Нечто подобное можно было подозревать, но, когда я услышал это наяву, у меня буквально подкосились ноги. И все же, словно утопающий, я продолжал цепляться за соломинку.
– Смешанный с рвотным? – Я уставился на экран.
– Нет, сэр. Концентрированный нервно-паралитический газ. Одна такая вот емкость, если ее содержимое будет выпушено, к примеру, в курсантскую столовую, убьет всех находящихся там людей.
– Грегори сказал, что Букер неоднократно раньше использовал такие емкости.
– С его кадетами все в порядке. Я посылал Ансельма проверить.
– А где изготовлен рвотный газ? – спросил я. Лицо Хазена помрачнело:
– Я позвонил туда, где его делали. Корпорация «Хим-фарм» специализируется на снабжении больниц. Они утверждают, что, даже если бы случилась подобная ошибка, их продукция не убила бы людей так быстро.
– А сама емкость?
– Я уже об этом подумал. Емкости они же и изготавливают.
Наши взгляды встретились.
– Мистер Хазен, вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
– Да, сэр. Это было сделано преднамеренно.
На мгновение воцарилась тишина. Потом я ударил кулаком по столу.
– Этот сержант, который сегодня утром работал с проверочной камерой… Букер, что ли? Отправить его и Грегори на детектор лжи!
– Сэр, мы не можем этого сделать.
– Кадеты погибли!
– Но никаких доказательств нет. Совсем никаких.
– Они оба пользовались этой емкостью. Хазен глубоко вздохнул:
– Данный факт не является доказательством преступления, сэр, и вам это известно!
У меня свело челюсть от такой наглости. Давненько никто так со мной не разговаривал! Но через несколько секунд моя ярость стала стихать.
Он был прав. Законом 2026 года о правдивости показаний подозреваемый был лишен права молчать. При наличии каких-то доказательств его вины он мог быть послан на проверку детектором лжи с применением наркотиков. Если правдивость его показаний подтверждалась, обвинения снимались. Если же он под воздействием сложной наркотической смеси соглашался с предъявленными обвинениями, его признание расценивалось как доказательство.
Однако законодатели постарались не допустить произвольного вмешательства дознавательных органов в сознание подозреваемого, когда его воля подавлена наркотиками. И поэтому для применения такого детектора лжи требовались безусловные доказательства вины человека.
– Прошу прощения, – вздохнул я. – Отправьте Букера в казарму, пока мы здесь со всем этим не разберемся. И вызовите-ка этого гардемарина.
Вдвоем мы допрашивали беднягу Ансельма, пока он весь не взмок, а губы у него не начали дрожать. Постепенно мой пыл поиссяк. Парень говорил правду: он не замечал ничего необычного, пока кадеты не начали падать, и не было никаких оснований подозревать ни Грегори, ни кого бы то ни было еще.
– Прошу прощения, сэр? – Он обращался к начальнику Академии.
– Да?
– Не могли бы вы пояснить, что все это значит? Мы с Хазеном обменялись удивленными взглядами.
Чтобы гардемарин задавал такие вопросы старшим офицерам? Куда же катится Военно-Космический Флот? Хазен побагровел, и у него перехватило дыхание, но тут вмешался я. Не было никаких причин, чтобы держать этого мальчика в неведении.
– Кадеты погибли не в результате несчастного случая. Это убийство.
– О, нет! – Отчаянный крик Ансельма вырвался, казалось, прямо из его сердца.
– Убийство нервно-паралитическим газом.
– Но почему?
– Нам это неизвестно. – И внезапно я добавил:
– Есть какие-то соображения?
– Боже, это невозможно. Джимми Форд? Сантини? Кому понадобилось их убивать? – Его глаза повлажнели. – Вчера был день рождения Ронни Эйкена.
– Вы не должны никому об этом говорить. Крайне важно, чтобы эта новость не просочилась за пределы Академии. – Во всяком случае, до тех пор, пока мы не узнаем, что тут у нас происходит.
