Спустившись по склонам к давно уже топившимся печам, он, опершись на плетень, некоторое время смотрел, как, переворачивая лепешки, ловко орудуют длинными лопатами хлебопеки, потом отошел чуть в сторону, оглянулся и ухватил за рукав стоявшего в группе дожидающихся хлебов слуг парнишку:
– Здрав будь, Микул.
– И ты, Онгузе…
– По здорову ли матушка? Как зуб-то, прошел?
– Да хвала богам, ничего. Прошел зуб, не болит боле.
– Помогла, значит, травушка-то?
– Помогла. Век тебя благодарить буду! – Не меня, – Онгуз понизил голос, – Малибора-кудесника благодари – его травка. – Помолчав, парень оглянулся по сторонам. – Есть у меня дело к тебе, Микул.
– Говори, все исполню.
– Хлебы не отнесешь ли в дом господина моего, Хаснульфа-воеводы? Я подзадержусь маленько, хочу силки проверить. Для себя ставил, не для воеводы. Ты, ежели кто наверху будет спрашивать, скажи – где-то у печей хаживал Онгуз, да, видно, подзадержался.
– Сполню.
– На вот, возьми-ка мешок. Опосля заходи на зайчатинку.
– Зайду, Онгузе.
Простившись с Микулом, Онгуз быстро пошел вдоль реки, к ольховым зарослям, оказавшись у которых снова оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вытащил из сугроба заранее припрятанные лыжи. Выйдя на середину реки, встал на санный путь, оттолкнулся… и вскоре уже подъезжал к новгородской пристани. Обойдя торчащий изо льда и снега вымол, сложенный из толстых серых бревен, поднялся к открытым воротам.
– На торг, человече? – спросил его вооруженный копьем стражник.
– На торг, на торг, господине, – растянув губы в улыбке, закивал Онгуз. – Хаснульф-воевода послал…
– Ну, проходи, проходи, не стой, – Стражник разочарованно отвернулся. Связываться с воеводскими слугами – себе дороже.
Пошатавшись по широкой торговой площади, на которую выходило сразу несколько улиц, Онгуз подошел к одному из дальних рядков, поманил пальцем мелкого востроносенького торговца. Тот кивнул и, попросив соседа присмотреть за товаром – глиняными свистульками, игрушками и прочей мелочью, – отошел в сторону.
– Мир тебе, дядько Крыж.
– И тебе тако же. Чего звал?
– Хозяину передай – варяг Хельги живет в избе с каким-то молодым парнем, кто такой – не знаю, может, слуга, может – так, для утехи. Окромя того, есть у варягов в городе соглядатаи. Соглядатаи эти сегодня с утра пришли в градец и сразу же ушли обратно, да быстрехонько. Видать, поручено им что-то важное.
Один такой краснолицый, длинный, в полушубке нагольном, другой усатый, третий – с бородой рыжей.
– Мало ль в городе усатых, краснолицых да рыжих? – засмеялся торговец. – Ладно, передам. К кому ходят, не ведаешь ли?
– Покуда не ведаю. Вечерком служек порасспрошу. И вот что, – Онгуз замялся. – Мне б зайчатинки прикупить незадорого. Не знаешь, торгует кто ль подешевше?
– Зайчатинки, говоришь? – Крыж улыбнулся. – Эвон, к тому рядку пойди, Сарка-охотника спросишь, скажешь, что от меня, он цену и скинет.
– Вот и славно! А есть зайчатина-то у него?
– Как не быть, друже!
Вечер навалился внезапно, не как всегда, почти без сумерек. Просто с обеда еще собралась на юге, у Ильменя, густая клочковатая синь, да, быстро расширяясь, поглотила все небо. И так-то пасмурно было, а тут и совсем стемнело, тихо так стало, страшно, как бывает в затишье перед бурей. Буря, правда, слава богам, не разразилась, но снег пошел, повалил густыми пушистыми хлопьями, словно вернулась зима. И то сказать, март хоть и протальник, да на севере – месяц зимний. На улице стемнело, хотя вроде и было-то не так поздно, подзадержавшиеся хлебопеки, косясь на нависшую над головами тучу, быстро поднимались к малым воротам. Пропустив их, молодой страж потянул на себя тяжелую створку.
– Эй, эй, паря! – заголосил выбежавший из ольховых зарослей человек, в котором стражник признал одного из местных служек. Прикрикнул недовольно, чтоб пошевеливался.
