Джеренс Бранстэд понимал, что о правонарушениях политиков я буду говорить совсем не так легко, как того ждут в обществе.
Тем не менее, судя по некоторым дошедшим до меня рассказам, меня пытались возвеличивать. При этом игнорировалась моя глупость, когда без всякой нужды в жертву был принесен глава правительства планеты Надежда. И мое бессердечное использование кадетов, совсем еще детей, которые вынесли на своих плечах основную тяжесть борьбы. Тот факт, что большинство ребят действовали геройски, не мог служить извинением – многие погибли, не успев даже повзрослеть.
Пресса не знала, как я бессердечно игнорировал мольбы Дэвида Бевина спасти его жизнь, когда я мог сдаться Стангеру и попробовать отговорить его от предательства. Или о том, как я замешкался в те трагические минуты, когда погибла Арлина. Если бы я заблокировал люк тростью мгновением раньше…
Все это время патриархи хранили зловещее молчание.
К моему неописуемому изумлению, в Лунаполисе меня навестил епископ Римской католической церкви и исповедовал меня согласно древнему ритуалу. После этого он благословил меня и укорил за публичное отречение от Господа Бога. Епископ Сэйтор, сказал он, действовал опрометчиво, и мое предостережение – «кесарю кесарево» – было вполне резонным. «Церковь – это не больше чем попытка человека понять Бога, – сказал он мне, – и не следует приписывать Всевышнему ее недостатки». Перед уходом он поцеловал меня во влажную щеку.
Тем не менее большинство патриархов вряд ли испытывали ко мне особые симпатии, как и я к ним. Перед Сэйтором стоял выбор: он мог отречься от меня, игнорировать меня или выразить мне поддержку. Ни один из этих вариантов не был особенно приятным. Возможно, поэтому патриархи настояли, чтобы Адмиралтейство предложило мне нечто в корне иное – выйти в отставку и поселиться в Лунаполисе.
– Вы хотели видеть меня, сэр?
– Входи.
По моему настоянию Чарли Витрек надел голубую офицерскую форму, хотя Адмиралтейство отправило его в запас.
Он близоруко посмотрел через капитанский мостик:
– О!
Увидев меня, четко отдал честь. Врачи неплохо над ним поработали, хотя его карие глаза вместо прежних голубых приводили меня в замешательство.
– Вольно! – Чарли расслабился. Я серьезно на него посмотрел:
– Очень рад, что ты поднялся ко мне.
Я написал ему два длинных письма, где главным образом уговаривал принять участие в полете «Олимпиады».
– Благодарю вас, сэр. – На лице его заиграла дружеская улыбка.
– Устроился в своей каюте?
– Да, сэр. – Он помолчал. – Есть кое-какие неудобства. Нет, – поспешно добавил он, – я не жалуюсь.
– В чем же проблема?
– Я ношу форму гардемарина, но не в одной каюте с ними. Я называю вас «сэр», как и положено, но у меня нет никаких обязанностей, потому что я не принят и никогда не буду принят на службу. Это… странно. Но уверен, что сумею привыкнуть. – Он широко улыбнулся. Пробежался пальцами по волосам, поправил узел галстука.
– Да, я много об этом думал. – Я откинулся назад. – Сомневаюсь, что это долго продлится.
– Сэр? – тут же встревожился Витрек.
– Адмиралтейство, по свойственной ему мудрости, объявило тебя негодным к службе. У тебя нет возможности вернуться в строй.
– Нет, сэр.
– Пока ты находишься в этом правовом поле. Он нахмурился:
– Я не… Вы шутите со мной?
– Отчего же, можно сказать, что и шучу. – Я, смакуя, сделал паузу. – Чарли, когда мы отправимся в полет, у меня на корабле будет абсолютная власть.
– Конечно.
– Как только мы отчалим, я призову тебя на действительную службу. Хочу, чтобы ты был вместе с другими офицерами.