– Слушаюсь, конечно, сэр. Я посмотрел на Хазена:
– Нужны ли специальные меры? – Парня можно было изолировать от остальных гардемаринов во избежание распространения слухов.
Хазен, к его чести, отрицательно покачал головой:
– Мистер Ансельм – офицер, и его слова достаточно. Покраснев, я проглотил скрытый за этими словами упрек, понимая, что беспокоиться не о чем. Слово офицера Флота – закон. Вся служба держится на доверии. Как бы я ни был выведен из равновесия видом бездыханных ребят на траве, мне следовало помнить, что я имею дело с нежно любимыми мною Военно-Космическими Силами, а не со сворой беспринципных политиканов. Хазен сжалился над гардемарином:
– Вы свободны, мистер Ансельм. Тот мгновенно испарился.
Я прокашлялся и сказал:
– Надо допросить сержантов.
– Грегори уже все нам рассказал.
– Тогда надо послушать его еще раз.
Так мы и сделали. Во время своего речитатива сержант Грегори поглядывал на меня со скрытой враждебностью. Но едва ли его можно было в этом винить.
– Как я уже говорил, сэр, у меня нет никаких предположений относительно причин происшедшего. Емкость была на своем месте, все было как всегда.
– Не ссорились ли ваши кадеты между собой или с теми, кто живет в других казармах?
Он сжал кулаки, чтобы взять себя в руки.
– Мистер Хазен, могу ли я говорить свободно? Начальник Академии кивнул.
– К моим кадетам никто неприязни не испытывал – ни в казарме Крейн, ни в каких-либо других. И даже человек в должности Генерального секретаря ООН вряд ли может нести такую бессмыслицу.
– Сержант! – Начальник Академии был ошарашен.
– С меня достаточно! Можете отдать меня под трибунал, если вам это не нравится! – Грегори замолк, тяжело дыша.
– Мне понятны ваши чувства, – заморгал глазами Хазен, – но господин Генеральный секретарь и я должны выяснить…
В дверь постучали. Вошел гардемарин, вытянулся в струнку и отдал честь:
– Докладывает гардемарин Эндрю Пэйсон, сэр. Сержанта Букера в казарме Вальдеса нет. Кадет-капрал не видел его после ужина.
– Ворота! – рыкнул я Хазену.
Он забегал пальцами по клавиатуре мобильника. Когда соединение установилось, Хазен начал медленно подниматься с кресла.
– Букера видели выходящим сегодня в районе обеда. В бога душу мать, отродье…
– Не богохульствуйте! – взорвался я.
– …сучье. Подлюга гребаный!
– Хватит! – Я хватил ладонью по столу с такой силой, что рука заныла. – Сержант, мы обязаны принести вам извинения.
– Будь они прокляты – ваши обязанности и ваши права! – Грегори, казалось, вот-вот перескочит через стол. Его смелость вызывала у меня восхищение. Остановить его мог или я, или начальник Академии.
Гардемарин недоуменно вращал глазами и смотрел на нас, как на помешанных.
Запикал мобильник. Глухо выругавшись, Хазен ответил, потом протянул трубку мне.
– Сэр? Это Бранстэд. Вы что-нибудь слышали о Лиге экологического действия?
– Я сейчас занят, Джеренс. Это может подождать? – Но уже говоря это, я понял, что Бранстэд звонит неспроста. Руководитель моей службы никогда не станет меня беспокоить без крайней нужды.
– Мы получили от них сообщение. Они утверждают, что убили в Академии полдюжины кадетов.
Костяшки моих пальцев, сжимавших трубку, побелели.
– Продолжай.
– Пока вы транжирите средства на пустопорожние затеи вроде «Галактики» – это их слова, – а загрязнения все растут, они будут оказывать сопротивление. И на протяжении нескольких страниц в том же духе.
– Вот отродье… – Я попытался привести в порядок разбегающиеся мысли. – Держи это в тайне, сколько возможно. Забери меня отсюда, пока журналюги не разнюхали о моем визите сюда и не осадили Академию.
