Никаких следов от тележек на резиновых колесах – оболочки перевозятся транспортерами на воздушной подушке. Стены выкрашены в мягкие тона. Оконные ниши, снаружи казавшиеся амбразурами, изнутри были оформлены в стиле Гауди. В одном месте мы прошли мимо женщины, мывшей карнизы вручную. Я удивленно поднял брови. Похоже, излишествам нет предела.
Найман перехватил мой взгляд.
– Есть виды работ, с которыми роботы просто не могут справиться, – пояснил он.
– Не сомневаюсь.
Хранилище клонов оказалось слева, за массивной, плотно закрытой стальной дверью, резко контрастирующей с вычурными окнами. Мы остановились перед ней, и Найман припал глазами к устройству, сканирующему сетчатку глаз Дверь – из стали с вольфрамовыми присадками, толщиной не меньше метра – плавно отворилась. За ней была камера глубиной четыре метра с такой же дверью в противоположном конце. Мы прошли в камеру, и наружная дверь плотно закрылась с тихим глухим стуком, от которого у меня зазвенело в ушах.
– Это герметическая камера, – не сдержавшись, похвастался Найман. – Сейчас мы пройдем очистку ультразвуком, чтобы исключить попадание заразы в банк клонов. Ничего не бойтесь.
Под потолком замигала фиолетовая лампочка, сигнализирующая о процессе дезинфекции. Наконец открылась внутренняя дверь, так же бесшумно, как и наружная. Мы прошли в фамильный склеп Банкрофтов.
Мне уже приходилось видеть нечто подобное. Рейлина Кавахара имела на Новом Пекине небольшое хранилище транзитных клонов, и, разумеется, у Корпуса чрезвычайных посланников их было предостаточно. Но все же точно такого я ещё не встречал.
Овальное помещение венчал куполообразный потолок, поднимавшийся, судя по всему, до самого верха двухэтажного здания. Оно было огромным, размером с храм у меня на родине. От неяркого оранжевого освещения клонило в сон; воздух имел температуру человеческого тела. Повсюду были сумки с клонами – пронизанные жилками мешочки того же оранжевого цвета, что и освещение, подвешенные к потолку на тросах, с подходящими к ним питательными трубками. Внутри можно было с трудом различить сами клоны – зародышевые комки с поджатыми руками и ногами, но только уже совершенно взрослые. Точнее, взрослыми были большинство клонов. Под самым сводом я различил несколько маленьких мешочков, в которых выращивалось пополнение. Мешки были из органических тканей – более прочного аналога зародышевого мешка; им предстояло расти вместе с зародышем, чтобы превратиться в полутораметровые кули, находящиеся в нижней части склепа. Они висели причудливыми затаившимися зарослями, словно ожидая, когда налетевший ветерок приведет их в движение.
Найман кашлянул, и мы с Прескотт стряхнули оцепенение, охватившее нас на пороге хранилища.
– Вероятно, размещение клонов может показаться беспорядочным, но на самом деле оно рассчитано компьютером.
– Знаю. – Кивнув, я подошел к одному из нижних мешков. – Он получен из фрактали, верно?
– Что?.. Да.
Казалось, Наймам недоволен моими познаниями.
Я приблизился к одной из сумок вплотную, разглядывая клон. В нескольких сантиметрах от моего лица под полупрозрачной оболочкой дремала Мириам Банкрофт, погружённая в околоплодные воды. Она обхватила руками грудь, сжав кулачки под подбородком. Волосы были заплетены в толстую змею, свернувшуюся кольцами на макушке и прикрытую тонкой сеткой.
– Здесь вся семья, – пробормотала у меня за спиной Прескотт. – Муж, жена и шестьдесят один ребёнок, все до одного. У большинства по одному или два клона, но у Банкрофта и его жены их по шесть. Впечатляет?
– Да.
Я машинально протянул руку и прикоснулся к пленке, покрывающей лицо Мириам Банкрофт. Она оказалась тёплой и чуть подалась от нажатия. Вокруг трубок, по которым подводились питательные вещества и отводились отходы жизнедеятельности, поднимались маленькие бугорки; тут и там торчали пупырышки, оставленные иглами, через которые забирались образцы тканей или вводились внутривенные препараты. Плёнка разрывалась, пропуская инороднее тело, а затем снова зарастала.
Отвернувшись от спящей женщины, я посмотрел на Наймана.
– Всё это очень хорошо, но вы вряд ли берёте один из клонов каждый раз, когда к вам заглядывает Банкрофт. У вас должны быть резервуары.
