– Опять с помощью крюка?
Он кивнул.
– Кажется, взломщики – наполовину обезьяны.
– Мы предпочитаем считать себя ловкими и подвижными. Послушай-ка: если внутри мы на кого-нибудь наткнемся, вначале попробуем затаиться. Если это не сработает, стукнем его по голове. У Кааладора с собой бурдюк с вином. Он от души польет бедолагу вином – тем меньше будет веры его болтовне, когда он придет в себя. Постарайся никого не убить. Придется всю ночь прибирать за собой, а когда уйдем отсюда, тащить с собой тело. Это не обычная кража со взломом, и мы не хотим, чтобы кто-нибудь узнал о нашем визите.
– Стрейджен, я это и без тебя знаю.
– Я уже видел тебя в деле, любовь моя. Если все-таки прикончишь кого-то, постарайся пролить как можно меньше крови. Я не хочу, чтобы восход солнца застиг меня здесь с тряпкой в руках.
– Отчего это вы оба нынче ночью так и сыплете нежностями?
– Что-то я тебя не понял.
– Кааладор все время зовет меня «дорогуша», а ты только что сказал: «любовь моя». Это имеет какое-то значение?
Стрейджен хохотнул.
– Шайка взломщиков, Миртаи, – довольно тесная компания. От того, как сработает один из нас, зависит жизнь других, и это порождает между нами весьма теплые чувства – до тех пор, пока не настанет время делить добычу. Тогда-то обычно все теплые чувства и испаряются.


***

– Сарабиан, – сказала Элана, – давай-ка расставим все по местам до того, как начнем открыто предпринимать какие-то шаги. Министерство внутренних дел знает, что мы что-то замышляем, но мы продолжаем делать вид, что все идет как обычно. Как правило, прежде чем оглашать воззвания и распускать правительство, необходимо посадить под замок всех, кто может этому помешать.
– Конечно, – согласился он, – я понимаю, что ты права. – Они вновь стояли на крепостном валу, любуясь тем, как над городом, выше густой пелены тумана, восходит солнце.
– Красиво, правда? – спросил император. – Цвет тумана почти идеально сочетается с розовато-лиловым оттенком стен и куполов.
– У тебя прекрасный город.
– В котором живет множество не столь уж прекрасных людей. Чем я заменю полицию после того, как разгоню министерство внутренних дел?
– По всей видимости, тебе придется объявить военное положение.
Сарабиан моргнул.
– Боюсь, атаны не прибавят мне новых друзей. У них весьма упрощенное понятие о справедливости.
– Сарабиан, ни мне, ни тебе не грозят перевыборы, так что мы можем совершать непопулярные поступки.
– Только до определенной степени, – возразил он. – Мне следует жить в мире с влиятельной аристократией Тамула, а я до сих пор получаю протесты касательно сыновей и братьев из многих знатных родов, которые были убиты или покалечены, когда атаны подавляли мятеж.
– Но ведь они были изменниками?
– Нет, – вздохнул Сарабиан, – пожалуй, что нет. Мы, тамульцы, вечно балуем своих детей, а в знатных семьях этот процесс доведен до крайности. Материон – средоточие имперской политики, и когда молодые тамульцы поступают в университет, они обязательно вмешиваются в политику, как правило самого радикального толка. Ранг и положение их семей защищают их от последствий излишеств юношеской восторженности. Я и сам, будучи студентом, отличался бунтарскими наклонностями и даже возглавлял несколько выступлений против правительства моего отца. – Император слабо улыбнулся. – Меня регулярно арестовывали по меньшей мере раз в неделю. Правда, в темницу меня так и не бросили, как бы я ни величал своего родителя. Я изо всех сил старался угодить за решетку, но полиция не пожелала пойти мне навстречу.
– Отчего это тебе так хотелось угодить в тюрьму? – смеясь, спросила она.
– Молодые аристократки просто обожают жертв политического произвола. Я имел бы оглушительный успех, если бы провел несколько дней за решеткой.
– Но ты, кажется, женился еще ребенком? – отозвалась она. – Разве женатому человеку пристало думать о том, какой успех он может иметь у женщин?
– Когда я и моя жена были еще совсем молоды, мы почти десять лет не разговаривали друг с другом, а кроме того, наличие восьми других жен делает само понятие супружеской верности поводом для смеха. – Тут в голову Сарабиану пришла другая мысль. – Интересно, смогу ли я уговорить Кааладора принять пост в моем новом правительстве?
