Она просто не может заболеть.
– Я и сам так думал, но тем не менее она больна. Ничего осязаемого, никаких явных признаков, но она определенно нездорова.
Сефрения стремительно поднялась.
– Мне нужно взглянуть на нее, – сказала она. – Может быть, я сумею выспросить у нее, в чем дело. Она одна?
– Нет. С ней Элана. Не думаю, что она согласится уйти. Это осложнит дело?
– Об этом я позабочусь. Давай скорее выясним, что стряслось, пока не стало еще хуже.
Явная обеспокоенность Сефрении еще больше встревожила Спархока. С растущим страхом он последовал за ней в королевские покои. В одном Сефрения была безусловно права. Афраэль никоим образом не была восприимчива к людским хворям, так что это не могла быть обыкновенная простуда или одна из бесчисленных детских болезней, которые подхватывают и от которых успешно излечиваются обычные дети. Спархок с самого начала отверг мысль, что у божества может случиться насморк.
Сефрения была напряжена и сосредоточена. Она начала бормотать стирикское заклинание еще до того, как вошла в комнату Данаи.
– Благодарение Богу, Сефрения, ты здесь! – воскликнула Элана, привставая из кресла, которое было придвинуто к постели девочки. – Я так…
Сефрения выпустила заклинание, причудливо щелкнув пальцами, и глаза Эланы остекленели. Она так и застыла, полупривстав из кресла, с протянутой рукой.
Сефрения подошла к кровати, присела на край и взяла девочку на руки.
– Афраэль, – сказала она, – проснись. Это я, Сефрения.
Богиня-Дитя открыла глаза и безутешно зарыдала.
– Что с тобой? – спросила Сефрения, крепче прижимая ее к себе и бережно укачивая.
– Они убивают моих детей, Сефрения! – прорыдала Афраэль. – По всей Эозии! Эленийцы убивают моих детей! Я хочу умереть!
– Мы должны немедленно отправиться в Сарсос, – сказала Сефрения Спархоку и Вэниону, как только они оказались втроем. – Мне нужно поговорить с Тысячей.
– Я понимаю, что это разбивает ей сердце, – сказал Вэнион, – но ведь она не может на самом деле умереть, правда?
– Может, Вэнион. Младшие боги так тесно связаны со своими почитателями, что от этого зависит сама их жизнь. Пожалуйста, Спархок, попроси Беллиом сейчас же доставить нас в Сарсос.
Спархок мрачно кивнул и, вынув шкатулку, коснулся кольцом крышки.
– Откройся! – произнес он куда резче, чем хотел бы.
Крышка со щелчком открылась.
– Голубая Роза, – сказал Спархок, – у нас беда. Богиня-Дитя тяжко захворала оттого, что в далекой Эозии убивают ее детей. Мы должны немедля прибыть в Сарсос, дабы Сефрения могла испросить совета у Тысячи Стирикума касательно ее исцеления.
– Я исполню все, как ты велишь, Анакха, – прозвучал голос Беллиома из уст Вэниона. В лице магистра появилась смутная неуверенность. – Пристойно ли мне сказать, что я испытываю сочувствие к тебе и подруге твоей из-за недуга единственного вашего дитя?
– Я от всего сердца благодарю тебя за доброту, Голубая Роза.
– Сие не только лишь доброта, Анакха. Дважды касалась меня нежная длань Богини-Дитя, и даже я не защищен от хитроумных чар ее касания. Ради любви, всеми нами к ней питаемую, поспешим же в Сарсос, дабы могла она исцелиться.
Мир всколыхнулся, померк – и все трое увидели, что стоят перед отделанным мрамором чертогом Совета в Сарсосе. Осень здесь началась раньше, и березовая роща на окраине города была словно охвачена золотым пламенем.
– Подождите меня здесь, – сказала Сефрения Спархоку и Вэниону. – Не будем дразнить горячие головы новым явлением эленийцев в зале Совета.
Спархок кивнул и открыл шкатулку, чтобы спрятать Беллиом.
