– Вам ничего не стоило вывести его на чистую воду! Говорят, у сестры Букера после ядовитых выбросов в Гластонбери заболели почки. Его мать умерла два года назад по той же причине. Если и это не давало основания заподозрить в нем фанатика-экологиста…
Хазен тоже повысил тон:
– Мой брат сейчас страдает от меланомы, и мы полагаем, что это вызвано экологическими проблемами в Калифорнии. – Растяпы технари и правда допустили, что над Лос-Анджелесом аж шесть дней висела озоновая дыра, и тысячи людей подверглись облучению. – И что, я после этого террорист? Не хотите ли вы, чтобы и я подал в отставку?
– Конечно, нет… – Я забарабанил пальцами по столу, стараясь вернуть свой голос в рамки допустимого. – Прошу прощения. Наверное, не каждого помешанного на защите природы можно назвать опасным для общества, но… – Нет, можно назвать опасным, сам я это знал точно. Даже мой собственный сын меня предал. Он… я заставил себя об этом сейчас не думать.
Ле Боу бросился на защиту начальника Академии:
– Сэр, потенциально они – большая сила. Больше тридцати «зеленых» выбрано в Генеральную Ассамблею ООН, и один Господь Бог ведает, сколько бы земельщиков и представителей других партий проголосовали за них, имея свободу выбора. Да, у некоторых из них немного едет крыша, но в целом окружение Уинстеда вполне респектабельно. И нет никаких оснований подозревать…
– Не читайте мне лекций, – вырвалось у меня. Политическая помойка была слишком хорошо мне знакома, и я знал цену ее завсегдатаям.
– Тем не менее, – помрачнел Хазен, – даже если потеря близких столь сильно подействовала на Букера – как он мог убить своих кадетов?
– Не своих, а Грегори.
– Это то же самое. – И правда, сержант-строевик всегда костьми ляжет за собственных подчиненных. Многие за своих кадетов головы сложили.
На этой душещипательной ноте наша беседа и закончилась. Начальник Академии, три лейтенанта и стайка гардемаринов проводили меня к взлетно-посадочной площадке. Я раздраженно ждал, когда лопасти вертолета замедлят вращение. Из него выпрыгнули четыре мрачнолицых секьюрити. Свои пушки они держали наготове, полные решимости защитить меня от любых угроз. Группу возглавлял Марк Тилниц. Из той вереницы секретных агентов, что окружали меня в разные годы моей политической деятельности, с ним мне было легче всего.
Я поправил галстук, в вертолет мне забираться почему-то не хотелось.
– Мы увеличим вдвое свою службу безопасности, – сказал Хазен. – Больше никаких инцидентов не будет.
– Ко всем сторожей не приставишь.
– Будь я проклят, если не сделаю все как надо. – Язык начальника Академии меня несколько беспокоил. В мою бытность гардемарином не один офицер был наказан за богохульство. Конечно, теперь уважения к церкви стало заметно меньше, и это вызывало у меня большое сожаление.
После Великого Воссоединения Церквей в нашей религии мирно уживались ритуалы протестантов и католиков. Такой союз был бы вряд ли возможен, не опустоши Последняя Война Азию и Африку. А возрождение христианства как в ожившей Европе, так и в Америке привело к съезду церковников, на котором учредили Церковь Воссоединения во главе с Советом патриархов. После того как воители Господа Бога одолели ересь пятидесятников, правительство Организации Объединенных Наций приняло Церковь под свое крыло, и та стала его опорой.
Власть Совета патриархов мало-помалу ослабела, но он и теперь представлял объединенную церковь. Как-то на Совет пригласили меня, и мы прозаседали два дня, но информацию о наших переговорах патриархи предавать гласности не стали.
У нас над головами, в непосредственной близости от запретной для полетов зоны, завис вертолет. На нем были опознавательные знаки «Всемирных новостей».
– Лучше вам поторопиться, сэр. Возможно, у них есть телеобъективы, – сказал Тилниц.
