В низком тесном проходе пахло плесенью и дымом. Марис вдруг почувствовала, что стены и потолок наваливаются на нее, и в испуге схватила Эвана за руку.
Наконец перед ними открылся поперечный проход с тяжелыми деревянными дверями по левой стене. Они остановились перед одной из них, и стражники вынули из скоб широкие засовы. За дверью оказалась тесная каморка с тощим тюфяком на полу и круглым окошком под потолком. К стене прислонилась молодая женщина с длинными белокурыми волосами. Губы у нее распухли, под глазом горел синяк, на одежде — засохшие следы крови. Марис не сразу узнала ее.
— Тайя! — воскликнула она в растерянности.
Стражники вышли, заложив снаружи засовы на двери, но предупредили, что останутся неподалеку и сразу же вернутся, если что-нибудь понадобится.
Марис продолжала стоять как вкопанная, а Эван подошел к Тайе.
— Что произошло? — спросил он.
— Молодчики Правителя распустили руки, когда арестовывали меня, — ответила она своим спокойным ироничным голосом, словно речь шла не о ней.
— Наверно, мне не стоило сопротивляться.
— Где болит? — спросил Эван.
Тайя поморщилась.
— Вроде бы мне сломали ключицу и выбили зуб. Но в основном просто синяки. Кровь натекла из разбитой губы.
— Марис, мою сумку! — распорядился Эван.
Марис отдала ему сумку и поглядела на Тайю.
— Но как он мог арестовать летателя? По какому праву?
— По обвинению в измене, — ответила Тайя и охнула: Эван начал ощупывать ее ключицу.
— Сядь, — сказал Эван, помогая ей опуститься на тюфяк. — Так тебе будет легче.
— Он, наверно, рехнулся, — пробормотала Марис, и ей вспомнился рассказ про Сумасшедшего Правителя Кеннехата. Узнав о гибели сына в далеком краю, он обезумел от горя и приказал убить летателя, принесшего дурную весть. После этого летатели перестали посещать остров, и гордый, богатый Кеннехат разорился и опустел, а его название стало символизировать безумие и отчаяние. С тех пор ни один Правитель не смел и думать о том, чтобы прикасаться к летателю. До этого дня.
Марис покачала головой. Она не могла поверить в то, что произошло.
— Неужели он настолько обезумел, что вообразил, будто ответы его врагов, которые ты приносила, принадлежат тебе? Назвать это изменой уже само по себе преступление. Нет, он, конечно, сошел с ума. Ты ему неподвластна: он же знает, что летатели не подчиняются местным законам. Как равная ему, ты не можешь совершить измены. Что, ты по его словам, сделала?
— Нет, он знает, что я сделала, — ответила Тайя. — И я не говорю, что меня арестовали без причины. Просто я не думала, что он узнает, и до сих пор не понимаю, как он смог пронюхать — я ведь была так осторожна! — Ее лицо болезненно исказилось. — И все напрасно. Война будет — такая же жестокая и кровавая, какой была бы без моего вмешательства!
— Не понимаю.
Тайя насмешливо улыбнулась. Ее темные глаза яростно блестели, несмотря на боль.
— Не понимаешь? Я слышала, что в былые времена летатели доставляли послания, не понимая смысла слов, которые произносили. Но я-то понимала все — каждую угрозу, каждое заманчивое обещание, каждую попытку заключить военный союз. Я сама изменяла послания: сначала чуть-чуть смягчала, потом приносила ответы, которые должны были заставить Правителя отложить войну, которую он задумал, или вовсе от нее отказаться. И все шло хорошо… пока он не узнал, что я его обманываю.
— Довольно, Тайя, — перебил Эван. — Пока помолчи. Я вправлю кость, и тебе будет очень больно. Сможешь ты лежать спокойно, или Марис тебя подержит?
— Я буду умницей, целитель, — сказала Тайя с глубоким вздохом.