– Сэр, я не смогу стоять вахту. Я вижу недостаточно хорошо, чтобы наблюдать за приборами…
– У нас одиннадцать гардемаринов, и наблюдатели мне не нужны. Но некоторые из них слишком молоды, и ты будешь хорошо на них влиять. К тому же ты понадобишься мне для другого.
– Зачем? – заморгал он.
– Взгляни на этого гиппопотама. – Я показал рукой на окружающие нас стены корабля. – У нас три тысячи пассажиров, Чарли. Три тысячи! И еще огромный экипаж. «Олимпиада» больше похожа на город, чем на корабль, и на ней надо поддерживать порядок. Рано или поздно начнутся жалобы, пойдут разные требования, выдвинутся делегации, возникнут споры…
– Как в Ротонде, – скривил губу он.
– Только хуже, потому что отсюда некуда бежать. Чтобы сладить со всем этим, мне нужна помощь. – Мечтая о его приеме на службу, я думал, что это сработает, но сейчас не был так уверен. – Тебе известен мой стиль руководства, и ты идеальный кандидат. Помоги мне. – Мой голос смягчился:
– Пожалуйста.
– Сделаю все, что в моих силах… Но, сэр, вы делаете это не из жалости ко мне?
– Нет. – Я понял, что так оно и было. – Мне нужны офицеры, которым я доверяю абсолютно.
Сковывавшее его напряжение немного спало.
– Слушаюсь, сэр. Я доложу первому гардемарину. Кто это?
– Ты, Чарли. – Я постарался устроить это как можно более тщательно. Другим гардемаринам все было известно, но они получили приказ до поры ничего не говорить Чарли.
Он устремил на меня взгляд, полный радостного удивления.
– Вы так считаете? На самом деле? – Да.
– Господь благословит вас. – Не в силах себя сдержать, он принялся пританцовывать по палубе капитанского мостика. – Не знаю, как вас и отблагодарить!
– Между прочим, присматривай за Спиком. Его нужно немного направлять.
– Слушаюсь, сэр. – Он тряхнул головой, все еще не веря удаче. Через секунду коснулся рукой своих глаз:
– Увидите! – Он громко рассмеялся:
– Увидите, на что я способен!
Почему я принял «Олимпиаду»?
Не знаю.
В то время я перестал быть Генсеком. После военного положения людям был нужен кто-то более… милосердный. Даже находясь в отставке, я помимо своей воли оказывал бы влияние на дискуссии в Сенате, на голосования в Ассамблее. Оставшись в Солнечной системе, я не избежал бы встречи с прессой и рано или поздно высказал бы все, что думаю, о трусах, сидевших в нашем правительстве.
А куда я мог отправиться?
Уж конечно, не домой. У меня не было дома. Мою вашингтонскую резиденцию разбомбили до основания. В Кардиффе стояло кошмарное зловоние. Хотя я горячо надеялся, что Филип все же добьется своего и проведет остаток своей жизни именно там. Кроме того, я не мог снова вернуться на Землю. На родной планете мне пришлось бы жить в муках оттого, что я не способен еще раз подняться наверх, где гравитация была намного слабее.
Арлина сказала мне это первой – хотя и в сновидениях. Счастливыми в моей жизни были только дни, проведенные на капитанских мостиках космических кораблей. Дерек об этом догадывался – он сам таким же образом нашел свою смерть. То же и с Арлиной, которая надела униформу без малейших колебаний, была счастлива оказаться на службе и принесла себя в жертву, сохранив жизни сотен людей.
Даже теперь я с тоской вспоминал о своей молодости. Избыток сил, кипение жизни. Ничто не омрачало радость бытия. Но Арлина умерла, потеряна навеки. И в жизни моей отныне никогда не будет, не может быть радости. Внутри меня зияли пустота, полное отсутствие страстей. И этому сопутствовало странное ощущение свободы.
Я не мог вернуться в свою молодость, но какую-то малую часть той жизни можно было прожить заново.
