Пахло здесь так, как и подобало пахнуть в крестьянском хозяйстве. Спешившись, Полиорцис угодил в лужу. Он вытер лицо успевшим промокнуть рукавом и последовал за Горгасом к свету.
– Ничего особенного здесь, конечно, нет, – бодро сообщил Горгас.
Горгас был прав: ничего особенного здесь не было. Не было вообще ничего: тусклый свет лампы, заправленной жиром, не давал возможности рассмотреть то, что лежало под ногами, но, вероятно, это были старые, сырые плетеные тростниковые коврики, издававшие далеко не самый приятный запах. В большой комнате, куда его привел хозяин, стоял большой, незатейливо сколоченный стол, уставленный деревянными и оловянными блюдами с какими-то корками. За столом сидели двое мужчин; перед каждым из них стояла большая кружка из рога. На Полиорциса они не обратили никакого внимания.
– Мои братья, – объявил Горгас. – Слева – Клефас, а справа – Зонарас. – Мужчины не шевельнулись, лишь немного повернули головы, посмотрели на гостя и снова уставились друг на друга. – Извините их и не обижайтесь, они устали после трудного дня. Сейчас у нас много работы: срезаем тростник у реки и делаем сыр для сидра.
Не дождавшись никакой реакции от Клефаса и Зонараса, Полиорцис осторожно опустился на трехногую табуретку и опасливо положил руки на не менее грязный край стола. Горгас, забравшись на стул, искал что-то на стропилах.
– Как дела с тростником? – спросил он, обращаясь к братьям.
– Плохо, – ответил Зонарас. – Слишком сыро. Придется подождать неделю, может быть, вода спадет. Хотя может и дождь пойти. В общем, я бы особенно не рассчитывал…
То, что искал под крышей Горгас, оказалось сеткой с большой головкой сыра, обмазанной чем-то серым.
– Клефас, у нас есть свежий хлеб?
– Нет, – ответил Клефас.
– Вот как? Ну, ладно, обойдемся без него. А сидр в кувшине еще остался?
– Нет.
Горгас вздохнул.
– Хорошо, я принесу из подвала, – сказал он, забирая кувшин. – Сейчас вернусь.
За время его отсутствия – а оно показалось Полиорцису довольно долгим – ни один из братьев не шелохнулся. Когда Горгас вернулся, в руках у него был не только кувшин с сидром, но и буханка твердого на вид хлеба.
– Не мешало бы подбросить в огонь еще дровишек, – заметил Горгас, но никто не откликнулся.
В доме было не только холодно, но и сыро.
– В общем, – сказал Горгас, нарезая хлеб собственным ножом, – вы хотели увидеть Месогу, и это довольно типичная картина. Вот. – Он протянул гостю тарелку с хлебом и сыром. – Сейчас дам вам кружку и налью сидра.
– Нет, спасибо, – запротестовал Полиорцис, но было уже поздно. Рассмотреть напиток как следует он не мог, но на поверхности плавало что-то, подозрительно похожее на солому.
– Спать ляжете в моей комнате, а я как-нибудь устроюсь с Зонарасом.
Зонарас хмыкнул.
– Ну, вот. – Горгас сел наконец на стул и, отломив хлеба, обмакнул его в сидр. – Это и есть дом. Кому-то нравится, кому-то нет. Лично я считаю, что вам далеко до Месоги по части доброго, старомодного гостеприимства.
Полиорцис напомнил себе, что он дипломат, и промолчал. За день он успел изрядно проголодаться, так что теперь даже отважился проглотить кусочек сыра, оказавшегося очень крепким, пахучим и отвратительным. Горгас спросил у братьев, осталось ли сало. Сала не осталось.
– Надо бы посмотреть крышу сарая, – сказал Клефас. – Времени не будет, пока не заготовим сено. Если с тростником ничего не получится, придется покупать. Если будет у кого.
– Хорошо, – сказал Горгас.
