Великан в ожерелье из зубов сциллы изящно опустился на землю, весь в черном под серебряными крыльями.
Она проводила его в хижину и дала напиться.
— Ну?
Он вытер рот и ухмыльнулся.
— Я летел очень высоко и видел под собой весь город. Сорок крыльев уже, не меньше. Правитель, наверно, места себе не находит. И все больше летателей узнают, что происходит. Отовсюду с Востока сюда собираются однокрылые, а Вэл сам доставил весть на Запад, так что скоро к нам присоединятся летатели и оттуда. Да и теперь нас уже так много, что можно и поесть и соснуть незаметно. Не завидую бедняжке Алейн, которая начала все в одиночку. Конечно, вынослива она на редкость. Я ни разу не видел ее усталой. Сейчас она тайно отдыхает на Тринеле, но скоро опять вернется сюда. А я так прямо отсюда поднимусь в небо.
— А как песня Колля? — спросила Марис.
— Ее поют на Ломарроне и на Южном Аррене, и на Гнезде Коршуна. Я сам ее слышал несколько раз. Она достигла Южного Архипелага и Внешних Островов, а на Западе — твоего Эмберли и Кульхолла, и Повита. Говорят, ее подхватили певцы в Штормтауне.
— Чудесно, — сказала Марис. — Чудесно.
— Правитель послал Джема расспросить черных летателей, — сообщил друг Эвана, повторяя то, что услышал в Тосси. — Говорят, он их узнал и окликал по именам, но они ему не отвечали. Ты бы пошел в город, Эван, посмотрел на них. Когда еще ты увидишь в небе столько летателей сразу!
— Правитель приказал летателям очистить его небо, но они не послушались. Да и с какой стати? Певцы правы: небо принадлежит летателям!
— Я слышал, с Трейна прибыла летатель с посланием от тамошнего Правителя, но когда наш Правитель принял ее в парадном зале, то побелел от страха: она была в черном с головы до ног. Пока она излагала суть послания, он весь дрожал, но потом задержал ее и спросил, почему она в трауре. «Я поднимусь в небо, — ответила та спокойно, — и буду оплакивать Тайю». И сделала так, как сказала.
— Говорят, все певцы в Порт-Тайосе ходят в черном, да и некоторые горожане тоже. На улицах полно торговцев, продающих черные ткани, а красильщики трудятся с утра до ночи.
— Джем присоединился к черным летателям.
— Правитель приказал стражникам вернуться с Трейна. Опасается, как бы черные летатели чего не натворили. Я слышал, он решил окружить себя охраной из самых метких лучников. В крепости полно стражников — яблоку негде упасть. Говорят, Правитель носа наружу не высовывает: боится, что на него упадет тень их крыльев, когда они проносятся вверху.
Прилетела С'Релла с замечательной новостью: меньше чем через сутки надо ждать Дорреля. Марис с утра ушла на обрыв. Ждать дома у нее не хватало терпения, и вот она увидела, как с моря планирует к лесу черная фигура. Она побежала по тропе со всех ног, чтобы успеть его встретить.
День выдался жаркий и безветренный — малоподходящая погода для полетов. Пробираясь через высокий бурьян, который почти заслонил хижину, Марис отмахивалась от назойливых насекомых. Когда она толкнула тяжелую деревянную дверь, косо висевшую на петлях, сердце у нее разрывалось от волнения.
Она замирала — после яркого солнечного света глаза ничего не различали в темной комнатушке, — и тут она ощутила ладонь у себя на плече и услышала, как знакомый голос произносит ее имя.
— Ты… ты прилетел, — сказала Марис и вдруг задохнулась. — Доррель!
— Неужели ты думала, что я могу не прилететь?
Глаза привыкли к темноте, и она увидела знакомую улыбку, облик, живший в ее памяти.
— Может быть, сядем? — сказал он. — Я страшно устал. С Запада сюда путь далекий, а попытка нагнать С'Реллу и вовсе меня вымотала.