Марис растерянно смотрела на нее, не в силах поверить услышанному. Тайя посягнула на главное — она исказила послание, которое ей доверили! Она вмешалась в политические дрязги, вместо того чтобы оставаться выше их, как положено летателям! Безумный поступок — арест летателя — уже не казался Марис таким безумным. Что еще оставалось Правителю? Понятно, почему его так встревожило ее появление. Когда другие летатели узнают…
— Как собирается поступить с тобой Правитель? — спросила Марис.
Впервые голос Тайи стал мрачным.
— Обычная кара за измену — смерть.
— Он не посмеет!
— Не знаю… Я боялась, что он задумал запереть меня здесь, тайно убить и заткнуть рты стражникам, которые меня схватили. Тогда бы все решили, что я упала в море. Но при тебе, Марис, он не решится. Ты его изобличишь.
— И нас с ней вздернут, как хулителей и изменников, — сказал Эван шутливо. И добавил серьезно: — Думаю, ты права, Тайя. Правитель не послал бы за мной, решив убить тебя тайком. Куда проще оставить тебя умирать тут. Чем больше людей узнает, что ты в темнице, тем опаснее для него.
— По закону летателей Правитель не может судить летателя, — объявила Марис. — Он должен передать тебя на суд летателей. И тебя лишат крыльев… Ах, Тайя! Мне не приходилось слышать, чтобы летатель допустил подобное!
— Ты возмущена, Марис? — Тайя улыбнулась. — Тебя ужасает лишь нарушение традиции, а к остальному ты равнодушна. Даже ты! Но ведь я всегда говорила, что ты не однокрылая.
— По-твоему, это что-то меняет? — спросила Марис негромко. — Ты полагаешь, что однокрылые соберутся вокруг тебя и будут рукоплескать преступлению? Что тебе оставят крылья? Но какой Правитель захочет давать тебе поручения?
— Правителям это не понравится, — согласилась Тайя. — Но не пора ли им понять, что они не могут командовать нами. У меня есть друзья среди однокрылых, и они согласны со мной. Правители забрали себе слишком много власти, особенно здесь, на Востоке. А по какому праву? По праву рождения? Прежде случайность решала, кому носить крылья, но ваш Совет изменил это. Так почему случайность должна решать, кому править? Ты и не представляешь, Марис, на что способны некоторые Правители. На Западе все по-другому, и тебе трудно это понять, как и остальным летателям, получившим крылья по праву рождения. Но для однокрылых все складывается иначе. Мы ведь растем, как и прочие бескрылые, ничем от них не отличаясь, и, когда выигрываем крылья, Правители продолжают видеть в нас своих подданных. Наши крылья требуют, чтобы они уважали нас, как равных себе, но уважение это преходяще. На любых состязаниях мы можем лишиться крыльев и вновь стать бесправными и бессильными.
Тайя немного помолчала, потом продолжила:
— На Востоке, на Углях, почти всюду на Юге и даже на кое-каких островах Запада — везде, где Правители наследуют власть по праву рождения, они уважают летателей, унаследовавших крылья. А к тем из нас, кто заслужил свои крылья в упорной борьбе, они испытывают презрение, хотя и прячут его. Они обращаются с нами как с равными только для вида, а на самом деле все время пытаются подчинить нас, купить или продать, властвовать над нами, гонять с посланиями, будто мы — стая дрессированных птиц. Ну так мой поступок встряхнет их, заставит задуматься. Мы им не слуги и больше не будем смиряться и доставлять дурные послания — смертные приговоры и требования, разжигающие войны, которые грозят гибелью нашим семьям, друзьям и всем мирным людям!
— Но ты не имеешь права выбирать, — перебила Марис. — Летатель не отвечает за содержание послания.
— Они внушали это себе веками — возразила Тайя, гневно сверкнув глазами. — А однокрылый отвечает — не может не отвечать! У меня же есть разум, сердце, совесть, и я не притворяюсь, будто лишена их!