– Нет, Анакха, – проговорил Беллиом, вновь говоря устами Вэниона. – Должен я знать, что будет отвечено на просьбу Сефрении.
– Как пожелаешь, Голубая Роза, – вежливо ответил Спархок.
Сефрения вошла в чертог.
– Здесь похолоднее, – заметил Вэнион, кутаясь в плащ.
– Да, – согласился Спархок, – Сарсос куда севернее Материона.
– Тему погоды можно считать исчерпанной. Не волнуйся, Спархок. Сефрения обладает большим влиянием на Совет Тысячи. Уверен, они согласятся ей помочь.
Они ждали, и время тянулось невыносимо.
Прошло не меньше получаса, когда Спархок вдруг ощутил, как по Беллиому прошла сильная дрожь, даже судорога.
– Ступай со мною, Анакха! – Голос Вэниона прозвучал отрывисто и резко.
– В чем дело?
– Пристрастие стириков к бесконечным разговорам будит во мне недовольство. Должен я обратиться через Тысячу к самим младшим богам. Болтуны сии проговорят до самой смерти Афраэли! – Страстность, прозвучавшая в голосе Вэниона, поразила Спархока.
Он поспешил за своим магистром, который размашистым, совершенно не свойственным ему шагом не вошел, а ворвался в здание. Бронзовые двери залы Совета были, по всей видимости, заперты, и это стало очевидно по скрежету разорванного металла, когда Вэнион резко распахнул створки.
Сефрения стояла перед Советом, умоляя о помощи. Прервав себя на полуслове, она пораженно, не веря собственным глазам, воззрилась на вломившегося в залу Вэниона.
– Мы не допустим сюда эленийцев! – завопил по-стирикски на дальней скамье один из советников, вскочив и замахав руками.
И тут в зале воцарилась мертвая тишина. Вэнион начал расти, стремительно увеличиваясь в размерах, и его громадную фигуру очертил, становясь все ярче, ослепительно-синий ореол. Вспышки молний хлестали из этого сияния, и раскаты грома оглушительным эхом отбивались от выложенных мрамором стен. В глазах Сефрении, устремленных на Вэниона, появился благоговейный страх.
Повинуясь беззвучным словам, которые только он один и мог расслышать, Спархок высоко поднял ослепительно сверкавшую Сапфирную Розу.
– Узрите Беллиом! – прорычал он. – И внемлите его мощному гласу!
– Внемлите словам моим, о Тысяча Стирикума! – Голос великана, который миг назад был Вэнионом, был оглушающ и необъятен. Такому голосу вняли бы сами горы, волны и бури застыли бы, едва услышав его. – Буду я говорить с вашими богами! Слишком ничтожны вы, погрязшие в нескончаемой болтовне, дабы доверять вам сие важнейшее дело!
Спархок моргнул. Похоже, дипломатия не была сильной стороной Беллиома.
Один из облаченных в белое советников вскочил.
– Возмутительно! – заорал он, негодующе брызжа слюной. – Мы не станем… – И вдруг исчез, а на его месте возник смущенного вида персонаж, которого явно отвлекли в разгар купания. Нагой и мокрый, он ошеломленно воззрился на окруженного синим ореолом великана и сверкающий камень в руке Спархока.
– Ну, знаете ли… – возмущенно начал он.
– Сетрас! – резко проговорил необъятный голос. – Как глубока любовь твоя к родственнице твоей Афраэли?
– Это уже вовсе не по правилам! – возмутился юный бог.
– Как глубока любовь твоя к ней? – настаивал неумолимый голос.
– Конечно, я ее обожаю. Все мы ее обожаем, но…
– Что бы отдал ты, дабы спасти ее жизнь?
– Все, что она попросит, конечно, но разве ее жизни может грозить опасность?
– Ведомо ли тебе, что Заласта Стирик – предатель? Со скамей Совета донеслись изумленные вскрики.
– Афраэль говорила об этом, – ответил бог, – но мы решили, что она преувеличивает. Ты же знаешь, какая она.
– Истинно говорила тебе Афраэль, Сетрас. В сей самый миг приспешники Заласты убивают в далекой Эозии детей Афраэли. С каждой смертью умаляется и слабеет сама Афраэль, и, ежели не прекратится сие, скоро ее не станет.