– Конечно. – Но моя нога повисла над ступенькой. – Те кадеты из казармы Крейн… Поделикатнее с ними.
– Непременно, – заверил меня Хазен.
– Они прошли через такое… – Я вздохнул, вспомнив свое глупое обещание Арлине. Кивнул Тилницу:
– Подождите меня здесь. Я скоро вернусь.
Я не позволил начальнику Академии и его офицерам проводить меня до казарм, но Хазен настоял на том, чтобы со мной в качестве помощника отправился Ансельм. Согласиться с этим было легче, чем отказать.
Вскоре я уже стоял возле казармы, тяжело дыша после пешей прогулки. Спальня оказалась такой же, какой и оставалась в моей памяти, – длинная, низкая, отделанная деревом, всего лишь на четыре ступени выше земли. И я когда-то провел здесь два года…
– О, это вы. – На меня из-за двери сердито смотрел сержант Грегори. Ясно, что меня еще не простили.
– Разрешите войти?
– Входите, если нужно. – С явной неохотой он посторонился.
– Что вы им рассказали?
– Что ведется расследование.
В это время прозвенел молодой голос:
– Внимание! Смирно!
Тут же двадцать пять одетых в серое кадетов побросали все дела и построились в шеренгу.
Пять коек были разобраны, и вещи их бывших владельцев лежали стопками на матрасах. Потом близкие друзья несчастных выберут себе что-то на память. А оставшееся будет отправлено безутешным родителям. Так было принято на Флоте.
– Вольно. – Я подождал, пока ребята расслабились. – Я прибыл сюда накануне вчерашней трагедии. И вам, кадетам, необходимо понять…
Да никогда они этого не поймут. Смерть – это что-то, что случается с кем-то другим. Но только не с ними самими.
Сквозь дымку десятилетий ко мне на миг прилетело ощущение собственного бессмертия, которое так меня поддерживало – но лишь до того страшного дня, когда я потерял своего лучшего друга. Джейсон был похоронен в Кардиффе. И прошло много-много лет, прежде чем я решился там побывать.
– Послушай, приятель, – обратился я к кадету-капралу, – как твое имя?
– Дэнил Бевин, сэр. – Почему его фамилия показалась мне такой знакомой? Я постарался напрячь память, но тут же оставил эти тщетные попытки. Ему было не больше четырнадцати. Узнал ли он меня? Нет, кадеты ко всем обращаются «сэр». Ко всему, что движется.
– Я – Генеральный секретарь Сифорт. – Он меня узнал, и у него слегка отвисла челюсть.
– Вы хорошо их знали? – Как же не знать, идиот ты этакий, ведь у них койки были рядом. – То есть, я имею в виду, именно их?
Глаза парня заблестели:
– Джимми… то есть я хочу сказать, кадет Форд, сэр. Мы с ним…
– Кто еще с ними дружил? – Я осмотрелся по сторонам.
– Сантини помогала мне в навигации… – смущенно промолвила одна девочка.
– Мы с Эйкеном были из одной школы… Понемногу, словно смущаясь, кадеты рассказывали о своей дружбе с погибшими.
Мне было трудно подыскать нужные слова.
– Я тут ничего не могу поделать, и Флот тоже – чтобы как-то возместить утрату. Я очень сожалею. – Это прозвучало как-то не так. – Это наша промашка, что мы вас не защитили. От лица Академии я приношу вам свои извинения.
Сержант бросил на меня изумленный взгляд. Мои слова походили на ересь. Кадеты на Флоте были низшими из низших. Никто никогда перед ними не извинялся.
– Сэр? – Это осмелел кадет-капрал. Сержант нахмурился. Кадеты говорят, только когда их спрашивают.
– Да, Бевин?
– Что с ними случилось? Что за смесь там была?
