«Хагг» – «Вор».
– То была ошибка…
– Она слишком дорого мне обошлась. Два века… Но черт с ней! Что ты хочешь? Что могло заставить тебя переметнуться к нам?
– Лестница. Она отпустила травника. На самом деле Лестница не только для хазад. В свое время часть Светлого Народа тоже ушла по ней. Она указывает каждому свой путь.
– Мне она пути не указала, – хмуро бросил Жуга.
– Вот как? – хмыкнул гном. – Разве ты не вышел оттуда?
Жуга не нашелся, что на это возразить. Двараг был прав – один путь Лестница травнику оставила.
– Когда ты помянул Хануд, я понял, что замыслили выр… свободные. Все стало на свои места. Я разыскал Севелона, и решил вам помочь. Вам не снять заклятья Лаутира, даже тебе, сын четырех народов, это не под силу. И еще, – гном помедлил, – Лаутир обманул тебя – он ничего не смог бы сделать с твоим браслетом. Сплав Семи Металлов неподвластен магии хазад.
– Я… – начал было Жуга, но Золтан перебил его.
– На том дурацком ошейнике тоже лежало заклятие, и тем не менее… Если шлюз нельзя открыть, это не значит, что нельзя сломать!
– Вот и я подумал о том же, – кивнул Рагнур. – Бертольд! Что у тебя в мешке?
– А? – вскинулся монах. – В мешке? Там… зелье. Тот гремучий прах, который я…
– И ты молчал!!! – взвыл Золтан.
– Но я не думал…
– Дай сюда!
* * *
Заряд заложили под самый створ шлюза – тяжелую плиту черного диабаза. Следуя советам Рагнура, насыпали дорожку мелких черных зерен.
– Много не расходуйте, – сказал гном, – а то заряд получится слабым. Как подожжете, сразу бегите.
– Ясно, – кивнул Золтан. – Тингер! Орге! Уходите. Монаха возьмете с собой, выведите его на поверхность.
– Еще чего! – возмутился маленький мохнатый гном. – А ты?
– Мы сами найдем дорогу. Идите же!
Без лишних слов монах и два дварага растворились в темноте туннеля. Золтан выждал пару минут, кивнул Рагнуру: «Поджигай.»
– Остановись, Рагнур!!! – прогремел чей-то голос. Все трое обернулись, оказавшись лицом к лицу с королем Лаутиром. За спиной государя серебристой тенью маячил неизменный Отрар. А через мгновенье гном шагнул вперед, воздев свой жезл.
Жуга, скорее машинально, чем осознанно, вскинул руки и выкрикнул наговор.
Два слова.
Синее на белом.
Заклятие Зеркала.
Слепящий шар взорвался между ними. Ударил гром. Что-то рухнуло, сверху посыпались камни и обломки сталактитов. Часть силы, брошенной дварагом, повернуло вспять: Лаутира отшвырнуло вглубь туннеля, Отрар взлетел, крича и кувыркаясь, и с всплеском исчез в озерной глубине; но большая часть ее пробила поставленный травником щит, разметав трех заговорщиков прочь друг от друга и от шлюза. Воцарилась тишина, нарушаемая только мерным гулом падающей воды.
Травник поднял голову. Перед глазами плавали круги. Он попытался встать, закашлялся. Сплюнул кровь, поднялся на четвереньки и со стоном повалился обратно. Разбитое тело отказывалось повиноваться. Он повернул голову, и, взглядом найдя пороховую стежку, медленно пополз к ней. Наткнулся по пути на труп Рагнура – двараг лежал вверх лицом, с развороченной грудью. Глаза его были закрыты. Основная сила удара пришлась на него.
Вершок за вершком, локоть за локтем, приволакивая ногу, травник полз вперед, и все равно до шлюза было еще далеко. Он лег ничком, пытаясь отдышаться. Шершавый камень приятно холодил разбитое лицо.
– Жуга…
Он медленно поднял голову.
Золтан лежал, весь в крови, полузасыпанный щебенкой, смотрел на травника одним глазом. Разбитые губы шевельнулись. «Меч…» – скорее догадался, чем услыхал Жуга, и потянул из висящих на спине ножен Хриз.