Бог по имени Сетрас оцепенел, глаза его вдруг вспыхнули.
– Чудовищно!
– Что отдашь ты, дабы она жила?
– Свою собственную жизнь, ежели будет на то нужда, – торжественно ответил Сетрас.
– Согласишься ли ты одолжить ей собственных своих почитателей?
Сетрас воззрился на сияющий Беллиом, и его лицо исказилось страданием.
– Поторопись, Сетрас! С каждым мигом жизнь Афраэли убывает.
Бог глубоко вздохнул.
– А другого выхода нет? – жалобно спросил он.
– Нет. Жизнь Богини-Дитя поддерживается одной лишь любовью. Дай ей на время любовь детей своих, дабы могла она исцелиться.
Сетрас выпрямился.
– Я сделаю это! – объявил он. – Сделаю, хоть и ранит это мое сердце! – Выражение решимости промелькнуло на лице божества. – И заверяю тебя, о Творец Миров, что не только мои дети поддержат своей любовью жизнь возлюбленной родственницы нашей. Все мы, равно поделимся с нею.
– Так решено! – Беллиому, похоже, очень нравилось это выражение.
– Э-э… – начал Сетрас слегка обеспокоенно, снова выпадая из архаического стиля речи. – Но ведь она потом отдаст их?
– Ручаюсь тебе в том своим словом, Божественный Сетрас! – с улыбкой заверила его Сефрения.
Юный бог явно вздохнул с облегчением, но тут же глаза его сузились.
– Анакха! – решительно окликнул он.
– Слушаю тебя, божественный.
– Надобно позаботиться о том, чтобы защитить уцелевших детей Афраэли. Как лучше сего достигнуть?
– Скажи им, чтобы укрылись в орденских замках Церкви Чиреллоса, – сказал Спархок. – Там им не будет грозить никакая опасность.
– Кто повелевает сими рыцарями?
– Архипрелат Долмант, я полагаю, – с сомнением ответил Спархок. – Он представляет высшую власть в Церкви.
– Я поговорю с ним. Где мне искать его?
– В Базилике, Божественный, в городе Чиреллосе.
– Я отправлюсь туда, дабы обсудить с ним сие дело.
Спархока едва не хватил удар при мысли о теологических тонкостях подобного заявления. Затем он пристальнее взглянул на Сефрению. Она все так же смотрела на Вэниона с благоговейным ужасом. Затем так явственно, что Спархок почти услышал щелчок, Сефрения приняла решение. Ее лицо, все ее существо говорили об этом яснее всяких слов.
***
– Улаф, – раздраженно сказал Келтэн, – не отвлекайся. Ты вторую неделю витаешь в облаках. Отчего это ты стал такой рассеянный?
– Мне не нравятся сообщения, которые мы получаем из Атана, – ответил рослый генидианец, устраивая у себя на коленях Данаю, Ролло и Мурр. Из-за болезни принцесса десять дней провела безвыходно в своей комнате и только сегодня снова присоединилась к ним. Она упоенно предавалась своему любимому занятию – путешествовать по коленям взрослых. Спархок знал, что его друзья по большей части не замечают этого, бессознательно отвечая на немые просьбы принцессы взять ее на руки. На самом же деле Афраэль, с кошкой и игрушечным медвежонком перебираясь с одних колен на другие, трудолюбиво восстанавливала связь с теми, кто во время ее болезни мог хоть на йоту ускользнуть из-под ее влияния. Как обычно, процесс сопровождался обилием поцелуев, но эти поцелуи отнюдь не были лишь непринужденным выражением ее любви и симпатии. Афраэль могла одним прикосновением полностью изменить настроение и намерения человека; поцелуем же она была способна в один миг целиком и полностью завладеть его душой. Когда бы Спархоку ни доводилось о чем-то спорить с дочерью, он неизменно следил за тем, чтобы их разделял по меньшей мере стол или кресло.
