Кстати, я забыл про Трейсина! Он остался где-то там, под грудами кирпича и упавшей дверью, по которой потом прошлись десятки ног. Теперь, наверное, в блин превратился, хотя с этого змееныша станется в щель промеж досок забиться. Дай-ка я проверю…
Но в этот момент звонко треснула потерявшая опору балка притолоки, и я поспешил выскочить из разваливающегося кабака. Оказалось, вовремя — через минуту внутри что-то загрохотало и обрушилось.
Снаружи было множество людей — тысячи три или четыре, и народ продолжал прибывать. Шли все, кто мог держать оружие: и закаленные в боях ветераны прошлой кампании в кольчугах и латах, заботливо хранившихся в промасленных тряпках на случай новой войны; и крепкие дедки, убеленные сединами, но уверенно сжимавшие в узловатых, мозолистых руках боевые топоры; и необстрелянная молодежь с луками и охотничьими ножами за поясом. Были даже женщины — чтобы оттаскивать раненых с поля боя. Кто-то принес старый имперский штандарт с солнечным Лотосом. И еще я заметил одну необычную вещь — практически каждый нес с собой плоскую плетеную корзину из ивовых прутьев, в каких местные хозяйки сушат бобы и фасоль по осени.
— Моя догада! — похвастался Портавель. — Эти корзинки ихние стрелы не могут пробить, стало быть, потерь на площади у нас случится немного. А еще мы сыскали единственного уцелевшего обитателя ратуши, он разумеет там усе ходы и выходы. Вот он.
Из-за богатырской спины Портавеля вылез уже знакомый мне распорядитель по распространению книг. Вид у него был воинственный и забавный — маленький, худенький, в очках с толстыми линзами, чиновник был одет в плетеную кольчугу, доходившую ему чуть ли не до колен, и нес на плече тяжелую металлическую линейку, которой вполне реально было проломить голову.
— На мене светильника недостало, вот бандюки мене и пустили, дав пенделя под зад! — воскликнул очкастый книжник, воинственно размахивая линейкой. — Но я им жестоко отомщу, те злыдни спалили градские архивы и дедулю архивариуса заедино! Сбоку ратуши, супротив колокольни, имеется второй выход — запасный. Там хоть и усе завалено древним хламом, но несколько людин могут пролезть. Засим — поглядывайте туда!
— Держи, вояка! — Я отдал очкарику «Имперскую историю Южной Земли», которую таскал с собой все это время, но так и не удосужился дочитать. — Первая книга для нового архива.
— О, то есть весьма редкая и дорогая книга! Благодарствую! — воскликнул он и долго жал мне руку.
— А вот и колдуна влекут! — закричали в толпе.
Старый кудесник, наверное, впервые в жизни удостаивался такой почести — его несли в шелковом, расшитом золотыми птицами паланкине городского головы. Спустя четверть часа «смотритель судеб» появился на площадке под куполом храма и начал нараспев читать заклинания. Тотчас со всех сторон озарилось небо, а над кварталами за ратушей появились языки пламени.
— Во здорово колдует, совсем как настоящее! — прицокнул языком Портавель. — Теперича и нам пора. Токмо вот еще что. Посредь нас нету ни единого благородного, усе отряды — разноплеменные и слушают токмо своих старшин. Нас некому вести на приступ, у нас нету единого знака, а без него люди могут дрогнуть в тяжкий миг. Вы разумеете, о чем я? — Он кивнул на Таниуса, который уже вполне отошел от удара, хотя и держал руку на перевязи.
Таниус задумался, но потом согласно кивнул. Он пошел туда, где стояли передовые отряды, взял по дороге имперское знамя и залез на барельеф фонтана.
— Ти-ихо! — заорал что было мочи Портавель. — Пускай все услышат!