Камень на браслете запульсировал быстрее, и время послушно ускорилось. Серая сталь меча текла, лис двигался, танцуя к лезвию от рукояти. Клинок был короток, но рос буквально на глазах, тянулся, словно воск, нащупывая путь среди обломков к тонкой дорожке рассыпанного пороха. Пять шагов… шесть… семь… восемь… Жуга стиснул зубы, и клинок, уже достигший толщины вязальной спицы, стал медленно раскаляться.
Последнее, что помнил травник, была вспышка и маленький искристый огонек, бегущий к шлюзу по черной дорожке, оставляя за собой шлейф пепла и густой белесый дым.
Потом были только грохот, рев воды и темнота.
* * *
В одна тясяча четыреста шестидесятом году от Рождества Христова османские войска под предводительством султана Мохаммеда II двинулись на переправу через реку Яломицу близ Тырговиште. На другом берегу их ждало войско ополчения и двадцать тысяч пленных турок, посаженных на колья графом Владом Цепешем с намерением устрашить завоевателей. Когда передовые османские сотни форсировали реку, в горах раздался страшный гул и грохот, земля задрожала, а еще через мгновение ревущий вал бушующей воды пронесся по реке и напрочь смел с лица земли шесть отборных отрядов турецкой пехоты. Среди них был и командующий личной гвардией султана, Ибрагим Мустафа бен-Хадиф, чей меч и тяжелые доспехи мгновенно утянули его ко дну. Ни тела, ни оружия его не нашли.
Потрясенный султан, чей дух и без того был поколеблен зрелищем распятых Цепешем османских воинов, отдал приказ остановить штурм и два дня спустя повернул свои войска обратно.
Война была остановлена.
* * *
Глаза открылись.
Он лежал на чем-то мокром и шершавом, вниз лицом. Под самым носом был песок, сухой, искрящийся под солнцем. По маленьким песчаным дюнам деловито бежал муравей. Остановился, повел усиками и уверенно направился прямо к носу лежащего человека. Травник шевельнулся, и мураш в панике умчался прочь.
Жуга приподнялся на локтях, перевернулся на спину. В глаза ударил яркий свет – был день, солнечный и теплый. У самых ног несла свои воды Яломица. Проснулась боль. Он поморгал, привыкая к свету, сел и огляделся. И берег, и окрестный лес несли следы недавнего потопа – коряги, лужицы, разбросанные камни… Похоже было, что несомое потоком бесчувственное тело травника застряло в кустах на берегу, и когда схлынула вода, осталось там.
– Эй! Кто нибудь! – окликнул он.
Ответа не было.
Жуга поднялся, медленно распрямляя занемевшие ноги и двинулся, пошатываясь, вдоль берега. Покосился на запястье. Браслет был на руке.
Хотелось есть. Усталость давила на плечи, свинцом наливалась поясница. Жуга остановился, заложив ладони за ремень, и снова огляделся. Места вокруг были знакомые – по странной прихоти судьбы бурные воды Яломицы выбросили травника неподалеку от пасеки, где остался погостить Милан…
«Ремень?!»
Травник поспешно задрал рубаху.
На черной пряжке тяжелого серого кольца, обернувшегося вокруг пояса, мерцал, ухмыляясь, танцующий Лис.
– Вот черт… – пробормотал Жуга, поскреб рисунок ногтем и закусил губу.
Он опустил рубаху, помедлил, выбирая направление, и снова углубился в лес. Путь шел вверх. Он часто останавливался и отдыхал, привалившись к дереву. Навряд ли он поднялся бы снова, если б сел на землю. Лес поредел, сквозь ветви замаячили стоящие рядами ульи, и вскоре травник услышал голоса.
– Не умеешь ты, Бертольд, мед есть, – ворчливо говорил один. – Вот помнится, Жуга, так тот умел… Возьмет лепешку, маленькую ложку меда сверху, и ест, любо-дорого взглянуть. Не то, что ты – как меду зачерпнешь, так пчелы в обморок падают…
– Ни черта он в меде не понимал, даром, что травник, – отвечал второй. – Маленькую ложку, ишь ты… Это ж мед, а не горчица! Там вино еще осталось?
– Угу.
– Давай, что ли…
– Давай.
Стукнули кружки.