– Прошу прощения, сэр. Мне переслали копию этого сообщения из корпорации «Весь мир на экране». Они хотят получить от нас комментарий и подтверждение того, что вы находитесь в Девоне. Лига экологического действия утверждает, что приурочила свою акцию к вашему пребыванию там. Их цель – показать, что ни один человек не может чувствовать себя в безопасности от народного гнева. Вы должны в течение двадцати четырех часов объявить об изменении политики – или они продолжат свои акции, а человеческая жизнь сильно упадет в цене.
Я длинно и витиевато выругался. По завершении этой тирады Бранстэд сказал:
– Я пошлю ваш вертолет.
– Нет. Я должен во всем разобраться. – Я стиснул зубы. Мой визит вызвал гибель ни в чем не повинных кадетов. Теперь моя репутация не стоила и гроша. Но если бы я уехал, это облегчило бы жизнь Академии и Флоту. Раз новость уже стала достоянием гласности, мое присутствие здесь уже не имело значения.
– Я посылаю вертолет. Мне хочется, чтобы Тилниц был рядом с вами. У нашей службы безопасности на эту Лигу ничего нет. Но кто бы это ни были – если они творят свои дела в Академии, вы не в безопасности.
– Нет. Мне это не впервой.
Мгновение я думал, что он примется возражать, но, к моему облегчению, он не стал настаивать на своем. Вместо этого Бранстэд сказал:
– Я позвонил Уинстеду в Совет по защите окружающей среды, но они там тоже в недоумении.
– Да уж, конечно. – У меня были основания для сарказма: этот Совет по охране всегда оставался чистеньким, какие бы помои ни приходилось разгребать другим. – Найдите эту Лигу. Поднимите всех на ноги.
– Я свяжусь с разведкой Флота. Академия на попечении у них. Между прочим, я буду вынужден устроить пресс-конференцию. Как только вы вернетесь.
– Пусть Карлотти этим займется. – Предоставим возможность моему представительному пресс-секретарю отбить атаки стервятников из масс-медиа.
– Прошу прощения, но это слишком серьезное дело. Они будут ждать именно вас.
Я вздохнул.
Тогда тяни время, сколь возможно. – И я закончил разговор.
– Ладно. – Я посмотрел на Грегори. – Вы имеете какое-то отношение к окружающей среде?
– Нет. – Во взгляде Грегори было презрение.
– И я думаю, что нет.
Мобильник снова запикал. Я едва не грохнул его об пол. Хазен несколько секунд слушал, что ему говорили, затем отключил связь.
– Это из лазарета. Вскрытие подтвердило данные из лаборатории.
Я выругался.
– Отправляйтесь к вашим кадетам в казарму, сержант. Мистер Хазен, прикажите принести досье на Букера, будь он проклят. Пошлите копию Бранстэду. Гардемарин, вы свободны.
Сержант Грегори, выходя, удостоил меня ледяным взглядом. Что ж, неудивительно, несмотря на мои извинения. Поделом – за мои попытки обвинить его в убийстве.
2
Ветер дул пронизывающий, но восходящее солнце согревало и придавало бодрости. На мне были футболка, поношенные рабочие штаны и старенькие ботинки. Я взбежал на холм и тяжело дышал, сердце мое бешено колотилось, и все во мне пело от красоты весеннего уэльсского утра. Оставаться на ночь у Джейсона отец позволял мне не так уж часто, и я не хотел раздражать его поздним возвращением домой, к нашим повседневным делам.
От дома Джейсона я минут пятнадцать бежал. Наконец обогнул вершину холма. Внизу, подо мной, виднелся наш коттедж – с мощенного камнем дворика, словно таинственный призрак, поднимался утренний туман. За оградой извивалась дорога, ведущая в Кардифф.
