Красивая – глаз не оторвать, а уж одета – все золотом блещет – настоящая боярышня!
– Так-таки вся и блещет?
– Ой, не бреши, дед ко Нехряй.
– А, пес с вами, не хотите, не верьте.
Старик перевозчик обиженно махнул рукой. Вытерев рукавом слезящиеся глаза, парень подсел к нему:
– Скажи-ка, господине, ты местный?
– Тутошний, – горделиво кивнул Нехряй.
– А что, правду говорят, супружница князя вашего красива вельми?
– Красива, паря, да не про твою честь! Парень почесал реденькую бородку, признался:
– Я вот в Новгороде с дружками поспорил, что увижу княгиню ладожскую.
– Ой, не простое дело, – дед покачал головою. – Разве что только на праздник какой.
– А все ж таки? Может, сподоблюсь? Да ты расскажи хоть – какая она? Темненькая? Светлая?
– Светлая, – Нехряй почесал затылок. – Ужо на усадебку ее попасть можно.
– А как?
– Да хоть так прийти, запросто, в закупы поверстаться.
– Ну уж, сразу и в закупы, – обиделся парень.
– Только не одному идти, а вон с мужиками-смердами – те припасы повезут, а уж их-то боярышня наша самолично завсегда принимает. Сама и пересчитает, и, ежели надо, взвесит – умна, сметлива.
– А что любит? Может, песни-сказки какие?
– Вот тут уж не знаю, – дед вдруг подозрительно взглянул на парня. – А чего это ты тут выспрашиваешь? Поспорил, говоришь? А вот отведу тебя сейчас к воям…
Сидевшие у пристани смерды вдруг повскакали на ноги и замахали руками:
– Эй, Нехряй! Дед! Перевозчик!
– Ась? – оглянулся Нехряй. – Что такое?
– Уши прочисти, старче! Слышь, с того берега лодку кричат! Перевозчик ты али кто?
– Лодку кричат? – радостно потер руки дед. – Так это мы сейчас… Это мы быстро.
Позабыв про подозрительного парня, он проворно побежал к челноку. Оттолкнулся веслом от пристани, закричал:
– Эй, эй, ждите!
А парень со слезящимися глазами – бочком, тишком – подошел к самым воротам, дождался, когда откроют, и вместе со смердами свободно прошел в город.
– Инда повезло тебе, Онгузе, – сам себе прошептал он, сворачивая к корчме Ермила Кобылы.
А забывший про него перевозчик уже подгребал к тому берегу, принимая на борт челнока двоих – смуглого молодого человека с нездешними, карими, вытянутыми к вискам глазами и русоволосого отрока с круглым лицом и вздернутым кверху носом.
– Добрались, слава Господу! – усевшись в челнок, перекрестился смуглолицый, а отрок незаметно поплевал в воду.
– Никифор! Друже, Никифор, ты ли? Вот те раз! И откуда ж ты здесь? – Хельги от всей души обнял старого друга. – Зачем пожаловал? Иль устал уже от своей глуши? А кто это с тобой, уж не Дивьян ли? Точно – Дивьян! Скажи-ка, как вытянулся – и не узнать. Рад вас видеть обоих, сейчас велю слугам, чтоб накормили…
– Да нам бы…
– Нет, нет, Никифор, не хочу и слушать. О делах потом говорить будешь… Эй, слуга, что там за шум на заднем дворе?
– Смерды привезли дань, господине, хозяйка уже принимает.
– Принимает? Ну, как примет, пусть поднимается сюда, есть тут с кем ей повидаться.
– Не слыхал ли про новгородского гостя Словуна? Обещался первым в Ладоге быть…
– После обо всем, после. Сперва выпьем за встречу!
Хельги потчевал гостей. Никифор, улыбаясь, рассказывал о житье-бытье своего скита, а Дивьян стеснялся и старался забиться подальше в угол.