Они сели рядом на два одинаковых стула, которые давным-давно были, наверно, даже красивыми. Но теперь мягкие сиденья протерлись, пахли пылью и плесенью, вызеленившей их.
— Как ты, Марис?
— Ну… жива. Спроси меня через месяц-два, и, может быть, у меня будет ответ повеселее. — Она посмотрела в его темные сочувственные глаза и отвела взгляд. — Столько времени прошло, Дорр!
Он кивнул.
— Когда ты не прибыла на Совет, я понял… Надеялся, что ты выбрала лучшее для себя. Не могу выразить, как я обрадовался, когда прилетела С'Релла и сообщила, чтобы ты хочешь меня видеть. — Он выпрямился. — Но ведь ты послала за мной не только потому, что просто захотела поболтать со старым другом?
Марис вздохнула.
— Мне нужна твоя помощь, Дорр. Ты знаешь про траур? Про черных летателей?
Он кивнул.
— Слухов полно. И я видел их, подлетая. Внушительное зрелище! Твоя затея?
— Да.
— И, клянусь, это только средство. Что ты задумала?
— А ты мне поможешь? Ты нужен нам!
— Нам? Видимо, ты на стороне однокрылых? — Он сказал это спокойно, без тени упрека, но Марис ощутила холодок досады.
— Дорр, двух сторон быть не должно! Во всяком случае, летателям нельзя разделяться. Иначе… это гибель, конец всему, что дорого нам обоим. Летатели — однокрылые или прирожденные — не должны дробить свои силы, подпадать под власть Правителей.
— Согласен. Но уже поздно. Непоправимое случилось, когда Тайя, презрев все законы и традиции, солгала в первый раз.
— Дорр! — сказала Марис мягко, — я тоже не одобряю поступка Тайи. Намерения у нее были благородные, но поступила она неверно. Я согласна…
— Я согласен, ты согласна, — перебил он. — Но… всякий раз мы упираемся в это. Тайи больше нет, и тут мы единодушны. Ее нет, но конец не наступил. Другие однокрылые объявили ее героиней, мученицей. Она умерла во имя лжи, ради свободы лгать. Сколько еще лжи будет сказано? Сколько времени пройдет прежде, чем люди вновь начнут нам доверять? После того как однокрылые отказались осудить Тайю и откололись от нас, многие… некоторые предлагают вернуться к прошлому: закрыть школы, покончить с Состязаниями, чтобы летатель, как в былые дни, становился бы летателем раз и навсегда.
— Ты этого не хочешь?
— Нет-нет! — Его плечи вдруг сгорбились, что было ему несвойственно, и он вздохнул. — Но, Марис, вопрос ведь не в том, чего хочу я или ты. От нас уже ничего не зависит. Вэл вынес смертный приговор однокрылым, когда увел их с Совета и наложил табу на Тайос.
— Запреты можно отменить, — сказала Марис.
Доррель пристально посмотрел на нее, сузив глаза.
— Это тебе объяснил Вэл-Однокрылый? Я ему не верю. Он затеял какую-то хитрую игру, пытается использовать тебя, чтобы подобраться ко мне!
— Доррель! — Марис негодующе вскочила. — Ты чувствуешь ко мне хоть немного уважения? Я не кукла в руках Вэла! Он не обещал снять этот запрет и никак меня не использует! Я старалась убедить его, что для всех будет лучше действовать так, чтобы летатели вновь сплотились — и однокрылые, и прирожденные. Вэл упрям и импульсивен, но он не слеп. Да, он не обещал снять запрет, но я заставила его понять, какую ошибку он совершил, что его запрет бесполезен, так как соблюдается лишь одной стороной, а раскол среди летателей губителен для всех.
Доррель смотрел на нее, задумавшись, потом тоже встал и начал расхаживать по пыльной комнатушке.
— Ну, это просто подвиг — заставить Вэла-Однокрылого признать собственную неправоту! Но какая от этого польза теперь? Он согласен, что наши действия были правильными?