– Мы раскопаем здесь все до самого донышка, обещаю вам. И когда это будет сделано, все объясним вам, насколько сможем. – Опять прозвучало неладно. Даже больше чем неладно – это была откровенная ложь. Мы уже знали, что произошло. Я тяжело опустился на серое одеяло безукоризненно заправленной койки. – Подойдите-ка все сюда, если вам не трудно. – Я подождал, и кадеты обступили меня полукругом. – Форд, Сантини и остальные были убиты. В камеру впустили нервно-паралитический газ «зеленые». А ваши товарищи были выбраны как символ, понимаете? – Смотреть в их изумленные глаза было непросто, и я дал волю своим растрепанным чувствам. – Фанатики-экологисты использовали их, чтобы преподать урок мне. Вот что бывает, если позволять разным диссидентам читать их ядовитые проповеди.
– Бред какой!
Грегори одним прыжком пересек казарму, схватил Бевина за грудки и хорошенько встряхнул:
– Выбирай выражения, ты, молокосос…
– Дайте ему сказать, – глухо произнес я, но мой голос словно резал воздух.
Сержант подтолкнул кадета ко мне. Мальчик споткнулся и, чтобы не упасть, чуть оперся о мои колени. Я вздрогнул:
– Ну?
Бевин глубоко вздохнул и отпрянул назад:
– Это не «зеленые», а террористы. Неужто вы не видите разницы?
– А ты сам «зеленый»?
– Да! Как и мой отец. Вы же не считаете это противозаконным?
– Проклятье! Черт знает что здесь творится! – выругался я. – Мне не о чем с вами говорить.
– Представители Совета по защите окружающей среды выбраны в Генеральную Ассамблею ООН. Люди за них. Нас…
– Всего ничего.
– …Нам не нужны бомбы или нервно-паралитический газ.
Все стояли, опустив глаза. В казарме повисла тишина. Одетые в серую форму мальчики и девочки и их сержант оцепенели, увидев, как какой-то кадет наскакивает на главу всемирного правительства.
Я откашлялся.
– Пятеро ваших товарищей мертвы. Если бы не эти «зеленые»…
– Террористы, сэр!
– Разве вы ничего не понимаете, ребята? Дорогу таким убийцам прокладывают политики – своими сладкими речами да законами, которые принимаются больше для умасливания избирателей, чем для какой-нибудь реальной пользы. – Я сжал кулаки, вспомнив бесконечные дебаты в Сенате, шумные заседания Ассамблеи.
Зализывание ран после войны с космическими рыбами отняло слишком много времени и средств. У нас имелись обязательства перед колониями и перед собственным народом. И мы были не в силах ликвидировать последствия векового пренебрежительного отношения к природе. Земля и климат оставались в руках Божьих. «Зеленые» смещали правительства, требовали все больше денег, разбивали семьи…
– Вы и правда так думаете, сэр? – На лице кадета читалось разочарование. Более того, ощущение предательства.
И весь мой пыл в момент угас.
– Я не знаю, что я думаю. Я просто устал, мне слишком долго пришлось быть Генсеком. – Я оперся на свою трость и начал подниматься. – Я ухожу.
Бевин взглянул на сержанта, повернувшись спиной ко мне:
– Сэр, я очень сожалею, если…
– Поздно извиняться за это. – И я затопал к двери. Снаружи меня ждал гардемарин. Я заметил, что глаза у него покраснели.
– Над чем это вы тут рыдаете?
– Ни над чем, сэр. – Ансельм вытянулся в струнку, старательно подтянул живот.
– Вольно, – рыкнул я. Гардемарин был никак не виноват в безобразном поведении кадета-капрала. Ступая на дорожку, я неимоверным усилием придал своему голосу как можно больше мягкости. – Телесное наказание? – К гардемаринам и кадетам принято было относиться как к джентльменам весьма юным, и они подвергались наказаниям наравне с простыми матросами.
– Никак нет, сэр.
– Что же тогда?
– Всего лишь… – Он сделал глотательное движение. – Вчера я помогал Сантини надевать скафандр. У нее всегда возникали проблемы с застежками. Всегда…
– Вы… были друзьями? – Такие панибратские отношения в Академии не поощрялись, однако я вспомнил одного гардемарина, благодаря которому мне – кадету – служилось легче.