– Жаль парня.
– Ну, дык… Не то слово! Там так рвануло – дым один только и остался.
– Да… Дым – это того… Гм. Ты, часом, не куришь?
– Нет.
– Это ты зря.
Жуга улыбнулся и медленно зашагал вниз по склону.
Оправа: ГОВОРЯЩИЙ 9
– Два месяца спустя мне довелось услышать одну историю, – говорил Жуга. – Ее рассказывал парнишка в придорожном кабаке. Он работал на морском пароме, в заливе. И однажды весной, холодным темным вечером к нему пришел двараг. Он предложил ему работу той ночью и щедро заплатил вперед. Парень согласился и вывел в море свой паром. На палубе были только он сам и этот старый гном, и больше никого, но парень говорил, что паром сидел в воде по самую палубу, как будто был нагружен выше всякой меры! Он сплавал три раза туда и обратно, и в последний раз, отдавая пареньку вторую половину платы, гном сказал: «Ты поступил честно, не испугался и не обманул меня. Хочешь взглянуть на то, что ты перевозил сегодня? Надень вот это,» – и гном отдал ему свой колпак. Парень надел его и увидел… Их было много там. Десятки, если не сотни. Они стояли на камнях, на берегу залива, ожидая своего предводителя. Сверху падал снег, а они просто стояли и молчали…
«Исход колена Синдри, – подтвердил медведь. – Малый народ постепенно уходит на север и дальше. Жаль. Хотя, быть может, это и к лучшему для них.»
– А тот старый двараг…
«Это был Севелон.»
– Понятно… – Травник потеребил браслет. Камень на нем переливчато мерцал. Медведь поднял голову.
«А ты, что же, все это время был один?»
– А почему ты спрашиваешь?
«Надо.»
Травник помолчал и отвел взгляд.
– Нет, – сказал он. – Не все время. Не такой уж я дурак.
ЗАКОН ДЛЯ ДУРАКА
– Nevermore!
Огромный ворон переступил и замер недвижим, полуприкрыв глаза прозрачной пленкой век, как будто бы и не он только что громогласно выкрикнул это странное, неведомо что значащее слово. Народ вокруг загомонил: «Ишь, как раскричался-то…», «Да нешто где так люди говорят?»
– Слыхали? – Горбун осклабился в усмешке и погладил птицу кончиками пальцев. Ворон не шелохнулся, остался сидеть у него на плече. Похоже, шум толпы нисколечко его не волновал. – Мне подарил его один моряк по прозвищу Хью Смоленый.
– Хую? – переспросил с усмешкой рябой, бородатый, богато одетый крестьянин. – Звучит не очень-то прилично! За дело прозвали, или так?
Молодуха, что стояла рядом с ним, прыснула в кулак и, покраснев, закрыла фартуком лицо. В толпе загоготали.
– И чего он, значит, сказал?
– Сказал: «больше никогда».
– А на каком это языке?
– Саксов!
– Эва, куда хватил… А энто где?
– Вон там, – горбун махнул рукой. Толпе, похоже, этого хватило. – Ну что, полюбовались говорящей птичкой? А сейчас – чудо из чудес: наша малышка расскажет любому из вас, кто он есть, кем был, и что его ждет впереди, а чтобы вы не думали, будто мы заранее все разузнали, я ей завяжу глаза вот этой вот повязкой!
В толпе тотчас нашлись желающие проверить, так ли уж плотна предъявленная горбуном тряпица, и после долго тыкались по сторонам с повязкой на глазах под общий хохот поселян. Тем временем из крайнего слева фургончика выбралась невысокая темноволосая девчушка лет пятнадцати, отряхнула от соломы простенькое платье, кивнула с улыбкой горбатому зазывале и с готовностью подставила голову. Полоска черного сукна легла ей на глаза.
– Видели? Вот так, – горбун поворотился к публике. – Ну, кто желает?
Девчонка двинулась по кругу, вытянув руку перед собой. Народ слегка притих.
– Ну, кто? Ну, поселяне, испытайте же судьбу! Мужики вы или нет? Кто первый? С первых денег не берем.
Высокий белобрысый парень протиснулся через толпу.
– Была-не-была! – Он протянул ей руку. – Давай, девка, угадывай.