— Нет, — ответила Марис. — И я тоже с вами не согласна. По-моему, вы были чересчур суровы. Да, я понимаю, о чем вы думали. Я знаю, вы должны были осудить преступление Тайи и решили, что самое наглядное — выдать ее Правителю для расправы.
Доррель остановился и сердито взглянул на нее.
— Марис, ты знаешь, что такого намерения у меня не было. Я не думал, что Тайя должна умереть. Но предложение Вэла было нелепым: создалось бы впечатление, что мы одобряем ее действия!
— Совет должен был настоять, чтобы Тайю выдали для наказания ему, и затем навсегда лишить ее крыльев.
— Крыльев мы ее лишили!
— Нет! — возразила Марис. — Вы все отдали Правителю на откуп. Как по-твоему, почему он не забрал у нее крылья? Да для того, чтобы показать, что может безнаказанно повесить летателя!
Лицо Дорреля исказилось от ужаса. Он пересек комнатушку и схватил Марис за плечо.
— Не может быть! Ты говоришь, что он повесил ее, когда на ней были крылья?!
Марис кивнула.
— Этого я не знал! — Доррель рухнул на стул, словно у него подкосились ноги.
— И он доказал то, что хотел доказать: летателей можно убивать, как простых смертных. И теперь их начнут убивать. Правители воспользуются тем, что вы с Взлом раскололи летателей и однокрылых на два враждебных лагеря. Они потребуют присягнуть им на верность, придумают законы и правила, чтобы командовать своими летателями, начнут казнить ослушников за измену, а потом, пожалуй, объявят крылья своей собственностью и будут награждать ими своих прихлебателей. Уже завтра летателей начнут хватать и казнить — стоит хотя бы еще одному Правителю сообразить, что это сойдет ему с рук, что летатели слишком разобщены и не могут оказать сопротивления! — Она села рядом с ним и, затаив дыхание, ждала того ответа, на который надеялась.
Доррель медленно кивнул.
— В твоих словах страшная правда. Но… что могу я? Только Вэл и остальные однокрылые могут принять решение помириться с нами. Ты же не думаешь, что я попробую призвать прочих летателей с опозданием наложить наш собственный запрет?
— Конечно, нет. Но и от Вэла зависит далеко не все. Есть две враждующие стороны, и оба вы должны сделать жест примирения.
— Какой, например?
Марис наклонилась к нему.
— Поднимись к черным летателям, — сказала она. — Присоединись к трауру. Оплачь Тайю. Как только разнесется весть, что Доррель с Лауса скорбит с однокрылыми, то и другие последуют твоему примеру.
— Оплакать? — Он нахмурился. — Ты хочешь, чтобы я оделся в черное и начал кружить над Тайосом? — В его голосе сквозила подозрительность. — А в чем еще я должен присоединиться к твоим черным летателям? Ты задумала наложить запрет на Тайос, убедив всех летателей присоединиться к кругу над ним?
— Нет. Это же не запрет! Они не препятствуют другим летателям доставлять послания на Тайос и с Тайоса, а если ты или кто-нибудь из твоих сторонников захотите покинуть круг, вас никто не остановит. Просто вырази скорбь.
— Это больше, чем изъявление — и не только скорби, нисколько не сомневаюсь, — сказал Доррель. — Марис, будь честна со мной. Мы знакомы много лет, и ради любви, которую я храню к тебе, я готов на многое. Но я не могу попирать свои убеждения и не допущу, чтобы мной манипулировали. Пожалуйста, не уподобляйся Вэлу-Однокрылому и не играй со мной. Мне кажется, ты обязана мне искренностью.
Марис спокойно встретила его взгляд, но ее больно уколола совесть. Ведь она на самом деле пыталась его использовать: он требовался для осуществления ее плана, а когда-то они так много значили друг для друга, что в его готовности прийти ей на помощь она не сомневалась. И обманывать его она не хотела.
— Я всегда считала тебя своим другом, Дорр, даже когда мы оказывались по разные стороны. Но я прошу тебя сделать это не только ради нашей дружбы. Все гораздо сложнее. Думаю, и тебе небезразлично, чтобы однокрылые и прирожденные летатели вновь сплотились.