– И яблоки надо убрать, – продолжал Клефас. – Становится сыро, как бы не потерять все. У меня на это времени нет, – добавил он.
– Не смотри на меня, – пробурчал Зонарас. – Чем, по-твоему, я занимался всю неделю, задницу просиживал?
Горгас вздохнул:
– Не спорьте. Я пришлю кого-нибудь. Вам надо будет только сказать им, что делать, они сами всем займутся.
– Что нам нужно, так это чтобы кто-нибудь прогнал грачей с ячменя, – оживился Клефас. – На днях я насчитал сто четыре этих твари. Если и дальше так пойдет, то и убирать будет нечего.
– В любом случае хорошего ждать не стоит, – указал Зонарас. – Слишком уж сыро. Требуется никак не меньше десяти ясных солнечных дней, чтобы хоть что-то поспело. Лучше бы посеяли горох, как я говорил.
– Мы уже сеяли горох в прошлом году, – возразил Клефас. – Земля ослабла, без удобрений ничего не растет. Может, стоит запахать все, чтобы и не мучиться.
Полиорцис с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, но Горгас Лордан, этот самопровозглашенный князь Месоги, лишь кивал с умным видом и делал серьезное лицо. Разыгрывает из себя крестьянина, решил Полиорцис, но получается не очень хорошо. Судя по всему, Горгас примерял на себя самые разные платья – крестьянина, князя, дипломата, профессионального, закаленного в боях солдата-ветерана, – но все получалось у него только наполовину, он не вникал в суть дела. Интересно, кто он в действительности? Возможно, Горгас Лордан и сам этого не знает.
Комната Горгаса – спальня хозяина, где, как сообщил «князь», обычно спал отец после того, как умерла мать – обернулась чердаком, к которому вела короткая, в несколько ступенек, лестница. Полиорцис обнаружил кровать, матрац, набитый старым, истершимся в труху камышом, отсутствие подушки, одно древнее одеяло, заботливо отвернутое к тому времени, когда он начал бриться, – само одеяло сшила для матери Нисса Лордан, занимавшаяся рукоделием, прежде чем увлечься финансами. Полиорцис стянул мокрые сапоги, улегся на кровать и погасил лучину. По крыше кто-то пробежал. Дождь? Нет, не дождь, потому что расставленные по комнате в стратегических местах сковороды оставались пустыми, в них ничего не капало. Кошки? Белки, если они гуляют по ночам? А может быть, кролики, ведь крыша упирается одним скатом в холм. В общем, что бы это ни было, шуму получалось столько, что уснуть Полиорцис не мог, несмотря на давящую усталость.
Союз между Империей и этими клоунами – смешно уже то, что он даже допускает такую возможность. В самом лучшем случае Горгас мог поставить… сколько? Тысячу человек? Возможно, меньше. А сколько понадобится – будем реалистичны – людей, чтобы оторвать этих крестьян от их участков и заставить подчиниться требованиям дисциплины? Что ж, вот оно, еще одно грустное доказательство его собственной доверчивости: потратить впустую столько времени и узнать то, что не имеет никакой ценности. Можно, пожалуй, утешать себя тем, что он познакомился с весьма любопытным племенем, Лорданами, взглянул на них в их естественной среде обитания. Интересно, как удалось этим людям оказать столь сильное влияние на дела и политику Империи? Ворочаясь на кочковатом матраце, прилаживаясь к его рельефу, он размышлял над странным феноменом, старался разобраться в его сути.
Нисса Лордан, например, оказавшаяся нынче не у дел, была в свое время настолько опасной, что сумела дестабилизировать банк Шастела, а ничтожная крохотная армия, оплаченная ею и обученная Горгасом, уничтожила несколько тысяч алебардщиков Ордена. Сейчас эта женщина была вне игры, как, впрочем, и Горгас. Что ж, пусть эта кучка бандитов поддерживает Месогу в ее нынешнем состоянии, убогом и жалком, на протяжении грядущих лет, не дает ей, так сказать, скатиться в полную дикость, а там, возможно, власти провинции и сочтут необходимым прибрать ее к рукам. Надо признать, что Торнойс мог бы стать удобной базой для эскадры галер, если Империя когда-нибудь построит настоящий флот и перестанет называть Имперским Флотом неорганизованную кучку нанятых и захваченных кораблей. Горгас не контролировал Торнойс, а если бы и попытался играть мускулами, то подписал бы себе приговор.