— Граждане Эштры, слушайте меня! — крикнул капитан Фрай, размахивая штандартом. — Здесь собрались самые разные люди: фаценцы и зеленодольцы, хигги и ундоты, ранийцы и травяне . Пусть мы — дети разных народов, но нас объединяет одно — единая вера! И общий враг, притаившийся там, под покровом ночи. У каждого народа есть свой боевой клич, с которым они идут в смертельный бой, но есть один, общий, который знают все. Пусть давно нет Империи и никто не хочет ее возрождения, но ее слава и доблесть наших предков поведут нас к победе. И я призываю: Пламенем Солнца, Именем Света, Империя!..
— Вперед!— грохнуло тысячекратное эхо.
Мостовая содрогнулась от мерной поступи отрядов, плотным строем двинувшихся в другой конец площади, откуда сквозь черные оконные проемы ратуши на нас смотрела смерть. Я пристроился на фланге, поближе к колокольне, подальше от первых рядов. Рядом со мной семенил специалист по книгам, прижимая мой подарок к груди, словно это был любимый ребенок. Таниус, примерившийся к своему новому мечу и уже исполнявший им сложные фехтовальные приемы, быстро вошел в роль заводилы и уже хотел пойти перед строем, но я его одернул и показал на место впереди меня.
У нас была другая цель — теперь, в свете искусственного огня, в городском небе высветилось нечто совсем невообразимое: над башней колокольни, качаясь и подергиваясь, кружился узкий черный смерч, воронка которого терялась в темноте звездного неба. При каждом взгляде на этот странный хобот замирало сердце, а по спине неизбежно пробегала дрожь. И нам предстояло идти именно туда…
Сзади раздался страшный грохот — это окончательно рухнул «Полумесяц». Ветер дул с запада, и едкая известковая пыль густым облаком накрыла площадь, спрятав повстанцев от зоркого вражеского глаза под плотной белесой пеленой. Это нам тоже на руку.
Три сотни шагов до ратуши. Седоусый ветеран, шагавший в первом ряду, затянул «Щит к щиту» — песню, с которой ходили в атаку наши отцы и деды:
Бескрайняя ночь над землею ложится,
Но путь в темноту нам указан судьбой,
И в звездном сиянии неба свершится
Триумф легиона — решающий бой.
Пусть наш капеллан прочитает молитву,
Чтоб слово святое сомкнуло уста,
А в полночь начнется последняя битва,
Итог подведет роковая черта.
Две сотни шагов до ратуши. В темноте одиноко щелкнул лук. Стрелок еще не мог видеть нас, потому ориентировался по слуху и все равно попал — ветеран рухнул на брусчатку, сжимая стрелу в груди, но песню подхватили сотни других.
Щит к щиту, наша кровь горяча,
Сталь на груди жаром сердца согрета,
Щит к щиту, наши пульсы стучат
Пламенем Солнца и Именем Света.
Щит к щиту, все решится сейчас
Пламенем Солнца и Именем Света!
Полторы сотни шагов до ратуши. Воздух вспорол вой стрел, некоторые из них нашли свои жертвы. Имперский штандарт впереди покачнулся и упал, но тут же вновь вознесся над толпой.
Любые удары мы вынесем стоя,
С презреньем глядя своей смерти в глаза,
Священный девиз легионного строя —
Полшага вперед и ни шагу назад!
И мы не приемлем иного удела,
Над нами — лишь неба предвечный закон,
Мы будем сражаться за правое дело,
Трубите атаку — вперед, легион!
Сто шагов до ратуши. Повстанцы перешли на бег. Стрелы бьют все точнее, павших все больше. Одна из них пробила плечо хозяина «Солнышка», он осел в пыли на мостовой, но «трусливый» брат подхватил выпавшую секиру и встал в строй на освободившееся место — пламя мести мерцало в его глазах.
Щит к щиту, в этот сумрачный час
Наша задача — дожить до рассвета,
Щит к щиту, ночь взорвется для нас
Пламенем Солнца и Именем Света!