— Тогда выкладывай начистоту, чего ты от меня хочешь и почему.
— Я хочу, чтобы ты присоединился к черным летателям в доказательство, что однокрылые не одиноки. Я хочу примирить прирожденных летателей с однокрылыми, показать всему миру, что они по-прежнему единодушны в своих действиях.
— По-твоему, если Вэл-Однокрылый и я совершим общий полет, мы забудем свои разногласия?
Марис виновато улыбнулась.
— Возможно, раньше у меня хватило бы простодушия поверить в это. Но не теперь. Я просто надеюсь, что однокрылые и прирожденные станут действовать вместе.
— Каким образом? Помимо этого странного траурного обряда?
— Черные летатели кружат там безоружные и даже не приземляются на остров. Они скорбят, и только. Но их присутствие нагоняет страх на Правителя Тайоса. Он не может понять, что происходит, и уже настолько перепугался, что отозвал стражников с Трейна, — то есть черные летатели одержали победу там, где Тайя потерпела неудачу, и положили конец войне.
— Но Правитель, конечно, позабудет свой страх. Ведь черные летатели не смогут вечно кружить над Тайосом.
— Здешний Правитель своенравный, жестокий, кровожадный человек, — сказала Марис. — Насильники всегда подозрительны. И не в его привычках ждать, чтобы начали действовать другие. Не сомневаюсь, скоро он что-нибудь предпримет. Я думаю, он даст летателям повод к действиям.
— Каким образом? — Доррель нахмурился. — Прикажет лучникам пускать стрелы, чтобы сбить нас?
— Нас?
Доррель покачал головой, но улыбнулся.
— Попытки понудить его к действиям чреваты серьезными последствиями, Марис!
Его улыбка ободрила ее.
— Черные летатели только кружат и ничего больше. Если их тени вызывают волнения в Порт-Тайосе, то это касается только Правителя и его подданных.
— Особенно певцов и целителей — мы-то знаем, какие они смутьяны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Она проводила его в хижину и дала напиться.
— Ну?
Он вытер рот и ухмыльнулся.
— Я летел очень высоко и видел под собой весь город. Сорок крыльев уже, не меньше. Правитель, наверно, места себе не находит. И все больше летателей узнают, что происходит. Отовсюду с Востока сюда собираются однокрылые, а Вэл сам доставил весть на Запад, так что скоро к нам присоединятся летатели и оттуда. Да и теперь нас уже так много, что можно и поесть и соснуть незаметно. Не завидую бедняжке Алейн, которая начала все в одиночку. Конечно, вынослива она на редкость. Я ни разу не видел ее усталой. Сейчас она тайно отдыхает на Тринеле, но скоро опять вернется сюда. А я так прямо отсюда поднимусь в небо.
— А как песня Колля? — спросила Марис.
— Ее поют на Ломарроне и на Южном Аррене, и на Гнезде Коршуна. Я сам ее слышал несколько раз. Она достигла Южного Архипелага и Внешних Островов, а на Западе — твоего Эмберли и Кульхолла, и Повита. Говорят, ее подхватили певцы в Штормтауне.
— Чудесно, — сказала Марис. — Чудесно.
— Правитель послал Джема расспросить черных летателей, — сообщил друг Эвана, повторяя то, что услышал в Тосси. — Говорят, он их узнал и окликал по именам, но они ему не отвечали. Ты бы пошел в город, Эван, посмотрел на них. Когда еще ты увидишь в небе столько летателей сразу!
— Правитель приказал летателям очистить его небо, но они не послушались. Да и с какой стати? Певцы правы: небо принадлежит летателям!
— Я слышал, с Трейна прибыла летатель с посланием от тамошнего Правителя, но когда наш Правитель принял ее в парадном зале, то побелел от страха: она была в черном с головы до ног. Пока она излагала суть послания, он весь дрожал, но потом задержал ее и спросил, почему она в трауре. «Я поднимусь в небо, — ответила та спокойно, — и буду оплакивать Тайю». И сделала так, как сказала.