«Но ко мне это теперь никакого отношения не имеет!» — внезапно подумала Марис, словно ее окатили холодной водой. Убежденность угасла, осталась только горечь. Ей незачем спорить о правах и обязанностях летателей! Она больше не летатель. Марис посмотрел на Эвана.
— Если ты все сделал, нам лучше уйти, — сказала она угрюмо.
Он положил ладонь ей на плечо, кивнул, и взглянул на Тайю.
— Перелом простой и должен быстро срастись. Только дай руке покой, следи, чтобы повязка не сместилась.
Тайя криво усмехнулась, показав темные зубы.
— Например, не пытаться сбежать? А я об этом и не думаю. Но ты и Правителю на всякий случай это объясни, чтобы его стражники не взялись растирать меня дубинками.
Эван постучал в дверь, и сразу же раздался скрип тяжелых засовов.
— Прощай, Марис! — сказала Тайя.
Марис шагнула за порог, но замешкалась и обернулась.
— Не думаю, что Правитель решится судить тебя сам, — сказала она убежденно. — Он обязан передать тебя на суд летателей. Но не рассчитывай на их милосердие, Тайя. Твоя вина слишком велика и касается слишком многих людей… Точнее, всех!
Тайя пристально на нее посмотрела.
— Как и то, что сделала ты, Марис. И мир, по-моему, готов для новых перемен. Я знаю, что поступила правильно, хотя и потерпела неудачу.
— Возможно, мир и готов для новых перемен, — ровным голосом сказала Марис. — Но таким ли способом это нужно делать? Ты просто подменила угрозы ложью. Неужели ты правда веришь, будто летатели благороднее и мудрее Правителей? И могут с полной ответственностью решать, какие послания доставлять, а какие нет?
Тайя бросила на нее упрямый взгляд.
— Я и теперь поступила бы так же, — сказала она.
На обратном пути туннель показался короче. Правитель снова ждал в том же холодном зале и, едва они появилась, впился в них глазами, словно ища признаков гнева или страха.
— Крайне неприятный случай, — начал он.
— У нее сломана ключица, — сообщил Эван, — но, если не считать синяков, это все. Ей нужен покой и здоровая пища, тогда она поправится быстро.
— О ней здесь будут хорошо заботиться, — сказал Правитель, глядя на Марис. — Я отправил Джема оповестить всех о ее аресте. Неблагодарная задача — ведь у летателей нет ни главы, ни настоящей организации. Это для них чересчур просто! Нет, весть должна быть доставлена каждому по отдельности, кого удастся отыскать. А это требует времени. Но сделано будет. Джем много лет летает для меня, а его мать летала для моего отца. Хотя бы на него я могу положиться!
— Значит, ты намерен передать Тайю на суд летателей? — спросила Марис.
Губы Правителя судорожно задергались, он посмотрел на Эвана, старательно не замечая Марис.
— Я предполагаю, что летатели захотят прислать своего представителя — чтобы от их имени осудить Тайю, просить о милосердии, указать на смягчающие обстоятельства. Но преступление нанесло урон мне… то есть Тайосу, а в подобном случае право судить и назначать кару принадлежит только Правителю. Ты согласен?
— Я ничего не знаю о законах и правах Правителей, — тихо ответил Эван.
— Мне известны лишь способы врачевания.
Его пальцы предостерегающе сжали локоть Марис, и она промолчала. Это далось ей нелегко: много лет она откровенно говорила все, что думала.
Правитель злорадно улыбнулся Эвану.
— Так, может быть, ты не прочь пополнить свои познания? Приглашаю тебя с помощницей отужинать у меня, а после поприсутствовать на весьма поучительном зрелище: на закате будет повешен предатель — целитель Рени.
— За какое преступление?
— За измену, я же сказал. У этого Рени есть родня на Трейне, и его часто видели в обществе летателя-предательницы. Доказано даже, что он сожительствовал с ней и к тому же был ее сообщником. Так вы останетесь посмотреть, какая судьба ждет тех, кто меня предает?