Щит к щиту, все решится сейчас
Пламенем Солнца и Именем Света!*
* То, что в книге называется песнями, песнями и является, и мелодия к этим текстам тоже имеется. — Примеч. авт.
Два десятка шагов до ратуши. Строй сломался, пропуская таранную бригаду, и та с разбега врезалась в окованные медью решетчатые ворота. Двери устояли. Стрелки с верхних этажей продолжали осыпать толпу стрелами, но наиболее рьяные повстанцы, побросав щиты-корзины, уже полезли в высокие стрельчатые окна первого этажа, прямо на бандитские клинки. Рогатый таран гулко грохал по трещавшим воротам — его направляли уже человек тридцать. Каждые несколько секунд кто-то из них падал, пронзенный стрелой, но таранную команду прикрывали корзинами со всех сторон, и она продолжала свой нелегкий труд. Наконец толпа радостно взревела — одна из створок сорвалась с петли, и в образовавшийся проем хлынули десятки храбрецов.
— Таниус, к колокольне! — взвизгнул я, заметив, как от боковой стены ратуши отделилось несколько теней. — Лови арбалет!
Приходилось рисковать, подставляя спины под вражеские стрелы, но из окон по нам так никто и не выстрелил — схватка шла уже внутри ратуши. Четверо открывали замок, двое бросились нам наперерез, стреляя на ходу. Их стрелы отскочили от нагрудника Таниуса, оба наших выстрела нашли цель. В привратном зале колокольни еще двое бандитов, выхватив клинки, преградили нам путь. Таниус атаковал сразу обоих и разделался с ними несколькими ударами, а я оказался в нескольких шагах от Бубая, который держал в руке факел и неуклюже карабкался по лестнице. Если он доберется до костра наверху — город погиб.
Три секунды — трос натянут, две секунды — болт уложен, одна секунда — прицел наведен. Выстрел! Но в эту последнюю секунду впереди что-то метнулось, заслонив цель. Бубай скрылся за строительными лесами, а у лестницы остался лежать… Ласка?!
Этого не должно было случиться. Мальчик, ты не должен был этого делать!
— Вот мы и встретились снова, теперь уже в последний раз… Вы же обещали, что не будете его убивать… — прошептал он. — Сегодня, часа три назад, на отца снизошло просветление, и он рассказал мне, что им управлял темный дух. Это он убедил его разграбить и разрушить город и в ореоле боли и страданий принесенных в жертву людей открыть врата в Бездну Тьмы. Злой дух отправился на расправу с вами, Райен, но пообещал вернуться. И вернулся. Теперь отец обезумел — второй раз его рассудок не вынес вторжения. А со мной все кончено — рана смертельна… Я понимаю… вы должны спасти город и весь этот мир, но… пожалуйста, не убивайте папу, если сможете…
Где-то наверху, на лесах, Таниус рубился с Бубаем, а я сидел и смотрел в широко раскрытые глаза Ласки. Этот по-детски наивный взгляд, устремленный в вечность, я запомню навсегда. Я не могу побыть с тобой дольше — мне нужно идти наверх, ударить в Отец-Колокол, спасти город и… защитить мир.
В колокольной шахте не было ни одного окна, поэтому мне приходилось подниматься на ощупь, лелея слабую надежду, что очередная ступенька окажется на месте. В воздухе, и без того спертом от свежей краски на стенах, витал густой сладковатый трупный смрад, от которого постепенно начинало мутить. Время от времени мои ладони касались липких и влажных пятен еще не присохшей крови, и чем выше я поднимался, тем больше ее было на ступеньках и перилах.
Жертвы принимали смерть наверху, а потом их сбрасывали вниз — к этому заключению я пришел после того, когда холодная рука, свисавшая с лесов, «обласкала» мое лицо, а минутой спустя я едва не скатился с лестницы, оступившись о мертвое тело.