Оставался Бардас Лордан, некогда полковник, ныне сержант, герой Ап-Эскатоя, последний защитник Перимадеи. Ангел смерти, как называли его обитатели равнин. Лежа в темноте, Полиорцис нахмурился; когда-то он изучал основы теории случайности, но почти ничего в ней не понял. В конце концов пришлось сдаться: он дипломат, а в Империи достаточно метафизиков, чтобы обойтись без его вклада в этот предмет. Но даже ему, полагающемуся лишь на разрозненные, застрявшие в памяти обрывки лекций, прослушанных на двухнедельных курсах в военной академии Ап-Саммаса, было ясно, что здесь есть над чем поработать, прежде чем браться за долгосрочное стратегическое планирование, и информация, собранная им здесь, возможно, могла бы принести немалую пользу на данной стадии. Мысль об этом успокоила его. Наставник Полиорциса любил повторять одну максиму: первая и наиболее важная стадия в любой работе состоит в том, чтобы уяснить, какую именно работу ты выполняешь. Что ж, теперь он знал. Уяснил. Его задача – изучить патологию Бардаса Лордана. Так что все в порядке.
В конце концов Полиорцис все же уснул, и если в ту ночь, на той кровати, в том доме ему снились плохие сны, то, по всей вероятности, лишь из-за съеденного сыра.
Ветриз Аузелл сидела на крылечке своего дома, наблюдая за играющим на улице мальчиком. Собрав внушительную кучку камешков, он бросал их в декоративную «живую» изгородь у дома напротив. В доме давно уже никто не жил, несколько лет, и пустовал он лишь только потому, что его пытался купить Венарт. В свойственном ему стиле Венарт избирал самые контрпродуктивные, изощренные способы достижения цели, используя неких несуществующих посредников, которые якобы сбивали цену, срывали уже почти достигнутые договоренности и мешали друг другу. Вся эта игра стоила ему больших денег, но зато давала возможность чувствовать себя хитрым, в чем и состоял главный и единственный смысл. Чувствуя, что, швыряя камни, маленький мальчик поступает плохо, нарушая некие общепризнанные принципы и понимая, что у нее, как у взрослой и ответственной женщины, есть полное право остановить его, Ветриз никак не могла заставить себя сделать это. Она не понимала, что именно заставляет ребенка метать камни с такой необъяснимой целеустремленностью. В конце концов любопытство достигло уровня самоистязания, и она спустилась по ступенькам и спросила мальчика, во что он метит.
– В пауков, – ответил он.
– В пауков?
– Да.
Мальчик протянул руку, и точно, в кустах, в густом сплетении веток, Ветриз увидела настоящий квартал паучьей паутины: в центре каждой сети сидел здоровенный, жирный паук. Неподвижные и какие-то угрюмые, они напоминали Ветриз торговцев на рынке в «мертвый» день; хмуро застывшие у прилавков, они молча ждали возможных покупателей.
– Ну и как, удачно? – спросила Ветриз.
Она не переносила пауков. Когда-то, когда она была маленькой девочкой, ее чувства к ним не шли дальше пассивной неприязни, но теперь, у взрослой, они развились в нечто более воинственное.
– Пока что на моем счету четыре, – с гордостью ответил мальчик. – Я считаю только убитых. Если они просто падают и уползают, я их не считаю.
Это было уже чем-то вроде приглашения, даже вызова, а большего ей и не требовалось. Ветриз взяла из кучки камешек, прицелилась и метнула…
Как требушеты в Перимадее. Похоже.
