Ее не интересовали многочисленные трактаты и приговоры, вынесенные против различных еретических учений, но, как и ожидала Лиат, тексты по магии и волшебству также были запрещены: «Действия волшебников» Чалдеоса и «Тайная Книга Александроса, Сына Грома».
Как странно и удивительно, что такая огромная библиотека существует в сфере Соморхас. Но не сказал ли неизвестный голос, что за воротами она обретет то, чего желает ее сердце?
Вместе с тем какой-то тоненький звоночек, где-то глубоко внутри нее, раздражающе позвякивал. Внезапно едва ощутимо запульсировало в правом глазу, будто тоненькие иголочки непрестанно покалывали. Разве не читала она, что в сфере Соморхас пребывают только мечты и иллюзии?
— Так быть не может, — прошептала она, как будто была едина в двух лицах — один человек смотрел, другой говорил. Великая библиотека находится в Городе Памяти в третьей сфере, где царствует Чаша Бесконечных Вод, океан знаний, доступный смертным.
Вот в чем заключается истина! Лучше правильно распорядиться временем, пока оно у нее есть. В толстом каталоге Лиат прочитала, что книга «Вечная Геометрия» святого Петера Аронского находится в одном из залов библиотеки, и, заметив, что многие стоят и терпеливо ждут, пока смогут воспользоваться каталогом, поспешила прочь. Каждую минуту она ожидала, что один из служителей, облаченных в рясу, окликнет ее: «Что вы здесь делаете? Откуда вы прибыли?»
Но никто не обращал на нее внимания. Не то чтобы они не видели ее. Прежде чем она вышла, многие посмотрели на нее, но так, будто она была долгожданным гостем. Никаких удивленных, непонимающих взглядов.
Коридор, по которому Лиат надеялась прийти в комнату астрономии, вместо этого неожиданно вывел ее в небольшую часовню, искусно украшенную золочеными светильниками, свисающими с брусчатого потолка, и фресками, изображающими жизнь святой Лусии, хранителя света мудрости Господа. Ноги сами собой подкосились, и она встала на колени позади двух священнослужителей, облаченных в белые рясы и алые длинные накидки — в мире людей в таких одеждах ходили пресвитеры на службе у скопос.
Мысли разбегались у нее в голове. Поскольку она не могла успокоиться и обратить себя к Господу, Лиат прислушалась. Очевидно, у двух служителей, коленопреклоненно стоящих впереди нее, тоже было неспокойно на душе, они переговаривались, понизив голос до шепота, в то время как престарелый священник пел вместе с хором сладкоголосых монахов, шла служба Сикстий.
— Ты слышал? Он спас брата Сильвестрия от порки.
— Нет, но как брат Сильвестрия мог нанести оскорбление? От него нечасто можно услышать и несколько слов, иногда мне кажется, что только благодаря некоему чуду он знает, что все мы существуем, он настолько занят своими книгами.
— Причина не в том, что он что-то сказал, а в том, что он написал в летописи.
— Думаю, ничего умышленно унизительного, не так ли? К этому больше склонна епископ Лиутприд.
— Конечно нет. Сильвестрия дал бесстрастную оценку прошедшей коронации, не пытаясь приукрасить или как-то изменить.
— А Айронхед не мог этого вынести. Ему больше по нраву слушать льстивых поэтов, воспевающих его заслуги, будто он будущий Тейлефер, а не тот, кем является на самом деле.
— Ты знаешь, какой страшный гнев может охватить Айронхеда.
— Да, знаю, эта отметина на щеке лучшее тому доказательство. Но как же тогда Сильвестрию удалось избежать наказания? Нет, нет, не нужно говорить. Я догадываюсь, кто, должно быть, вмешался.
— Брат, он, действительно, единственный, кто может как-то мягко повлиять, теперь, когда Святая Матерь, да продлит Господь ее дни, больна. Он единственный, кто осмеливается встать между грубостью и жестокостью Айронхеда и жизнями многих невинных людей.
Эта мысль снизошла на них, как явление Божьей милости, и они склонили головы в искренней молитве, в это время старый пресвитер впереди начал петь «Во славу».