– Да бегу, бегу я, – взобрался к воротам слуга и, переведя дух, вытер слезящиеся глаза. – Уф, успел.
– Проходи, проходи, не стой тут, – поторопил страж, закрывая ворота.
– Иду… Силки проверял, думал – возьму зайчика, так нет – шиш, – расстроенно развел руками служка. – Что ж, придется теперь уж пустых щец похлебать.
– Ага, пустых, как же, – буркнул ему вслед воин. – Нешто тебе мало от боярина достается?
Пройдя от ворот к усадьбам, слуга юркнул в одну из курных избенок.
Растянувшись на лавке, накрытой медвежьей шкурой, Хельги-ярл привычно подложил под голову скатанный плащ. В дальнем углу, у пышущей жаром печки, тихо посапывала Алуша. Слава богам, хоть больше не плакала, видно, и впрямь оклемалась, не как в прошлые ночи – одни рыдания да стоны. Эх, дева, дева… Ничего, кончатся скоро твои страдания!
Довольно улыбнувшись, Хельги перевернулся на бок. Как и всякий викинг в чужой стороне, он спал не раздеваясь, положив по правую руку меч. Тихо было в избе, лишь потрескивали в круглой печке дрова, только снаружи что-то скребло по крыше – то ли ветки, то ли ночная птица.
Алуша у печки заворочалась, застонала и вдруг вскочила с ложа – растрепанная, в широкой мужской рубахе – и, закрыв руками лицо, застонала.
– Что такое? – встрепенулся ярл. – Аль приснилось чего?
– Мне страшно, княже… – прошептала девушка. – Чу! Скребет кто-то по крыше когтистой лапой! Не посланец ли обманутых нами богов?
Пробежав босиком по полу, девчонка, дрожа, уселась на лавку ярла. Хельги ласково погладил ее по спине:
– Ну, не дрожи, что ты… Я ж с тобою, верно?
– Так-то оно так, – тихо отозвалась Алуша. – Да все равно страшно. – Она испуганно покосилась на дверь. – Кажется, будто там стоит кто-то…
– Кто же там может стоять? – рассмеялся ярл. Встав, отодвинул засов, выглянул наружу.– Нету тут никого! Хочешь, сама посмотри?
Девушка подбежала к двери, выглянула:
– И в самом деле, нет… Давай вожжем светильник?
Клацнуло огниво. Разгоняя темноту, вспыхнуло желтое дрожащее пламя.
Алуша уселась на лавку, подтянув к подбородку колени:
– Не прогоняй меня, ладно?
– Сиди, что ж…
Хельги отвернулся, чувствуя, как девушка улеглась рядом.
– Погладь меня, – тихо попросила она.
Ярл провел ладонью по ее стриженным в кружок волосам.
– Не так, – прошептал дева. – Подожди…
Она поднялась и, встав на колени, резким движением скинула через голову рубаху. В желтом пламени светильника вспыхнуло обнаженное тело. Погладив себя по бокам, Алуша несмело улыбнулась и бросилась на грудь ярлу.
– Ты ведь не прогонишь меня сейчас, правда? Взяв руку Хельги, девушка осторожно провела ею по своему животу, по маленькой груди с затвердевшими коричневыми сосками…
– Будь моим в эту ночь, князь, – попросила она. – Поверь, мне не нужно ничего больше…
В очаге догорали дровишки, а сидевший за столом Онгуз облизывал жирные пальцы:
– Ну, как, Микул? Хорош зайчик?
– Куда как хорош, – дожевывая, улыбнулся Микул. – Уваристый! Здорово, что тебе повезло сегодня. Не каждый день дичинку едим.
– Да уж, не каждый, – вытирая рукавом глаза, мелко засмеялся Онгуз; стекая по редкой бороденке его, капал на стол жир. Подобрав жирные пятна краюшкой, воеводский слуга с хитрецой взглянул на приятеля:
– А что, Микул, ты ведь здесь всех молодых парней знаешь?
– Как и ты, – Микул пожал плечами. – Зачем спрашиваешь?
– Так, – отмахнулся Онгуз. – Не знаешь, кто из них варяжскому князю прислуживает? Помнится, в их дружине младых отроков не было,
– И я не видел.
– Значит, из наших кто-то.
– И что тебе до него?