К горлу Марис подступила тошнота.
— Нет, пожалуй, — ответил Эван. — С твоего разрешения, нам пора возвращаться.
Эван и Марис шли молча, пока сопровождавший их стражник не повернул назад. Когда, наконец, опасность, что их подслушают, миновала, Эван сказал со вздохом:
— Бедный Рени!
— Бедная Тайя! — воскликнула Марис. — Он ведь намерен повесить и ее. Конечно, она виновата, но это слишком. Не знаю, что сделают летатели, но подобного они не потерпят! Правителю неподвластны летатели!
— Может быть, этого не случится, — сказал Эван. — Беднягу Рени ждет смерть, тут нет сомнений. Скорее всего Правитель удовлетворится его казнью
— он кровожаден, но не безумен. Он, конечно, понимает, что должен выдать Тайю летателям и покарать ее могут только они.
— Что бы ни произошло с Тайей, меня это не касается, — вздохнула Марис.
— После сорока лет полетов трудно избавиться от привычки чувствовать себя летателем. Но я теперь бескрылая, и судьба Тайн не должна меня волновать.
Эван обнял ее и привлек к себе.
— Марис, никто не требует, чтобы ты забыла о том, как была летателем, и перестала ощущать свою связь с ними.
— Знаю, — ответила Марис. — Никто, кроме меня самой. Но по-другому не получится, Эван. Я должна все забыть, иначе не смогу жить дальше. В молодости легенда о Деревянных Крыльях казалась мне такой романтичной! Я верила, что нет ничего важнее мечты, что стоит только очень сильно желать чего-то, и оно непременно сбудется. Мне и в голову не приходило задуматься, что произошло бы с Деревянными Крыльями, если бы его спасли из морской пучины и он остался жив. Если бы его подобрали, когда он качался на волнах на своих дурацких деревянных крыльях, и отвезли к бескрылым родным и друзьям, как бы он жил с разбитой мечтой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Наконец перед ними открылся поперечный проход с тяжелыми деревянными дверями по левой стене. Они остановились перед одной из них, и стражники вынули из скоб широкие засовы. За дверью оказалась тесная каморка с тощим тюфяком на полу и круглым окошком под потолком. К стене прислонилась молодая женщина с длинными белокурыми волосами. Губы у нее распухли, под глазом горел синяк, на одежде — засохшие следы крови. Марис не сразу узнала ее.
— Тайя! — воскликнула она в растерянности.
Стражники вышли, заложив снаружи засовы на двери, но предупредили, что останутся неподалеку и сразу же вернутся, если что-нибудь понадобится.
Марис продолжала стоять как вкопанная, а Эван подошел к Тайе.
— Что произошло? — спросил он.
— Молодчики Правителя распустили руки, когда арестовывали меня, — ответила она своим спокойным ироничным голосом, словно речь шла не о ней.
— Наверно, мне не стоило сопротивляться.
— Где болит? — спросил Эван.
Тайя поморщилась.
— Вроде бы мне сломали ключицу и выбили зуб. Но в основном просто синяки. Кровь натекла из разбитой губы.
— Марис, мою сумку! — распорядился Эван.
Марис отдала ему сумку и поглядела на Тайю.
— Но как он мог арестовать летателя? По какому праву?
— По обвинению в измене, — ответила Тайя и охнула: Эван начал ощупывать ее ключицу.
— Сядь, — сказал Эван, помогая ей опуститься на тюфяк. — Так тебе будет легче.
— Он, наверно, рехнулся, — пробормотала Марис, и ей вспомнился рассказ про Сумасшедшего Правителя Кеннехата. Узнав о гибели сына в далеком краю, он обезумел от горя и приказал убить летателя, принесшего дурную весть. После этого летатели перестали посещать остров, и гордый, богатый Кеннехат разорился и опустел, а его название стало символизировать безумие и отчаяние. С тех пор ни один Правитель не смел и думать о том, чтобы прикасаться к летателю. До этого дня.