Странным образом Лиат показалось, будто тело ее больше не принадлежит ей. Совершенно неожиданно она поднялась и тихо пошла обратно, но, должно быть, в часовне была еще одна дверь, которую она сначала не заметила, поскольку вместо того, чтобы вернуться в коридор, она просто спустилась вниз и оказалась в темном, сыром коридоре, освещенном единственным мерцающим факелом. Несмотря на полумрак, Лиат своим острым, как у саламандры, взглядом заметила трех стражей, стоящих у массивной деревянной двери, как две капли воды похожей на другие двенадцать дверей, расположенных по коридору позади нее. Сквозь каменные стены просачивалась влага. Пахло землей и сыростью. Здесь не было красивых высоких потолков. Искусные художники не приложили руку к тому, чтобы сделать это место приятным для взгляда или прогулок.
— Вот ключ, — произнес один из стражей. — Бедные ребята. Не могу думать о том, что их головы будут торчать на стене только потому, что они украли немного хлеба: они так бедны, что не могут позволить себе купить его.
— Немного хлеба — это одно, — возразил второй стражник, — но украсть королевский хлеб — это совершенно другое.
— Ха! Королевский хлеб. — Третий страж хрипло рассмеялся. — Та корзина была предназначена для любовниц короля.
— И все же она принадлежит королю, а не этим двум нищим.
Они повернули ключ в замочной скважине и с трудом распахнули дверь.
— Выходите, ребята, — произнес третий стражник. Двое мальчиков не старше четырнадцати лет выглядели уставшими и измученными, по ним было видно, что дети жили с постоянным чувством голода, питаясь крысами. Один из них плакал. Его друг старался держаться.
— Мы просто хотели кушать, — прохныкал плачущий ребенок знакомые слова, повторяемые слишком часто.
— Нет, не оправдывайся перед ними, — прошипел его товарищ. — Мы смело встретим нашу смерть.
— Отважные ребята, — сказал третий страж. — Мне приказано помиловать вас и отпустить. Вот вам серебряная лусира, этого хватит на первое время. Распорядитесь ею правильно и как можно скорее покиньте город. Наш король долго помнит тех, кто перешел ему дорогу, и если он узнает вас, то отрубит головы прямо на улице.
Хныкающий ребенок еще больше заплакал, услышав новости о внезапном помиловании. Второй мальчик упал на колени, пытаясь поцеловать руку третьему стражнику и в то же время крепко прижимая к груди заветную монетку.
— Не меня вам нужно благодарить. Я бы позволил вас повесить. Но в королевском суде есть один человек, который предпочитает одаривать благами милости, чем карать мечом правосудия.
— О Господь и Владычица! — прошептал отважный мальчик таким тоном, будто увидел спустившегося с небес ангела. — Это тот самый человек, которого мы видели на площади рядом с его величеством королем?
— Да, тот самый. Помните, что кто-то находится ближе к Господу, в отличие от нас, грешников. Молитесь за его здравие.
Двое стражей вместе закрыли неподдающуюся дверь. Она нестерпимо скребла по каменному полу, раздражающий звук эхом отдавался в конце коридора.
Усмехнувшись, первый страж вывел мальчиков на улицу. Лиат не двигалась, пока двое других стражников продолжали разговаривать.
— Ты мог бы оставить серебро себе, а их повесить, — прошептал второй страж. — Как ты посмел ослушаться воли короля?
— Через неделю король уже и не вспомнит об этом случае. Бедные ребята, они ведь совершенно безобидны. Я помню, как однажды был так же голоден и совершенно отчаялся. Но даже не думай, что я мог бы оставить монету себе. — Голос третьего стража тут же стал суровым, как только он начал ругать товарища. — Не тогда, когда ты знаешь, кто передал ее мне для этих бедных мальчиков. На службе у короля мы дважды в день имеем возможность поесть. У них нет ничего, бедняжки слоняются по улицам города, а король все повышает налоги, чтобы купить еще больше солдат для своей армии.
— Но как бы он узнал, тот, кто передал ее тебе, что ты оставил серебро себе? Ты мог бы отпустить их, а монету забрать. Это же месячное жалование.
— Он узнал бы!
— И наказал бы тебя?
— Самое страшное наказание — стоять перед ним и быть вынужденным смотреть в глаза лучшему среди нас человеку. Я не желаю, чтобы он прощал меня за мои проступки, ни слова упрека со стороны того, кто знает, насколько человечество погрязло в грехах и как мы отчаянно боремся с влиянием зла. Лучше я не буду совершать какие-то проступки, чем мне будет стыдно перед ним.
— Вот почему тебя не видно было в борделе Париса в прошлом месяце?
— Да, мой друг, и больше я там не появляюсь. Я ухаживаю за молодой женщиной, она прачка, работает в нижней части города, в доках Тигира. Я собираюсь жениться на ней и жить праведной жизнью.