Ансельм подавленно кивнул.
– Что мы делаем, сэр? – В его голосе слышалась мольба.
– Исполняем наши обязанности. Это единственный ответ, который мне известен. – Но я не ограничился словами. Мои руки протянулись вперед помимо моей воли. – Подойди сюда, мальчик. – И я осторожно прижал его рыжую голову к своей груди.
– Это не так… если бы мы…
– Понимаю.
– Она так старалась!
– Они все старались.
Через какое-то время парнишка высвободился, ковырнул носком ботинка землю.
– Она играла моими волосами.
– Весьма смело для кадета. – Мы зашагали вперед.
– Она знала, что ей не о чем беспокоиться. – Он шмыгнул носом. – Видеть ее лежащей там…
– Могу себе это представить.
– Кровь у уголков рта. – Он поежился. – Ну, почему, сэр? Почему ей довелось найти такой конец?
– Не знаю, сынок.
Голос Ансельма был таким тихим, что я его едва слышал.
– Мне так тоскливо без нее.
Мы подошли к дому начальника Академии.
– Сэр? – отдал он честь. – Вертолетная площадка – там. – Дорожка уходила влево.
– Знаю. – И я пошел прямо.
– Куда вы идете?
– Исполнять мои обязанности.
Когда мы приблизились к кованым воротам, я пригладил волосы и поправил галстук.
Впереди хищной стаей стояли репортеры, направляя объективы своих камер через решетчатую ограду. Мое лицо сделалось непроницаемой каменной маской.
– Приземлились, сэр.
Я вздрогнул и глянул через мутное окошко вертолета. Мы сели на бетонную пыльную площадку в моей вашингтонской резиденции.
Вдали за забором колыхались в жарком, влажном июльском воздухе красные клены. Резиденция располагалась неподалеку от старого Вашингтона, за рекой – словно гнездышко, спрятавшееся посреди холмов Вирджинии от наступающей отовсюду урбанизации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Хазен тоже повысил тон:
– Мой брат сейчас страдает от меланомы, и мы полагаем, что это вызвано экологическими проблемами в Калифорнии. – Растяпы технари и правда допустили, что над Лос-Анджелесом аж шесть дней висела озоновая дыра, и тысячи людей подверглись облучению. – И что, я после этого террорист? Не хотите ли вы, чтобы и я подал в отставку?
– Конечно, нет… – Я забарабанил пальцами по столу, стараясь вернуть свой голос в рамки допустимого. – Прошу прощения. Наверное, не каждого помешанного на защите природы можно назвать опасным для общества, но… – Нет, можно назвать опасным, сам я это знал точно. Даже мой собственный сын меня предал. Он… я заставил себя об этом сейчас не думать.
Ле Боу бросился на защиту начальника Академии:
– Сэр, потенциально они – большая сила. Больше тридцати «зеленых» выбрано в Генеральную Ассамблею ООН, и один Господь Бог ведает, сколько бы земельщиков и представителей других партий проголосовали за них, имея свободу выбора. Да, у некоторых из них немного едет крыша, но в целом окружение Уинстеда вполне респектабельно. И нет никаких оснований подозревать…
– Не читайте мне лекций, – вырвалось у меня. Политическая помойка была слишком хорошо мне знакома, и я знал цену ее завсегдатаям.
– Тем не менее, – помрачнел Хазен, – даже если потеря близких столь сильно подействовала на Букера – как он мог убить своих кадетов?
– Не своих, а Грегори.
– Это то же самое. – И правда, сержант-строевик всегда костьми ляжет за собственных подчиненных. Многие за своих кадетов головы сложили.