Наконец я все-таки дополз до звонницы. Огромная поленница, залитая смолой, так и не дождалась своего поджигателя. Факел Бубая, разрубленный и потухший, валялся в стороне — в последний момент капитан все же успел преградить путь врагу. И теперь поединок был в самом разгаре. Бандитский атаман ревел и рычал, как бешеный зверь, ожесточенно размахивая тяжелым убойным топором, при этом разнося вдребезги хлипкую ограду шахты и выбивая снопы искр из каменных стен. Капитан Фрай успевал лишь уклоняться от смертоносного оружия и постепенно отступал, по-видимому, пытаясь измотать могучего противника.
Я благоразумно обошел побоище гигантов (ведь затопчут и не заметят) и, искоса поглядывая на схватку, принялся изучать странные и страшные вещи, открывшиеся моему взору. Здесь, на высоте птичьего полета, в отблесках иллюзорного пожара, свет и мрак в агонии метались из стороны в сторону, не давая зрению приспособиться и подробно рассмотреть что-либо. Но в стремительной пляске теней мне все же удалось отметить некоторые детали. Вся площадка колокольни была залита кровью, а к ее стенам гвоздями были прибиты отрубленные ладони и вырванные языки. А еще на камнях кровью же были нарисованы угловатые зловещие символы, образовывавшие колючие узоры и уродливые кособокие гексаграммы, — все это безумное художество сплеталось в сплошное кольцо, идущее вдоль внутренней стены звонницы. Это и есть Врата Бездны? Тогда…
Я поднял глаза к крыше. Крыши не было. Звезд не было. Неба не было. Я стоял на дне бесконечной трубы, раскручивавшей свои колышущиеся границы ввысь — туда, где тоскливо мерцало черное пятно. И этот кусочек сплошного мрака медленно опускался ко мне. А может, это я поднимался к нему? В сознании опавшей листвой зашелестели отзвуки чьих-то голосов, обрывки фраз…
Нет, наверное, не стоит мне глядеть туда. Я опустил голову, но приближающаяся и растущая Тьма осталась перед глазами, и я отчетливо услышал стук своего сердца, и с каждым ударом он становился громче и реже. Отзвуки голосов наложились друг на друга и слились в единый, навязчивый призыв:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Но в этот момент звонко треснула потерявшая опору балка притолоки, и я поспешил выскочить из разваливающегося кабака. Оказалось, вовремя — через минуту внутри что-то загрохотало и обрушилось.
Снаружи было множество людей — тысячи три или четыре, и народ продолжал прибывать. Шли все, кто мог держать оружие: и закаленные в боях ветераны прошлой кампании в кольчугах и латах, заботливо хранившихся в промасленных тряпках на случай новой войны; и крепкие дедки, убеленные сединами, но уверенно сжимавшие в узловатых, мозолистых руках боевые топоры; и необстрелянная молодежь с луками и охотничьими ножами за поясом. Были даже женщины — чтобы оттаскивать раненых с поля боя. Кто-то принес старый имперский штандарт с солнечным Лотосом. И еще я заметил одну необычную вещь — практически каждый нес с собой плоскую плетеную корзину из ивовых прутьев, в каких местные хозяйки сушат бобы и фасоль по осени.
— Моя догада! — похвастался Портавель. — Эти корзинки ихние стрелы не могут пробить, стало быть, потерь на площади у нас случится немного. А еще мы сыскали единственного уцелевшего обитателя ратуши, он разумеет там усе ходы и выходы. Вот он.
Из-за богатырской спины Портавеля вылез уже знакомый мне распорядитель по распространению книг. Вид у него был воинственный и забавный — маленький, худенький, в очках с толстыми линзами, чиновник был одет в плетеную кольчугу, доходившую ему чуть ли не до колен, и нес на плече тяжелую металлическую линейку, которой вполне реально было проломить голову.