– Думаю, не мой ли должничок это, Немил? С Покрова резану должен, а никак его не встретить.
– Тю, Немил, говоришь? – рассмеялся Микул. – Да Немил вторую седмицу уже, как в Новгород подался, к родичам. Надоело, сказал, тут, в служках. Он давно уйти собирался.
– То и я слыхал, – покивал головой Онгуз, не далее как сегодня днем лично видевший Немила на новгородском торге. – Одначе всяко может быть. Говорят, он-то варяжскому гостю и служит! Вот бы узнать – так или нет?
Микул пожал плечами:
– Пойди да узнай – делов-то!
– Э, не скажи, парень! – Онгуз важно поднял вверх лоснящийся от жира палец. – Он ведь меня испугаться может. Возьмет да сбежит – как я тогда его сыщу?
– Вообще-то, верно, – почесав кудлатую голову, согласился Микул. – Знатная у тебя брага, Онгузе!
Сразу видно – воеводская, я уж так опьянел, как… как… как не знаю кто.
– Пей, пей, друже. – Онгуз подлил в кружки браги. – Проверить, не Немил ли в служках, поможешь ли? А я уж с тобой потом поделюсь резаной…
– Не просьба! – Микул пьяно махнул рукой. – Прям посейчас и проверю, – пошатываясь, он поднялся с лавки.
– Князя-то варяжского не боишься?
– А чего его бояться? Не человек он, что ли? В случае чего скажу – избой обознался…
– Дров лучше возьми, – хрипло посоветовал Онгуз. – Скажешь – печь протопить пришел.
– И то верно! Ох, и хитер ты, Онгузе…
– Хитер не хитер… Матушке-то своей, чай, не говорил, куда пошел?
– Что я, совсем без ума? Сказал – хозяину допоздна буду служить сегодня. Да и не поздно ведь еще, темно просто… Инда пойду! – Микул решительно потянулся за полушубком и вышел, тяжело хлопнув дверью.
Немного выждав, Онгуз нащупал висевший на поясе нож и, выскочив на улицу, быстро пошел вслед за Микулом. Валил мокрыми хлопьями снег, и черное тяжелое небо висело над самыми крышами.
Прихватив от поленницы охапку дров, Микул, бесцеремонно отстранив плечом стража, поднялся по тяжелой лестнице в княжьи хоромы и скрылся в сенях… Спрятавшийся за амбаром Онгуз затаил дыхание. Дверь почти сразу открылась, и на пороге появился Микул, уже без дров. С крайне озадаченным видом он быстро спустился с крыльца и, почесывая затылок, пошел прочь. Онгуз за амбаром сунул нож за пояс:
– Кажись, пронесло…
В тот же миг на крыльцо выскочил молодой варяжский князь – с непокрытой головой, в темно-голубом плаще, накинутом поверх домашней туники. Что-то спросив у стража, он подозрительно оглядел двор.
– Нет, не пронесло. – Вытащив нож, Онгуз покачал головой и, словно ночной тать, крадучись двинулся вслед за удалявшимся в ночь парнем. Догнав, оглянулся и тихонько позвал:
– Микуле! Парень обернулся:
– А, это ты…
– Ну, кто там? По глазам вижу – Немил? Микул пьяно расхохотался:
– Не, не Немил, друже!
– А кто ж тогда? Гляжу, узнал ведь?
– Узнал, узнал… Не парень то – девка!
– Девка?!
– И знаешь кто? Алушка. Княжеска молодшая женка!
– Окстись, парень! Ей ж сожгли на краде.
– Не знаю, кого там сожгли, а только Алушка это, я уж хорошо видел.
– Может, помстилось?
– Ага, как же! И плечи ее голые помстились, и родинка на щеке. Алушку-то я хорошо знал, почитай, всех прочих была к нам, слугам, добрей да милее.
– Вот так, значит… – Онгуз прислушался. Со стороны княжьих хором гулко залаяли псы.
– Ты как частокол-то прошел, Микуле?
– А там наши все. Чай, меня-то каждая собака знает.
– Вот это-то и нехорошо, – прошептал Онгуз и, улучив момент, всадил приятелю нож в сердце.
Тихо охнув, тот повалился в сугроб. Оглянувшись по сторонам, Онгуз расстегнул на себе полушубок и, сняв с груди куриную лапу, надел ее на шею остывающему Микулу.