После ухода Лады-чижи – сестрицы Лады – совсем тяжко ему стало. Одиноко. Скучно, да и соседушка, наволоцкий староста Келагаст, подбирался с наездами – там луг под пастбище заберет, тут – озерко лесное, глянь – уже и часть угодий захапал, дескать, всегда те земли наволоцкому роду принадлежали. А Дивьян что? Один… Тяжко без роду. Однако и в чужом роду плохо – как ни звал, как ни уговаривал Келагаст, а все ж не пошел к нему парень, лучше уж одному жить – да своей усадьбой. Жениться вот только, выбрать кого-нибудь из соседних куневичских девок, они, говорят, работящие. А Лада-чижа, что ж, у нее своя жизнь, и не задержится она надолго в дальней усадьбе покойного старика Конди, ныне принадлежащей Дивьяну. Один, один-одинешенек останется парень, а ушлые соседушки давно уж втянут к земле старого Конди свои длинные загребущие руки. Особенно Келагаст. Пустует, говорит, землица-то! А чего ж ей не пустовать-то, коли некому обрабатывать? Дивьян на сто частей не разорвется. Хорошо хоть помогает еще Лада-чижа. С тяжелым сердцем отпустил ее Дивьян на родную сторонушку, знал – сидит сейчас дева на заимке старого Вячки, дальнего родича. Так, может, и ему, Дивьяну, туда навсегда податься? Нет, с грустью-печалью не совладать потом будет, да и как это – прозябать на чужой стороне, когда собственная земля есть? Вот бы позвать туда кого, да ведь кто пойдет-то к Дивьяну? Скажут – мал еще, едва молоко на губах обсохло, а туда же – в хозяева-однодворцы лезет. Кто он сейчас – малолетний охотник Дишка, ни известности у него, ни авторитета, а вот бы знатным воином – многие б тогда к нему потянулись, и из Келагастовых людей даже.
– Возьми, себе в дружину, – улучив момент, попросился Дивьян. – Не смотри, что мал, – стрелою белку в глаз бью.
– Знаю, – хохотнул Хельги. – Славы, богатства, почестей захотелось?
– Не нужны мне почести, – отрок нахмурился. – А слава и богатство – нужны. Не для себя – род возрождать буду!
– Хорошее дело, – одобрительно отозвался ярл. – Вот что, есть у меня дружина молодшая, командует ею искуснейший воин, Снорри.
– Знаю Снорри! – обрадованно воскликнул Дивьян. – К нему – пойду. Возьмет ли?
– Возьмет, куда бы он делся? – Ярл задумчиво посмотрел на отрока. – Только вот меч тебе надобно справить да доспех какой-никакой…
– У меня две серебрины есть, – похвалился Дивьян. – Ужо доспех куплю на торжище!
Хельги с Никифором засмеялись.
– Боюсь, не хватит твоих сребреников. – Встав со скамьи, ярл положил руку отроку на плечо. – Идем-ка.
– Ну, а я пока – к пристани, – поднялся с лавки Никифор. – Видал там кораблишко. Жаль, не спросил – Словуна ли?
– К Сельме загляни на дворище, – обернулся ярл. – Она рада будет.
Пройдя мимо ворот, Хельги подвел Дивьяна к большому амбару и, отвязав от пояса ключ, отпер замок:
– Входи, отроче!
Дивьян сделал шаг и замер: вдоль стен амбара, на специально сделанных полках, лежало оружие – несколько мечей в красных кожаных ножнах, короткие копья-сулицы, рогатины с длинными, заточенными с двух сторон лезвиями-навершьями, пара кривых хазарских сабель, шлемы с бармицами, войлочные подшлемники, панцири из толстой бычьей кожи, палицы, сложенные в обратку луки. На стенах висели серебристо-серые кольчуги и длинные, вытянутые книзу щиты.
– Выбирай!
– Вот из всего этого? – Дивьян не в силах был поверить. – Я заплачу… – потянувшись к кольчуге, конфузливо добавил он.
– Конечно, заплатишь, – хлопнул его по плечу ярл. – С добычи. Скоро в поход, парень.
Отрок скосил глаза, спросил шепотом:
– А куда поход-то?
– В Царьград, парень!
– В Царьград! – ахнул Дивьян. Он, конечно, слышал от Лады-чижи про богатую Империю ромеев, но, честно говоря, не очень-то верил, что существует таская на самом деле.
– Рот закрой, муха залетит, – сдерживая смех, посоветовал Хельги и потянулся к стене. – Вот тебе кольчужица, как раз, должно, налезет, вот меч – извини, с одной стороны заточен, хороший в бою добудешь, ну а шлем – потом сходишь в кузницу… вот лук со стрелами, копье… щит великоват для тебя, пока так обойдешься, все одно больше стрелами действовать будешь, ну а на стражу пошлют – щит спросишь у Лашка, не забыл такого еще?