– Дела идут совсем не так, как я ожидал, – угрюмо продолжал Улаф. – Тролли научились прятаться от стрел и арбалетных болтов.
– Даже тролль иногда способен чему-то научиться, – философски заметил Телэн. Мальчик уже полностью оправился после падения с клена, хотя иногда все еще жаловался на головные боли.
– Нет, – возразил Улаф. – В этом-то и все дело. Тролли не способны учиться, может быть потому, что не хотят – или не могут – учиться их боги. Тролли, которые живут в наши дни, знают ровно столько, сколько знал первый тролль – не больше и не меньше. Это проделки Киргона. Если он изменит троллей настолько, что они станут способны учиться, человечеству грозят крупные неприятности.
– Но ведь это же еще не все, а, Улаф? – проницательно осведомился Бевьер. – У тебя на лице вот уже несколько дней то самое «теологическое выражение». Ты воюешь с какой-то неприятной нравственной дилеммой?
Улаф вздохнул.
– Моя идея наверняка выведет из равновесия всех, но давайте хотя бы обсудим ее достоинства, прежде чем ударяться в драку.
– Начало многообещающее, – пробормотал Стрейджен. – Будь так добр, излагай свою идею помягче.
– Это у меня вряд ли получится, Стрейджен. Депеши Бетуаны становятся все отчаяннее. Тролли больше не выходят на открытую местность. Конные атаны не могут достать их копьями, а стрелы и арбалетные болты попадают больше в деревья, чем в троллей. Они даже поджигают траву, чтобы прятаться за дымом. Бетуана вот-вот призовет всех своих соотечественников вернуться домой, а без атанов мы останемся безоружными.
– Сэр Улаф, – сказал Оскайн, – полагаю, что это мрачное предисловие должно подготовить нас к ужасному продолжению. По-моему, мы все уже достаточно подготовлены. Продолжай и ужасни нас.
– Мы должны отнять троллей у Киргона, – сказал Улаф, рассеянно почесывая за ухом Мурр. – Нельзя, чтобы он и дальше обучал их основам тактики, и уж совсем нельзя допустить, чтобы они научились действовать сообща.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Я и сам так думал, но тем не менее она больна. Ничего осязаемого, никаких явных признаков, но она определенно нездорова.
Сефрения стремительно поднялась.
– Мне нужно взглянуть на нее, – сказала она. – Может быть, я сумею выспросить у нее, в чем дело. Она одна?
– Нет. С ней Элана. Не думаю, что она согласится уйти. Это осложнит дело?
– Об этом я позабочусь. Давай скорее выясним, что стряслось, пока не стало еще хуже.
Явная обеспокоенность Сефрении еще больше встревожила Спархока. С растущим страхом он последовал за ней в королевские покои. В одном Сефрения была безусловно права. Афраэль никоим образом не была восприимчива к людским хворям, так что это не могла быть обыкновенная простуда или одна из бесчисленных детских болезней, которые подхватывают и от которых успешно излечиваются обычные дети. Спархок с самого начала отверг мысль, что у божества может случиться насморк.
Сефрения была напряжена и сосредоточена. Она начала бормотать стирикское заклинание еще до того, как вошла в комнату Данаи.
– Благодарение Богу, Сефрения, ты здесь! – воскликнула Элана, привставая из кресла, которое было придвинуто к постели девочки. – Я так…
Сефрения выпустила заклинание, причудливо щелкнув пальцами, и глаза Эланы остекленели. Она так и застыла, полупривстав из кресла, с протянутой рукой.
Сефрения подошла к кровати, присела на край и взяла девочку на руки.
– Афраэль, – сказала она, – проснись. Это я, Сефрения.
Богиня-Дитя открыла глаза и безутешно зарыдала.
– Что с тобой? – спросила Сефрения, крепче прижимая ее к себе и бережно укачивая.
– Они убивают моих детей, Сефрения! – прорыдала Афраэль. – По всей Эозии! Эленийцы убивают моих детей! Я хочу умереть!
– Мы должны немедленно отправиться в Сарсос, – сказала Сефрения Спархоку и Вэниону, как только они оказались втроем. – Мне нужно поговорить с Тысячей.