На этой душещипательной ноте наша беседа и закончилась. Начальник Академии, три лейтенанта и стайка гардемаринов проводили меня к взлетно-посадочной площадке. Я раздраженно ждал, когда лопасти вертолета замедлят вращение. Из него выпрыгнули четыре мрачнолицых секьюрити. Свои пушки они держали наготове, полные решимости защитить меня от любых угроз. Группу возглавлял Марк Тилниц. Из той вереницы секретных агентов, что окружали меня в разные годы моей политической деятельности, с ним мне было легче всего.
Я поправил галстук, в вертолет мне забираться почему-то не хотелось.
– Мы увеличим вдвое свою службу безопасности, – сказал Хазен. – Больше никаких инцидентов не будет.
– Ко всем сторожей не приставишь.
– Будь я проклят, если не сделаю все как надо. – Язык начальника Академии меня несколько беспокоил. В мою бытность гардемарином не один офицер был наказан за богохульство. Конечно, теперь уважения к церкви стало заметно меньше, и это вызывало у меня большое сожаление.
После Великого Воссоединения Церквей в нашей религии мирно уживались ритуалы протестантов и католиков. Такой союз был бы вряд ли возможен, не опустоши Последняя Война Азию и Африку. А возрождение христианства как в ожившей Европе, так и в Америке привело к съезду церковников, на котором учредили Церковь Воссоединения во главе с Советом патриархов. После того как воители Господа Бога одолели ересь пятидесятников, правительство Организации Объединенных Наций приняло Церковь под свое крыло, и та стала его опорой.
Власть Совета патриархов мало-помалу ослабела, но он и теперь представлял объединенную церковь. Как-то на Совет пригласили меня, и мы прозаседали два дня, но информацию о наших переговорах патриархи предавать гласности не стали.
У нас над головами, в непосредственной близости от запретной для полетов зоны, завис вертолет. На нем были опознавательные знаки «Всемирных новостей».
– Лучше вам поторопиться, сэр. Возможно, у них есть телеобъективы, – сказал Тилниц.
– Конечно. – Но моя нога повисла над ступенькой. – Те кадеты из казармы Крейн… Поделикатнее с ними.
– Непременно, – заверил меня Хазен.
– Они прошли через такое… – Я вздохнул, вспомнив свое глупое обещание Арлине. Кивнул Тилницу:
– Подождите меня здесь. Я скоро вернусь.
Я не позволил начальнику Академии и его офицерам проводить меня до казарм, но Хазен настоял на том, чтобы со мной в качестве помощника отправился Ансельм. Согласиться с этим было легче, чем отказать.
Вскоре я уже стоял возле казармы, тяжело дыша после пешей прогулки. Спальня оказалась такой же, какой и оставалась в моей памяти, – длинная, низкая, отделанная деревом, всего лишь на четыре ступени выше земли. И я когда-то провел здесь два года…
– О, это вы. – На меня из-за двери сердито смотрел сержант Грегори. Ясно, что меня еще не простили.
– Разрешите войти?
– Входите, если нужно. – С явной неохотой он посторонился.
– Что вы им рассказали?
– Что ведется расследование.
В это время прозвенел молодой голос:
– Внимание! Смирно!
Тут же двадцать пять одетых в серое кадетов побросали все дела и построились в шеренгу.
Пять коек были разобраны, и вещи их бывших владельцев лежали стопками на матрасах. Потом близкие друзья несчастных выберут себе что-то на память. А оставшееся будет отправлено безутешным родителям. Так было принято на Флоте.
– Вольно. – Я подождал, пока ребята расслабились. – Я прибыл сюда накануне вчерашней трагедии. И вам, кадетам, необходимо понять…
Да никогда они этого не поймут. Смерть – это что-то, что случается с кем-то другим. Но только не с ними самими.
Сквозь дымку десятилетий ко мне на миг прилетело ощущение собственного бессмертия, которое так меня поддерживало – но лишь до того страшного дня, когда я потерял своего лучшего друга. Джейсон был похоронен в Кардиффе. И прошло много-много лет, прежде чем я решился там побывать.
– Послушай, приятель, – обратился я к кадету-капралу, – как твое имя?