На несколько мгновений воцарилась тишина.
– Тебя зовут… Миодраг, – сказала негромко девушка. – Ты с юга, из деревни Миловице. Приехал сюда вчера, а дома у тебя жена и двое детей… Два сына. Так?
Лицо у парня вытянулось:
– Так…
– Ты приехал на ярмарку купить себе коня, купил и уезжаешь вечером, сегодня.
– Но…
– Не ходи сегодня вечером обмывать покупку, а не то лишишься кошелька, а может быть, и лошади тоже.
– Спасибо… – ошарашенно пробормотал тот.
– А ну-ка, я! я! – пролез к девчушке бородач. Схватился за руку. – Давай-ка, про меня расскажи. Чего там, а?
Та помедлила, и всем, стоящим рядом, почудилось, как на губах ее промелькнула усмешка.
– Ты – Болеслав по прозвищу Куделя, у тебя лавка в Тырговиште. Приехал ты сюда, сказав жене, что едешь к другу в Марген, а сам три дня не вылезал из тутошней корчмы. А еще ты…
– Жена?! – подбоченясь, визгливо крикнула молодуха. – Ты же вдовцом назвался! Ах ты старый кобель!
Неведомо откуда оказавшаяся в ее руках новенькая хлебная лопата обрушилась крестьянину на голову.
– Да что ты! что! Марица! – отбрыкивался тот, прикрываясь руками под хохот толпы. – Кому ты веришь! Дык…
– Молчи, прохвост!
В толпе захохотали, и рябой крестьянин, посрамленный, поспешил убраться прочь.
В толпе зашевелились.
– Я!
– Мне погадай, дочка.
– Скажи-ка лучше нам, где пиво крепче!
Горбун, ссадив с плеча на жердочку свою черную птицу, двинулся по кругу вслед за девкой с шапкою в руках.
– Праведный праздник для праведных граждан – что отточенный серп для спелых колосьев! Так что – давай, народ! Накопил деньжат, так не жадись! все расскажем, все обскажем! Кто, зачем и почему! Бросай, кому сколько не жаль!
Монетки сыпались потоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– То была ошибка…
– Она слишком дорого мне обошлась. Два века… Но черт с ней! Что ты хочешь? Что могло заставить тебя переметнуться к нам?
– Лестница. Она отпустила травника. На самом деле Лестница не только для хазад. В свое время часть Светлого Народа тоже ушла по ней. Она указывает каждому свой путь.
– Мне она пути не указала, – хмуро бросил Жуга.
– Вот как? – хмыкнул гном. – Разве ты не вышел оттуда?
Жуга не нашелся, что на это возразить. Двараг был прав – один путь Лестница травнику оставила.
– Когда ты помянул Хануд, я понял, что замыслили выр… свободные. Все стало на свои места. Я разыскал Севелона, и решил вам помочь. Вам не снять заклятья Лаутира, даже тебе, сын четырех народов, это не под силу. И еще, – гном помедлил, – Лаутир обманул тебя – он ничего не смог бы сделать с твоим браслетом. Сплав Семи Металлов неподвластен магии хазад.
– Я… – начал было Жуга, но Золтан перебил его.
– На том дурацком ошейнике тоже лежало заклятие, и тем не менее… Если шлюз нельзя открыть, это не значит, что нельзя сломать!
– Вот и я подумал о том же, – кивнул Рагнур. – Бертольд! Что у тебя в мешке?
– А? – вскинулся монах. – В мешке? Там… зелье. Тот гремучий прах, который я…
– И ты молчал!!! – взвыл Золтан.
– Но я не думал…
– Дай сюда!
* * *
Заряд заложили под самый створ шлюза – тяжелую плиту черного диабаза. Следуя советам Рагнура, насыпали дорожку мелких черных зерен.
– Много не расходуйте, – сказал гном, – а то заряд получится слабым. Как подожжете, сразу бегите.
– Ясно, – кивнул Золтан. – Тингер! Орге! Уходите. Монаха возьмете с собой, выведите его на поверхность.
– Еще чего! – возмутился маленький мохнатый гном. – А ты?
– Мы сами найдем дорогу. Идите же!
