– Чушь. Собачья.
– Клянусь Господом Богом. В оболочке с европейскими глазами и носом, которую Нозава списал в утиль после автокатастрофы. Он там ещё совсем молодой.
В этом баре стены и потолок были увешаны нелепыми музыкальными инструментами-гибридами, а полки за стойкой заставлены древними бутылками, затейливыми статуэтками и прочим никчемным хламом. Уровень шума относительно низкий, и я пил что-то такое, что на вкус не походило на отраву, причиняющую слишком много вреда моей системе. В воздухе чувствовался слабый привкус мускуса; на столиках стояли вазочки с леденцами.
– Зачем ты это делаешь, твою мать?
– Что? – обалдело тряхнула головой Трепп. – Держу кошек? Мне нравятся ко…
– Работаешь на эту долбаную Кавахару. Это же жертва аборта, треклятая шлюха-маф, не стоящая даже пепла от сигареты. Так почему же ты…
Трепп схватила меня за руку, которой я оживленно жестикулировал, и на мгновение мне показалось, что драки не миновать. Во мне пьяно ожила нейрохимия.
Но вместо этого Трепп с любовью обвила моей рукой свое плечо, привлекая к себе. Моргая по-совиному, она заглянула мне в глаза.
– Слушай, что я тебе скажу.
Наступило затянувшееся молчание. Я подождал, пока Трепп, сосредоточенно нахмурившись, сделает большой глоток из бокала и поставит его на стол с преувеличенной осторожностью. Наконец она погрозила пальцем.
– Не суди и не судим будешь, – запинаясь, промямлила она.
Другая улица, спускающаяся вниз. Идти вдруг стало легче.
Над нами в полную силу высыпали звезды, более яркие, чем те, что я видел в Бей-Сити. Остановившись, я задрал голову, наслаждаясь зрелищем ночного неба, пытаясь отыскать взглядом созвездие Единорога.
Тут. Что-то. Не так.
Чужое небо. Ничего знакомого. У меня под мышками выступил холодный пот, и внезапно отчётливые яркие точки превратились в армаду, надвигающуюся извне, готовящуюся начать бомбардировку планеты. Марсиане вернулись. Мне показалось, я вижу их, выжидательно кружащих в узкой полоске неба над нами…
Я начал падать, и Трепп едва успела меня подхватить.
– Эге-ге! – рассмеялась она. – Что ты там увидел, кузнечик?
Чужое небо.
Становится все хуже.
В другом туалете, залитом болезненно ярким светом, я пытаюсь запихнуть в нос порошок, который мне дала Трепп. Мои ноздри уже пересохли и горят, порошок постоянно высыпается обратно, словно показывая, что для этого тела уже достаточно. За спиной открывается дверь кабинки, и я бросаю взгляд в большое зеркало.
Из кабинки появляется Джимми де Сото, в полевой форме, испачканной грязью Инненина. В жестком свете туалета его лицо выглядит особенно плохо.
– Все в порядке, приятель?
– Не очень. – Я чешу ноздрю, в которой, похоже, начался пожар. – А ты как?
Джимми машет рукой, показывая, что жаловаться нечего, и приближается к зеркалу. Срабатывают датчики, реагирующие на свет, из крана начинает питься вода, и Джимми, склоняясь над раковиной, моет руки. Грязь и кровь, смытые с кожи, образуют густой бульон, закручивающийся крохотным водоворотом в сливном отверстии раковины. Я чувствую плечом прикосновение тела Джимми, но его единственный уцелевший глаз пригвоздил меня к отражению в зеркале, и я не могу или не хочу оборачиваться.
– Это сон?
Джимми пожимает плечами и продолжает опирать руки.
– Это край, – отвечает он.
– Край чего?
– Всего.
Всем своим видом Джимми показывает, что речь идёт о чем-то само собой разумеющемся.
– Мне казалось, ты приходишь ко мне только во сне, – говорю я, как бы ненароком бросая взгляд на его руки.
С ними что-то не так; сколько бы грязи ни отскреб Джимми, остается все больше и больше. Ею уже забита вся раковина.
– Что ж, можно сказать и так, приятель. Сны, галлюцинации, вызванные стрессом, или напряженная работа мысли, как сейчас. Понимаешь, это и есть край. Трещина в действительности. То, где наступает конец таким глупым ублюдкам, как я.
– Джимми, ты умер. Я уже устал повторять тебе это.
– Угу. – Он трясет головой. – Но для того, чтобы добраться до меня, ты должен сам спуститься в трещину.
Бульон из крови и грязи начинает стекать в раковину, и я вдруг понимаю, что, когда он вытечет весь, Джимми тоже исчезнет.