Я остановился, чтобы немного отдышаться, и уперся руками в колени. С западной стороны холм затянулся чертополохом, а на другом склоне росла мягкая травка, низко «подстриженная» соседскими овцами.
Наверное, отец как раз собирается пить чай. Вот-вот взглянет на часы, и его губы неодобрительно скривятся.
Я бросился вниз по склону. Земное тяготение и молодая сила ускоряли мои шаги. Я мчался рысью, скоро перешедшей в веселый галоп. Волосы развевались за спиной. Дышалось мне легко. Я был молод, счастлив, доволен самим собой, все мне было по силам…
Я вскрикнул от восторга – и очнулся.
Меня окружали гостевые апартаменты Военно-Космической Академии. Я был в Девоне.
От мальчишки, который скакал вниз по холму, меня отделяла непреодолимая пропасть в пятьдесят лет.
Я вцепился в подушку, словно терпящий кораблекрушение – в спасательный жилет, и меня захлестнула волна столь сильной тоски, что едва ли не возникла угроза переселиться туда, откуда никто и никогда не возвращается.
Когда душевная боль меня наконец отпустила, я был весь мокрый от пота. Поднявшись с кровати и тяжело опираясь на свою трость, я проковылял в ванную. Там долго стоял под теплым душем, с грустью вспоминая об озорном, юном весельчаке, которым я когда-то был.
Было около полудня, все только что пообедали. Сержант Букер как в воду канул. У ворот Академии кишмя кишели папарацци.
Я потягивал кофе, все еще немного раздраженный тем, что тот сладкий сон прервался.
– У вас тут был маньяк-экологист, а вы ничего об этом не знали?
– Нет ничего противозаконного в том, чтобы человек интересовался…
Я хлопнул кулаком по столу, и кофе выплеснулся на досье Букера.
– Одиннадцать лет он этим занимался, и это было для вас тайной за семью печатями?
Хазен и Ле Боу обменялись взглядами.
– Он никак себя не проявлял, господин Генеральный секретарь. Действительно, в его комнатушке нашлось несколько подозрительных статеек, но прежде не было никаких свидетельств…
– Бросьте, – махнул рукой я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Смешанный с рвотным? – Я уставился на экран.
– Нет, сэр. Концентрированный нервно-паралитический газ. Одна такая вот емкость, если ее содержимое будет выпушено, к примеру, в курсантскую столовую, убьет всех находящихся там людей.
– Грегори сказал, что Букер неоднократно раньше использовал такие емкости.
– С его кадетами все в порядке. Я посылал Ансельма проверить.
– А где изготовлен рвотный газ? – спросил я. Лицо Хазена помрачнело:
– Я позвонил туда, где его делали. Корпорация «Хим-фарм» специализируется на снабжении больниц. Они утверждают, что, даже если бы случилась подобная ошибка, их продукция не убила бы людей так быстро.
– А сама емкость?
– Я уже об этом подумал. Емкости они же и изготавливают.
Наши взгляды встретились.
– Мистер Хазен, вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
– Да, сэр. Это было сделано преднамеренно.
На мгновение воцарилась тишина. Потом я ударил кулаком по столу.
– Этот сержант, который сегодня утром работал с проверочной камерой… Букер, что ли? Отправить его и Грегори на детектор лжи!
– Сэр, мы не можем этого сделать.
– Кадеты погибли!
– Но никаких доказательств нет. Совсем никаких.
– Они оба пользовались этой емкостью. Хазен глубоко вздохнул:
– Данный факт не является доказательством преступления, сэр, и вам это известно!
У меня свело челюсть от такой наглости. Давненько никто так со мной не разговаривал! Но через несколько секунд моя ярость стала стихать.
Он был прав. Законом 2026 года о правдивости показаний подозреваемый был лишен права молчать. При наличии каких-то доказательств его вины он мог быть послан на проверку детектором лжи с применением наркотиков. Если правдивость его показаний подтверждалась, обвинения снимались. Если же он под воздействием сложной наркотической смеси соглашался с предъявленными обвинениями, его признание расценивалось как доказательство.