Марис покачала головой. Она не могла поверить в то, что произошло.
— Неужели он настолько обезумел, что вообразил, будто ответы его врагов, которые ты приносила, принадлежат тебе? Назвать это изменой уже само по себе преступление. Нет, он, конечно, сошел с ума. Ты ему неподвластна: он же знает, что летатели не подчиняются местным законам. Как равная ему, ты не можешь совершить измены. Что, ты по его словам, сделала?
— Нет, он знает, что я сделала, — ответила Тайя. — И я не говорю, что меня арестовали без причины. Просто я не думала, что он узнает, и до сих пор не понимаю, как он смог пронюхать — я ведь была так осторожна! — Ее лицо болезненно исказилось. — И все напрасно. Война будет — такая же жестокая и кровавая, какой была бы без моего вмешательства!
— Не понимаю.
Тайя насмешливо улыбнулась. Ее темные глаза яростно блестели, несмотря на боль.
— Не понимаешь? Я слышала, что в былые времена летатели доставляли послания, не понимая смысла слов, которые произносили. Но я-то понимала все — каждую угрозу, каждое заманчивое обещание, каждую попытку заключить военный союз. Я сама изменяла послания: сначала чуть-чуть смягчала, потом приносила ответы, которые должны были заставить Правителя отложить войну, которую он задумал, или вовсе от нее отказаться. И все шло хорошо… пока он не узнал, что я его обманываю.
— Довольно, Тайя, — перебил Эван. — Пока помолчи. Я вправлю кость, и тебе будет очень больно. Сможешь ты лежать спокойно, или Марис тебя подержит?
— Я буду умницей, целитель, — сказала Тайя с глубоким вздохом.
Марис растерянно смотрела на нее, не в силах поверить услышанному. Тайя посягнула на главное — она исказила послание, которое ей доверили! Она вмешалась в политические дрязги, вместо того чтобы оставаться выше их, как положено летателям! Безумный поступок — арест летателя — уже не казался Марис таким безумным. Что еще оставалось Правителю? Понятно, почему его так встревожило ее появление. Когда другие летатели узнают…
— Как собирается поступить с тобой Правитель? — спросила Марис.
Впервые голос Тайи стал мрачным.
— Обычная кара за измену — смерть.
— Он не посмеет!
— Не знаю… Я боялась, что он задумал запереть меня здесь, тайно убить и заткнуть рты стражникам, которые меня схватили. Тогда бы все решили, что я упала в море. Но при тебе, Марис, он не решится. Ты его изобличишь.
— И нас с ней вздернут, как хулителей и изменников, — сказал Эван шутливо. И добавил серьезно: — Думаю, ты права, Тайя. Правитель не послал бы за мной, решив убить тебя тайком. Куда проще оставить тебя умирать тут. Чем больше людей узнает, что ты в темнице, тем опаснее для него.
— По закону летателей Правитель не может судить летателя, — объявила Марис. — Он должен передать тебя на суд летателей. И тебя лишат крыльев… Ах, Тайя! Мне не приходилось слышать, чтобы летатель допустил подобное!
— Ты возмущена, Марис? — Тайя улыбнулась. — Тебя ужасает лишь нарушение традиции, а к остальному ты равнодушна. Даже ты! Но ведь я всегда говорила, что ты не однокрылая.
— По-твоему, это что-то меняет? — спросила Марис негромко. — Ты полагаешь, что однокрылые соберутся вокруг тебя и будут рукоплескать преступлению? Что тебе оставят крылья? Но какой Правитель захочет давать тебе поручения?