— На мене светильника недостало, вот бандюки мене и пустили, дав пенделя под зад! — воскликнул очкастый книжник, воинственно размахивая линейкой. — Но я им жестоко отомщу, те злыдни спалили градские архивы и дедулю архивариуса заедино! Сбоку ратуши, супротив колокольни, имеется второй выход — запасный. Там хоть и усе завалено древним хламом, но несколько людин могут пролезть. Засим — поглядывайте туда!
— Держи, вояка! — Я отдал очкарику «Имперскую историю Южной Земли», которую таскал с собой все это время, но так и не удосужился дочитать. — Первая книга для нового архива.
— О, то есть весьма редкая и дорогая книга! Благодарствую! — воскликнул он и долго жал мне руку.
— А вот и колдуна влекут! — закричали в толпе.
Старый кудесник, наверное, впервые в жизни удостаивался такой почести — его несли в шелковом, расшитом золотыми птицами паланкине городского головы. Спустя четверть часа «смотритель судеб» появился на площадке под куполом храма и начал нараспев читать заклинания. Тотчас со всех сторон озарилось небо, а над кварталами за ратушей появились языки пламени.
— Во здорово колдует, совсем как настоящее! — прицокнул языком Портавель. — Теперича и нам пора. Токмо вот еще что. Посредь нас нету ни единого благородного, усе отряды — разноплеменные и слушают токмо своих старшин. Нас некому вести на приступ, у нас нету единого знака, а без него люди могут дрогнуть в тяжкий миг. Вы разумеете, о чем я? — Он кивнул на Таниуса, который уже вполне отошел от удара, хотя и держал руку на перевязи.
Таниус задумался, но потом согласно кивнул. Он пошел туда, где стояли передовые отряды, взял по дороге имперское знамя и залез на барельеф фонтана.
— Ти-ихо! — заорал что было мочи Портавель. — Пускай все услышат!
— Граждане Эштры, слушайте меня! — крикнул капитан Фрай, размахивая штандартом. — Здесь собрались самые разные люди: фаценцы и зеленодольцы, хигги и ундоты, ранийцы и травяне . Пусть мы — дети разных народов, но нас объединяет одно — единая вера! И общий враг, притаившийся там, под покровом ночи. У каждого народа есть свой боевой клич, с которым они идут в смертельный бой, но есть один, общий, который знают все. Пусть давно нет Империи и никто не хочет ее возрождения, но ее слава и доблесть наших предков поведут нас к победе. И я призываю: Пламенем Солнца, Именем Света, Империя!..
— Вперед!— грохнуло тысячекратное эхо.
Мостовая содрогнулась от мерной поступи отрядов, плотным строем двинувшихся в другой конец площади, откуда сквозь черные оконные проемы ратуши на нас смотрела смерть. Я пристроился на фланге, поближе к колокольне, подальше от первых рядов. Рядом со мной семенил специалист по книгам, прижимая мой подарок к груди, словно это был любимый ребенок. Таниус, примерившийся к своему новому мечу и уже исполнявший им сложные фехтовальные приемы, быстро вошел в роль заводилы и уже хотел пойти перед строем, но я его одернул и показал на место впереди меня.
У нас была другая цель — теперь, в свете искусственного огня, в городском небе высветилось нечто совсем невообразимое: над башней колокольни, качаясь и подергиваясь, кружился узкий черный смерч, воронка которого терялась в темноте звездного неба. При каждом взгляде на этот странный хобот замирало сердце, а по спине неизбежно пробегала дрожь. И нам предстояло идти именно туда…
Сзади раздался страшный грохот — это окончательно рухнул «Полумесяц». Ветер дул с запада, и едкая известковая пыль густым облаком накрыла площадь, спрятав повстанцев от зоркого вражеского глаза под плотной белесой пеленой. Это нам тоже на руку.
Три сотни шагов до ратуши. Седоусый ветеран, шагавший в первом ряду, затянул «Щит к щиту» — песню, с которой ходили в атаку наши отцы и деды:
Бескрайняя ночь над землею ложится,
Но путь в темноту нам указан судьбой,
И в звездном сиянии неба свершится
Триумф легиона — решающий бой.