Однако законодатели постарались не допустить произвольного вмешательства дознавательных органов в сознание подозреваемого, когда его воля подавлена наркотиками. И поэтому для применения такого детектора лжи требовались безусловные доказательства вины человека.
– Прошу прощения, – вздохнул я. – Отправьте Букера в казарму, пока мы здесь со всем этим не разберемся. И вызовите-ка этого гардемарина.
Вдвоем мы допрашивали беднягу Ансельма, пока он весь не взмок, а губы у него не начали дрожать. Постепенно мой пыл поиссяк. Парень говорил правду: он не замечал ничего необычного, пока кадеты не начали падать, и не было никаких оснований подозревать ни Грегори, ни кого бы то ни было еще.
– Прошу прощения, сэр? – Он обращался к начальнику Академии.
– Да?
– Не могли бы вы пояснить, что все это значит? Мы с Хазеном обменялись удивленными взглядами.
Чтобы гардемарин задавал такие вопросы старшим офицерам? Куда же катится Военно-Космический Флот? Хазен побагровел, и у него перехватило дыхание, но тут вмешался я. Не было никаких причин, чтобы держать этого мальчика в неведении.
– Кадеты погибли не в результате несчастного случая. Это убийство.
– О, нет! – Отчаянный крик Ансельма вырвался, казалось, прямо из его сердца.
– Убийство нервно-паралитическим газом.
– Но почему?
– Нам это неизвестно. – И внезапно я добавил:
– Есть какие-то соображения?
– Боже, это невозможно. Джимми Форд? Сантини? Кому понадобилось их убивать? – Его глаза повлажнели. – Вчера был день рождения Ронни Эйкена.
– Вы не должны никому об этом говорить. Крайне важно, чтобы эта новость не просочилась за пределы Академии. – Во всяком случае, до тех пор, пока мы не узнаем, что тут у нас происходит.
– Слушаюсь, конечно, сэр. Я посмотрел на Хазена:
– Нужны ли специальные меры? – Парня можно было изолировать от остальных гардемаринов во избежание распространения слухов.
Хазен, к его чести, отрицательно покачал головой:
– Мистер Ансельм – офицер, и его слова достаточно. Покраснев, я проглотил скрытый за этими словами упрек, понимая, что беспокоиться не о чем. Слово офицера Флота – закон. Вся служба держится на доверии. Как бы я ни был выведен из равновесия видом бездыханных ребят на траве, мне следовало помнить, что я имею дело с нежно любимыми мною Военно-Космическими Силами, а не со сворой беспринципных политиканов. Хазен сжалился над гардемарином:
– Вы свободны, мистер Ансельм. Тот мгновенно испарился.
Я прокашлялся и сказал:
– Надо допросить сержантов.
– Грегори уже все нам рассказал.
– Тогда надо послушать его еще раз.
Так мы и сделали. Во время своего речитатива сержант Грегори поглядывал на меня со скрытой враждебностью. Но едва ли его можно было в этом винить.
– Как я уже говорил, сэр, у меня нет никаких предположений относительно причин происшедшего. Емкость была на своем месте, все было как всегда.
– Не ссорились ли ваши кадеты между собой или с теми, кто живет в других казармах?
Он сжал кулаки, чтобы взять себя в руки.
– Мистер Хазен, могу ли я говорить свободно? Начальник Академии кивнул.
– К моим кадетам никто неприязни не испытывал – ни в казарме Крейн, ни в каких-либо других. И даже человек в должности Генерального секретаря ООН вряд ли может нести такую бессмыслицу.
– Сержант! – Начальник Академии был ошарашен.
– С меня достаточно! Можете отдать меня под трибунал, если вам это не нравится! – Грегори замолк, тяжело дыша.