Без лишних слов монах и два дварага растворились в темноте туннеля. Золтан выждал пару минут, кивнул Рагнуру: «Поджигай.»
– Остановись, Рагнур!!! – прогремел чей-то голос. Все трое обернулись, оказавшись лицом к лицу с королем Лаутиром. За спиной государя серебристой тенью маячил неизменный Отрар. А через мгновенье гном шагнул вперед, воздев свой жезл.
Жуга, скорее машинально, чем осознанно, вскинул руки и выкрикнул наговор.
Два слова.
Синее на белом.
Заклятие Зеркала.
Слепящий шар взорвался между ними. Ударил гром. Что-то рухнуло, сверху посыпались камни и обломки сталактитов. Часть силы, брошенной дварагом, повернуло вспять: Лаутира отшвырнуло вглубь туннеля, Отрар взлетел, крича и кувыркаясь, и с всплеском исчез в озерной глубине; но большая часть ее пробила поставленный травником щит, разметав трех заговорщиков прочь друг от друга и от шлюза. Воцарилась тишина, нарушаемая только мерным гулом падающей воды.
Травник поднял голову. Перед глазами плавали круги. Он попытался встать, закашлялся. Сплюнул кровь, поднялся на четвереньки и со стоном повалился обратно. Разбитое тело отказывалось повиноваться. Он повернул голову, и, взглядом найдя пороховую стежку, медленно пополз к ней. Наткнулся по пути на труп Рагнура – двараг лежал вверх лицом, с развороченной грудью. Глаза его были закрыты. Основная сила удара пришлась на него.
Вершок за вершком, локоть за локтем, приволакивая ногу, травник полз вперед, и все равно до шлюза было еще далеко. Он лег ничком, пытаясь отдышаться. Шершавый камень приятно холодил разбитое лицо.
– Жуга…
Он медленно поднял голову.
Золтан лежал, весь в крови, полузасыпанный щебенкой, смотрел на травника одним глазом. Разбитые губы шевельнулись. «Меч…» – скорее догадался, чем услыхал Жуга, и потянул из висящих на спине ножен Хриз.
Камень на браслете запульсировал быстрее, и время послушно ускорилось. Серая сталь меча текла, лис двигался, танцуя к лезвию от рукояти. Клинок был короток, но рос буквально на глазах, тянулся, словно воск, нащупывая путь среди обломков к тонкой дорожке рассыпанного пороха. Пять шагов… шесть… семь… восемь… Жуга стиснул зубы, и клинок, уже достигший толщины вязальной спицы, стал медленно раскаляться.
Последнее, что помнил травник, была вспышка и маленький искристый огонек, бегущий к шлюзу по черной дорожке, оставляя за собой шлейф пепла и густой белесый дым.
Потом были только грохот, рев воды и темнота.
* * *
В одна тясяча четыреста шестидесятом году от Рождества Христова османские войска под предводительством султана Мохаммеда II двинулись на переправу через реку Яломицу близ Тырговиште. На другом берегу их ждало войско ополчения и двадцать тысяч пленных турок, посаженных на колья графом Владом Цепешем с намерением устрашить завоевателей. Когда передовые османские сотни форсировали реку, в горах раздался страшный гул и грохот, земля задрожала, а еще через мгновение ревущий вал бушующей воды пронесся по реке и напрочь смел с лица земли шесть отборных отрядов турецкой пехоты. Среди них был и командующий личной гвардией султана, Ибрагим Мустафа бен-Хадиф, чей меч и тяжелые доспехи мгновенно утянули его ко дну. Ни тела, ни оружия его не нашли.
Потрясенный султан, чей дух и без того был поколеблен зрелищем распятых Цепешем османских воинов, отдал приказ остановить штурм и два дня спустя повернул свои войска обратно.
Война была остановлена.
* * *
Глаза открылись.
Он лежал на чем-то мокром и шершавом, вниз лицом. Под самым носом был песок, сухой, искрящийся под солнцем. По маленьким песчаным дюнам деловито бежал муравей. Остановился, повел усиками и уверенно направился прямо к носу лежащего человека. Травник шевельнулся, и мураш в панике умчался прочь.
