Потери команды оказались довольно умеренными, учитывая, с каким врагом мы имели дело, — двоих матросов убило мачтой, один разбился, упав с нее на палубу, одного на нижней палубе раздавило сорванной пушкой, и еще пятерых членов экипажа так и не нашли — очевидно, они утонули, выброшенные за борт ранеными или в бессознательном состоянии. Среди этих пятерых оказался и первый помощник капитана. Еще четверо на верхней палубе и шестеро на нижней отделались переломами. Двое пассажиров тоже сломали руку и один — ногу; точнее, не один, а одна, та самая жирная купчиха, что меня чрезвычайно порадовало. Несколько аньйо получили мелкие травмы — вывихи, растяжения, ушибы. В общем, в строю оставались еще четыре десятка моряков — вполне достаточная численность экипажа, да вот только работы для них больше не было. Лишившись мачт, гордый бриг о девятнадцати пушках превратился в беспомощную игрушку океана.
— Сколько мы будем так дрейфовать — неизвестно, — подвел итог капитан, обращаясь к пассажирам и команде. — Мы в открытом океане между Инйалгдаром и Глар-Цу, на веслах до берега не добраться. Но здесь проходят морские пути, рано или поздно кого-нибудь встретим. В этих широтах полно рыбы, а у нас есть снасти — это позволит растянуть пищевые запасы. А вот пресную воду взять негде. Поэтому отныне вводится норма: матросы будут получать по две трети пинты в день, все прочие — по полпинты.
— Что? Полпинты в такую жару?! — послышались возмущенные крики пассажиров.
— Для желающих охладиться воды полный океан, — отрезал капитан. — Вот только пить ее нельзя.
— С чего это какой-то матрос будет получать больше нас? — воскликнул кто-то из пассажиров. — Мы платили за проезд первым классом!
— С того, что матросы работают, а вы прохлаждаетесь. Впрочем, могу выдать вам всю вашу долю сразу, и выпейте ее хоть за один день. На четвертый день ваш высохший труп отправится на корм рыбам. Еще вопросы есть?
К сожалению, еще вопросы были. И обратился с ними гантрус, который уже предлагал отправить меня за борт. Он интересовался, какие еще доказательства требуются капитану после того, как разгневанные боги послали морское чудовище. Забавная все-таки штука — суеверия. С точки зрения гантруса, беда, случившаяся с нами, неудивительна, потому что крылатой предоставили права высшей касты. А ранайцы в Ллойете, когда до них дойдет весть о судьбе брига, скажут, что это неудивительно, потому что перед отплытием на мачте сидела йувва. Самое смешное, что историю с йуввой я попросту выдумала, но сообщи им кто теперь об этом — они не поверят, потому что правдивость истории «доказана» постигшим корабль бедствием. Представители других народов, наверное, нашли бы свои «бесспорные» предзнаменования…
Капитан не стал вступать в теологический спор и попросту посоветовал гантрусу заткнуться. Однако едва чужеземец оскорбленно замолчал, раздался еще один голос. Говоривший, скорее всего, не понимал по-гантруски, но мысль его работала в сходном направлении:
— Капитан, а почему добропорядочные ранайцы должны делиться последней водой не пойми с кем? Я имею в виду крылатую и этих вот закутанных. — Он брезгливо покосился в сторону гантрусов. — Ладно, пока все шло нормально, мы могли играть в эти игры с равноправием, но теперь каждая капля важна для нашего выживания. Я против того, чтобы давать им воду. Море все спишет.
Это сказал не полуграмотный ремесленник, а один из торговцев, чей бизнес, вероятно, напрямую зависел от «закутанных». И хотя я испытала мгновенное злорадство по поводу гантрусов, которые так хотели разделаться со мной, а теперь сами получили по той же мерке, на самом деле радоваться было нечему, ибо сразу несколько голосов согласно загудели.
— Иди сюда, ты, ублюдок! — не выдержала я, выхватывая шпагу. — У меня тоже нет желания делиться с тобой водой!
Сам автор идеи был безоружен (по крайней мере, в данный момент), но двое пассажиров обнажили свои шпаги, и явно не для того, чтобы сражаться на моей стороне. Один из гантрусов, как видно, тоже почуял неладное, и в руке у него сверкнул длинный кривой нож.
— Тихо все! — выдергивая из-за пояса пистолет, рявкнул капитан. Он уже успел переодеться и вооружиться после невольного купания. — Оружие в ножны! Слушайте меня внимательно: если кто-то еще на этом корабле заикнется на тему сокращения расхода воды за чужой счет, я сокращу расход воды за его собственный! Пуля из этого пистолета оставляет дыру в осьмушку локтя! Это всем ясно? Не слышу!