Не на шутку взволнованный, вошел в княжьи хоромы Конхобар Ирландец.
– Плохо дело, ярл. – Выслушав все, он почесал левое ухо. – Знаешь, я бы на твоем месте отдал приказ немедленно отыскать этого парня.
– Уже отдал, – кивнул ярл.
– Не надо никого искать, – подойдя к столу, усмехнулась Алуша. – Я хорошо его знаю, это Микул, наш челядин. Неплохой парень.
– Что значит – «неплохой»? – Ярл вдруг осекся. – Ты понимаешь наш язык?
Девушка обиженно поджала губы:
– Не такая уж я глупая. И не забывайте, кем был мой муж Рюрик.
– Нет, ты не глупая, – посмотрел на нее Ирландец. – Это мы с ярлом глупцы. Ты знаешь, где живет этот Микул?
– Да.
– И можешь сейчас показать?
Алуша кивнула и накинула на худенькие плечи плащ с капюшоном. Все трое вышли на улицу, ярл махнул уже ожидающим у крыльца воинам. Через предупредительно распахнутые стражем ворота процессия вслед за скрывавшейся под плащом девчонкой направилась к курным избенкам слуг, во множестве жавшихся почти к самому частоколу. Перед одной из изб Алуша замедлила шаг и обернулась:
– Кажется, здесь… Я как-то отдала Микулу остатки пира, заметила – он унес их сюда…
Хельги усмехнулся. Эх, Микул, Микул, не вовремя сунулся ты со своими дровишками. Впрочем, чего зря метать икру? Что такое случилось-то? Ну, узнал – узнал, узнал! – парень Алушу, придется теперь посидеть ему под замком седмицу-другую. Поговорить с ним придется, поугрожать, предупредить, чтоб не болтал. Уляжется все, потом, пожалуйста, – пусть болтает, кто ж ему поверит? Хельги скосил глаза на Ирландца и хмыкнул. Не сомневался – уж тот-то разрешил бы эту проблему весьма кардинально, и бедным в таком случае оказался бы несчастный слуга. Наверное, Конхобар был бы по-своему прав – нет человека, нет и проблемы. Дикие, суровые времена… Ярл обернулся к воинам:
– Ну что? Входим.
Он первым вошел в избу – из темноты пахнуло навозом, видно, за перегородкой зимой держали скотину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Здрав будь, Микул.
– И ты, Онгузе…
– По здорову ли матушка? Как зуб-то, прошел?
– Да хвала богам, ничего. Прошел зуб, не болит боле.
– Помогла, значит, травушка-то?
– Помогла. Век тебя благодарить буду! – Не меня, – Онгуз понизил голос, – Малибора-кудесника благодари – его травка. – Помолчав, парень оглянулся по сторонам. – Есть у меня дело к тебе, Микул.
– Говори, все исполню.
– Хлебы не отнесешь ли в дом господина моего, Хаснульфа-воеводы? Я подзадержусь маленько, хочу силки проверить. Для себя ставил, не для воеводы. Ты, ежели кто наверху будет спрашивать, скажи – где-то у печей хаживал Онгуз, да, видно, подзадержался.
– Сполню.
– На вот, возьми-ка мешок. Опосля заходи на зайчатинку.
– Зайду, Онгузе.
Простившись с Микулом, Онгуз быстро пошел вдоль реки, к ольховым зарослям, оказавшись у которых снова оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вытащил из сугроба заранее припрятанные лыжи. Выйдя на середину реки, встал на санный путь, оттолкнулся… и вскоре уже подъезжал к новгородской пристани. Обойдя торчащий изо льда и снега вымол, сложенный из толстых серых бревен, поднялся к открытым воротам.
– На торг, человече? – спросил его вооруженный копьем стражник.
– На торг, на торг, господине, – растянув губы в улыбке, закивал Онгуз. – Хаснульф-воевода послал…
– Ну, проходи, проходи, не стой, – Стражник разочарованно отвернулся. Связываться с воеводскими слугами – себе дороже.
Пошатавшись по широкой торговой площади, на которую выходило сразу несколько улиц, Онгуз подошел к одному из дальних рядков, поманил пальцем мелкого востроносенького торговца. Тот кивнул и, попросив соседа присмотреть за товаром – глиняными свистульками, игрушками и прочей мелочью, – отошел в сторону.