– Ты говоришь…
Он печально качает головой.
– Все это слишком сложно, мать твою, чтобы вдаваться в подробности. Ты ошибочно полагаешь, что в наших руках находятся рычаги контроля действительности, только потому, что мы можем зафиксировать какие-то её отдельные крохи. Но все гораздо серьёзнее, приятель. Гораздо серьёзнее.
– Джимми, – беспомощно развожу руками я, – что мне делать, блин?
Он отступает назад от раковины, и его изуродованное лицо искривляется в жуткой усмешке.
– Вирусная атака, – отчётливо произносит Джимми. При воспоминании о моем собственном крике на побережье Инненина меня прошибает холодный пот. – Ты ведь не забыл, не так ли?
С этими словами, отряхнув воду с рук, Джимми исчезает, словно призрак.
– Послушай, – рассудительно промолвила Трепп, – Кадмин должен побывать в резервуаре, чтобы загрузиться в искусственную оболочку. По моим оценкам, пройдут почти целые сутки, прежде чем он хотя бы узнает, удалось ли ему тебя убить.
– Если он уже не успел загрузить своего двойника.
– Это исключено. Не забывай вот о чем. Кадмин расстался с Кавахарой. Понимаешь, теперь у него уже нет средств на подобные штучки. Ему приходится действовать на свой страх и риск, а поскольку за ним охотится Кавахара, его можно считать отработанной фигурой. Вот увидишь, не сегодня-завтра с Кадминым будет покончено.
– Кавахара будет держать его столько, сколько потребуется, чтобы давить на меня.
– Ну да, конечно. – Трепп смущенно уставилась в бокал. – Наверное, ты прав.
Потом было ещё одно место, называющееся «Кабель» или как-то ещё в таком роде. Стены там были обиты разноцветными проводниками, из распоротых оболочек которых прядями жестких медных волос торчали тщательно уложенные дизайнерами провода. В стойке бара через равномерные промежутки располагались крюки, обмотанные тонкой проволокой, оканчивающейся сверкающими серебряными микроразъемами. В воздухе под потолком висел огромный голографический штекер и разъем, судорожно сливавшиеся в соитии под навязчивый ритм, заполняющий помещение словно вода. Время от времени электронные компоненты, казалось, превращались в половые органы, но, быть может, это было следствием галлюцинаций, вызванных тетраметом.
Я сидел у стойки, и рядом с моим локтем в пепельнице дымилось что-то сладкое. Судя по ощущению липкости в легких и горле, я курил эту дрянь. Бар был полон людьми, но меня не покидала странная уверенность, что я здесь один.
У стойки сидели и другие посетители, подключенные к разъемам на тонкой проволоке. Под опущенными веками дергались глазные яблоки, губы изгибались в мечтательных улыбках. Среди них была и Трепп.
А я был один.
В отшлифованную внутреннюю поверхность моей головы стучалось что-то похожее на мысли. Взяв сигарету, я угрюмо затянулся. Сейчас не время для размышлений.
Не время для…
Вирусная атака!!!
…размышлений.
У меня под ногами мелькали улицы, как мелькали развалины Инненина под армейскими ботинками Джимми де Сото, жившего в моих сновидениях. Так значит, вот как он это делает!
Женщина с алыми губами…
Наверное, ты не можешь…
Что? Что???
Разъем и штекер.
Пытаюсь тебе кое-что сказать…
Не время для…
Не время…
Не…
Мысль ускользает подобно тому, как устремляется в водоворот вода, что смывала с рук Джимми, кровь и грязь, стекавшие в сливное отверстие раковины…
Ускользает снова.
Но мысль была неотвратима как рассвет и все же нашла меня на рассвете на белых каменных ступенях, ведущих вниз, к чёрной воде. Вдалеке, за водой, смутно маячили какие-то величественные сооружения. В быстро сереющей темноте я мог различить деревья. Мы находились в парке.
Трепп оперлась на моё плечо и предложила зажженную сигарету. Машинально затянувшись, я выпустил дым через обмякшие губы. Трепп присела на корточки рядом. В воде у наших ног плеснула невероятно огромная рыбина. Я слишком вымотался, чтобы как-то реагировать на её появление.
– Мутант, – заметила Трепп.
– То же самое можно сказать и про тебя.
Обрывки разговора далеко разнеслись над водой.
– Болеутоляющие тебе не нужны?
– Возможно. – Я проанализировал состояние своей головы. – Нужны.
Трепп молча протянула упаковку пестрых капсул.
– Что ты собираешься делать?
Я пожал плечами.
– Вернусь назад. Займусь тем, что мне приказано.