– Мимо, – сказал мальчик, идеально выразив одним лишь тоном голоса то беспредельно-вечное презрение, которое питают мужчины к неспособности и непригодности женщин вести боевую стрельбу. – Моя очередь.
Он поднял камешек, посмотрел на него, потом на выбранного им паука и запустил снаряд.
– Мимо, – сказала Ветриз.
– Я и не говорил, что это легко, – хмуро ответил ее соперник.
На этот раз Ветриз применила научный подход. Она мысленно представила траекторию полета камня, ее завершающую дугу, определенную победой массы над приложенной силой. Когда вся картина отпечаталась в мозгу с такой четкостью, словно была выгравирована на внутренней стороне век, она подняла руку и… разжала пальцы.
– Вообще-то нельзя этого делать, – раздраженно сказала Ветриз. – Пауки не сделали нам ничего плохого. Это жестоко.
– Они ядовитые, – ответил мальчик. – Если укусят, ты распухнешь, почернеешь и умрешь.
– Неужели? Никогда не слышала.
– Правда, – уверил ее мальчик. – Мне друг рассказал.
– Ну, если друг… – Ветриз подобрала еще один камешек. – Тогда это наш долг. – Она размахнулась. – Вот… прямое попадание.
– Не считается. Очередь была моя.
Ветриз улыбнулась:
– А ты просто неудачник, не умеющий проигрывать. И хватит, пока я не рассказала твоей матери.
Мальчик посмотрел на нее почти с ненавистью, его глаза обвиняли ее в предательстве первой степени. Потом он пнул по камням и медленно побрел прочь. Довольная собственной ловкостью, Ветриз вернулась на крыльцо, где якобы проверяла расходную книгу. Впрочем, уйти далеко ей не удалось – на страницу упала тень. Ветриз подняла глаза.
– Ветриз Аузелл?
Она кивнула и быстро отвела взгляд, чтобы не таращиться на незнакомца, но это было слишком трудно, выше ее сил. В конце концов, перед ней впервые стоял Сын Неба.
– Я ищу вашего брата, Венарта, – сказал мужчина. – Он дома?
Ветриз покачала головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Ничего особенного здесь, конечно, нет, – бодро сообщил Горгас.
Горгас был прав: ничего особенного здесь не было. Не было вообще ничего: тусклый свет лампы, заправленной жиром, не давал возможности рассмотреть то, что лежало под ногами, но, вероятно, это были старые, сырые плетеные тростниковые коврики, издававшие далеко не самый приятный запах. В большой комнате, куда его привел хозяин, стоял большой, незатейливо сколоченный стол, уставленный деревянными и оловянными блюдами с какими-то корками. За столом сидели двое мужчин; перед каждым из них стояла большая кружка из рога. На Полиорциса они не обратили никакого внимания.
– Мои братья, – объявил Горгас. – Слева – Клефас, а справа – Зонарас. – Мужчины не шевельнулись, лишь немного повернули головы, посмотрели на гостя и снова уставились друг на друга. – Извините их и не обижайтесь, они устали после трудного дня. Сейчас у нас много работы: срезаем тростник у реки и делаем сыр для сидра.
Не дождавшись никакой реакции от Клефаса и Зонараса, Полиорцис осторожно опустился на трехногую табуретку и опасливо положил руки на не менее грязный край стола. Горгас, забравшись на стул, искал что-то на стропилах.
– Как дела с тростником? – спросил он, обращаясь к братьям.
– Плохо, – ответил Зонарас. – Слишком сыро. Придется подождать неделю, может быть, вода спадет. Хотя может и дождь пойти. В общем, я бы особенно не рассчитывал…
То, что искал под крышей Горгас, оказалось сеткой с большой головкой сыра, обмазанной чем-то серым.
– Клефас, у нас есть свежий хлеб?
– Нет, – ответил Клефас.
– Вот как? Ну, ладно, обойдемся без него. А сидр в кувшине еще остался?
– Нет.
Горгас вздохнул.