— Когда закончится война.
— Да, когда закончится эта проклятая война. Ты слышал, какие в последнее время ходят слухи?
Они прошли под каменной аркой, ведущей к лестнице, и исчезли из виду, забрав с собой единственный факел. Их голоса растворились вдали, каменные своды поглотили слова. Лиат последовала за ними, но к тому времени, как она добралась до лестницы, ступеньки едва виднелись в сгустившейся темноте. Она быстро начала подниматься наверх, подталкиваемая в спину внезапно появившимся холодным ветром, как вдруг исчезли последние отблески факела и Лиат осталась одна в непроглядной тьме. Осторожно она продолжала взбираться по лестнице на ощупь, пальцы касались прохладной поверхности камня, чувствуя каждую трещинку и выбоину, вдруг рука ее скользнула по чему-то гладкому. Вскоре Лиат поняла, что находится на верхней ступени узкой лестницы, стены и пол были деревянные, а потолок настолько низкий, что она едва не касалась его головой. В полумраке Лиат наткнулась на дверную ручку. Она уже хотела повернуть ее, но замерла в нерешительности.
Лиат крепко сжала зубы, так что острая боль пронзила ее челюсть, и множество вопросов вновь вспыхнуло у нее в голове. Где она? Неужели она вновь невольно оказалась на Земле?
Но они стремительно пронеслись и исчезли.
«Пройди через дверь, — пробормотал голос, — и я буду еще на один шаг ближе к тому, чего желает мое сердце». Разве это не было правдой? Конечно, было. Лиат начала поворачивать ручку двери, но справа от нее вдруг раздались приглушенные звуки плача. Пораженная, она отступила назад, поскольку ручка задвигалась, как будто ее пытались повернуть с другой стороны, послышался скрип дерева и щелчок.
Дверь распахнулась.
Обаятельная молодая женщина заморгала, вглядываясь в темноту. На верхней губе у нее был свежий шрам; она была в одной сорочке, настолько тонкой, что виднелась ее бледная кожа.
— О, слава Владычице, — сказала она, схватив Лиат за руку, и провела ее в яркую комнату, залитую розовым светом, проникающим сквозь четыре распахнутых окна. — Вы так удачно ее спрятали.
Нежные лучи солнца ярко освещали несколько фресок, на которых были такие откровенные изображения, что Лиат покраснела. Ее новая знакомая протиснулась за невидимый с первого взгляда буфет, или что это было, и помогла выбраться оттуда плачущей женщине. На ней была длинная, бесформенная туника, окрашенная в невыразительно красный цвет, такую одежду обычно носили простолюдины, хотя, в отличие от вендийского обычая, еще на ней был туго сидящий корсаж и коричневый передник. Волосы были переплетены множеством шнурков, тогда как каждая уважающая себя вендийка покрыла бы голову легким платком. Несмотря на слезы и испуганное выражение лица, Лиат заметила, что она очень миловидна, черноволоса, а в такие бездонные глаза можно смотреть часами. Она отпрянула в сторону, посмотрев на огромную кровать, проглядывающую сквозь шелковый балдахин.
— Я не сдамся ему без борьбы! — сказала она охрипшим от крика голосом. — Пусть он король, я только пришла в собор попросить Господа ниспослать исцеление моему больному ребенку.
— Тише, тише, — прошептала обаятельная женщина. — Он уже ушел. Как, ты сказала, тебя зовут?
— Меня зовут Терезия. О Владычица! — Она залилась слезами, теперь уже от осознания того, что беда миновала. — Я была в часовне, молилась, когда он вошел и схватил меня прямо там. Что я могла сказать королю? Я не могла себе представить…
Она вновь разрыдалась, тем временем миловидная женщина в тонкой сорочке посмотрела на Лиат, показывая, что она не раз была свидетелем этой сцены, в ее взгляде смешались сочувствие и отвращение.
— …что он попытается изнасиловать меня. Если бы не этот святой человек, который вошел тогда в часовню и остановил его…
— Да, дорогая, если бы не он.
— Я думала, король проткнет его мечом. О Владычица, какой он отважный! — Глаза ее вспыхнули от восхищения.
— И такой красивый.
— И святой пресвитер, сестра, он не для таких, как мы, поэтому возвращайся к своему доброму супругу и больному ребенку. Поспеши, король может вернуться. — Обе двери были открыты, одна вела в роскошный зал, другая — в узкий коридор для слуг. Она поманила ее ко второй двери. — Пройдешь по коридору, спустишься вниз в комнату для слуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88