– И Лашк здесь?
– Где ж еще быть хорошим воинам, как не в моей дружине? Ты же ведь тоже ко мне пришел, не к кому иному… Ну, ступай, чего стоишь? Младшая дружина в поле сейчас, в игрищах ратных, там их и отыщешь, из дальних ворот выйдя. Ну а заплутаешь, так спросишь – всякий покажет.
Дивьян низко поклонился:
– Благодарю тебя, княже. Так я пойду?
– Иди, иди… Отблагодаришь верною службой, – глядя вслед громыхающему железом отроку, усмехнулся ладожский ярл.
Между тем на заднем дворе стоящая у больших весов Сельма тщательно следила, как молодой тиун Найден взвешивает монеты.
– Три дирхема тяжелых, – про себя проговаривал он. – Два обычных, пяток вообще неизвестно каких – надо бы из них резаны сделать, а, госпожа?
– Делай, – кивнула Сельма. – В кузне ножницы.
– Да, так и поступлю – все удобней считать будет.
– Не откладывай, делай, а я уж тут сама посмотрю, не впервой, чай.
Поклонившись, Найден быстро собрал разнокалиберные монеты в горшок и, завернув его в плащ, направился на дальний край двора, к кузне. Проводив его взглядом, Сельма повернулась к смердам:
– Ну, давайте шкуры считать. Сколько с вас нужно?
– Полсорока и пять, госпожа.
– Хм… двадцать пять, значит. Ладно. Давайте двигайте воз во-он к тому амбару да разгружайте.
Смерды споро принялись за работу, лишь один – молодой простоволосый парень – скромно потупившись, стоял в сторонке.
– Ты чего здесь? – строго взглянула на него Сельма. Парень упал на колени:
– К тебе, матушка! На службишку пришел наняться.
– Так и нанимайся, подожди вон тиуна. Чего умеешь-то? Грамоту ведаешь?
– Малость мерекаю, госпожа, – хитро прищурился парень, вытирая слезящиеся глаза.
– Грамотеи нужны. Ряд составим – не пожалеешь, может, и до тиуна дослужишься. Чего еще знаешь? Сны толковать не умеешь ли?
– Могу, госпожа. Какой сон? Скажи – истолкую.
Вздохнув, Сельма испытующе посмотрела на парня. Обычный, ничуть не похожий на волхва-предсказателя.
– Ладьи снились, море бушующее, – тихо поведала она, – и главное – ножи и мечи окровавленные. А нож-то – мне прямо в сердце!
– То не к добру сон, матушка, – низко поклонился толкователь.
– Сама знаю, что не к добру.
Парень – Онгуз – снова протер глаза: ох, не затем посылал его волхв Малибор, чтобы тут сны толковать… хотя грех таким удобным случаем не воспользоваться.
– Ну, что молчишь? – с усмешкой переспросила Сельма.
– Сон твой не к тебе, госпожа, а к мужу твоему капанье имеет, – решительно произнес Онгуз. – Будет его точить болезнь тайная, а чтоб того не случилось, надобно тебе самой у богов милостей вымолить. Как – скажу, если спросишь. Супруг-то твой ночью из дому выходит? Во двор там, чего проверить, или на галерею…
– Пожалуй, на галерею. Там, в уголке, постоять любит, воздухом ночным подышать.
– Воздухом, значит. А когда он…
– Вижу, о снах толкуете, моя госпожа! – быстро подойдя к Сельме, склонился в полупоклоне чернявый молодой человек в длинном коричневом балахоне, подпоясанном простой веревкою.
Женщина обернулась:
– Никифор! Вот уж не гадали, не ждали. Пойдем скорей в горницу, не здесь же разговаривать будем. Ты зачем приехал-то?
– За книгами. Словун, новгородский гость, прошлым летом привезти обещал. Эй, парень, ты на пристани не был сегодня?
– Не был, – угрюмо покачал головою Онгуз и, льстиво посмотрев на Сельму, спросил:
– Так мне тиуна-то ждать, матушка?
– Жди… – кивнула та. – Ежели и впрямь грамоту знаешь, может, и возьмем тебя.
Поклонившись, Онгуз скромно отошел в сторонку и, прислонившись к ограде, принялся дожидаться тиуна.