– Бывает и хуже. В моем правительстве есть человек по имени Платим, он – вор, да еще куда большего размаха, чем Кааладор. – Элана бросила взгляд вдоль укреплений и увидела, что к ним идет Миртаи. – Удача?
– Трудно сказать, – пожала плечами великанша. – В здание мы проникли легко, но того, что искали, так и не нашли. Стрейджен и Кааладор собираются навестить университет и поговорить кое с кем из ученых.
– Неужели ими вдруг овладела жажда знаний? – легкомысленно осведомился Сарабиан.
– Вот уж вряд ли, дорогуша, – отвечала Миртаи.
– Дорогуша? – переспросил он, не веря собственным ушам.
– Но ведь ты и вправду очень милый, Сарабиан. – Золотокожая великанша ласково погладила его по щеке. – Сегодня ночью я узнала, что воры, заговорщики и прочие негодяи испытывают друг к другу весьма теплые чувства. Ты сговариваешься с нами, чтобы разогнать полицию, а значит, и ты теперь один из нас. Стрейджен хочет побеседовать со знатоками архитектуры. Он подозревает, что в здании министерства могут быть потайные комнаты, и надеется, что в какой-нибудь библиотеке обнаружатся первоначальные чертежи здания. – Она искоса, лукаво взглянула на императора и добавила:
– Вот такую штуку, стал-быть, они и замыслили, дорогуша.
– Ты уверен, Сарабиан, что хочешь ввести Кааладора в свое правительство? – осведомилась Элана. – Похоже, его говор передается, как зараза. Дай ему год-два, и вся резиденция будет называть тебя «дорогуша».
– Что ж, я предпочел бы это слово многим другим прозвищам, которыми меня награждали в последнее время.


ГЛАВА 9

Спapxoк и его друзья покинули Кирон ранним утром следующего дня и направились на восток мимо обширных золотистых полей зреющей пшеницы. Холмистая местность постепенно переходила в широкую долину, где реки Пела и Эдек сливались на границе между Эдомом и Кинезгой.
Спархок скакал впереди отряда, держа на руках Флейту. Девочка этим утром держалась непривычно тихо, и, после того как миновали часа два пути, Спархок наклонился и заглянул в ее лицо. Ее пустые глаза смотрели в никуда, застывшее лицо было лишено всякого выражения.
– В чем дело? – спросил он.
– Не сейчас, Спархок, – жестко ответила она. – Я занята.
– Афраэль, мы подъезжаем к границе. Может быть, нам стоит…
– Оставь меня в покое. – Она уткнулась лбом в его грудь и недовольно хмыкнула.
– Что случилось, Спархок? – спросила Сефрения, подъехав к ним.
– Афраэль не хочет говорить со мной. Сефрения наклонилась и изучающе взглянула в лицо Флейты.
– Ах вот оно что, – проговорила она.
– Что именно?
– Оставь ее в покое, Спархок. Она сейчас где-то еще.
– Сефрения, впереди граница. Так ли уж нам необходимо истратить полдня на разговоры с пограничной стражей?
– Похоже, что другого выхода у нас нет. Дай-ка мне ее.
Он поднял полусонную малышку и устроил ее на руках сестры.
– Может быть, мне и без ее помощи удастся перенести нас через границу. Я уже знаю, как это делается.
– Нет, Спархок. Ты еще не готов к тому, чтобы делать это самостоятельно, и мы решительно не хотим, чтобы ты ставил опыты на свой страх и риск. Придется нам пересекать границу без помощи Афраэли. Кто знает, сколько еще она будет занята.
– Случилось что-нибудь важное? Я имею в виду – может быть, Элане грозит опасность?
– Не знаю, Спархок, и не хочу беспокоить Афраэль только для того, чтобы это выяснить. Даная позаботится о своей матери. Тебе остается только довериться ей.
– Знаешь, все это крайне сложно. Хотел бы я знать, долго ли надо привыкать к мысли, что ее целых три – и все они одна и та же?
Сефрения непонимающе взглянула на него.
– Афраэль, Флейта, Даная – все они одна и та же личность, однако они могут быть в двух и, насколько я знаю, в трех местах одновременно и делать разом два-три разных дела.
– Верно, – согласилась она.
– И тебя это нисколько не беспокоит?
– А тебя беспокоит, что ваш эленийский Бог знает все, что думают все люди в мире – причем одновременно?
– Ну… пожалуй, что нет.
– Так в чем же разница?
– Сефрения, он – Бог.
– Она тоже, Спархок.
– Мне кажется, это не одно и то же.
– Ты ошибаешься. Скажи остальным, что мы будем пересекать границу самостоятельно.
– Они захотят узнать почему.