– Сюда, пожалуйста.
Найман предложил следовать за собой. Мы прошли в дальнюю часть помещения, где в стене была ещё одна герметическая дверь. Нижние сумки закачались от возмущения воздуха, вызванного движением, и мне пришлось несколько раз пригибаться, чтобы не задеть их. Пальцы Наймана исполнили короткую тарантеллу на клавиатуре перед дверью, и мы вступили в комнату с невысоким потолком. Яркое освещение операционной ослепляло после тусклого полумрака основного зала. Вдоль одной стены стояли восемь металлических цилиндров, напоминающих тот, в котором вчера проснулся я сам. Однако резервуар, ставший местом моего последнего перерождения, красили последний раз в незапамятные времена, и его поверхность от частого использования покрылась миллионом крошечных царапин. Эти устройства покрывал толстый слой сверкающей кремовой краски с желтыми ободками вокруг прозрачного иллюминатора и многочисленных технических выступов.
– Камеры полного поддержания жизни, – сказал Найман. – По сути дела, та же среда, что и в зародышевых мешках. Именно здесь происходит загрузка оболочек. Мы приносим свежие клоны и помещаем в резервуары, не вынимая из мешков. В жидкость добавляется специальный фермент, растворяющий стенки мешка, так что переход происходит совершенно безболезненно. Чтобы избежать риска заражения, всю работу проводит медицинский персонал в синтетических оболочках.
Краем глаза я увидел, как Оуму Прескотт закатила глаза, начиная терять терпение. Уголки моих губ тронула усмешка.
– Кто имеет доступ в эту камеру?
– Я, а также специальный обслуживающий персонал по коду, меняющемуся ежедневно. И, разумеется, владельцы.
Я прошелся вдоль ряда цистерн, наклоняясь, чтобы прочесть выведенную внизу информацию. В шестом резервуаре лежал клон Мириам, а в седьмом и восьмом два клона Наоми.
– Дочь вы поместили в холодильник дважды?
– Да. – Сначала Найман удивился, но затем снисходительно посмотрел на меня. Это был его шанс вернуть инициативу, утраченную после моих слов о фрактали. – Разве вам не сообщили, в каком она сейчас состоянии?
– Да, Наоми проходит психохирургическое лечение, – проворчал я. – Но это не объясняет, почему она у вас в двух экземплярах.
– Ну…
Найман оглянулся на Прескотт, показывая, что дальнейшую информацию он может раскрыть только с юридической санкции. Адвокат прочистила горло.
– Центр хранения психической информации получил от мистера Банкрофта распоряжение постоянно держать по одному клону его самого и его ближайших родственников полностью готовыми к загрузке. Пока мисс Банкрофт проходит лечение в психиатрическом центре Ванкувера, обе её оболочки находятся здесь.
– Банкрофтам нравится чередовать оболочки, – со знанием дела произнес Найман. – Так поступают многие наши клиенты; это позволяет более бережно обращаться с оболочками. При правильных условиях хранения человеческое тело способно на весьма значительную регенерацию. Кроме того, мы предоставляем полный набор клинического лечения для серьёзных повреждений. За очень умеренную цену.
– Не сомневаюсь. – Отвернувшись от последнего резервуара, я усмехнулся. – И все же голову, размозженную выстрелом из бластера, вы восстановить не сможете, не так ли?
Наступила неловкая пауза. Прескотт стояла, уставившись в потолок, а Найман стиснул губы чуть ли не в точку.
– Я нахожу ваше замечание нетактичным, – наконец сказал директор центра. – У вас есть ещё какие-нибудь вопросы по существу, мистер Ковач?
Задержавшись перед резервуаром с Мириам Банкрофт, я заглянул в него. Даже сквозь толстое стекло и мутный гель видневшиеся нечёткие формы излучали чувственность.
– Только один вопрос. Кто принимает решение, когда менять оболочки?
Найман бросил взгляд на Прескотт, словно опять испрашивая санкции.
– Я получаю указание о перезагрузке лично от мистера Банкрофта. Это происходит каждый раз после того, как оцифровывается его мозг – если особо не оговаривается обратное. В последний раз такого распоряжения не было.
Чуткие антенны моего подсознания, воспитанного в Корпусе чрезвычайных посланников, уловили нечто: какую-то мелочь, зацепившуюся за другую мелочь. И всё же пока рано говорить о чем-то конкретном. Я огляделся вокруг.
– Система наблюдения отслеживает всех, заходящих в центр?
– Естественно, – холодно подтвердил Найман.