— Ясно, ясно… — нестройно откликнулись пассажиры. Я тоже кивнула: «Ясно!», убирая в ножны шпагу. Я, конечно, больше всех выигрывала от позиции капитана и все же на какую-то долю секунды почувствовала разочарование, что мне не удастся всадить клинок в брюхо ни одному из этих «добропорядочных ранайцев».
Потянулись тоскливые дни дрейфа. Пассажиры прятались по каютам от жары, стараясь как можно меньше двигаться и не потеть, но это помогало мало. Небо оставалось безоблачным, и ничто не защищало нас от немилосердно палящего солнца. В полдень доски палубы раскалялись настолько, что их жар ощущался даже сквозь обувь, а в каютах стояла такая тяжелая, теплая духота, что я удивлялась, как еще не покрылась поджаристой корочкой, словно йитл в духовке. А ведь по ранайскому календарю шел лишь второй месяц весны! Но в тропиках практически не ощущается смена времен года. Вдобавок ко всему ветер совсем стих; в такой штиль и корабли с мачтами обречены на бессильный томительный дрейф, а это значило, что на прибытие помощи в ближайшее время рассчитывать не приходится. Лопасти крутильного компаса уныло висели без движения, и вряд ли от крыльчатки под килем было больше пользы. Подозреваю, что и на педалях никто не сидел — все же такой труд требует повышенного расхода воды; к тому же при ясном небе определять наше положение можно было и по светилам.
На палубе поставили бочку, в которой каждые несколько часов меняли воду (естественно, морскую); любой желающий мог подойти и макнуть туда голову или даже окунуться целиком, что было проще, чем спускаться за борт. Поначалу для этого раздевались, а после бултыхались и в одежде. В каютах, наверное, все валялись голыми, но на палубу выходили, непременно накинув что-то на себя — жестокие солнечные ожоги быстро научили тех, кто не следовал этому правилу. Выяснилось, что у гантрусов мода на хламиды возникла не просто так.
Но если от жары хоть как-то помогали купания, то от жажды спасения не было. Пить хотелось даже во сне. Полагаю, не только мне все время снились вариации одного и того же кошмара — долгое блуждание по пустыне, потом наконец находится колодец или оазис, и вот я жадно глотаю воду или даже какой-нибудь экзотический напиток, но рот по-прежнему остается пересохшим… Ежедневная рыба, сваренная в морской воде, лишь усиливала наши страдания; впрочем, будь она жареной, было бы еще хуже. Я стала отказываться от еды, и не я одна. Есть действительно совершенно не хотелось.
Мне к тому же досаждали громкие страдальческие стоны купчихи: оказалось, что ее каюта рядом с моей. В первые полчаса эти звуки доставляли мне мстительное удовольствие, но вскоре я уже готова была лезть от них на стенку. Если в первые дни она явно стонала от боли, то потом, по-моему, просто из принципа. Жара, жажда, вечный запах вареной рыбы и стоны за стеной — все, что нужно для увеселительной морской прогулки!
Я, наверное, все же страдала меньше других — не только из-за природной теплолюбивости, но и потому, что могла обмахиваться крыльями. Но по ночам все-таки выбиралась из каюты проветриться. Я, конечно, не одна была такая умная, поэтому, чтобы избегать встреч с остальными прогуливавшимися по палубе, облюбовала себе место на высокой, огражденной балюстрадой корме. Неподалеку теплился граненый кормовой фонарь, бросая желтые отблески на воду. В небе горели крупные тропические звезды.
Прошло несколько ночей, прежде чем я заметила, что с этими звездами что-то не так. Я не могла найти ни одного известного мне созвездия и, лишь вглядевшись внимательно, убедилась, что некоторые из них все еще видны, просто они оказались не на своих привычных местах, а спустились гораздо ниже к южному горизонту. Другие созвездия, очевидно, и вовсе оставались за горизонтом в течение всей ночи. Зато в северной части небосвода сияло множество незнакомых звезд, в том числе и новых Глаз Твурков.