– Дэнил Бевин, сэр. – Почему его фамилия показалась мне такой знакомой? Я постарался напрячь память, но тут же оставил эти тщетные попытки. Ему было не больше четырнадцати. Узнал ли он меня? Нет, кадеты ко всем обращаются «сэр». Ко всему, что движется.
– Я – Генеральный секретарь Сифорт. – Он меня узнал, и у него слегка отвисла челюсть.
– Вы хорошо их знали? – Как же не знать, идиот ты этакий, ведь у них койки были рядом. – То есть, я имею в виду, именно их?
Глаза парня заблестели:
– Джимми… то есть я хочу сказать, кадет Форд, сэр. Мы с ним…
– Кто еще с ними дружил? – Я осмотрелся по сторонам.
– Сантини помогала мне в навигации… – смущенно промолвила одна девочка.
– Мы с Эйкеном были из одной школы… Понемногу, словно смущаясь, кадеты рассказывали о своей дружбе с погибшими.
Мне было трудно подыскать нужные слова.
– Я тут ничего не могу поделать, и Флот тоже – чтобы как-то возместить утрату. Я очень сожалею. – Это прозвучало как-то не так. – Это наша промашка, что мы вас не защитили. От лица Академии я приношу вам свои извинения.
Сержант бросил на меня изумленный взгляд. Мои слова походили на ересь. Кадеты на Флоте были низшими из низших. Никто никогда перед ними не извинялся.
– Сэр? – Это осмелел кадет-капрал. Сержант нахмурился. Кадеты говорят, только когда их спрашивают.
– Да, Бевин?
– Что с ними случилось? Что за смесь там была?
– Мы раскопаем здесь все до самого донышка, обещаю вам. И когда это будет сделано, все объясним вам, насколько сможем. – Опять прозвучало неладно. Даже больше чем неладно – это была откровенная ложь. Мы уже знали, что произошло. Я тяжело опустился на серое одеяло безукоризненно заправленной койки. – Подойдите-ка все сюда, если вам не трудно. – Я подождал, и кадеты обступили меня полукругом. – Форд, Сантини и остальные были убиты. В камеру впустили нервно-паралитический газ «зеленые». А ваши товарищи были выбраны как символ, понимаете? – Смотреть в их изумленные глаза было непросто, и я дал волю своим растрепанным чувствам. – Фанатики-экологисты использовали их, чтобы преподать урок мне. Вот что бывает, если позволять разным диссидентам читать их ядовитые проповеди.
– Бред какой!
Грегори одним прыжком пересек казарму, схватил Бевина за грудки и хорошенько встряхнул:
– Выбирай выражения, ты, молокосос…
– Дайте ему сказать, – глухо произнес я, но мой голос словно резал воздух.
Сержант подтолкнул кадета ко мне. Мальчик споткнулся и, чтобы не упасть, чуть оперся о мои колени. Я вздрогнул:
– Ну?
Бевин глубоко вздохнул и отпрянул назад:
– Это не «зеленые», а террористы. Неужто вы не видите разницы?
– А ты сам «зеленый»?
– Да! Как и мой отец. Вы же не считаете это противозаконным?
– Проклятье! Черт знает что здесь творится! – выругался я. – Мне не о чем с вами говорить.
– Представители Совета по защите окружающей среды выбраны в Генеральную Ассамблею ООН. Люди за них. Нас…
– Всего ничего.
– …Нам не нужны бомбы или нервно-паралитический газ.
Все стояли, опустив глаза. В казарме повисла тишина. Одетые в серую форму мальчики и девочки и их сержант оцепенели, увидев, как какой-то кадет наскакивает на главу всемирного правительства.
Я откашлялся.
– Пятеро ваших товарищей мертвы. Если бы не эти «зеленые»…
– Террористы, сэр!