– А я б на твоем месте не брал его, – поднимаясь в горницу, шепнул Никифор. – Взгляд уж больно виляющий да голос льстивый. Сладко поет. Говоришь, и сны он растолковывал? Поди, серебришка за это просил? Нет? Странно. Очень странно. А чего ж он тогда? Ах, не успел, видно… Ты серебра-то ему не давай, обойдется, пусть поначалу покажет, как работать умеет.
– Покажет. Найден уж всяко его проверит. Сельма уселась на лавку прямо напротив гостя.
Уперла подбородок в ладони, улыбнулась:
– Ну, рассказывай про свою обитель! Многих приохотил к вере?
– Покуда не многих, – покачал головою монах. – Места-то пустынные, лесные… Ну, зато и молитве ничто не мешает да книжной премудрости.
Никифор кратко рассказал о дальнем монастыре, ските, что устроил с подачи ярла в дальних весянских лесах. Рассказывал легко, весело и даже не догадывался, что стоящий у забора слезливый парень ругает его сейчас самыми гнусными словами.
– Вот гад чернявый, – шептал про себя Онгуз. – И появился же ты как раз в это время… Теперь когда еще представится случай. Ага, вот и тиун, кажется. Прочь уйти аль попытаться? Инда попытаюсь….
От кузницы, позвякивая полным серебра горшком, неспешно возвращался Найден. В малиновой длинной тунике, подпоясанной желтым поясом, на поясе висели кинжал и чернильница.
Отступив от забора, Онгуз поклонился:
– Госпожа тебя ждать наказала. На службишку пришел наниматься.
– Грамоте разумеешь?
– Буквицы ведаю.
– Проверим. Ты сам из какого рода?
– Э… – Онгуз замялся. – Не местный я.
– Это, брат, плохо. Мы с недавних пор невесть кого не берем. А то взяли как-то одного… Тьфу! Ну, коли грамотей, двух дружков-послухов приведи, чтоб за тебя поручились – тогда и разговаривать будем.
– Приведу, господине. – Онгуз низко склонил голову и быстро покинул усадьбу.
– А и не зря зашел, – оглянувшись, усмехнулся он. – Хоть что-то высмотрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Так-таки вся и блещет?
– Ой, не бреши, дед ко Нехряй.
– А, пес с вами, не хотите, не верьте.
Старик перевозчик обиженно махнул рукой. Вытерев рукавом слезящиеся глаза, парень подсел к нему:
– Скажи-ка, господине, ты местный?
– Тутошний, – горделиво кивнул Нехряй.
– А что, правду говорят, супружница князя вашего красива вельми?
– Красива, паря, да не про твою честь! Парень почесал реденькую бородку, признался:
– Я вот в Новгороде с дружками поспорил, что увижу княгиню ладожскую.
– Ой, не простое дело, – дед покачал головою. – Разве что только на праздник какой.
– А все ж таки? Может, сподоблюсь? Да ты расскажи хоть – какая она? Темненькая? Светлая?
– Светлая, – Нехряй почесал затылок. – Ужо на усадебку ее попасть можно.
– А как?
– Да хоть так прийти, запросто, в закупы поверстаться.
– Ну уж, сразу и в закупы, – обиделся парень.
– Только не одному идти, а вон с мужиками-смердами – те припасы повезут, а уж их-то боярышня наша самолично завсегда принимает. Сама и пересчитает, и, ежели надо, взвесит – умна, сметлива.
– А что любит? Может, песни-сказки какие?
– Вот тут уж не знаю, – дед вдруг подозрительно взглянул на парня. – А чего это ты тут выспрашиваешь? Поспорил, говоришь? А вот отведу тебя сейчас к воям…
Сидевшие у пристани смерды вдруг повскакали на ноги и замахали руками:
– Эй, Нехряй! Дед! Перевозчик!
– Ась? – оглянулся Нехряй. – Что такое?
– Уши прочисти, старче! Слышь, с того берега лодку кричат! Перевозчик ты али кто?
– Лодку кричат? – радостно потер руки дед. – Так это мы сейчас… Это мы быстро.
Позабыв про подозрительного парня, он проворно побежал к челноку. Оттолкнулся веслом от пристани, закричал:
– Эй, эй, ждите!