Пусть наш капеллан прочитает молитву,
Чтоб слово святое сомкнуло уста,
А в полночь начнется последняя битва,
Итог подведет роковая черта.
Две сотни шагов до ратуши. В темноте одиноко щелкнул лук. Стрелок еще не мог видеть нас, потому ориентировался по слуху и все равно попал — ветеран рухнул на брусчатку, сжимая стрелу в груди, но песню подхватили сотни других.
Щит к щиту, наша кровь горяча,
Сталь на груди жаром сердца согрета,
Щит к щиту, наши пульсы стучат
Пламенем Солнца и Именем Света.
Щит к щиту, все решится сейчас
Пламенем Солнца и Именем Света!
Полторы сотни шагов до ратуши. Воздух вспорол вой стрел, некоторые из них нашли свои жертвы. Имперский штандарт впереди покачнулся и упал, но тут же вновь вознесся над толпой.
Любые удары мы вынесем стоя,
С презреньем глядя своей смерти в глаза,
Священный девиз легионного строя —
Полшага вперед и ни шагу назад!
И мы не приемлем иного удела,
Над нами — лишь неба предвечный закон,
Мы будем сражаться за правое дело,
Трубите атаку — вперед, легион!
Сто шагов до ратуши. Повстанцы перешли на бег. Стрелы бьют все точнее, павших все больше. Одна из них пробила плечо хозяина «Солнышка», он осел в пыли на мостовой, но «трусливый» брат подхватил выпавшую секиру и встал в строй на освободившееся место — пламя мести мерцало в его глазах.
Щит к щиту, в этот сумрачный час
Наша задача — дожить до рассвета,
Щит к щиту, ночь взорвется для нас
Пламенем Солнца и Именем Света!
Щит к щиту, все решится сейчас
Пламенем Солнца и Именем Света!*
* То, что в книге называется песнями, песнями и является, и мелодия к этим текстам тоже имеется. — Примеч. авт.
Два десятка шагов до ратуши. Строй сломался, пропуская таранную бригаду, и та с разбега врезалась в окованные медью решетчатые ворота. Двери устояли. Стрелки с верхних этажей продолжали осыпать толпу стрелами, но наиболее рьяные повстанцы, побросав щиты-корзины, уже полезли в высокие стрельчатые окна первого этажа, прямо на бандитские клинки. Рогатый таран гулко грохал по трещавшим воротам — его направляли уже человек тридцать. Каждые несколько секунд кто-то из них падал, пронзенный стрелой, но таранную команду прикрывали корзинами со всех сторон, и она продолжала свой нелегкий труд. Наконец толпа радостно взревела — одна из створок сорвалась с петли, и в образовавшийся проем хлынули десятки храбрецов.
— Таниус, к колокольне! — взвизгнул я, заметив, как от боковой стены ратуши отделилось несколько теней. — Лови арбалет!
Приходилось рисковать, подставляя спины под вражеские стрелы, но из окон по нам так никто и не выстрелил — схватка шла уже внутри ратуши. Четверо открывали замок, двое бросились нам наперерез, стреляя на ходу. Их стрелы отскочили от нагрудника Таниуса, оба наших выстрела нашли цель. В привратном зале колокольни еще двое бандитов, выхватив клинки, преградили нам путь. Таниус атаковал сразу обоих и разделался с ними несколькими ударами, а я оказался в нескольких шагах от Бубая, который держал в руке факел и неуклюже карабкался по лестнице. Если он доберется до костра наверху — город погиб.
Три секунды — трос натянут, две секунды — болт уложен, одна секунда — прицел наведен. Выстрел! Но в эту последнюю секунду впереди что-то метнулось, заслонив цель. Бубай скрылся за строительными лесами, а у лестницы остался лежать… Ласка?!
Этого не должно было случиться. Мальчик, ты не должен был этого делать!