– Сэр, стыковочные узлы готовы к рассоединению, – доложил пилот Ван Пэр. К моему удивлению, он выжил во время разрушения космического катера Академии, просто катапультировавшись при первой же лазерной атаке Стангера. В своем скафандре с двигателями он цеплялся к корпусу «Галактики», пока не решил, что можно безопасно перебраться на орбитальную станцию. Мне вспомнилось, что он тоже, как и я, любил шахматы. Возможно, во время долгих безмолвных вахт…
– Очень хорошо. – Я набрал номер:
– Служба слежения, «Олимпиада» готова к полету.
– Действуйте, «Олимпиада». Вектор 5–9 от станции. Удачи.
– Пилот, стартуем и держим курс на безопасное для перехода в сверхсветовой режим место.
Мое заявление об отставке с должности Генерального секретаря было передано в Ассамблею и вступало в силу с момента перехода «Олимпиады» в сверхсветовой режим.
– Сэр, мистер и миссис Катарта с детьми, – сообщил гардемарин Рафаэль Дельгадо, шестнадцати лет, франтоватый и самоуверенный. Судя по личному делу, отличник математики и навигации. Посмотрим.
– Хорошо. – Я повернулся в кресле.
– Рад познакомиться с вами. – Гектор Катарта протянул мозолистую руку.
Я пожал ее. Мы немного поболтали о его работе гидролога и агробиолога. Миссис Катарта оказалась очень симпатичной женщиной, поэтессой. Дети их, однако, были еще совсем маленькими и все время шалили. Я испытал облегчение, когда они покинули мостик, хотя придраться к их поведению не мог.
– Па! – В люк влетел Майкл Тамаров и сразу за ним – кадет Ансельм. – В вестибюле есть арочный видеосимулятор.
– Прекрасно. – Прозвучало это весьма кисло. Я не упрекнул Тэда за нарушение протокола – в этот день капитанский мостик был открыт для пассажиров. В качестве кадета Ансельм был не при исполнении служебных обязанностей, и я мог позволить ему почти все. Кроме спиртного.
– У него двойной пульт управления! – Майкл насквозь пропотел от быстрого бега. Стильный новый китель, который я сам выбрал ему в дорогом земном магазине. Я улыбнулся: у нас было вполне достаточно времени, чтобы хорошо экипироваться. Парнишка не переставал радоваться:
– Тэд играет тоже!
– Отлично. Час видеосимулятора за час физических упражнений.
Майкл разочарованно воскликнул:
– Мы ж не на базаре!
– Такова жизнь. – Если не установить такого правила, скоро он превратится в приложение к видеосимулятору со скрюченными пальцами и остекленевшими глазами.
– Вы не можете этого сделать! – Его глаза сверкали. Я ничего не ответил. Через несколько секунд он забеспокоился:
– Беру свои слова обратно, па. Я продолжал ждать.
Он пал духом:
– Сэр, пожалуйста. Извините меня. Час за час.
Я взъерошил его волосы и слегка обнял, невзирая на удивление лейтенанта и пилота, которые за нами наблюдали.
Майкл провел впечатляющую кампанию. Бессчетное количество видеопереговоров с Мойрой в Киеве и ее дочерью. Слезные мольбы, обращенные ко мне. Обещание хорошего поведения. Наконец наш договор был заключен.
Откровенно говоря, я был рад разделить с ним свою огромную, комфортабельную каюту. Обещания свои он порой не сдерживал, толку от него было мало – однако он становился все более хорошим парнем. Он не слишком часто принимал душ, заводился с полоборота, но… с каждым днем все больше походил на Алекса. Иногда вечерами я заставлял его учить стихи из Ветхого Завета, а сам в это время сидел и потягивал дымящийся чай. Не знаю, почему так сложилось. Становимся ли мы к концу дней духовными отцами?
Майкл ко всему относился очень легко. А его постоянные вопросы к Тэду Ансельму о кадетской жизни… Что ж, если на то пошло, на складах корабля было достаточно серой униформы.