Разглядывая небо, я услышала, как скрипнули доски у меня за спиной, и поспешно схватилась за эфес: уж не подбираются ли враги, решившие разделаться со мной под покровом ночи? Но это оказался капитан. В руках он держал какой-то прибор, похожий на большой разведенный циркуль с полукруглой шкалой — наверное, секстант или астролябию, я не раз читала о них в книгах, но не знала, как они выглядят. Некоторое время он наводил окуляр прибора то на одну, то на другую точку в небе (очевидно, на звезды), затем принялся при свете фонаря что-то царапать грифелем на листе бумаги, прижав его к перилам балюстрады. На меня он не обращал внимания. Дождавшись, пока он закончит, я вежливо окликнула его:
— Господин капитан!
— Чего тебе? — откликнулся он неприветливо. Возможно, он и впрямь только что меня заметил.
— Мы ведь пересекаем экватор, так?
Он немного помолчал, затем, очевидно, решил, что правду не скроешь, раз уж она написана на небе.
— По моим расчетам, пересекли еще вчера, — хмуро констатировал он.
— Но почему? Как в штиль нас могло отнести так далеко на север?
— Мы попали в течение Зарлангур, — нехотя пояснил капитан. — Самое сильное в этой части океана.
— Выходит, с каждым днем нас все дальше уносит от морских путей, связывающих северные порты Инйалгдара и Глар-Цу?
— Зато несет в сторону Йертаншехе, а там наши колонии, и туда тоже ходят корабли.
— До сих пор освоена лишь небольшая часть Йертаншехе и далеко не все острова. Говорят, не все острова даже открыты, — заметила я.
— Ну а от меня что ты хочешь? — раздраженно воскликнул капитан. — Чтобы я повернул течение, или вырастил новые мачты, или мановением руки перенес нас в Лац?
— Я все понимаю, — вздохнула я. — Просто делюсь опасениями.
— Не вздумай делиться еще с кем-нибудь, — пробурчал он.
— На этом корабле я не страдаю от избытка собеседников, — усмехнулась я. — Да и какая разница? У других глаз не меньше, чем у меня.
— Зато о мозгах этого не скажешь, — проворчал капитан.
Не думаю, что он специально хотел сделать мне комплимент — скорее прорвалось презрение моряка к «сухопутным йитлам».
Помолчав, капитан добавил:
— Не уверен, что хоть один из них разбирается в навигации настолько, чтобы отличить звезды северного неба от звезд южного.
У меня, впрочем, такая уверенность была. Интуиция почему-то подсказывала мне, что Каайле разбирается и в навигации, и много в чем еще. Вот кого было бы любопытно расспросить… Но не после того брезгливого взгляда.
Следующие дни были так похожи друг на друга, что я не могу даже приблизительно сказать, сколько их было. Все тот же штиль, жара, соленая рыба, слепящий блеск солнца в спокойной воде… и злобные взгляды, кидаемые на меня не только пассажирами, но и некоторыми матросами, когда мне доводилось встретиться с кем-нибудь из них на палубе.
Но вот в одну прекрасную ночь (оказавшуюся, впрочем, не столь прекрасной впоследствии) я проснулась от полузабытого ощущения свежести. Высунувшись в открытый иллюминатор, я первым делом обратила внимание на багровый серп Лла, который, в отличие от предыдущих ночей, висел в небе не четко вырезанной долькой, а мутным продолговатым пятном. По ущербному лику Лла скользили пока еще полупрозрачные облака — и, судя по их скорости, ветер наверху был приличный. Затем на юге, где не было видно звезд, сверкнула зарница, на мгновение озарив набрякшие тучи; некоторое время спустя донеслось отдаленное погромыхивание. С юга шла гроза, а возможно, и шторм.
Жара и духота так измучили меня, что в первый момент я не почувствовала ничего, кроме радости; к тому же ливень — это пресная вода, и если экипаж будет достаточно расторопен, чтобы вытащить на палубу все открытые емкости… О качке я при этом как-то не подумала. Сбросив скомканную пропотевшую простыню, я растянулась на койке, надеясь проснуться полной сил, а не измученной, как в предыдущие дни.
Разбудил меня грохот в дверь. Это был не стук, а именно грохот; сквозь сон он казался мне громом грозы, но, проснувшись наконец, я убедилась, что дела обстоят намного хуже.
— Открывай, вйофново отродье! — услышала я голос чертова ремесленника. — Мы все равно сломаем дверь!
Я взглянула на дверь, вздрагивавшую от ударов, затем бросила мгновенный взгляд в иллюминатор. Светало; на уровне моря солнце еще скрывалось за горизонтом, но в вышине его лучи уже окрасили багрово-фиолетовым края черно-синих туч, нависших почти над самым кораблем. Сильной волны еще не было, но тут и там грозно вспенивались барашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93