– Я понимаю, что это разбивает ей сердце, – сказал Вэнион, – но ведь она не может на самом деле умереть, правда?
– Может, Вэнион. Младшие боги так тесно связаны со своими почитателями, что от этого зависит сама их жизнь. Пожалуйста, Спархок, попроси Беллиом сейчас же доставить нас в Сарсос.
Спархок мрачно кивнул и, вынув шкатулку, коснулся кольцом крышки.
– Откройся! – произнес он куда резче, чем хотел бы.
Крышка со щелчком открылась.
– Голубая Роза, – сказал Спархок, – у нас беда. Богиня-Дитя тяжко захворала оттого, что в далекой Эозии убивают ее детей. Мы должны немедля прибыть в Сарсос, дабы Сефрения могла испросить совета у Тысячи Стирикума касательно ее исцеления.
– Я исполню все, как ты велишь, Анакха, – прозвучал голос Беллиома из уст Вэниона. В лице магистра появилась смутная неуверенность. – Пристойно ли мне сказать, что я испытываю сочувствие к тебе и подруге твоей из-за недуга единственного вашего дитя?
– Я от всего сердца благодарю тебя за доброту, Голубая Роза.
– Сие не только лишь доброта, Анакха. Дважды касалась меня нежная длань Богини-Дитя, и даже я не защищен от хитроумных чар ее касания. Ради любви, всеми нами к ней питаемую, поспешим же в Сарсос, дабы могла она исцелиться.
Мир всколыхнулся, померк – и все трое увидели, что стоят перед отделанным мрамором чертогом Совета в Сарсосе. Осень здесь началась раньше, и березовая роща на окраине города была словно охвачена золотым пламенем.
– Подождите меня здесь, – сказала Сефрения Спархоку и Вэниону. – Не будем дразнить горячие головы новым явлением эленийцев в зале Совета.
Спархок кивнул и открыл шкатулку, чтобы спрятать Беллиом.
– Нет, Анакха, – проговорил Беллиом, вновь говоря устами Вэниона. – Должен я знать, что будет отвечено на просьбу Сефрении.
– Как пожелаешь, Голубая Роза, – вежливо ответил Спархок.
Сефрения вошла в чертог.
– Здесь похолоднее, – заметил Вэнион, кутаясь в плащ.
– Да, – согласился Спархок, – Сарсос куда севернее Материона.
– Тему погоды можно считать исчерпанной. Не волнуйся, Спархок. Сефрения обладает большим влиянием на Совет Тысячи. Уверен, они согласятся ей помочь.
Они ждали, и время тянулось невыносимо.
Прошло не меньше получаса, когда Спархок вдруг ощутил, как по Беллиому прошла сильная дрожь, даже судорога.
– Ступай со мною, Анакха! – Голос Вэниона прозвучал отрывисто и резко.
– В чем дело?
– Пристрастие стириков к бесконечным разговорам будит во мне недовольство. Должен я обратиться через Тысячу к самим младшим богам. Болтуны сии проговорят до самой смерти Афраэли! – Страстность, прозвучавшая в голосе Вэниона, поразила Спархока.
Он поспешил за своим магистром, который размашистым, совершенно не свойственным ему шагом не вошел, а ворвался в здание. Бронзовые двери залы Совета были, по всей видимости, заперты, и это стало очевидно по скрежету разорванного металла, когда Вэнион резко распахнул створки.
Сефрения стояла перед Советом, умоляя о помощи. Прервав себя на полуслове, она пораженно, не веря собственным глазам, воззрилась на вломившегося в залу Вэниона.
– Мы не допустим сюда эленийцев! – завопил по-стирикски на дальней скамье один из советников, вскочив и замахав руками.
И тут в зале воцарилась мертвая тишина. Вэнион начал расти, стремительно увеличиваясь в размерах, и его громадную фигуру очертил, становясь все ярче, ослепительно-синий ореол. Вспышки молний хлестали из этого сияния, и раскаты грома оглушительным эхом отбивались от выложенных мрамором стен. В глазах Сефрении, устремленных на Вэниона, появился благоговейный страх.