– Ну так солги им. Бог простит тебя – по крайней мере, один из них.
– Знаешь, когда ты в таком настроении, с тобой совершенно невозможно разговаривать.
– Ну так не разговаривай. Именно сейчас я предпочла бы обойтись без разговоров.
– Что-то не так?
– Я слегка обеспокоилась, когда ты развеял облако и оно начало ругаться по-стирикски.
– Я и сам это заметил. – Спархок скорчил гримасу. – Как это остальные упустили такую важную деталь? Сдается мне, она весьма значительна.
– На каком языке выругаешься ты, если зашибешь палец на ноге?
– По-эленийски, конечно.
– Конечно. Это твой родной язык. Не значит ли это, что родной язык того, кто наслал это облако, – стирикский?
– Об этом я и не подумал. Пожалуй, ты права.
– Это обеспокоило меня – и, по правде говоря, совсем не слегка. Оно наводит на мысли, которых я не желаю принимать всерьез.
– Например?
– Прежде всего – что на нашего врага трудится некий стирик, весьма искушенный в магии. Это облако создано сложнейшим заклинанием. Насколько я могу судить, во всем Стирикуме найдется лишь восемь-десять человек, которым такое по плечу, и всех этих людей я знаю. Они мои друзья. Не слишком-то приятно размышлять о таком. Так почему бы тебе не понадоедать кому-нибудь другому и не оставить меня наедине с моими мыслями?
Спархок сдался и отъехал немного назад, присоединившись к своим спутникам.
– В наших планах произошли некоторые изменения, – сообщил он им. – Афраэль сейчас немного занята, поэтому мы не сможем избежать встречи с пограничной стражей.
– Чем она занята? – спросил Бевьер.
– Ты не захочешь это знать, Бевьер. Поверь мне – кто-кто, а уж ты наверняка не захочешь.
– Она творит какую-то божественность? – осведомился Телэн.
– Телэн, – выговорил ему Берит, – нужно говорить «чудо», а не «божественность».
– Именно это слово я и искал, – пояснил Телэн, прищелкнув пальцами. Вэнион хмурился.
– Переход границы всегда сопряжен с волокитой, – проговорил он, – но кинезганцы, говорят, довели это искусство до пределов совершенства. Они способны целый месяц торговаться о размерах взятки.
– Для этого и существуют топоры, лорд Вэнион, – проворчал Улаф. – Ими мы убираем с пути различные помехи – кустарник, деревья, назойливых чиновников и все такое прочее.
– Нам ни к чему международный инцидент, сэр Улаф, – ответил Вэнион. – Впрочем, быть может, нам удастся немного ускорить ход дела. У меня есть имперский пропуск, подписанный лично Сарабианом. Возможно, этот документ окажется достаточно весомым, чтобы перенести нас через границу без особой задержки.
Граница между Эдомом и Кинезгой была отмечена рекой Пелой, и у дальнего конца крепко сколоченного моста стояло прочное, похожее на глыбу здание, за которым виднелся конский загон.
Вэнион и его спутники проехали по мосту к баррикаде на кинезганской стороне, у которой поджидали их вооруженные люди в диковинных развевающихся одеждах.
Имперский пропуск, который предъявил Вэнион, не только не помог им быстро пересечь границу, но и прибавил осложнений.
– Почем мне знать, что это действительно подпись его величества? – подозрительно осведомился капитан кинезганцев, говоривший по-тамульски с сильным акцентом. Это был смуглый человек в свободном черно-белом полосатом одеянии, голову его причудливо обматывал кусок ткани.
– Знаешь, что куда важнее, приятель? – грубовато осведомился Спархок по-тамульски. – Почем тебе знать, что это не подпись его величества? Атаны весьма неприязненно относятся к тем, кто не исполняет приказов императора.
– Подделка подписи императора карается смертью, – зловеще напомнил капитан.
– Я слышал об этом, – ответил Вэнион. – Однако неподчинение его приказам тоже карается смертью. Я бы сказал, что одному из нас грозят серьезные неприятности.
– Мои люди, так или иначе, должны обыскать ваши тюки на предмет контрабанды, – надменно сообщил капитан. – Я обдумаю, что с вами делать, пока они будут исполнять свои обязанности.
– Обдумай, – согласился Спархок ровным недружелюбным тоном, – но имей при этом в виду, что неверное решение весьма печально отразится на твоей карьере.
– Не понял, к чему ты клонишь.
– Человек без головы вряд ли продвинется по службе.
– Мне нечего бояться, – заявил капитан. – Я строго следую приказам своего правительства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76