И у Ансельма появился приятель на те месяцы, которые я заставил его ждать, пока снова не сделаю его гардемарином. Что бы ни говорил ему Дерек в их уединенных беседах, душа его явно воскресла. Он с необыкновенным рвением относился к своим обязанностям, однако, несмотря на все, я иногда ловил его тоскующий взгляд, безмолвную мольбу о признании и похвале, которыми я впервые в жизни не мог его не одарить.
Возможно, я созрел для этого.
Возможно, годы смягчили меня…
Вошел следующий пассажир – как всегда, сопровождаемый гардемарином. Здравствуйте, сэр.
– Эдгар? – Я подскочил с кресла.
– Интересное место. – Он осмотрелся, сделал вид, будто проверяет приборные доски. – И это называется капитанским мостиком?
– Толливер, какого черта… Дьявол тебя… Что ты здесь делаешь?
– Один отпуск ты мне уже испортил, – монотонно заметил он. – Разве я не имею права на другой?
– Отпуск? Девятнадцать месяцев…
– Я в отставке. Дети у меня выросли. Что еще мне остается…
– Ерунда! Чушь собачья!
– Все в порядке, я знал, что ты на борту. Признаться, мне понравилось, когда ты ненадолго призвал меня на службу, в Лунаполисе. И я подумал, что во время спокойной вахты мы сможем поговорить о прежних временах.
– Пассажирам не разрешается приходить на капитанский мостик.
– Тогда странно, что я здесь. Очевидно, даже у капитана Сифорта иногда случаются промашки.
Я начал закипать:
– Кто тебя сюда допустил?
– Допустил? – Он деланно вытаращил глаза. – Вы полагаете, что я не способен…
– Эдгар… – В моем голосе было предупреждение.
– Предполагается, что я задрожу от страха. Напомню: я гражданское лицо. И только флотские салаги трепещут в таких случаях.
Я выкатил глаза. Его наглость не знала границ – судя по всему, отвратительный получится полет.
– Кто это мне подстроил? Доннер? Джефф Торн?
– Не «подстроил» тебе, а устроил для тебя. Они оба.
– Ты отказался от нормальной жизни ради…
– Отчего же, капитан? Разве пребывать рядом с вами не равносильно полноценной жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Тем не менее, судя по некоторым дошедшим до меня рассказам, меня пытались возвеличивать. При этом игнорировалась моя глупость, когда без всякой нужды в жертву был принесен глава правительства планеты Надежда. И мое бессердечное использование кадетов, совсем еще детей, которые вынесли на своих плечах основную тяжесть борьбы. Тот факт, что большинство ребят действовали геройски, не мог служить извинением – многие погибли, не успев даже повзрослеть.
Пресса не знала, как я бессердечно игнорировал мольбы Дэвида Бевина спасти его жизнь, когда я мог сдаться Стангеру и попробовать отговорить его от предательства. Или о том, как я замешкался в те трагические минуты, когда погибла Арлина. Если бы я заблокировал люк тростью мгновением раньше…
Все это время патриархи хранили зловещее молчание.
К моему неописуемому изумлению, в Лунаполисе меня навестил епископ Римской католической церкви и исповедовал меня согласно древнему ритуалу. После этого он благословил меня и укорил за публичное отречение от Господа Бога. Епископ Сэйтор, сказал он, действовал опрометчиво, и мое предостережение – «кесарю кесарево» – было вполне резонным. «Церковь – это не больше чем попытка человека понять Бога, – сказал он мне, – и не следует приписывать Всевышнему ее недостатки». Перед уходом он поцеловал меня во влажную щеку.
Тем не менее большинство патриархов вряд ли испытывали ко мне особые симпатии, как и я к ним. Перед Сэйтором стоял выбор: он мог отречься от меня, игнорировать меня или выразить мне поддержку. Ни один из этих вариантов не был особенно приятным. Возможно, поэтому патриархи настояли, чтобы Адмиралтейство предложило мне нечто в корне иное – выйти в отставку и поселиться в Лунаполисе.
– Вы хотели видеть меня, сэр?
– Входи.
По моему настоянию Чарли Витрек надел голубую офицерскую форму, хотя Адмиралтейство отправило его в запас.