Жуга приподнялся на локтях, перевернулся на спину. В глаза ударил яркий свет – был день, солнечный и теплый. У самых ног несла свои воды Яломица. Проснулась боль. Он поморгал, привыкая к свету, сел и огляделся. И берег, и окрестный лес несли следы недавнего потопа – коряги, лужицы, разбросанные камни… Похоже было, что несомое потоком бесчувственное тело травника застряло в кустах на берегу, и когда схлынула вода, осталось там.
– Эй! Кто нибудь! – окликнул он.
Ответа не было.
Жуга поднялся, медленно распрямляя занемевшие ноги и двинулся, пошатываясь, вдоль берега. Покосился на запястье. Браслет был на руке.
Хотелось есть. Усталость давила на плечи, свинцом наливалась поясница. Жуга остановился, заложив ладони за ремень, и снова огляделся. Места вокруг были знакомые – по странной прихоти судьбы бурные воды Яломицы выбросили травника неподалеку от пасеки, где остался погостить Милан…
«Ремень?!»
Травник поспешно задрал рубаху.
На черной пряжке тяжелого серого кольца, обернувшегося вокруг пояса, мерцал, ухмыляясь, танцующий Лис.
– Вот черт… – пробормотал Жуга, поскреб рисунок ногтем и закусил губу.
Он опустил рубаху, помедлил, выбирая направление, и снова углубился в лес. Путь шел вверх. Он часто останавливался и отдыхал, привалившись к дереву. Навряд ли он поднялся бы снова, если б сел на землю. Лес поредел, сквозь ветви замаячили стоящие рядами ульи, и вскоре травник услышал голоса.
– Не умеешь ты, Бертольд, мед есть, – ворчливо говорил один. – Вот помнится, Жуга, так тот умел… Возьмет лепешку, маленькую ложку меда сверху, и ест, любо-дорого взглянуть. Не то, что ты – как меду зачерпнешь, так пчелы в обморок падают…
– Ни черта он в меде не понимал, даром, что травник, – отвечал второй. – Маленькую ложку, ишь ты… Это ж мед, а не горчица! Там вино еще осталось?
– Угу.
– Давай, что ли…
– Давай.
Стукнули кружки.
– Жаль парня.
– Ну, дык… Не то слово! Там так рвануло – дым один только и остался.
– Да… Дым – это того… Гм. Ты, часом, не куришь?
– Нет.
– Это ты зря.
Жуга улыбнулся и медленно зашагал вниз по склону.
Оправа: ГОВОРЯЩИЙ 9
– Два месяца спустя мне довелось услышать одну историю, – говорил Жуга. – Ее рассказывал парнишка в придорожном кабаке. Он работал на морском пароме, в заливе. И однажды весной, холодным темным вечером к нему пришел двараг. Он предложил ему работу той ночью и щедро заплатил вперед. Парень согласился и вывел в море свой паром. На палубе были только он сам и этот старый гном, и больше никого, но парень говорил, что паром сидел в воде по самую палубу, как будто был нагружен выше всякой меры! Он сплавал три раза туда и обратно, и в последний раз, отдавая пареньку вторую половину платы, гном сказал: «Ты поступил честно, не испугался и не обманул меня. Хочешь взглянуть на то, что ты перевозил сегодня? Надень вот это,» – и гном отдал ему свой колпак. Парень надел его и увидел… Их было много там. Десятки, если не сотни. Они стояли на камнях, на берегу залива, ожидая своего предводителя. Сверху падал снег, а они просто стояли и молчали…
«Исход колена Синдри, – подтвердил медведь. – Малый народ постепенно уходит на север и дальше. Жаль. Хотя, быть может, это и к лучшему для них.»
– А тот старый двараг…
«Это был Севелон.»
– Понятно… – Травник потеребил браслет. Камень на нем переливчато мерцал. Медведь поднял голову.
«А ты, что же, все это время был один?»
– А почему ты спрашиваешь?
«Надо.»
Травник помолчал и отвел взгляд.
– Нет, – сказал он. – Не все время. Не такой уж я дурак.
ЗАКОН ДЛЯ ДУРАКА
– Nevermore!
Огромный ворон переступил и замер недвижим, полуприкрыв глаза прозрачной пленкой век, как будто бы и не он только что громогласно выкрикнул это странное, неведомо что значащее слово. Народ вокруг загомонил: «Ишь, как раскричался-то…», «Да нешто где так люди говорят?»