— Правителям это не понравится, — согласилась Тайя. — Но не пора ли им понять, что они не могут командовать нами. У меня есть друзья среди однокрылых, и они согласны со мной. Правители забрали себе слишком много власти, особенно здесь, на Востоке. А по какому праву? По праву рождения? Прежде случайность решала, кому носить крылья, но ваш Совет изменил это. Так почему случайность должна решать, кому править? Ты и не представляешь, Марис, на что способны некоторые Правители. На Западе все по-другому, и тебе трудно это понять, как и остальным летателям, получившим крылья по праву рождения. Но для однокрылых все складывается иначе. Мы ведь растем, как и прочие бескрылые, ничем от них не отличаясь, и, когда выигрываем крылья, Правители продолжают видеть в нас своих подданных. Наши крылья требуют, чтобы они уважали нас, как равных себе, но уважение это преходяще. На любых состязаниях мы можем лишиться крыльев и вновь стать бесправными и бессильными.
Тайя немного помолчала, потом продолжила:
— На Востоке, на Углях, почти всюду на Юге и даже на кое-каких островах Запада — везде, где Правители наследуют власть по праву рождения, они уважают летателей, унаследовавших крылья. А к тем из нас, кто заслужил свои крылья в упорной борьбе, они испытывают презрение, хотя и прячут его. Они обращаются с нами как с равными только для вида, а на самом деле все время пытаются подчинить нас, купить или продать, властвовать над нами, гонять с посланиями, будто мы — стая дрессированных птиц. Ну так мой поступок встряхнет их, заставит задуматься. Мы им не слуги и больше не будем смиряться и доставлять дурные послания — смертные приговоры и требования, разжигающие войны, которые грозят гибелью нашим семьям, друзьям и всем мирным людям!
— Но ты не имеешь права выбирать, — перебила Марис. — Летатель не отвечает за содержание послания.
— Они внушали это себе веками — возразила Тайя, гневно сверкнув глазами. — А однокрылый отвечает — не может не отвечать! У меня же есть разум, сердце, совесть, и я не притворяюсь, будто лишена их!
«Но ко мне это теперь никакого отношения не имеет!» — внезапно подумала Марис, словно ее окатили холодной водой. Убежденность угасла, осталась только горечь. Ей незачем спорить о правах и обязанностях летателей! Она больше не летатель. Марис посмотрел на Эвана.
— Если ты все сделал, нам лучше уйти, — сказала она угрюмо.
Он положил ладонь ей на плечо, кивнул, и взглянул на Тайю.
— Перелом простой и должен быстро срастись. Только дай руке покой, следи, чтобы повязка не сместилась.
Тайя криво усмехнулась, показав темные зубы.
— Например, не пытаться сбежать? А я об этом и не думаю. Но ты и Правителю на всякий случай это объясни, чтобы его стражники не взялись растирать меня дубинками.
Эван постучал в дверь, и сразу же раздался скрип тяжелых засовов.
— Прощай, Марис! — сказала Тайя.
Марис шагнула за порог, но замешкалась и обернулась.
— Не думаю, что Правитель решится судить тебя сам, — сказала она убежденно. — Он обязан передать тебя на суд летателей. Но не рассчитывай на их милосердие, Тайя. Твоя вина слишком велика и касается слишком многих людей… Точнее, всех!
Тайя пристально на нее посмотрела.
— Как и то, что сделала ты, Марис. И мир, по-моему, готов для новых перемен. Я знаю, что поступила правильно, хотя и потерпела неудачу.
— Возможно, мир и готов для новых перемен, — ровным голосом сказала Марис. — Но таким ли способом это нужно делать? Ты просто подменила угрозы ложью. Неужели ты правда веришь, будто летатели благороднее и мудрее Правителей? И могут с полной ответственностью решать, какие послания доставлять, а какие нет?
Тайя бросила на нее упрямый взгляд.
— Я и теперь поступила бы так же, — сказала она.
На обратном пути туннель показался короче. Правитель снова ждал в том же холодном зале и, едва они появилась, впился в них глазами, словно ища признаков гнева или страха.