Он близоруко посмотрел через капитанский мостик:
– О!
Увидев меня, четко отдал честь. Врачи неплохо над ним поработали, хотя его карие глаза вместо прежних голубых приводили меня в замешательство.
– Вольно! – Чарли расслабился. Я серьезно на него посмотрел:
– Очень рад, что ты поднялся ко мне.
Я написал ему два длинных письма, где главным образом уговаривал принять участие в полете «Олимпиады».
– Благодарю вас, сэр. – На лице его заиграла дружеская улыбка.
– Устроился в своей каюте?
– Да, сэр. – Он помолчал. – Есть кое-какие неудобства. Нет, – поспешно добавил он, – я не жалуюсь.
– В чем же проблема?
– Я ношу форму гардемарина, но не в одной каюте с ними. Я называю вас «сэр», как и положено, но у меня нет никаких обязанностей, потому что я не принят и никогда не буду принят на службу. Это… странно. Но уверен, что сумею привыкнуть. – Он широко улыбнулся. Пробежался пальцами по волосам, поправил узел галстука.
– Да, я много об этом думал. – Я откинулся назад. – Сомневаюсь, что это долго продлится.
– Сэр? – тут же встревожился Витрек.
– Адмиралтейство, по свойственной ему мудрости, объявило тебя негодным к службе. У тебя нет возможности вернуться в строй.
– Нет, сэр.
– Пока ты находишься в этом правовом поле. Он нахмурился:
– Я не… Вы шутите со мной?
– Отчего же, можно сказать, что и шучу. – Я, смакуя, сделал паузу. – Чарли, когда мы отправимся в полет, у меня на корабле будет абсолютная власть.
– Конечно.
– Как только мы отчалим, я призову тебя на действительную службу. Хочу, чтобы ты был вместе с другими офицерами.
– Сэр, я не смогу стоять вахту. Я вижу недостаточно хорошо, чтобы наблюдать за приборами…
– У нас одиннадцать гардемаринов, и наблюдатели мне не нужны. Но некоторые из них слишком молоды, и ты будешь хорошо на них влиять. К тому же ты понадобишься мне для другого.
– Зачем? – заморгал он.
– Взгляни на этого гиппопотама. – Я показал рукой на окружающие нас стены корабля. – У нас три тысячи пассажиров, Чарли. Три тысячи! И еще огромный экипаж. «Олимпиада» больше похожа на город, чем на корабль, и на ней надо поддерживать порядок. Рано или поздно начнутся жалобы, пойдут разные требования, выдвинутся делегации, возникнут споры…
– Как в Ротонде, – скривил губу он.
– Только хуже, потому что отсюда некуда бежать. Чтобы сладить со всем этим, мне нужна помощь. – Мечтая о его приеме на службу, я думал, что это сработает, но сейчас не был так уверен. – Тебе известен мой стиль руководства, и ты идеальный кандидат. Помоги мне. – Мой голос смягчился:
– Пожалуйста.
– Сделаю все, что в моих силах… Но, сэр, вы делаете это не из жалости ко мне?
– Нет. – Я понял, что так оно и было. – Мне нужны офицеры, которым я доверяю абсолютно.
Сковывавшее его напряжение немного спало.
– Слушаюсь, сэр. Я доложу первому гардемарину. Кто это?
– Ты, Чарли. – Я постарался устроить это как можно более тщательно. Другим гардемаринам все было известно, но они получили приказ до поры ничего не говорить Чарли.
Он устремил на меня взгляд, полный радостного удивления.
– Вы так считаете? На самом деле? – Да.
– Господь благословит вас. – Не в силах себя сдержать, он принялся пританцовывать по палубе капитанского мостика. – Не знаю, как вас и отблагодарить!
– Между прочим, присматривай за Спиком. Его нужно немного направлять.
– Слушаюсь, сэр. – Он тряхнул головой, все еще не веря удаче. Через секунду коснулся рукой своих глаз:
– Увидите! – Он громко рассмеялся:
– Увидите, на что я способен!