– Слыхали? – Горбун осклабился в усмешке и погладил птицу кончиками пальцев. Ворон не шелохнулся, остался сидеть у него на плече. Похоже, шум толпы нисколечко его не волновал. – Мне подарил его один моряк по прозвищу Хью Смоленый.
– Хую? – переспросил с усмешкой рябой, бородатый, богато одетый крестьянин. – Звучит не очень-то прилично! За дело прозвали, или так?
Молодуха, что стояла рядом с ним, прыснула в кулак и, покраснев, закрыла фартуком лицо. В толпе загоготали.
– И чего он, значит, сказал?
– Сказал: «больше никогда».
– А на каком это языке?
– Саксов!
– Эва, куда хватил… А энто где?
– Вон там, – горбун махнул рукой. Толпе, похоже, этого хватило. – Ну что, полюбовались говорящей птичкой? А сейчас – чудо из чудес: наша малышка расскажет любому из вас, кто он есть, кем был, и что его ждет впереди, а чтобы вы не думали, будто мы заранее все разузнали, я ей завяжу глаза вот этой вот повязкой!
В толпе тотчас нашлись желающие проверить, так ли уж плотна предъявленная горбуном тряпица, и после долго тыкались по сторонам с повязкой на глазах под общий хохот поселян. Тем временем из крайнего слева фургончика выбралась невысокая темноволосая девчушка лет пятнадцати, отряхнула от соломы простенькое платье, кивнула с улыбкой горбатому зазывале и с готовностью подставила голову. Полоска черного сукна легла ей на глаза.
– Видели? Вот так, – горбун поворотился к публике. – Ну, кто желает?
Девчонка двинулась по кругу, вытянув руку перед собой. Народ слегка притих.
– Ну, кто? Ну, поселяне, испытайте же судьбу! Мужики вы или нет? Кто первый? С первых денег не берем.
Высокий белобрысый парень протиснулся через толпу.
– Была-не-была! – Он протянул ей руку. – Давай, девка, угадывай.
На несколько мгновений воцарилась тишина.
– Тебя зовут… Миодраг, – сказала негромко девушка. – Ты с юга, из деревни Миловице. Приехал сюда вчера, а дома у тебя жена и двое детей… Два сына. Так?
Лицо у парня вытянулось:
– Так…
– Ты приехал на ярмарку купить себе коня, купил и уезжаешь вечером, сегодня.
– Но…
– Не ходи сегодня вечером обмывать покупку, а не то лишишься кошелька, а может быть, и лошади тоже.
– Спасибо… – ошарашенно пробормотал тот.
– А ну-ка, я! я! – пролез к девчушке бородач. Схватился за руку. – Давай-ка, про меня расскажи. Чего там, а?
Та помедлила, и всем, стоящим рядом, почудилось, как на губах ее промелькнула усмешка.
– Ты – Болеслав по прозвищу Куделя, у тебя лавка в Тырговиште. Приехал ты сюда, сказав жене, что едешь к другу в Марген, а сам три дня не вылезал из тутошней корчмы. А еще ты…
– Жена?! – подбоченясь, визгливо крикнула молодуха. – Ты же вдовцом назвался! Ах ты старый кобель!
Неведомо откуда оказавшаяся в ее руках новенькая хлебная лопата обрушилась крестьянину на голову.
– Да что ты! что! Марица! – отбрыкивался тот, прикрываясь руками под хохот толпы. – Кому ты веришь! Дык…
– Молчи, прохвост!
В толпе захохотали, и рябой крестьянин, посрамленный, поспешил убраться прочь.
В толпе зашевелились.
– Я!
– Мне погадай, дочка.
– Скажи-ка лучше нам, где пиво крепче!
Горбун, ссадив с плеча на жердочку свою черную птицу, двинулся по кругу вслед за девкой с шапкою в руках.
– Праведный праздник для праведных граждан – что отточенный серп для спелых колосьев! Так что – давай, народ! Накопил деньжат, так не жадись! все расскажем, все обскажем! Кто, зачем и почему! Бросай, кому сколько не жаль!
Монетки сыпались потоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86