– Хорошо, я принесу из подвала, – сказал он, забирая кувшин. – Сейчас вернусь.
За время его отсутствия – а оно показалось Полиорцису довольно долгим – ни один из братьев не шелохнулся. Когда Горгас вернулся, в руках у него был не только кувшин с сидром, но и буханка твердого на вид хлеба.
– Не мешало бы подбросить в огонь еще дровишек, – заметил Горгас, но никто не откликнулся.
В доме было не только холодно, но и сыро.
– В общем, – сказал Горгас, нарезая хлеб собственным ножом, – вы хотели увидеть Месогу, и это довольно типичная картина. Вот. – Он протянул гостю тарелку с хлебом и сыром. – Сейчас дам вам кружку и налью сидра.
– Нет, спасибо, – запротестовал Полиорцис, но было уже поздно. Рассмотреть напиток как следует он не мог, но на поверхности плавало что-то, подозрительно похожее на солому.
– Спать ляжете в моей комнате, а я как-нибудь устроюсь с Зонарасом.
Зонарас хмыкнул.
– Ну, вот. – Горгас сел наконец на стул и, отломив хлеба, обмакнул его в сидр. – Это и есть дом. Кому-то нравится, кому-то нет. Лично я считаю, что вам далеко до Месоги по части доброго, старомодного гостеприимства.
Полиорцис напомнил себе, что он дипломат, и промолчал. За день он успел изрядно проголодаться, так что теперь даже отважился проглотить кусочек сыра, оказавшегося очень крепким, пахучим и отвратительным. Горгас спросил у братьев, осталось ли сало. Сала не осталось.
– Надо бы посмотреть крышу сарая, – сказал Клефас. – Времени не будет, пока не заготовим сено. Если с тростником ничего не получится, придется покупать. Если будет у кого.
– Хорошо, – сказал Горгас.
– И яблоки надо убрать, – продолжал Клефас. – Становится сыро, как бы не потерять все. У меня на это времени нет, – добавил он.
– Не смотри на меня, – пробурчал Зонарас. – Чем, по-твоему, я занимался всю неделю, задницу просиживал?
Горгас вздохнул:
– Не спорьте. Я пришлю кого-нибудь. Вам надо будет только сказать им, что делать, они сами всем займутся.
– Что нам нужно, так это чтобы кто-нибудь прогнал грачей с ячменя, – оживился Клефас. – На днях я насчитал сто четыре этих твари. Если и дальше так пойдет, то и убирать будет нечего.
– В любом случае хорошего ждать не стоит, – указал Зонарас. – Слишком уж сыро. Требуется никак не меньше десяти ясных солнечных дней, чтобы хоть что-то поспело. Лучше бы посеяли горох, как я говорил.
– Мы уже сеяли горох в прошлом году, – возразил Клефас. – Земля ослабла, без удобрений ничего не растет. Может, стоит запахать все, чтобы и не мучиться.
Полиорцис с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, но Горгас Лордан, этот самопровозглашенный князь Месоги, лишь кивал с умным видом и делал серьезное лицо. Разыгрывает из себя крестьянина, решил Полиорцис, но получается не очень хорошо. Судя по всему, Горгас примерял на себя самые разные платья – крестьянина, князя, дипломата, профессионального, закаленного в боях солдата-ветерана, – но все получалось у него только наполовину, он не вникал в суть дела. Интересно, кто он в действительности? Возможно, Горгас Лордан и сам этого не знает.
Комната Горгаса – спальня хозяина, где, как сообщил «князь», обычно спал отец после того, как умерла мать – обернулась чердаком, к которому вела короткая, в несколько ступенек, лестница. Полиорцис обнаружил кровать, матрац, набитый старым, истершимся в труху камышом, отсутствие подушки, одно древнее одеяло, заботливо отвернутое к тому времени, когда он начал бриться, – само одеяло сшила для матери Нисса Лордан, занимавшаяся рукоделием, прежде чем увлечься финансами. Полиорцис стянул мокрые сапоги, улегся на кровать и погасил лучину. По крыше кто-то пробежал. Дождь? Нет, не дождь, потому что расставленные по комнате в стратегических местах сковороды оставались пустыми, в них ничего не капало. Кошки? Белки, если они гуляют по ночам? А может быть, кролики, ведь крыша упирается одним скатом в холм. В общем, что бы это ни было, шуму получалось столько, что уснуть Полиорцис не мог, несмотря на давящую усталость.