Повинуясь беззвучным словам, которые только он один и мог расслышать, Спархок высоко поднял ослепительно сверкавшую Сапфирную Розу.
– Узрите Беллиом! – прорычал он. – И внемлите его мощному гласу!
– Внемлите словам моим, о Тысяча Стирикума! – Голос великана, который миг назад был Вэнионом, был оглушающ и необъятен. Такому голосу вняли бы сами горы, волны и бури застыли бы, едва услышав его. – Буду я говорить с вашими богами! Слишком ничтожны вы, погрязшие в нескончаемой болтовне, дабы доверять вам сие важнейшее дело!
Спархок моргнул. Похоже, дипломатия не была сильной стороной Беллиома.
Один из облаченных в белое советников вскочил.
– Возмутительно! – заорал он, негодующе брызжа слюной. – Мы не станем… – И вдруг исчез, а на его месте возник смущенного вида персонаж, которого явно отвлекли в разгар купания. Нагой и мокрый, он ошеломленно воззрился на окруженного синим ореолом великана и сверкающий камень в руке Спархока.
– Ну, знаете ли… – возмущенно начал он.
– Сетрас! – резко проговорил необъятный голос. – Как глубока любовь твоя к родственнице твоей Афраэли?
– Это уже вовсе не по правилам! – возмутился юный бог.
– Как глубока любовь твоя к ней? – настаивал неумолимый голос.
– Конечно, я ее обожаю. Все мы ее обожаем, но…
– Что бы отдал ты, дабы спасти ее жизнь?
– Все, что она попросит, конечно, но разве ее жизни может грозить опасность?
– Ведомо ли тебе, что Заласта Стирик – предатель? Со скамей Совета донеслись изумленные вскрики.
– Афраэль говорила об этом, – ответил бог, – но мы решили, что она преувеличивает. Ты же знаешь, какая она.
– Истинно говорила тебе Афраэль, Сетрас. В сей самый миг приспешники Заласты убивают в далекой Эозии детей Афраэли. С каждой смертью умаляется и слабеет сама Афраэль, и, ежели не прекратится сие, скоро ее не станет.
Бог по имени Сетрас оцепенел, глаза его вдруг вспыхнули.
– Чудовищно!
– Что отдашь ты, дабы она жила?
– Свою собственную жизнь, ежели будет на то нужда, – торжественно ответил Сетрас.
– Согласишься ли ты одолжить ей собственных своих почитателей?
Сетрас воззрился на сияющий Беллиом, и его лицо исказилось страданием.
– Поторопись, Сетрас! С каждым мигом жизнь Афраэли убывает.
Бог глубоко вздохнул.
– А другого выхода нет? – жалобно спросил он.
– Нет. Жизнь Богини-Дитя поддерживается одной лишь любовью. Дай ей на время любовь детей своих, дабы могла она исцелиться.
Сетрас выпрямился.
– Я сделаю это! – объявил он. – Сделаю, хоть и ранит это мое сердце! – Выражение решимости промелькнуло на лице божества. – И заверяю тебя, о Творец Миров, что не только мои дети поддержат своей любовью жизнь возлюбленной родственницы нашей. Все мы, равно поделимся с нею.
– Так решено! – Беллиому, похоже, очень нравилось это выражение.
– Э-э… – начал Сетрас слегка обеспокоенно, снова выпадая из архаического стиля речи. – Но ведь она потом отдаст их?
– Ручаюсь тебе в том своим словом, Божественный Сетрас! – с улыбкой заверила его Сефрения.
Юный бог явно вздохнул с облегчением, но тут же глаза его сузились.
– Анакха! – решительно окликнул он.
– Слушаю тебя, божественный.
– Надобно позаботиться о том, чтобы защитить уцелевших детей Афраэли. Как лучше сего достигнуть?
– Скажи им, чтобы укрылись в орденских замках Церкви Чиреллоса, – сказал Спархок. – Там им не будет грозить никакая опасность.
– Кто повелевает сими рыцарями?
– Архипрелат Долмант, я полагаю, – с сомнением ответил Спархок. – Он представляет высшую власть в Церкви.