— Говорят, все певцы в Порт-Тайосе ходят в черном, да и некоторые горожане тоже. На улицах полно торговцев, продающих черные ткани, а красильщики трудятся с утра до ночи.
— Джем присоединился к черным летателям.
— Правитель приказал стражникам вернуться с Трейна. Опасается, как бы черные летатели чего не натворили. Я слышал, он решил окружить себя охраной из самых метких лучников. В крепости полно стражников — яблоку негде упасть. Говорят, Правитель носа наружу не высовывает: боится, что на него упадет тень их крыльев, когда они проносятся вверху.
Прилетела С'Релла с замечательной новостью: меньше чем через сутки надо ждать Дорреля. Марис с утра ушла на обрыв. Ждать дома у нее не хватало терпения, и вот она увидела, как с моря планирует к лесу черная фигура. Она побежала по тропе со всех ног, чтобы успеть его встретить.
День выдался жаркий и безветренный — малоподходящая погода для полетов. Пробираясь через высокий бурьян, который почти заслонил хижину, Марис отмахивалась от назойливых насекомых. Когда она толкнула тяжелую деревянную дверь, косо висевшую на петлях, сердце у нее разрывалось от волнения.
Она замирала — после яркого солнечного света глаза ничего не различали в темной комнатушке, — и тут она ощутила ладонь у себя на плече и услышала, как знакомый голос произносит ее имя.
— Ты… ты прилетел, — сказала Марис и вдруг задохнулась. — Доррель!
— Неужели ты думала, что я могу не прилететь?
Глаза привыкли к темноте, и она увидела знакомую улыбку, облик, живший в ее памяти.
— Может быть, сядем? — сказал он. — Я страшно устал. С Запада сюда путь далекий, а попытка нагнать С'Реллу и вовсе меня вымотала.
Они сели рядом на два одинаковых стула, которые давным-давно были, наверно, даже красивыми. Но теперь мягкие сиденья протерлись, пахли пылью и плесенью, вызеленившей их.
— Как ты, Марис?
— Ну… жива. Спроси меня через месяц-два, и, может быть, у меня будет ответ повеселее. — Она посмотрела в его темные сочувственные глаза и отвела взгляд. — Столько времени прошло, Дорр!
Он кивнул.
— Когда ты не прибыла на Совет, я понял… Надеялся, что ты выбрала лучшее для себя. Не могу выразить, как я обрадовался, когда прилетела С'Релла и сообщила, чтобы ты хочешь меня видеть. — Он выпрямился. — Но ведь ты послала за мной не только потому, что просто захотела поболтать со старым другом?
Марис вздохнула.
— Мне нужна твоя помощь, Дорр. Ты знаешь про траур? Про черных летателей?
Он кивнул.
— Слухов полно. И я видел их, подлетая. Внушительное зрелище! Твоя затея?
— Да.
— И, клянусь, это только средство. Что ты задумала?
— А ты мне поможешь? Ты нужен нам!
— Нам? Видимо, ты на стороне однокрылых? — Он сказал это спокойно, без тени упрека, но Марис ощутила холодок досады.
— Дорр, двух сторон быть не должно! Во всяком случае, летателям нельзя разделяться. Иначе… это гибель, конец всему, что дорого нам обоим. Летатели — однокрылые или прирожденные — не должны дробить свои силы, подпадать под власть Правителей.
— Согласен. Но уже поздно. Непоправимое случилось, когда Тайя, презрев все законы и традиции, солгала в первый раз.
— Дорр! — сказала Марис мягко, — я тоже не одобряю поступка Тайи. Намерения у нее были благородные, но поступила она неверно. Я согласна…
— Я согласен, ты согласна, — перебил он. — Но… всякий раз мы упираемся в это. Тайи больше нет, и тут мы единодушны. Ее нет, но конец не наступил. Другие однокрылые объявили ее героиней, мученицей. Она умерла во имя лжи, ради свободы лгать. Сколько еще лжи будет сказано? Сколько времени пройдет прежде, чем люди вновь начнут нам доверять? После того как однокрылые отказались осудить Тайю и откололись от нас, многие… некоторые предлагают вернуться к прошлому: закрыть школы, покончить с Состязаниями, чтобы летатель, как в былые дни, становился бы летателем раз и навсегда.