– В тот день, когда Банкрофт ездил в Осаку, здесь было много народу?
– Не больше чем обычно. Мистер Ковач, полиция уже просмотрела записи. Честное слово, я не вижу смысла…
– Будьте добры, уважьте мою прихоть, – произнес я, не глядя на него. Прозвучавшие в моем голосе интонации чрезвычайных посланников остановили Наймана как щелкнувший рубильник.
Два часа спустя я смотрел в иллюминатор другого автотакси, оторвавшегося от взлетно-посадочной площадки «Алькатраса» и поднявшегося над заливом.
– Вы нашли то, что искали?
Я посмотрел на Оуму Прескотт, гадая – ощущает ли она переполняющее меня отчаяние? Мне казалось, я научился сдерживать внешние проявления чувств своей новой оболочки. Однако мне доводилось слышать о том, что адвокаты вживляют себе тончайшие датчики, регистрирующие малейшие изменения характеристик человеческого сознания. (Это позволяет определить состояние свидетеля, дающего показания в суде.) И здесь, на Земле, я бы не удивился, узнав, что в прекрасную чёрную голову Оуму Прескотт вставлен полный набор инфракрасных и ультразвуковых сенсоров анализа тела и речи. В четверг, шестнадцатого августа, в склепе Банкрофтов подозрительного было не больше, чем во вторник днём на рынке Мисимы. В восемь часов утра Банкрофт пришел в сопровождении двух работников центра, разделся и забрался в подготовленный резервуар. Сотрудники удалились с его одеждой. Через четырнадцать часов из соседнего резервуара вылез сменный клон, покрытый гелем, взял полотенце у другого сотрудника и зашел в душ. За это время не было произнесено ничего, кроме пустых любезностей. И всё. Я пожал плечами.
– Не знаю. Я ещё не могу точно сказать, что именно ищу.
Прескотт зевнула.
– «Полная абсорбция», да?
– Вы совершенно правы. – Я пристально посмотрел на неё. – Вы знакомы с Корпусом чрезвычайных посланников?
– Немного. Я занималась системой судопроизводства ООН. Нахваталась терминологии. И что вы уже успели абсорбировать?
– Только то, что очень много дыма поднимается там, где, по словам властей, нет никакого огня. Вам приходилось встречаться с лейтенантом полиции, ведущей это дело?
– С Кристиной Ортегой? Разумеется. Вряд ли я когда-нибудь её забуду. Мы целую неделю каждый день до хрипоты орали друг на друга.
– И какие у вас впечатления?
– Относительно Ортеги? – Похоже, Прескотт была удивлена. – Насколько я могу судить, она хороший полицейский. У неё репутация очень крутого человека. Отдел по расследованию нанесения органических повреждений – самые твёрдые ребята в полиции, так что заслужить подобную репутацию весьма непросто. Ортега вела расследование достаточно профессионально.
– Вот только Банкрофту это не понравилось.
Пауза. Прескотт осторожно посмотрела на меня.
– Я сказала профессионально. Я не говорила, что она действовала настойчиво. Ортега сделала свое дело, но…
– Но она терпеть не может мафов, так?
Снова пауза.
– А вы любите слушать сплетни, мистер Ковач.
– Да нет, просто нахватался терминологии, – скромно ответил я. – Как вы полагаете, Ортега закрыла бы дело, если бы Банкрофт не был мафом?
Прескотт задумалась.
– Это довольно распространенное предубеждение, – медленно произнесла она. – Но, по-моему, Ортега закрыла дело не из-за этого. На мой взгляд, она пришла к выводу, что её труды принесут очень небольшую пользу. В департаменте полиции система продвижения по службе частично зависит от числа расследованных дел. В данном случае быстрым завершением и не пахло, мистер Банкрофт остался жив, поэтому…
– Лейтенант Ортега нашла себе другое занятие, так?
– Да, что-то в этом духе.
Некоторое время я снова смотрел в окно. Такси летело над крышами стройных многоэтажных зданий, разделенных ущельями, забитыми потоками транспорта. Я чувствовал, как во мне вскипает старая ярость, не имеющая никакого отношения к нынешним проблемам. Что-то накопившееся за годы, проведенные в Корпусе чрезвычайных посланников, эмоциональный хлам, который перестаешь видеть, когда он слоем ила оседает на дне души. Вирджиния Видаура, Джимми де Сото, умирающий у меня на руках на Инненине, Сара… С какой стороны ни посмотри, сплошные неудачи. Я решительно оборвал подобные мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77