– Мне понятны ваши чувства, – заморгал глазами Хазен, – но господин Генеральный секретарь и я должны выяснить…
В дверь постучали. Вошел гардемарин, вытянулся в струнку и отдал честь:
– Докладывает гардемарин Эндрю Пэйсон, сэр. Сержанта Букера в казарме Вальдеса нет. Кадет-капрал не видел его после ужина.
– Ворота! – рыкнул я Хазену.
Он забегал пальцами по клавиатуре мобильника. Когда соединение установилось, Хазен начал медленно подниматься с кресла.
– Букера видели выходящим сегодня в районе обеда. В бога душу мать, отродье…
– Не богохульствуйте! – взорвался я.
– …сучье. Подлюга гребаный!
– Хватит! – Я хватил ладонью по столу с такой силой, что рука заныла. – Сержант, мы обязаны принести вам извинения.
– Будь они прокляты – ваши обязанности и ваши права! – Грегори, казалось, вот-вот перескочит через стол. Его смелость вызывала у меня восхищение. Остановить его мог или я, или начальник Академии.
Гардемарин недоуменно вращал глазами и смотрел на нас, как на помешанных.
Запикал мобильник. Глухо выругавшись, Хазен ответил, потом протянул трубку мне.
– Сэр? Это Бранстэд. Вы что-нибудь слышали о Лиге экологического действия?
– Я сейчас занят, Джеренс. Это может подождать? – Но уже говоря это, я понял, что Бранстэд звонит неспроста. Руководитель моей службы никогда не станет меня беспокоить без крайней нужды.
– Мы получили от них сообщение. Они утверждают, что убили в Академии полдюжины кадетов.
Костяшки моих пальцев, сжимавших трубку, побелели.
– Продолжай.
– Пока вы транжирите средства на пустопорожние затеи вроде «Галактики» – это их слова, – а загрязнения все растут, они будут оказывать сопротивление. И на протяжении нескольких страниц в том же духе.
– Вот отродье… – Я попытался привести в порядок разбегающиеся мысли. – Держи это в тайне, сколько возможно. Забери меня отсюда, пока журналюги не разнюхали о моем визите сюда и не осадили Академию.
– Прошу прощения, сэр. Мне переслали копию этого сообщения из корпорации «Весь мир на экране». Они хотят получить от нас комментарий и подтверждение того, что вы находитесь в Девоне. Лига экологического действия утверждает, что приурочила свою акцию к вашему пребыванию там. Их цель – показать, что ни один человек не может чувствовать себя в безопасности от народного гнева. Вы должны в течение двадцати четырех часов объявить об изменении политики – или они продолжат свои акции, а человеческая жизнь сильно упадет в цене.
Я длинно и витиевато выругался. По завершении этой тирады Бранстэд сказал:
– Я пошлю ваш вертолет.
– Нет. Я должен во всем разобраться. – Я стиснул зубы. Мой визит вызвал гибель ни в чем не повинных кадетов. Теперь моя репутация не стоила и гроша. Но если бы я уехал, это облегчило бы жизнь Академии и Флоту. Раз новость уже стала достоянием гласности, мое присутствие здесь уже не имело значения.
– Я посылаю вертолет. Мне хочется, чтобы Тилниц был рядом с вами. У нашей службы безопасности на эту Лигу ничего нет. Но кто бы это ни были – если они творят свои дела в Академии, вы не в безопасности.
– Нет. Мне это не впервой.
Мгновение я думал, что он примется возражать, но, к моему облегчению, он не стал настаивать на своем. Вместо этого Бранстэд сказал:
– Я позвонил Уинстеду в Совет по защите окружающей среды, но они там тоже в недоумении.
– Да уж, конечно. – У меня были основания для сарказма: этот Совет по охране всегда оставался чистеньким, какие бы помои ни приходилось разгребать другим. – Найдите эту Лигу. Поднимите всех на ноги.
– Я свяжусь с разведкой Флота. Академия на попечении у них. Между прочим, я буду вынужден устроить пресс-конференцию. Как только вы вернетесь.
– Пусть Карлотти этим займется. – Предоставим возможность моему представительному пресс-секретарю отбить атаки стервятников из масс-медиа.