Союз между Империей и этими клоунами – смешно уже то, что он даже допускает такую возможность. В самом лучшем случае Горгас мог поставить… сколько? Тысячу человек? Возможно, меньше. А сколько понадобится – будем реалистичны – людей, чтобы оторвать этих крестьян от их участков и заставить подчиниться требованиям дисциплины? Что ж, вот оно, еще одно грустное доказательство его собственной доверчивости: потратить впустую столько времени и узнать то, что не имеет никакой ценности. Можно, пожалуй, утешать себя тем, что он познакомился с весьма любопытным племенем, Лорданами, взглянул на них в их естественной среде обитания. Интересно, как удалось этим людям оказать столь сильное влияние на дела и политику Империи? Ворочаясь на кочковатом матраце, прилаживаясь к его рельефу, он размышлял над странным феноменом, старался разобраться в его сути.
Нисса Лордан, например, оказавшаяся нынче не у дел, была в свое время настолько опасной, что сумела дестабилизировать банк Шастела, а ничтожная крохотная армия, оплаченная ею и обученная Горгасом, уничтожила несколько тысяч алебардщиков Ордена. Сейчас эта женщина была вне игры, как, впрочем, и Горгас. Что ж, пусть эта кучка бандитов поддерживает Месогу в ее нынешнем состоянии, убогом и жалком, на протяжении грядущих лет, не дает ей, так сказать, скатиться в полную дикость, а там, возможно, власти провинции и сочтут необходимым прибрать ее к рукам. Надо признать, что Торнойс мог бы стать удобной базой для эскадры галер, если Империя когда-нибудь построит настоящий флот и перестанет называть Имперским Флотом неорганизованную кучку нанятых и захваченных кораблей. Горгас не контролировал Торнойс, а если бы и попытался играть мускулами, то подписал бы себе приговор.
Оставался Бардас Лордан, некогда полковник, ныне сержант, герой Ап-Эскатоя, последний защитник Перимадеи. Ангел смерти, как называли его обитатели равнин. Лежа в темноте, Полиорцис нахмурился; когда-то он изучал основы теории случайности, но почти ничего в ней не понял. В конце концов пришлось сдаться: он дипломат, а в Империи достаточно метафизиков, чтобы обойтись без его вклада в этот предмет. Но даже ему, полагающемуся лишь на разрозненные, застрявшие в памяти обрывки лекций, прослушанных на двухнедельных курсах в военной академии Ап-Саммаса, было ясно, что здесь есть над чем поработать, прежде чем браться за долгосрочное стратегическое планирование, и информация, собранная им здесь, возможно, могла бы принести немалую пользу на данной стадии. Мысль об этом успокоила его. Наставник Полиорциса любил повторять одну максиму: первая и наиболее важная стадия в любой работе состоит в том, чтобы уяснить, какую именно работу ты выполняешь. Что ж, теперь он знал. Уяснил. Его задача – изучить патологию Бардаса Лордана. Так что все в порядке.
В конце концов Полиорцис все же уснул, и если в ту ночь, на той кровати, в том доме ему снились плохие сны, то, по всей вероятности, лишь из-за съеденного сыра.