– Мир тебе, дядько Крыж.
– И тебе тако же. Чего звал?
– Хозяину передай – варяг Хельги живет в избе с каким-то молодым парнем, кто такой – не знаю, может, слуга, может – так, для утехи. Окромя того, есть у варягов в городе соглядатаи. Соглядатаи эти сегодня с утра пришли в градец и сразу же ушли обратно, да быстрехонько. Видать, поручено им что-то важное.
Один такой краснолицый, длинный, в полушубке нагольном, другой усатый, третий – с бородой рыжей.
– Мало ль в городе усатых, краснолицых да рыжих? – засмеялся торговец. – Ладно, передам. К кому ходят, не ведаешь ли?
– Покуда не ведаю. Вечерком служек порасспрошу. И вот что, – Онгуз замялся. – Мне б зайчатинки прикупить незадорого. Не знаешь, торгует кто ль подешевше?
– Зайчатинки, говоришь? – Крыж улыбнулся. – Эвон, к тому рядку пойди, Сарка-охотника спросишь, скажешь, что от меня, он цену и скинет.
– Вот и славно! А есть зайчатина-то у него?
– Как не быть, друже!
Вечер навалился внезапно, не как всегда, почти без сумерек. Просто с обеда еще собралась на юге, у Ильменя, густая клочковатая синь, да, быстро расширяясь, поглотила все небо. И так-то пасмурно было, а тут и совсем стемнело, тихо так стало, страшно, как бывает в затишье перед бурей. Буря, правда, слава богам, не разразилась, но снег пошел, повалил густыми пушистыми хлопьями, словно вернулась зима. И то сказать, март хоть и протальник, да на севере – месяц зимний. На улице стемнело, хотя вроде и было-то не так поздно, подзадержавшиеся хлебопеки, косясь на нависшую над головами тучу, быстро поднимались к малым воротам. Пропустив их, молодой страж потянул на себя тяжелую створку.
– Эй, эй, паря! – заголосил выбежавший из ольховых зарослей человек, в котором стражник признал одного из местных служек. Прикрикнул недовольно, чтоб пошевеливался.
– Да бегу, бегу я, – взобрался к воротам слуга и, переведя дух, вытер слезящиеся глаза. – Уф, успел.
– Проходи, проходи, не стой тут, – поторопил страж, закрывая ворота.
– Иду… Силки проверял, думал – возьму зайчика, так нет – шиш, – расстроенно развел руками служка. – Что ж, придется теперь уж пустых щец похлебать.
– Ага, пустых, как же, – буркнул ему вслед воин. – Нешто тебе мало от боярина достается?
Пройдя от ворот к усадьбам, слуга юркнул в одну из курных избенок.
Растянувшись на лавке, накрытой медвежьей шкурой, Хельги-ярл привычно подложил под голову скатанный плащ. В дальнем углу, у пышущей жаром печки, тихо посапывала Алуша. Слава богам, хоть больше не плакала, видно, и впрямь оклемалась, не как в прошлые ночи – одни рыдания да стоны. Эх, дева, дева… Ничего, кончатся скоро твои страдания!
Довольно улыбнувшись, Хельги перевернулся на бок. Как и всякий викинг в чужой стороне, он спал не раздеваясь, положив по правую руку меч. Тихо было в избе, лишь потрескивали в круглой печке дрова, только снаружи что-то скребло по крыше – то ли ветки, то ли ночная птица.
Алуша у печки заворочалась, застонала и вдруг вскочила с ложа – растрепанная, в широкой мужской рубахе – и, закрыв руками лицо, застонала.
– Что такое? – встрепенулся ярл. – Аль приснилось чего?
– Мне страшно, княже… – прошептала девушка. – Чу! Скребет кто-то по крыше когтистой лапой! Не посланец ли обманутых нами богов?
Пробежав босиком по полу, девчонка, дрожа, уселась на лавку ярла. Хельги ласково погладил ее по спине:
– Ну, не дрожи, что ты… Я ж с тобою, верно?
– Так-то оно так, – тихо отозвалась Алуша. – Да все равно страшно. – Она испуганно покосилась на дверь. – Кажется, будто там стоит кто-то…
– Кто же там может стоять? – рассмеялся ярл. Встав, отодвинул засов, выглянул наружу.– Нету тут никого! Хочешь, сама посмотри?