— Ты этого не хочешь?
— Нет-нет! — Его плечи вдруг сгорбились, что было ему несвойственно, и он вздохнул. — Но, Марис, вопрос ведь не в том, чего хочу я или ты. От нас уже ничего не зависит. Вэл вынес смертный приговор однокрылым, когда увел их с Совета и наложил табу на Тайос.
— Запреты можно отменить, — сказала Марис.
Доррель пристально посмотрел на нее, сузив глаза.
— Это тебе объяснил Вэл-Однокрылый? Я ему не верю. Он затеял какую-то хитрую игру, пытается использовать тебя, чтобы подобраться ко мне!
— Доррель! — Марис негодующе вскочила. — Ты чувствуешь ко мне хоть немного уважения? Я не кукла в руках Вэла! Он не обещал снять этот запрет и никак меня не использует! Я старалась убедить его, что для всех будет лучше действовать так, чтобы летатели вновь сплотились — и однокрылые, и прирожденные. Вэл упрям и импульсивен, но он не слеп. Да, он не обещал снять запрет, но я заставила его понять, какую ошибку он совершил, что его запрет бесполезен, так как соблюдается лишь одной стороной, а раскол среди летателей губителен для всех.
Доррель смотрел на нее, задумавшись, потом тоже встал и начал расхаживать по пыльной комнатушке.
— Ну, это просто подвиг — заставить Вэла-Однокрылого признать собственную неправоту! Но какая от этого польза теперь? Он согласен, что наши действия были правильными?
— Нет, — ответила Марис. — И я тоже с вами не согласна. По-моему, вы были чересчур суровы. Да, я понимаю, о чем вы думали. Я знаю, вы должны были осудить преступление Тайи и решили, что самое наглядное — выдать ее Правителю для расправы.
Доррель остановился и сердито взглянул на нее.
— Марис, ты знаешь, что такого намерения у меня не было. Я не думал, что Тайя должна умереть. Но предложение Вэла было нелепым: создалось бы впечатление, что мы одобряем ее действия!
— Совет должен был настоять, чтобы Тайю выдали для наказания ему, и затем навсегда лишить ее крыльев.
— Крыльев мы ее лишили!
— Нет! — возразила Марис. — Вы все отдали Правителю на откуп. Как по-твоему, почему он не забрал у нее крылья? Да для того, чтобы показать, что может безнаказанно повесить летателя!
Лицо Дорреля исказилось от ужаса. Он пересек комнатушку и схватил Марис за плечо.
— Не может быть! Ты говоришь, что он повесил ее, когда на ней были крылья?!
Марис кивнула.
— Этого я не знал! — Доррель рухнул на стул, словно у него подкосились ноги.
— И он доказал то, что хотел доказать: летателей можно убивать, как простых смертных. И теперь их начнут убивать. Правители воспользуются тем, что вы с Взлом раскололи летателей и однокрылых на два враждебных лагеря. Они потребуют присягнуть им на верность, придумают законы и правила, чтобы командовать своими летателями, начнут казнить ослушников за измену, а потом, пожалуй, объявят крылья своей собственностью и будут награждать ими своих прихлебателей. Уже завтра летателей начнут хватать и казнить — стоит хотя бы еще одному Правителю сообразить, что это сойдет ему с рук, что летатели слишком разобщены и не могут оказать сопротивления! — Она села рядом с ним и, затаив дыхание, ждала того ответа, на который надеялась.
Доррель медленно кивнул.
— В твоих словах страшная правда. Но… что могу я? Только Вэл и остальные однокрылые могут принять решение помириться с нами. Ты же не думаешь, что я попробую призвать прочих летателей с опозданием наложить наш собственный запрет?