ЧАСТЬ 4. Убеждение
(Вирусное искажение)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
По дороге из аэропорта я трижды сменил такси, каждый раз расплачиваясь наличными, и наконец поселился в круглосуточной ночлежке в Окленде. Тем, кто следил за мной с помощью электроники, придется изрядно потрудиться, чтобы меня найти, и я был уверен (в разумных пределах), что физического «хвоста» тоже не было. Это уже походило на манию преследования – в конце концов, сейчас я работал на «плохих», а у них не было причин организовывать слежку. Но мне не понравилось насмешливое замечание Трепп: «Будем держать связь», брошенное на прощание в аэропорту Бей-Сити. К тому же я пока не мог сказать с полной определенностью, чем именно собираюсь заняться. А раз этого не знал я, естественно, мне не хотелось, чтобы об этом узнал и кто-то ещё.
Номер ночлежки был подключен к семистам восьмидесяти шести каналам кабельного головидения, голографическая порнуха и выпуски новостей рекламировались на переключенном в режим ожидания дисплее. Самоочищающаяся двуспальная кровать на шарнирах пахла дезинфицирующими средствами, а душевая кабинка начинала отходить от стены, к которой была приклеена эпоксидкой. Я выглянул в грязное окно. В Бей-Сити царила полночь; моросил мелкий дождик. Предельный срок встречи с Ортегой подходил к концу.
Окно выходило на покатую крышу из фибробетона, до которой было метров десять. Ещё ниже находилась мостовая. Над головой выступающий пагодой верхний уровень прикрывал широким навесом нижние этажи и улицу. Закрытое пространство. После недолгих колебаний я выдавил из упаковки последнюю капсулу от похмелья, полученную от Трепп, и, проглотив её, как можно бесшумнее открыл окно, перелез через подоконник и повис на руках. Несмотря на то, что я вытянулся во весь рост, вниз предстояло падать почти восемь метров.
«Вернись к первобытному примитивизму». Куда уж примитивнее, чем вылезать из окна отеля посреди ночи.
Помолившись о том, чтобы крыша оказалась такой же прочной, какой казалась с виду, я разжал пальцы.
Упал на покатую крышу так, как нужно, перекатился набок и тотчас же обнаружил, что мои ноги снова зависли над пустотой. Поверхность была прочной, но скользкой, словно свежие волокна беллахлопка, и я начал быстро сползать к краю. Я цеплялся о кровлю локтями, тщетно ища опоры, но все же сорвался с острого края крыши, едва успев ухватиться за него рукой.
До мостовой десять метров. Какое-то время я висел на одной руке, чувствуя, как крыша выскальзывает из пальцев и пытаясь определить: не встретятся ли мне на пути непредвиденные препятствия в виде мусорных баков или припаркованных машин. Затем оставил это бесплодное занятие и полетел вниз. Мостовая стремительно надвинулась и ударила что есть силы. Однако столкновение не оказалось усугублено ничем острым, и, перекатившись набок, я не налетел на ряд мусорных баков. Встав, я метнулся в ближайшую тень.
После десяти минут беспорядочного петляния по случайной последовательности переулков я наткнулся на цепочку застывших в ожидании автотакси, быстро вышел из-под навеса, прикрывавшего меня от непрошеных взглядов сверху, и сел в пятую от начала очереди машину. Я зачитал секретный код Ортеги, и мы поднялись в воздух.
– Код идентифицирован. Ожидаемое время в пути – тридцать пять минут.
Такси вылетело к заливу и повернуло в сторону моря.
Слишком много краев.
Обрывки предыдущей ночи бурлили в голове подобно небрежно приготовленной ухе. Непереваренные куски показывались на поверхности, бултыхались в водоворотах воспоминаний и снова погружались на дно. Трепп, подключенная к разъему в стойке бара «Кабель»; Джимми де Сото, отмывающий покрытые коростой грязи и крови руки; лицо Райкера, смотрящее на меня из зеркала, расползающегося звездой осколков. Где-то между ними – Кавахара, утверждающая, что смерть Банкрофта была самоубийством, но требующая завершить расследование. (Этого также хотят Ортега и полиция Бей-Сити.) Кавахара, знающая о моей встрече с Мириам Банкрофт, знающая много чего о Лоренсе Банкрофте и Кадмине.
Хвост похмелья извивался словно скорпион, борясь с медленно набирающими вес болеутоляющими капсулами Трепп. Трепп, убийца, готовая ко всеобщему прощению в духе дзен-буддизма. Один раз я уже убил её, но она вернулась назад, не держа на меня зла, потому что ничего не помнит, а следовательно, по её понятиям, с ней ничего не случилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77