Девушка подбежала к двери, выглянула:
– И в самом деле, нет… Давай вожжем светильник?
Клацнуло огниво. Разгоняя темноту, вспыхнуло желтое дрожащее пламя.
Алуша уселась на лавку, подтянув к подбородку колени:
– Не прогоняй меня, ладно?
– Сиди, что ж…
Хельги отвернулся, чувствуя, как девушка улеглась рядом.
– Погладь меня, – тихо попросила она.
Ярл провел ладонью по ее стриженным в кружок волосам.
– Не так, – прошептал дева. – Подожди…
Она поднялась и, встав на колени, резким движением скинула через голову рубаху. В желтом пламени светильника вспыхнуло обнаженное тело. Погладив себя по бокам, Алуша несмело улыбнулась и бросилась на грудь ярлу.
– Ты ведь не прогонишь меня сейчас, правда? Взяв руку Хельги, девушка осторожно провела ею по своему животу, по маленькой груди с затвердевшими коричневыми сосками…
– Будь моим в эту ночь, князь, – попросила она. – Поверь, мне не нужно ничего больше…
В очаге догорали дровишки, а сидевший за столом Онгуз облизывал жирные пальцы:
– Ну, как, Микул? Хорош зайчик?
– Куда как хорош, – дожевывая, улыбнулся Микул. – Уваристый! Здорово, что тебе повезло сегодня. Не каждый день дичинку едим.
– Да уж, не каждый, – вытирая рукавом глаза, мелко засмеялся Онгуз; стекая по редкой бороденке его, капал на стол жир. Подобрав жирные пятна краюшкой, воеводский слуга с хитрецой взглянул на приятеля:
– А что, Микул, ты ведь здесь всех молодых парней знаешь?
– Как и ты, – Микул пожал плечами. – Зачем спрашиваешь?
– Так, – отмахнулся Онгуз. – Не знаешь, кто из них варяжскому князю прислуживает? Помнится, в их дружине младых отроков не было,
– И я не видел.
– Значит, из наших кто-то.
– И что тебе до него?
– Думаю, не мой ли должничок это, Немил? С Покрова резану должен, а никак его не встретить.
– Тю, Немил, говоришь? – рассмеялся Микул. – Да Немил вторую седмицу уже, как в Новгород подался, к родичам. Надоело, сказал, тут, в служках. Он давно уйти собирался.
– То и я слыхал, – покивал головой Онгуз, не далее как сегодня днем лично видевший Немила на новгородском торге. – Одначе всяко может быть. Говорят, он-то варяжскому гостю и служит! Вот бы узнать – так или нет?
Микул пожал плечами:
– Пойди да узнай – делов-то!
– Э, не скажи, парень! – Онгуз важно поднял вверх лоснящийся от жира палец. – Он ведь меня испугаться может. Возьмет да сбежит – как я тогда его сыщу?
– Вообще-то, верно, – почесав кудлатую голову, согласился Микул. – Знатная у тебя брага, Онгузе!
Сразу видно – воеводская, я уж так опьянел, как… как… как не знаю кто.
– Пей, пей, друже. – Онгуз подлил в кружки браги. – Проверить, не Немил ли в служках, поможешь ли? А я уж с тобой потом поделюсь резаной…
– Не просьба! – Микул пьяно махнул рукой. – Прям посейчас и проверю, – пошатываясь, он поднялся с лавки.
– Князя-то варяжского не боишься?
– А чего его бояться? Не человек он, что ли? В случае чего скажу – избой обознался…
– Дров лучше возьми, – хрипло посоветовал Онгуз. – Скажешь – печь протопить пришел.
– И то верно! Ох, и хитер ты, Онгузе…
– Хитер не хитер… Матушке-то своей, чай, не говорил, куда пошел?
– Что я, совсем без ума? Сказал – хозяину допоздна буду служить сегодня. Да и не поздно ведь еще, темно просто… Инда пойду! – Микул решительно потянулся за полушубком и вышел, тяжело хлопнув дверью.
Немного выждав, Онгуз нащупал висевший на поясе нож и, выскочив на улицу, быстро пошел вслед за Микулом. Валил мокрыми хлопьями снег, и черное тяжелое небо висело над самыми крышами.