— Вот мы и встретились снова, теперь уже в последний раз… Вы же обещали, что не будете его убивать… — прошептал он. — Сегодня, часа три назад, на отца снизошло просветление, и он рассказал мне, что им управлял темный дух. Это он убедил его разграбить и разрушить город и в ореоле боли и страданий принесенных в жертву людей открыть врата в Бездну Тьмы. Злой дух отправился на расправу с вами, Райен, но пообещал вернуться. И вернулся. Теперь отец обезумел — второй раз его рассудок не вынес вторжения. А со мной все кончено — рана смертельна… Я понимаю… вы должны спасти город и весь этот мир, но… пожалуйста, не убивайте папу, если сможете…
Где-то наверху, на лесах, Таниус рубился с Бубаем, а я сидел и смотрел в широко раскрытые глаза Ласки. Этот по-детски наивный взгляд, устремленный в вечность, я запомню навсегда. Я не могу побыть с тобой дольше — мне нужно идти наверх, ударить в Отец-Колокол, спасти город и… защитить мир.
В колокольной шахте не было ни одного окна, поэтому мне приходилось подниматься на ощупь, лелея слабую надежду, что очередная ступенька окажется на месте. В воздухе, и без того спертом от свежей краски на стенах, витал густой сладковатый трупный смрад, от которого постепенно начинало мутить. Время от времени мои ладони касались липких и влажных пятен еще не присохшей крови, и чем выше я поднимался, тем больше ее было на ступеньках и перилах.
Жертвы принимали смерть наверху, а потом их сбрасывали вниз — к этому заключению я пришел после того, когда холодная рука, свисавшая с лесов, «обласкала» мое лицо, а минутой спустя я едва не скатился с лестницы, оступившись о мертвое тело.
Наконец я все-таки дополз до звонницы. Огромная поленница, залитая смолой, так и не дождалась своего поджигателя. Факел Бубая, разрубленный и потухший, валялся в стороне — в последний момент капитан все же успел преградить путь врагу. И теперь поединок был в самом разгаре. Бандитский атаман ревел и рычал, как бешеный зверь, ожесточенно размахивая тяжелым убойным топором, при этом разнося вдребезги хлипкую ограду шахты и выбивая снопы искр из каменных стен. Капитан Фрай успевал лишь уклоняться от смертоносного оружия и постепенно отступал, по-видимому, пытаясь измотать могучего противника.
Я благоразумно обошел побоище гигантов (ведь затопчут и не заметят) и, искоса поглядывая на схватку, принялся изучать странные и страшные вещи, открывшиеся моему взору. Здесь, на высоте птичьего полета, в отблесках иллюзорного пожара, свет и мрак в агонии метались из стороны в сторону, не давая зрению приспособиться и подробно рассмотреть что-либо. Но в стремительной пляске теней мне все же удалось отметить некоторые детали. Вся площадка колокольни была залита кровью, а к ее стенам гвоздями были прибиты отрубленные ладони и вырванные языки. А еще на камнях кровью же были нарисованы угловатые зловещие символы, образовывавшие колючие узоры и уродливые кособокие гексаграммы, — все это безумное художество сплеталось в сплошное кольцо, идущее вдоль внутренней стены звонницы. Это и есть Врата Бездны? Тогда…
Я поднял глаза к крыше. Крыши не было. Звезд не было. Неба не было. Я стоял на дне бесконечной трубы, раскручивавшей свои колышущиеся границы ввысь — туда, где тоскливо мерцало черное пятно. И этот кусочек сплошного мрака медленно опускался ко мне. А может, это я поднимался к нему? В сознании опавшей листвой зашелестели отзвуки чьих-то голосов, обрывки фраз…
Нет, наверное, не стоит мне глядеть туда. Я опустил голову, но приближающаяся и растущая Тьма осталась перед глазами, и я отчетливо услышал стук своего сердца, и с каждым ударом он становился громче и реже. Отзвуки голосов наложились друг на друга и слились в единый, навязчивый призыв:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73