– Прошу прощения, но это слишком серьезное дело. Они будут ждать именно вас.
Я вздохнул.
Тогда тяни время, сколь возможно. – И я закончил разговор.
– Ладно. – Я посмотрел на Грегори. – Вы имеете какое-то отношение к окружающей среде?
– Нет. – Во взгляде Грегори было презрение.
– И я думаю, что нет.
Мобильник снова запикал. Я едва не грохнул его об пол. Хазен несколько секунд слушал, что ему говорили, затем отключил связь.
– Это из лазарета. Вскрытие подтвердило данные из лаборатории.
Я выругался.
– Отправляйтесь к вашим кадетам в казарму, сержант. Мистер Хазен, прикажите принести досье на Букера, будь он проклят. Пошлите копию Бранстэду. Гардемарин, вы свободны.
Сержант Грегори, выходя, удостоил меня ледяным взглядом. Что ж, неудивительно, несмотря на мои извинения. Поделом – за мои попытки обвинить его в убийстве.
2
Ветер дул пронизывающий, но восходящее солнце согревало и придавало бодрости. На мне были футболка, поношенные рабочие штаны и старенькие ботинки. Я взбежал на холм и тяжело дышал, сердце мое бешено колотилось, и все во мне пело от красоты весеннего уэльсского утра. Оставаться на ночь у Джейсона отец позволял мне не так уж часто, и я не хотел раздражать его поздним возвращением домой, к нашим повседневным делам.
От дома Джейсона я минут пятнадцать бежал. Наконец обогнул вершину холма. Внизу, подо мной, виднелся наш коттедж – с мощенного камнем дворика, словно таинственный призрак, поднимался утренний туман. За оградой извивалась дорога, ведущая в Кардифф.
Я остановился, чтобы немного отдышаться, и уперся руками в колени. С западной стороны холм затянулся чертополохом, а на другом склоне росла мягкая травка, низко «подстриженная» соседскими овцами.
Наверное, отец как раз собирается пить чай. Вот-вот взглянет на часы, и его губы неодобрительно скривятся.
Я бросился вниз по склону. Земное тяготение и молодая сила ускоряли мои шаги. Я мчался рысью, скоро перешедшей в веселый галоп. Волосы развевались за спиной. Дышалось мне легко. Я был молод, счастлив, доволен самим собой, все мне было по силам…
Я вскрикнул от восторга – и очнулся.
Меня окружали гостевые апартаменты Военно-Космической Академии. Я был в Девоне.
От мальчишки, который скакал вниз по холму, меня отделяла непреодолимая пропасть в пятьдесят лет.
Я вцепился в подушку, словно терпящий кораблекрушение – в спасательный жилет, и меня захлестнула волна столь сильной тоски, что едва ли не возникла угроза переселиться туда, откуда никто и никогда не возвращается.
Когда душевная боль меня наконец отпустила, я был весь мокрый от пота. Поднявшись с кровати и тяжело опираясь на свою трость, я проковылял в ванную. Там долго стоял под теплым душем, с грустью вспоминая об озорном, юном весельчаке, которым я когда-то был.
Было около полудня, все только что пообедали. Сержант Букер как в воду канул. У ворот Академии кишмя кишели папарацци.
Я потягивал кофе, все еще немного раздраженный тем, что тот сладкий сон прервался.
– У вас тут был маньяк-экологист, а вы ничего об этом не знали?
– Нет ничего противозаконного в том, чтобы человек интересовался…
Я хлопнул кулаком по столу, и кофе выплеснулся на досье Букера.
– Одиннадцать лет он этим занимался, и это было для вас тайной за семью печатями?
Хазен и Ле Боу обменялись взглядами.
– Он никак себя не проявлял, господин Генеральный секретарь. Действительно, в его комнатушке нашлось несколько подозрительных статеек, но прежде не было никаких свидетельств…
– Бросьте, – махнул рукой я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72