Прихватив от поленницы охапку дров, Микул, бесцеремонно отстранив плечом стража, поднялся по тяжелой лестнице в княжьи хоромы и скрылся в сенях… Спрятавшийся за амбаром Онгуз затаил дыхание. Дверь почти сразу открылась, и на пороге появился Микул, уже без дров. С крайне озадаченным видом он быстро спустился с крыльца и, почесывая затылок, пошел прочь. Онгуз за амбаром сунул нож за пояс:
– Кажись, пронесло…
В тот же миг на крыльцо выскочил молодой варяжский князь – с непокрытой головой, в темно-голубом плаще, накинутом поверх домашней туники. Что-то спросив у стража, он подозрительно оглядел двор.
– Нет, не пронесло. – Вытащив нож, Онгуз покачал головой и, словно ночной тать, крадучись двинулся вслед за удалявшимся в ночь парнем. Догнав, оглянулся и тихонько позвал:
– Микуле! Парень обернулся:
– А, это ты…
– Ну, кто там? По глазам вижу – Немил? Микул пьяно расхохотался:
– Не, не Немил, друже!
– А кто ж тогда? Гляжу, узнал ведь?
– Узнал, узнал… Не парень то – девка!
– Девка?!
– И знаешь кто? Алушка. Княжеска молодшая женка!
– Окстись, парень! Ей ж сожгли на краде.
– Не знаю, кого там сожгли, а только Алушка это, я уж хорошо видел.
– Может, помстилось?
– Ага, как же! И плечи ее голые помстились, и родинка на щеке. Алушку-то я хорошо знал, почитай, всех прочих была к нам, слугам, добрей да милее.
– Вот так, значит… – Онгуз прислушался. Со стороны княжьих хором гулко залаяли псы.
– Ты как частокол-то прошел, Микуле?
– А там наши все. Чай, меня-то каждая собака знает.
– Вот это-то и нехорошо, – прошептал Онгуз и, улучив момент, всадил приятелю нож в сердце.
Тихо охнув, тот повалился в сугроб. Оглянувшись по сторонам, Онгуз расстегнул на себе полушубок и, сняв с груди куриную лапу, надел ее на шею остывающему Микулу.
Не на шутку взволнованный, вошел в княжьи хоромы Конхобар Ирландец.
– Плохо дело, ярл. – Выслушав все, он почесал левое ухо. – Знаешь, я бы на твоем месте отдал приказ немедленно отыскать этого парня.
– Уже отдал, – кивнул ярл.
– Не надо никого искать, – подойдя к столу, усмехнулась Алуша. – Я хорошо его знаю, это Микул, наш челядин. Неплохой парень.
– Что значит – «неплохой»? – Ярл вдруг осекся. – Ты понимаешь наш язык?
Девушка обиженно поджала губы:
– Не такая уж я глупая. И не забывайте, кем был мой муж Рюрик.
– Нет, ты не глупая, – посмотрел на нее Ирландец. – Это мы с ярлом глупцы. Ты знаешь, где живет этот Микул?
– Да.
– И можешь сейчас показать?
Алуша кивнула и накинула на худенькие плечи плащ с капюшоном. Все трое вышли на улицу, ярл махнул уже ожидающим у крыльца воинам. Через предупредительно распахнутые стражем ворота процессия вслед за скрывавшейся под плащом девчонкой направилась к курным избенкам слуг, во множестве жавшихся почти к самому частоколу. Перед одной из изб Алуша замедлила шаг и обернулась:
– Кажется, здесь… Я как-то отдала Микулу остатки пира, заметила – он унес их сюда…
Хельги усмехнулся. Эх, Микул, Микул, не вовремя сунулся ты со своими дровишками. Впрочем, чего зря метать икру? Что такое случилось-то? Ну, узнал – узнал, узнал! – парень Алушу, придется теперь посидеть ему под замком седмицу-другую. Поговорить с ним придется, поугрожать, предупредить, чтоб не болтал. Уляжется все, потом, пожалуйста, – пусть болтает, кто ж ему поверит? Хельги скосил глаза на Ирландца и хмыкнул. Не сомневался – уж тот-то разрешил бы эту проблему весьма кардинально, и бедным в таком случае оказался бы несчастный слуга. Наверное, Конхобар был бы по-своему прав – нет человека, нет и проблемы. Дикие, суровые времена… Ярл обернулся к воинам:
– Ну что? Входим.
Он первым вошел в избу – из темноты пахнуло навозом, видно, за перегородкой зимой держали скотину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44