– Я поговорю с ним. Где мне искать его?
– В Базилике, Божественный, в городе Чиреллосе.
– Я отправлюсь туда, дабы обсудить с ним сие дело.
Спархока едва не хватил удар при мысли о теологических тонкостях подобного заявления. Затем он пристальнее взглянул на Сефрению. Она все так же смотрела на Вэниона с благоговейным ужасом. Затем так явственно, что Спархок почти услышал щелчок, Сефрения приняла решение. Ее лицо, все ее существо говорили об этом яснее всяких слов.
***
– Улаф, – раздраженно сказал Келтэн, – не отвлекайся. Ты вторую неделю витаешь в облаках. Отчего это ты стал такой рассеянный?
– Мне не нравятся сообщения, которые мы получаем из Атана, – ответил рослый генидианец, устраивая у себя на коленях Данаю, Ролло и Мурр. Из-за болезни принцесса десять дней провела безвыходно в своей комнате и только сегодня снова присоединилась к ним. Она упоенно предавалась своему любимому занятию – путешествовать по коленям взрослых. Спархок знал, что его друзья по большей части не замечают этого, бессознательно отвечая на немые просьбы принцессы взять ее на руки. На самом же деле Афраэль, с кошкой и игрушечным медвежонком перебираясь с одних колен на другие, трудолюбиво восстанавливала связь с теми, кто во время ее болезни мог хоть на йоту ускользнуть из-под ее влияния. Как обычно, процесс сопровождался обилием поцелуев, но эти поцелуи отнюдь не были лишь непринужденным выражением ее любви и симпатии. Афраэль могла одним прикосновением полностью изменить настроение и намерения человека; поцелуем же она была способна в один миг целиком и полностью завладеть его душой. Когда бы Спархоку ни доводилось о чем-то спорить с дочерью, он неизменно следил за тем, чтобы их разделял по меньшей мере стол или кресло.
– Дела идут совсем не так, как я ожидал, – угрюмо продолжал Улаф. – Тролли научились прятаться от стрел и арбалетных болтов.
– Даже тролль иногда способен чему-то научиться, – философски заметил Телэн. Мальчик уже полностью оправился после падения с клена, хотя иногда все еще жаловался на головные боли.
– Нет, – возразил Улаф. – В этом-то и все дело. Тролли не способны учиться, может быть потому, что не хотят – или не могут – учиться их боги. Тролли, которые живут в наши дни, знают ровно столько, сколько знал первый тролль – не больше и не меньше. Это проделки Киргона. Если он изменит троллей настолько, что они станут способны учиться, человечеству грозят крупные неприятности.
– Но ведь это же еще не все, а, Улаф? – проницательно осведомился Бевьер. – У тебя на лице вот уже несколько дней то самое «теологическое выражение». Ты воюешь с какой-то неприятной нравственной дилеммой?
Улаф вздохнул.
– Моя идея наверняка выведет из равновесия всех, но давайте хотя бы обсудим ее достоинства, прежде чем ударяться в драку.
– Начало многообещающее, – пробормотал Стрейджен. – Будь так добр, излагай свою идею помягче.
– Это у меня вряд ли получится, Стрейджен. Депеши Бетуаны становятся все отчаяннее. Тролли больше не выходят на открытую местность. Конные атаны не могут достать их копьями, а стрелы и арбалетные болты попадают больше в деревья, чем в троллей. Они даже поджигают траву, чтобы прятаться за дымом. Бетуана вот-вот призовет всех своих соотечественников вернуться домой, а без атанов мы останемся безоружными.
– Сэр Улаф, – сказал Оскайн, – полагаю, что это мрачное предисловие должно подготовить нас к ужасному продолжению. По-моему, мы все уже достаточно подготовлены. Продолжай и ужасни нас.
– Мы должны отнять троллей у Киргона, – сказал Улаф, рассеянно почесывая за ухом Мурр. – Нельзя, чтобы он и дальше обучал их основам тактики, и уж совсем нельзя допустить, чтобы они научились действовать сообща.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76