— Крайне неприятный случай, — начал он.
— У нее сломана ключица, — сообщил Эван, — но, если не считать синяков, это все. Ей нужен покой и здоровая пища, тогда она поправится быстро.
— О ней здесь будут хорошо заботиться, — сказал Правитель, глядя на Марис. — Я отправил Джема оповестить всех о ее аресте. Неблагодарная задача — ведь у летателей нет ни главы, ни настоящей организации. Это для них чересчур просто! Нет, весть должна быть доставлена каждому по отдельности, кого удастся отыскать. А это требует времени. Но сделано будет. Джем много лет летает для меня, а его мать летала для моего отца. Хотя бы на него я могу положиться!
— Значит, ты намерен передать Тайю на суд летателей? — спросила Марис.
Губы Правителя судорожно задергались, он посмотрел на Эвана, старательно не замечая Марис.
— Я предполагаю, что летатели захотят прислать своего представителя — чтобы от их имени осудить Тайю, просить о милосердии, указать на смягчающие обстоятельства. Но преступление нанесло урон мне… то есть Тайосу, а в подобном случае право судить и назначать кару принадлежит только Правителю. Ты согласен?
— Я ничего не знаю о законах и правах Правителей, — тихо ответил Эван.
— Мне известны лишь способы врачевания.
Его пальцы предостерегающе сжали локоть Марис, и она промолчала. Это далось ей нелегко: много лет она откровенно говорила все, что думала.
Правитель злорадно улыбнулся Эвану.
— Так, может быть, ты не прочь пополнить свои познания? Приглашаю тебя с помощницей отужинать у меня, а после поприсутствовать на весьма поучительном зрелище: на закате будет повешен предатель — целитель Рени.
— За какое преступление?
— За измену, я же сказал. У этого Рени есть родня на Трейне, и его часто видели в обществе летателя-предательницы. Доказано даже, что он сожительствовал с ней и к тому же был ее сообщником. Так вы останетесь посмотреть, какая судьба ждет тех, кто меня предает?
К горлу Марис подступила тошнота.
— Нет, пожалуй, — ответил Эван. — С твоего разрешения, нам пора возвращаться.
Эван и Марис шли молча, пока сопровождавший их стражник не повернул назад. Когда, наконец, опасность, что их подслушают, миновала, Эван сказал со вздохом:
— Бедный Рени!
— Бедная Тайя! — воскликнула Марис. — Он ведь намерен повесить и ее. Конечно, она виновата, но это слишком. Не знаю, что сделают летатели, но подобного они не потерпят! Правителю неподвластны летатели!
— Может быть, этого не случится, — сказал Эван. — Беднягу Рени ждет смерть, тут нет сомнений. Скорее всего Правитель удовлетворится его казнью
— он кровожаден, но не безумен. Он, конечно, понимает, что должен выдать Тайю летателям и покарать ее могут только они.
— Что бы ни произошло с Тайей, меня это не касается, — вздохнула Марис.
— После сорока лет полетов трудно избавиться от привычки чувствовать себя летателем. Но я теперь бескрылая, и судьба Тайн не должна меня волновать.
Эван обнял ее и привлек к себе.
— Марис, никто не требует, чтобы ты забыла о том, как была летателем, и перестала ощущать свою связь с ними.
— Знаю, — ответила Марис. — Никто, кроме меня самой. Но по-другому не получится, Эван. Я должна все забыть, иначе не смогу жить дальше. В молодости легенда о Деревянных Крыльях казалась мне такой романтичной! Я верила, что нет ничего важнее мечты, что стоит только очень сильно желать чего-то, и оно непременно сбудется. Мне и в голову не приходило задуматься, что произошло бы с Деревянными Крыльями, если бы его спасли из морской пучины и он остался жив. Если бы его подобрали, когда он качался на волнах на своих дурацких деревянных крыльях, и отвезли к бескрылым родным и друзьям, как бы он жил с разбитой мечтой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50