Ветриз Аузелл сидела на крылечке своего дома, наблюдая за играющим на улице мальчиком. Собрав внушительную кучку камешков, он бросал их в декоративную «живую» изгородь у дома напротив. В доме давно уже никто не жил, несколько лет, и пустовал он лишь только потому, что его пытался купить Венарт. В свойственном ему стиле Венарт избирал самые контрпродуктивные, изощренные способы достижения цели, используя неких несуществующих посредников, которые якобы сбивали цену, срывали уже почти достигнутые договоренности и мешали друг другу. Вся эта игра стоила ему больших денег, но зато давала возможность чувствовать себя хитрым, в чем и состоял главный и единственный смысл. Чувствуя, что, швыряя камни, маленький мальчик поступает плохо, нарушая некие общепризнанные принципы и понимая, что у нее, как у взрослой и ответственной женщины, есть полное право остановить его, Ветриз никак не могла заставить себя сделать это. Она не понимала, что именно заставляет ребенка метать камни с такой необъяснимой целеустремленностью. В конце концов любопытство достигло уровня самоистязания, и она спустилась по ступенькам и спросила мальчика, во что он метит.
– В пауков, – ответил он.
– В пауков?
– Да.
Мальчик протянул руку, и точно, в кустах, в густом сплетении веток, Ветриз увидела настоящий квартал паучьей паутины: в центре каждой сети сидел здоровенный, жирный паук. Неподвижные и какие-то угрюмые, они напоминали Ветриз торговцев на рынке в «мертвый» день; хмуро застывшие у прилавков, они молча ждали возможных покупателей.
– Ну и как, удачно? – спросила Ветриз.
Она не переносила пауков. Когда-то, когда она была маленькой девочкой, ее чувства к ним не шли дальше пассивной неприязни, но теперь, у взрослой, они развились в нечто более воинственное.
– Пока что на моем счету четыре, – с гордостью ответил мальчик. – Я считаю только убитых. Если они просто падают и уползают, я их не считаю.
Это было уже чем-то вроде приглашения, даже вызова, а большего ей и не требовалось. Ветриз взяла из кучки камешек, прицелилась и метнула…
Как требушеты в Перимадее. Похоже.
– Мимо, – сказал мальчик, идеально выразив одним лишь тоном голоса то беспредельно-вечное презрение, которое питают мужчины к неспособности и непригодности женщин вести боевую стрельбу. – Моя очередь.
Он поднял камешек, посмотрел на него, потом на выбранного им паука и запустил снаряд.
– Мимо, – сказала Ветриз.
– Я и не говорил, что это легко, – хмуро ответил ее соперник.
На этот раз Ветриз применила научный подход. Она мысленно представила траекторию полета камня, ее завершающую дугу, определенную победой массы над приложенной силой. Когда вся картина отпечаталась в мозгу с такой четкостью, словно была выгравирована на внутренней стороне век, она подняла руку и… разжала пальцы.
– Вообще-то нельзя этого делать, – раздраженно сказала Ветриз. – Пауки не сделали нам ничего плохого. Это жестоко.
– Они ядовитые, – ответил мальчик. – Если укусят, ты распухнешь, почернеешь и умрешь.
– Неужели? Никогда не слышала.
– Правда, – уверил ее мальчик. – Мне друг рассказал.
– Ну, если друг… – Ветриз подобрала еще один камешек. – Тогда это наш долг. – Она размахнулась. – Вот… прямое попадание.
– Не считается. Очередь была моя.
Ветриз улыбнулась:
– А ты просто неудачник, не умеющий проигрывать. И хватит, пока я не рассказала твоей матери.
Мальчик посмотрел на нее почти с ненавистью, его глаза обвиняли ее в предательстве первой степени. Потом он пнул по камням и медленно побрел прочь. Довольная собственной ловкостью, Ветриз вернулась на крыльцо, где якобы проверяла расходную книгу. Впрочем, уйти далеко ей не удалось – на страницу упала тень. Ветриз подняла глаза.
– Ветриз Аузелл?
Она кивнула и быстро отвела взгляд, чтобы не таращиться на незнакомца, но это было слишком трудно, выше ее сил. В конце концов, перед ней впервые стоял Сын Неба.
– Я ищу вашего брата, Венарта, – сказал мужчина. – Он дома?
Ветриз покачала головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80