Теперь, когда у меня был полный саквояж настоящих денег, в желтом металле уже не было нужды, да и ни к чему было утяжелять груз. Что самое смешное, я и впрямь решила, что в качестве блесен можно использовать серебряные монеты — те, мелкие, что я нашла под деревом. Вот ведь до чего доводит богатство! Хотя, в принципе, эти монеты не должны были потеряться, разве что рыбе удастся оборвать леску.
И вот наконец весь груз был уложен в пироги или привязан к центральному настилу кораблика. Буря уже улеглась, и я назначила отплытие на рассвете. Не знаю, как провели члены моего экипажа последнюю ночь перед расставанием с родными, во всяком случае, мне в свое время тоже пришлось пройти через такое, теперь же я безмятежно спала. На рассвете меня разбудил Нэн, робко просунувший курчавую голову между циновкой и краем входного проема:
— Эййэ, светает…
— Угу… — пробурчала я, глядя на него не понимающими со сна глазами, но затем вспомнила, что нам предстоит, и сон тут же улетучился. Я собрала трофейную одежду, взяла шпагу, в последний раз оглядела хижину. Затем набросила на голые плечи поверх крыльев камзол и рассовала по его карманам наиболее нравившиеся мне деревянные и глиняные фигурки. Ну что ж, пора. Не так уж много времени я здесь провела, а уезжать навсегда все-таки жалко.
Провожать нас, конечно же, пришло все племя.
Мы вышли на пляж. Море было пусть и не зеркально гладко, но спокойно, небо безоблачно; все благоприятствовало отплытию. Несколько охотников помогли столкнуть кораблик в воду. Мы — две девушки и восемь парней — забрались в пироги, где после загрузки всех припасов было тесно (в пироге и так не очень-то много места, это вам не баркас), но все же можно было сидеть и грести. Я услышала, как киль-поплавок осевшего суденышка проскрежетал по дну, но следующая волна, хотя и совсем невысокая, приподняла нас. Мы вгрызлись веслами в воду и сделали гребок, отходя от берега. В какой-то момент казалось, что нас прибьет обратно, но еще несколько сильных гребков — и мы ушли с мелководья.
Удалившись от побережья локтей на девяносто, мы взяли курс на западный мыс, ограждавший бухту. Провожающие все еще стояли на линии прибоя, многие вошли в воду и махали нам, но нам некогда было махать в ответ — мы работали веслами. Однако я, уже сбросив камзол, помахала остающимся крыльями за всех нас.
Ветра почти не было, и мы так и шли на веслах, огибая остров с запада. Думаю, для моих спутников это было не самое приятное испытание — так долго плыть вдоль родных берегов, зная, что вряд ли увидишь их снова. Им было бы легче, если бы остров быстро скрылся за кормой. Но селение и бухта находились в его южной части, а наш путь лежал на север.
Наконец мы легли на курс, который, как я надеялась, спустя декаду или максимум две должен был привести нас к побережью Йертаншехе. Нам пришлось грести еще несколько часов, а остров все еще был виден за кормой; он словно не хотел нас отпускать. Правда, в не имеющих уключин лодках гребут лицом вперед, а не назад, так что мои спутники смотрели уже не на остров, а в открытый океан. Я сидела второй в правой пироге, следом за Нэном, задававшим темп.
К полудню, когда остров наконец окончательно скрылся за горизонтом, мы уже порядком устали. К счастью, еле заметный юго-западный ветерок вскоре окреп, и мы поставили парус. Тренировки пошли на пользу: мы сразу расположили его под правильным углом, да и новых рулей кораблик слушался хорошо. Мои спутники, приунывшие было от монотонной работы веслами, вновь повеселели; мы смыли пот морской водой и выпили пресной. Немного отдохнув, опробовали удочки, но до самого вечера так ничего и не поймали; правда, у Нэна один раз клюнуло, но добыча сорвалась с крючка. Впрочем, пока у нас и без того хватало пищи.
Поскольку в пирогах было тесно, мы по трое-четверо выбирались на центральный настил и сидели там. Двое парней, устроившись на передней кромке плота, свесили было ноги в бегущую навстречу воду, но я строго сказала, чтоб не тормозили судно. Потом я наконец вспомнила, что нужно назначить вахты, и распределила, кто будет спать вечером, кто в первую половину ночи, кто во вторую. Лийа в эти дни как раз всходила около полуночи, и это был удобный способ разграничить вахты; себя я велела разбудить с ее восходом, а если что-нибудь случится, например, заметно изменится ветер, то раньше.
Вообще Лийа и остальные светила играли для нас в этом плавании без преувеличения жизненно важную роль. Еще на острове, готовясь к путешествию, я наблюдала за дневным и ночным небом, составляя некое подобие навигационной таблицы. За неимением бумаги и карандаша чертить приходилось палкой на земле возле хижины; нгарэйху было строго запрещено подходить к этим чертежам, чтобы ненароком не затоптать их. Потом, правда, дождь уничтожил мою работу, но я к тому времени уже успела изготовить свой навигационный прибор.
Состоял он из плоской дощечки с дыркой от сучка в середине. В эту дырку была воткнута проходящая насквозь прямая палочка. От дырки были процарапаны радиальные черточки разной длины, а возле верхнего края дощечки я вырезала стрелку. Каждая черточка соответствовала положению и длине тени от палочки в тот или иной момент дня, при условии, что стрелка смотрит строго на север. В результате, если повернуть доску таким образом, чтобы тень совпала с одной из черточек или, по крайней мере, оказалась между соседними черточками, наиболее близкими ей по длине, стрелка укажет в северном направлении. Естественно, надо учитывать, что тени бывают одинаковой высоты до и после полудня; послеполуденные черточки я подкрасила красной краской.
Правда, прибор этот не универсальный — высота, на которую поднимается солнце, а значит, угол падения его лучей и длина тени в определенный час меняются по мере удаления от экватора. Для того чтобы воспроизвести исходный угол, достаточно наклонить дощечку в полдень — наступление полудня определяется по самой короткой тени — так, чтобы тень от нее вновь совпала с эталонной для этого времени. После чего дальнейшие измерения, вплоть до следующей корректировки, надо проводить, сохраняя этот наклон. Проблема была в том, что для того, чтобы в любое время знать, в какую сторону наклонять дощечку, нужно всегда знать, где находится север.
Можно, впрочем, сначала определить это приблизительно, потом наклонить дощечку и получить уже более точное значение. Наверное, в высоких широтах, где солнце движется по пологой траектории, такой метод давал бы слишком большую ошибку, но в тропиках, где длина тени в течение дня меняется очень сильно, он вполне годится.
Для измерения угла наклона я привязала к нижней части палочки прямо под дощечкой отвес, сделанный из куска лески и маленького желтого самородка — самого тяжелого из имевшихся у меня мелких предметов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93