А парень со слезящимися глазами – бочком, тишком – подошел к самым воротам, дождался, когда откроют, и вместе со смердами свободно прошел в город.
– Инда повезло тебе, Онгузе, – сам себе прошептал он, сворачивая к корчме Ермила Кобылы.
А забывший про него перевозчик уже подгребал к тому берегу, принимая на борт челнока двоих – смуглого молодого человека с нездешними, карими, вытянутыми к вискам глазами и русоволосого отрока с круглым лицом и вздернутым кверху носом.
– Добрались, слава Господу! – усевшись в челнок, перекрестился смуглолицый, а отрок незаметно поплевал в воду.
– Никифор! Друже, Никифор, ты ли? Вот те раз! И откуда ж ты здесь? – Хельги от всей души обнял старого друга. – Зачем пожаловал? Иль устал уже от своей глуши? А кто это с тобой, уж не Дивьян ли? Точно – Дивьян! Скажи-ка, как вытянулся – и не узнать. Рад вас видеть обоих, сейчас велю слугам, чтоб накормили…
– Да нам бы…
– Нет, нет, Никифор, не хочу и слушать. О делах потом говорить будешь… Эй, слуга, что там за шум на заднем дворе?
– Смерды привезли дань, господине, хозяйка уже принимает.
– Принимает? Ну, как примет, пусть поднимается сюда, есть тут с кем ей повидаться.
– Не слыхал ли про новгородского гостя Словуна? Обещался первым в Ладоге быть…
– После обо всем, после. Сперва выпьем за встречу!
Хельги потчевал гостей. Никифор, улыбаясь, рассказывал о житье-бытье своего скита, а Дивьян стеснялся и старался забиться подальше в угол.
После ухода Лады-чижи – сестрицы Лады – совсем тяжко ему стало. Одиноко. Скучно, да и соседушка, наволоцкий староста Келагаст, подбирался с наездами – там луг под пастбище заберет, тут – озерко лесное, глянь – уже и часть угодий захапал, дескать, всегда те земли наволоцкому роду принадлежали. А Дивьян что? Один… Тяжко без роду. Однако и в чужом роду плохо – как ни звал, как ни уговаривал Келагаст, а все ж не пошел к нему парень, лучше уж одному жить – да своей усадьбой. Жениться вот только, выбрать кого-нибудь из соседних куневичских девок, они, говорят, работящие. А Лада-чижа, что ж, у нее своя жизнь, и не задержится она надолго в дальней усадьбе покойного старика Конди, ныне принадлежащей Дивьяну. Один, один-одинешенек останется парень, а ушлые соседушки давно уж втянут к земле старого Конди свои длинные загребущие руки. Особенно Келагаст. Пустует, говорит, землица-то! А чего ж ей не пустовать-то, коли некому обрабатывать? Дивьян на сто частей не разорвется. Хорошо хоть помогает еще Лада-чижа. С тяжелым сердцем отпустил ее Дивьян на родную сторонушку, знал – сидит сейчас дева на заимке старого Вячки, дальнего родича. Так, может, и ему, Дивьяну, туда навсегда податься? Нет, с грустью-печалью не совладать потом будет, да и как это – прозябать на чужой стороне, когда собственная земля есть? Вот бы позвать туда кого, да ведь кто пойдет-то к Дивьяну? Скажут – мал еще, едва молоко на губах обсохло, а туда же – в хозяева-однодворцы лезет. Кто он сейчас – малолетний охотник Дишка, ни известности у него, ни авторитета, а вот бы знатным воином – многие б тогда к нему потянулись, и из Келагастовых людей даже.
– Возьми, себе в дружину, – улучив момент, попросился Дивьян. – Не смотри, что мал, – стрелою белку в глаз бью.
– Знаю, – хохотнул Хельги. – Славы, богатства, почестей захотелось?
– Не нужны мне почести, – отрок нахмурился. – А слава и богатство – нужны. Не для себя – род возрождать буду!
– Хорошее дело, – одобрительно отозвался ярл. – Вот что, есть у меня дружина молодшая, командует ею искуснейший воин, Снорри.
– Знаю Снорри! – обрадованно воскликнул Дивьян. – К нему – пойду. Возьмет ли?
– Возьмет, куда бы он делся? – Ярл задумчиво посмотрел на отрока. – Только вот меч тебе надобно справить да доспех какой-никакой…
– У меня две серебрины есть, – похвалился Дивьян. – Ужо доспех куплю на торжище!