– Разве вы ничего не понимаете, ребята? Дорогу таким убийцам прокладывают политики – своими сладкими речами да законами, которые принимаются больше для умасливания избирателей, чем для какой-нибудь реальной пользы. – Я сжал кулаки, вспомнив бесконечные дебаты в Сенате, шумные заседания Ассамблеи.
Зализывание ран после войны с космическими рыбами отняло слишком много времени и средств. У нас имелись обязательства перед колониями и перед собственным народом. И мы были не в силах ликвидировать последствия векового пренебрежительного отношения к природе. Земля и климат оставались в руках Божьих. «Зеленые» смещали правительства, требовали все больше денег, разбивали семьи…
– Вы и правда так думаете, сэр? – На лице кадета читалось разочарование. Более того, ощущение предательства.
И весь мой пыл в момент угас.
– Я не знаю, что я думаю. Я просто устал, мне слишком долго пришлось быть Генсеком. – Я оперся на свою трость и начал подниматься. – Я ухожу.
Бевин взглянул на сержанта, повернувшись спиной ко мне:
– Сэр, я очень сожалею, если…
– Поздно извиняться за это. – И я затопал к двери. Снаружи меня ждал гардемарин. Я заметил, что глаза у него покраснели.
– Над чем это вы тут рыдаете?
– Ни над чем, сэр. – Ансельм вытянулся в струнку, старательно подтянул живот.
– Вольно, – рыкнул я. Гардемарин был никак не виноват в безобразном поведении кадета-капрала. Ступая на дорожку, я неимоверным усилием придал своему голосу как можно больше мягкости. – Телесное наказание? – К гардемаринам и кадетам принято было относиться как к джентльменам весьма юным, и они подвергались наказаниям наравне с простыми матросами.
– Никак нет, сэр.
– Что же тогда?
– Всего лишь… – Он сделал глотательное движение. – Вчера я помогал Сантини надевать скафандр. У нее всегда возникали проблемы с застежками. Всегда…
– Вы… были друзьями? – Такие панибратские отношения в Академии не поощрялись, однако я вспомнил одного гардемарина, благодаря которому мне – кадету – служилось легче.
Ансельм подавленно кивнул.
– Что мы делаем, сэр? – В его голосе слышалась мольба.
– Исполняем наши обязанности. Это единственный ответ, который мне известен. – Но я не ограничился словами. Мои руки протянулись вперед помимо моей воли. – Подойди сюда, мальчик. – И я осторожно прижал его рыжую голову к своей груди.
– Это не так… если бы мы…
– Понимаю.
– Она так старалась!
– Они все старались.
Через какое-то время парнишка высвободился, ковырнул носком ботинка землю.
– Она играла моими волосами.
– Весьма смело для кадета. – Мы зашагали вперед.
– Она знала, что ей не о чем беспокоиться. – Он шмыгнул носом. – Видеть ее лежащей там…
– Могу себе это представить.
– Кровь у уголков рта. – Он поежился. – Ну, почему, сэр? Почему ей довелось найти такой конец?
– Не знаю, сынок.
Голос Ансельма был таким тихим, что я его едва слышал.
– Мне так тоскливо без нее.
Мы подошли к дому начальника Академии.
– Сэр? – отдал он честь. – Вертолетная площадка – там. – Дорожка уходила влево.
– Знаю. – И я пошел прямо.
– Куда вы идете?
– Исполнять мои обязанности.
Когда мы приблизились к кованым воротам, я пригладил волосы и поправил галстук.
Впереди хищной стаей стояли репортеры, направляя объективы своих камер через решетчатую ограду. Мое лицо сделалось непроницаемой каменной маской.
– Приземлились, сэр.
Я вздрогнул и глянул через мутное окошко вертолета. Мы сели на бетонную пыльную площадку в моей вашингтонской резиденции.
Вдали за забором колыхались в жарком, влажном июльском воздухе красные клены. Резиденция располагалась неподалеку от старого Вашингтона, за рекой – словно гнездышко, спрятавшееся посреди холмов Вирджинии от наступающей отовсюду урбанизации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72