— Конечно, нет. Но и от Вэла зависит далеко не все. Есть две враждующие стороны, и оба вы должны сделать жест примирения.
— Какой, например?
Марис наклонилась к нему.
— Поднимись к черным летателям, — сказала она. — Присоединись к трауру. Оплачь Тайю. Как только разнесется весть, что Доррель с Лауса скорбит с однокрылыми, то и другие последуют твоему примеру.
— Оплакать? — Он нахмурился. — Ты хочешь, чтобы я оделся в черное и начал кружить над Тайосом? — В его голосе сквозила подозрительность. — А в чем еще я должен присоединиться к твоим черным летателям? Ты задумала наложить запрет на Тайос, убедив всех летателей присоединиться к кругу над ним?
— Нет. Это же не запрет! Они не препятствуют другим летателям доставлять послания на Тайос и с Тайоса, а если ты или кто-нибудь из твоих сторонников захотите покинуть круг, вас никто не остановит. Просто вырази скорбь.
— Это больше, чем изъявление — и не только скорби, нисколько не сомневаюсь, — сказал Доррель. — Марис, будь честна со мной. Мы знакомы много лет, и ради любви, которую я храню к тебе, я готов на многое. Но я не могу попирать свои убеждения и не допущу, чтобы мной манипулировали. Пожалуйста, не уподобляйся Вэлу-Однокрылому и не играй со мной. Мне кажется, ты обязана мне искренностью.
Марис спокойно встретила его взгляд, но ее больно уколола совесть. Ведь она на самом деле пыталась его использовать: он требовался для осуществления ее плана, а когда-то они так много значили друг для друга, что в его готовности прийти ей на помощь она не сомневалась. И обманывать его она не хотела.
— Я всегда считала тебя своим другом, Дорр, даже когда мы оказывались по разные стороны. Но я прошу тебя сделать это не только ради нашей дружбы. Все гораздо сложнее. Думаю, и тебе небезразлично, чтобы однокрылые и прирожденные летатели вновь сплотились.
— Тогда выкладывай начистоту, чего ты от меня хочешь и почему.
— Я хочу, чтобы ты присоединился к черным летателям в доказательство, что однокрылые не одиноки. Я хочу примирить прирожденных летателей с однокрылыми, показать всему миру, что они по-прежнему единодушны в своих действиях.
— По-твоему, если Вэл-Однокрылый и я совершим общий полет, мы забудем свои разногласия?
Марис виновато улыбнулась.
— Возможно, раньше у меня хватило бы простодушия поверить в это. Но не теперь. Я просто надеюсь, что однокрылые и прирожденные станут действовать вместе.
— Каким образом? Помимо этого странного траурного обряда?
— Черные летатели кружат там безоружные и даже не приземляются на остров. Они скорбят, и только. Но их присутствие нагоняет страх на Правителя Тайоса. Он не может понять, что происходит, и уже настолько перепугался, что отозвал стражников с Трейна, — то есть черные летатели одержали победу там, где Тайя потерпела неудачу, и положили конец войне.
— Но Правитель, конечно, позабудет свой страх. Ведь черные летатели не смогут вечно кружить над Тайосом.
— Здешний Правитель своенравный, жестокий, кровожадный человек, — сказала Марис. — Насильники всегда подозрительны. И не в его привычках ждать, чтобы начали действовать другие. Не сомневаюсь, скоро он что-нибудь предпримет. Я думаю, он даст летателям повод к действиям.
— Каким образом? — Доррель нахмурился. — Прикажет лучникам пускать стрелы, чтобы сбить нас?
— Нас?
Доррель покачал головой, но улыбнулся.
— Попытки понудить его к действиям чреваты серьезными последствиями, Марис!
Его улыбка ободрила ее.
— Черные летатели только кружат и ничего больше. Если их тени вызывают волнения в Порт-Тайосе, то это касается только Правителя и его подданных.
— Особенно певцов и целителей — мы-то знаем, какие они смутьяны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50