Хельги с Никифором засмеялись.
– Боюсь, не хватит твоих сребреников. – Встав со скамьи, ярл положил руку отроку на плечо. – Идем-ка.
– Ну, а я пока – к пристани, – поднялся с лавки Никифор. – Видал там кораблишко. Жаль, не спросил – Словуна ли?
– К Сельме загляни на дворище, – обернулся ярл. – Она рада будет.
Пройдя мимо ворот, Хельги подвел Дивьяна к большому амбару и, отвязав от пояса ключ, отпер замок:
– Входи, отроче!
Дивьян сделал шаг и замер: вдоль стен амбара, на специально сделанных полках, лежало оружие – несколько мечей в красных кожаных ножнах, короткие копья-сулицы, рогатины с длинными, заточенными с двух сторон лезвиями-навершьями, пара кривых хазарских сабель, шлемы с бармицами, войлочные подшлемники, панцири из толстой бычьей кожи, палицы, сложенные в обратку луки. На стенах висели серебристо-серые кольчуги и длинные, вытянутые книзу щиты.
– Выбирай!
– Вот из всего этого? – Дивьян не в силах был поверить. – Я заплачу… – потянувшись к кольчуге, конфузливо добавил он.
– Конечно, заплатишь, – хлопнул его по плечу ярл. – С добычи. Скоро в поход, парень.
Отрок скосил глаза, спросил шепотом:
– А куда поход-то?
– В Царьград, парень!
– В Царьград! – ахнул Дивьян. Он, конечно, слышал от Лады-чижи про богатую Империю ромеев, но, честно говоря, не очень-то верил, что существует таская на самом деле.
– Рот закрой, муха залетит, – сдерживая смех, посоветовал Хельги и потянулся к стене. – Вот тебе кольчужица, как раз, должно, налезет, вот меч – извини, с одной стороны заточен, хороший в бою добудешь, ну а шлем – потом сходишь в кузницу… вот лук со стрелами, копье… щит великоват для тебя, пока так обойдешься, все одно больше стрелами действовать будешь, ну а на стражу пошлют – щит спросишь у Лашка, не забыл такого еще?
– И Лашк здесь?
– Где ж еще быть хорошим воинам, как не в моей дружине? Ты же ведь тоже ко мне пришел, не к кому иному… Ну, ступай, чего стоишь? Младшая дружина в поле сейчас, в игрищах ратных, там их и отыщешь, из дальних ворот выйдя. Ну а заплутаешь, так спросишь – всякий покажет.
Дивьян низко поклонился:
– Благодарю тебя, княже. Так я пойду?
– Иди, иди… Отблагодаришь верною службой, – глядя вслед громыхающему железом отроку, усмехнулся ладожский ярл.
Между тем на заднем дворе стоящая у больших весов Сельма тщательно следила, как молодой тиун Найден взвешивает монеты.
– Три дирхема тяжелых, – про себя проговаривал он. – Два обычных, пяток вообще неизвестно каких – надо бы из них резаны сделать, а, госпожа?
– Делай, – кивнула Сельма. – В кузне ножницы.
– Да, так и поступлю – все удобней считать будет.
– Не откладывай, делай, а я уж тут сама посмотрю, не впервой, чай.
Поклонившись, Найден быстро собрал разнокалиберные монеты в горшок и, завернув его в плащ, направился на дальний край двора, к кузне. Проводив его взглядом, Сельма повернулась к смердам:
– Ну, давайте шкуры считать. Сколько с вас нужно?
– Полсорока и пять, госпожа.
– Хм… двадцать пять, значит. Ладно. Давайте двигайте воз во-он к тому амбару да разгружайте.
Смерды споро принялись за работу, лишь один – молодой простоволосый парень – скромно потупившись, стоял в сторонке.
– Ты чего здесь? – строго взглянула на него Сельма. Парень упал на колени:
– К тебе, матушка! На службишку пришел наняться.
– Так и нанимайся, подожди вон тиуна. Чего умеешь-то? Грамоту ведаешь?
– Малость мерекаю, госпожа, – хитро прищурился парень, вытирая слезящиеся глаза.
– Грамотеи нужны. Ряд составим – не пожалеешь, может, и до тиуна дослужишься. Чего еще знаешь? Сны толковать не умеешь ли?