Почему я принял «Олимпиаду»?
Не знаю.
В то время я перестал быть Генсеком. После военного положения людям был нужен кто-то более… милосердный. Даже находясь в отставке, я помимо своей воли оказывал бы влияние на дискуссии в Сенате, на голосования в Ассамблее. Оставшись в Солнечной системе, я не избежал бы встречи с прессой и рано или поздно высказал бы все, что думаю, о трусах, сидевших в нашем правительстве.
А куда я мог отправиться?
Уж конечно, не домой. У меня не было дома. Мою вашингтонскую резиденцию разбомбили до основания. В Кардиффе стояло кошмарное зловоние. Хотя я горячо надеялся, что Филип все же добьется своего и проведет остаток своей жизни именно там. Кроме того, я не мог снова вернуться на Землю. На родной планете мне пришлось бы жить в муках оттого, что я не способен еще раз подняться наверх, где гравитация была намного слабее.
Арлина сказала мне это первой – хотя и в сновидениях. Счастливыми в моей жизни были только дни, проведенные на капитанских мостиках космических кораблей. Дерек об этом догадывался – он сам таким же образом нашел свою смерть. То же и с Арлиной, которая надела униформу без малейших колебаний, была счастлива оказаться на службе и принесла себя в жертву, сохранив жизни сотен людей.
Даже теперь я с тоской вспоминал о своей молодости. Избыток сил, кипение жизни. Ничто не омрачало радость бытия. Но Арлина умерла, потеряна навеки. И в жизни моей отныне никогда не будет, не может быть радости. Внутри меня зияли пустота, полное отсутствие страстей. И этому сопутствовало странное ощущение свободы.
Я не мог вернуться в свою молодость, но какую-то малую часть той жизни можно было прожить заново.
– Сэр, стыковочные узлы готовы к рассоединению, – доложил пилот Ван Пэр. К моему удивлению, он выжил во время разрушения космического катера Академии, просто катапультировавшись при первой же лазерной атаке Стангера. В своем скафандре с двигателями он цеплялся к корпусу «Галактики», пока не решил, что можно безопасно перебраться на орбитальную станцию. Мне вспомнилось, что он тоже, как и я, любил шахматы. Возможно, во время долгих безмолвных вахт…
– Очень хорошо. – Я набрал номер:
– Служба слежения, «Олимпиада» готова к полету.
– Действуйте, «Олимпиада». Вектор 5–9 от станции. Удачи.
– Пилот, стартуем и держим курс на безопасное для перехода в сверхсветовой режим место.
Мое заявление об отставке с должности Генерального секретаря было передано в Ассамблею и вступало в силу с момента перехода «Олимпиады» в сверхсветовой режим.
– Сэр, мистер и миссис Катарта с детьми, – сообщил гардемарин Рафаэль Дельгадо, шестнадцати лет, франтоватый и самоуверенный. Судя по личному делу, отличник математики и навигации. Посмотрим.
– Хорошо. – Я повернулся в кресле.
– Рад познакомиться с вами. – Гектор Катарта протянул мозолистую руку.
Я пожал ее. Мы немного поболтали о его работе гидролога и агробиолога. Миссис Катарта оказалась очень симпатичной женщиной, поэтессой. Дети их, однако, были еще совсем маленькими и все время шалили. Я испытал облегчение, когда они покинули мостик, хотя придраться к их поведению не мог.
– Па! – В люк влетел Майкл Тамаров и сразу за ним – кадет Ансельм. – В вестибюле есть арочный видеосимулятор.
– Прекрасно. – Прозвучало это весьма кисло. Я не упрекнул Тэда за нарушение протокола – в этот день капитанский мостик был открыт для пассажиров. В качестве кадета Ансельм был не при исполнении служебных обязанностей, и я мог позволить ему почти все. Кроме спиртного.
– У него двойной пульт управления! – Майкл насквозь пропотел от быстрого бега. Стильный новый китель, который я сам выбрал ему в дорогом земном магазине. Я улыбнулся: у нас было вполне достаточно времени, чтобы хорошо экипироваться. Парнишка не переставал радоваться:
– Тэд играет тоже!