– Могу, госпожа. Какой сон? Скажи – истолкую.
Вздохнув, Сельма испытующе посмотрела на парня. Обычный, ничуть не похожий на волхва-предсказателя.
– Ладьи снились, море бушующее, – тихо поведала она, – и главное – ножи и мечи окровавленные. А нож-то – мне прямо в сердце!
– То не к добру сон, матушка, – низко поклонился толкователь.
– Сама знаю, что не к добру.
Парень – Онгуз – снова протер глаза: ох, не затем посылал его волхв Малибор, чтобы тут сны толковать… хотя грех таким удобным случаем не воспользоваться.
– Ну, что молчишь? – с усмешкой переспросила Сельма.
– Сон твой не к тебе, госпожа, а к мужу твоему капанье имеет, – решительно произнес Онгуз. – Будет его точить болезнь тайная, а чтоб того не случилось, надобно тебе самой у богов милостей вымолить. Как – скажу, если спросишь. Супруг-то твой ночью из дому выходит? Во двор там, чего проверить, или на галерею…
– Пожалуй, на галерею. Там, в уголке, постоять любит, воздухом ночным подышать.
– Воздухом, значит. А когда он…
– Вижу, о снах толкуете, моя госпожа! – быстро подойдя к Сельме, склонился в полупоклоне чернявый молодой человек в длинном коричневом балахоне, подпоясанном простой веревкою.
Женщина обернулась:
– Никифор! Вот уж не гадали, не ждали. Пойдем скорей в горницу, не здесь же разговаривать будем. Ты зачем приехал-то?
– За книгами. Словун, новгородский гость, прошлым летом привезти обещал. Эй, парень, ты на пристани не был сегодня?
– Не был, – угрюмо покачал головою Онгуз и, льстиво посмотрев на Сельму, спросил:
– Так мне тиуна-то ждать, матушка?
– Жди… – кивнула та. – Ежели и впрямь грамоту знаешь, может, и возьмем тебя.
Поклонившись, Онгуз скромно отошел в сторонку и, прислонившись к ограде, принялся дожидаться тиуна.
– А я б на твоем месте не брал его, – поднимаясь в горницу, шепнул Никифор. – Взгляд уж больно виляющий да голос льстивый. Сладко поет. Говоришь, и сны он растолковывал? Поди, серебришка за это просил? Нет? Странно. Очень странно. А чего ж он тогда? Ах, не успел, видно… Ты серебра-то ему не давай, обойдется, пусть поначалу покажет, как работать умеет.
– Покажет. Найден уж всяко его проверит. Сельма уселась на лавку прямо напротив гостя.
Уперла подбородок в ладони, улыбнулась:
– Ну, рассказывай про свою обитель! Многих приохотил к вере?
– Покуда не многих, – покачал головою монах. – Места-то пустынные, лесные… Ну, зато и молитве ничто не мешает да книжной премудрости.
Никифор кратко рассказал о дальнем монастыре, ските, что устроил с подачи ярла в дальних весянских лесах. Рассказывал легко, весело и даже не догадывался, что стоящий у забора слезливый парень ругает его сейчас самыми гнусными словами.
– Вот гад чернявый, – шептал про себя Онгуз. – И появился же ты как раз в это время… Теперь когда еще представится случай. Ага, вот и тиун, кажется. Прочь уйти аль попытаться? Инда попытаюсь….
От кузницы, позвякивая полным серебра горшком, неспешно возвращался Найден. В малиновой длинной тунике, подпоясанной желтым поясом, на поясе висели кинжал и чернильница.
Отступив от забора, Онгуз поклонился:
– Госпожа тебя ждать наказала. На службишку пришел наниматься.
– Грамоте разумеешь?
– Буквицы ведаю.
– Проверим. Ты сам из какого рода?
– Э… – Онгуз замялся. – Не местный я.
– Это, брат, плохо. Мы с недавних пор невесть кого не берем. А то взяли как-то одного… Тьфу! Ну, коли грамотей, двух дружков-послухов приведи, чтоб за тебя поручились – тогда и разговаривать будем.
– Приведу, господине. – Онгуз низко склонил голову и быстро покинул усадьбу.
– А и не зря зашел, – оглянувшись, усмехнулся он. – Хоть что-то высмотрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44