– Отлично. Час видеосимулятора за час физических упражнений.
Майкл разочарованно воскликнул:
– Мы ж не на базаре!
– Такова жизнь. – Если не установить такого правила, скоро он превратится в приложение к видеосимулятору со скрюченными пальцами и остекленевшими глазами.
– Вы не можете этого сделать! – Его глаза сверкали. Я ничего не ответил. Через несколько секунд он забеспокоился:
– Беру свои слова обратно, па. Я продолжал ждать.
Он пал духом:
– Сэр, пожалуйста. Извините меня. Час за час.
Я взъерошил его волосы и слегка обнял, невзирая на удивление лейтенанта и пилота, которые за нами наблюдали.
Майкл провел впечатляющую кампанию. Бессчетное количество видеопереговоров с Мойрой в Киеве и ее дочерью. Слезные мольбы, обращенные ко мне. Обещание хорошего поведения. Наконец наш договор был заключен.
Откровенно говоря, я был рад разделить с ним свою огромную, комфортабельную каюту. Обещания свои он порой не сдерживал, толку от него было мало – однако он становился все более хорошим парнем. Он не слишком часто принимал душ, заводился с полоборота, но… с каждым днем все больше походил на Алекса. Иногда вечерами я заставлял его учить стихи из Ветхого Завета, а сам в это время сидел и потягивал дымящийся чай. Не знаю, почему так сложилось. Становимся ли мы к концу дней духовными отцами?
Майкл ко всему относился очень легко. А его постоянные вопросы к Тэду Ансельму о кадетской жизни… Что ж, если на то пошло, на складах корабля было достаточно серой униформы.
И у Ансельма появился приятель на те месяцы, которые я заставил его ждать, пока снова не сделаю его гардемарином. Что бы ни говорил ему Дерек в их уединенных беседах, душа его явно воскресла. Он с необыкновенным рвением относился к своим обязанностям, однако, несмотря на все, я иногда ловил его тоскующий взгляд, безмолвную мольбу о признании и похвале, которыми я впервые в жизни не мог его не одарить.
Возможно, я созрел для этого.
Возможно, годы смягчили меня…
Вошел следующий пассажир – как всегда, сопровождаемый гардемарином. Здравствуйте, сэр.
– Эдгар? – Я подскочил с кресла.
– Интересное место. – Он осмотрелся, сделал вид, будто проверяет приборные доски. – И это называется капитанским мостиком?
– Толливер, какого черта… Дьявол тебя… Что ты здесь делаешь?
– Один отпуск ты мне уже испортил, – монотонно заметил он. – Разве я не имею права на другой?
– Отпуск? Девятнадцать месяцев…
– Я в отставке. Дети у меня выросли. Что еще мне остается…
– Ерунда! Чушь собачья!
– Все в порядке, я знал, что ты на борту. Признаться, мне понравилось, когда ты ненадолго призвал меня на службу, в Лунаполисе. И я подумал, что во время спокойной вахты мы сможем поговорить о прежних временах.
– Пассажирам не разрешается приходить на капитанский мостик.
– Тогда странно, что я здесь. Очевидно, даже у капитана Сифорта иногда случаются промашки.
Я начал закипать:
– Кто тебя сюда допустил?
– Допустил? – Он деланно вытаращил глаза. – Вы полагаете, что я не способен…
– Эдгар… – В моем голосе было предупреждение.
– Предполагается, что я задрожу от страха. Напомню: я гражданское лицо. И только флотские салаги трепещут в таких случаях.
Я выкатил глаза. Его наглость не знала границ – судя по всему, отвратительный получится полет.
– Кто это мне подстроил? Доннер? Джефф Торн?
– Не «подстроил» тебе, а устроил для тебя. Они оба.
– Ты отказался от нормальной жизни ради…
– Отчего же, капитан? Разве пребывать рядом с вами не равносильно полноценной жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72