Хотя откуда вам быть умными? А пиво ваше доводилось мне пробовать. Горчит, но вкусно; пахнет хмелем и приятно животу. А женщина… Гм… Трудно разобраться. И почему-то мне немного больно. Ах-р!!! Ну конечно же – боль! Вот, вот чему сродни вся ваша дружба. Да. Это я понимаю. А тебе? Тебе разве не было больно?»
– Издеваешься? Конечно, было.
«Так почему ж ты не бросил это все?»
– Легко тебе говорить! – Травник уселся поудобнее. – Что ты знаешь о любви? У вас, зверей все просто – вы ищете себе пару только если настает такое время, гон. А после – да гори оно огнем! – своих детей сожрать готовы.
«Не говори мне про огонь!»
– Хорошо, не буду. Но сам посуди, разве я не прав?
«А разве вы порой не убиваете своих детей?»
Жуга промолчал. Затем заговорил, медленно, нехотя.
– Я пробовал забыть. Я был в отчаянии. Хотел начать жить заново. Не вышло. Это что-то сильнее меня.
«Не надо злиться. Просто я хочу понять, зачем ты все это делаешь. Когда ты сам поймешь себя, вопросы станут не нужны.»
Травник поднял взгляд на зверя.
– А может, я тоже один из вас? Такое может быть?
Медведь покачал головой:
«В тебе нет волчьей прямоты, зла псов и жадности медведя.»
– А как насчет лисиц?
ВРАГ МОЕГО ВРАГА
Всю ночь, весь день, и всю вторую ночь мела метель, вздымая юбками в прощальной кутерьме лежалый серый снег, кружилась буйным вихрем, провожая зиму-госпожу своей последней пляской, и лишь к утру на третий день угомонилась наконец.
В густом лесу царила тишь.
Снег лежал на большой лесной поляне повсюду: на старых пнях, торчащих тут и там, на согнутых ветвях деревьев, на плоских, щербатых от времени камнях старого дольмена. Был снег тяжелым и ноздреватым, каким ему и полагается быть в конце февраля, и уж не скрипел под ногой здоровым зимним хрустом, а только проседал со скрипом – тяжко, неприятно.
Всходило солнце.
Сорока на ветвях суматошно завертела головой, слишком поздно услыхав шаги, расправила крылья и взлетела с громким стрекотом, сверкая белыми боками. Мелькнула меж деревьев раз, другой и уселась на самой макушке высокой ели, глядя с любопытством вниз, где показались люди.
Двое вышли на поляну одновременно, с разных ее сторон: один с севера, другой – с юга. Шагнули разом на нетронутый снег и остановились, молча глядя друг на друга.
Они были похожи, эти два странника. Очень похожи. Перепутать их было проще простого – оба рыжие, кудлатые, худые телом и лицом, обоим на вид лет по двадцать. Они могли бы быть братьями, и даже шрам, косой чертой пометивший висок пришельца с юга, в точь повторял такой же шрам второго странника.
Но была между ними и некая разница.
Пришедший с севера одет был в старый полушубок, местами порванный и кое-как зашитый, и выглядел усталым, словно после долгого пути. Бог знает, где и как провел он нынешнюю ночь, спасаясь холода и ветра, вероятно, где-нибудь в стогу – в буйных рыжих волосах, не знавших гребешка по меньшей мере две недели, застряли ломкие золотистые соломинки. В руках его был посох, за спиной – котомка.
Второй казался чуть моложе, волос имел покороче и шел налегке, а одет был совершенно не по погоде в серые домотканые штаны, рубаху и мохнатую безрукавку белой овчины. Имей сорока чуть побольше соображения, чем отпущено природой глупой птице, ее непременно удивила бы еще такая вот нелепость: следов на снегу он не оставлял.
Они сошлись посредь поляны и встали там лицом к лицу, где замерли в извечном хороводе серые круги руин. Странник с юга первым нарушил молчание.
– Зачем ты здесь? – спросил он тихо.
– Пришло время, – медленно ответил другой, – и я вернулся.
– Все возвращается на круги своя, – кивнул парень в безрукавке. – Чего же ты хочешь теперь? Помощи?
Тот покачал головой.
– Совета, – сказал он.
– Глупо спрашивать совета у себя же самого.
– Не так уж и глупо. Ты – это не совсем я, а я – не совсем ты. Ты можешь войти туда, куда я и заглянуть боюсь.
– Так чего ты хочешь? – помедлив, повторил свой вопрос пришелец с юга.
– Я стал другим.
– Все меняется. Даже камни не вечны.
– Да, но… – Странник с посохом помедлил. Прошелся пятерней по волосам. – Это что-то другое, – наконец сказал он. – Я не тот, кого раньше звали Ваха-рыжий. Но… я и не Жуга. Или нет, не так. Жуга – это не совсем я.
Странник с юга поднял бровь:
– Почему тебя это тревожит?
– Я стал злым. Я убиваю.
– Справедливо?
– Не знаю… – ответил тот и тихо повторил: – Не знаю. Но я больше не хочу. В моей душе печаль и пустота.
– Это бывает.
– Я уже забыл, каким бывает счастье.
– А вот это уже хуже. Что же ты помнишь?
– Боль.
– А еще?
– Страх. Печаль. И снова боль. Даже любовь, и та для меня обернулась болью. Порой мне кажется, что я чувствую разлуку раньше встречи… Я мечусь туда-сюда, и все чаще Сила вертит мной, как хочет.
– Ты же всегда знал, где нужно остановиться.
– А теперь не знаю, – он поднял взгляд. – Я просто устал от всего этого. Я больше ничего не могу дать. Я больше ничего не хочу брать. Мне хочется отбросить свое имя.
– Опасно даже просто – взять себе имя. Еще опаснее – играть с ним в такие игры.
– Пускай.
– Разок ступив на этот путь, уже нельзя вернуться. Ты потеряешь больше, чем найдешь.
– Пускай.
– У каждого своя ноша.
– Может быть… Но что за радость нести ее без толку?
– Так ли уж и без толку? – усомнился странник с юга.
– Пока что я только убивал.
– Помогая другим!
– Так можно оправдать все, что угодно. Я так не хочу.
– А как ты хочешь?
– Мне надо знать, стою ли я хоть чего-то сам по себе.
– Ты видел, как растет трава. Ты видел тени на воде и танец ветра под луной. Неужели тебе этого мало? Многие умирают, не узрев и малой толики всей этой красоты.
– Я видел горе, кровь и разрушения.
– Ты познал дружбу и любовь.
– Я познал разлуку и предательство.
Странник с юга покачал головой:
– С такими мыслями ты не найдешь своего пути. Ты – сам себе враг.
– Пускай так, – кивнул парень с посохом. – Но что же мне теперь делать?
– Ищи того, кто враг твоего врага.
– Но ты выполнишь мою просьбу?
– Будь по-твоему.
Странник в безрукавке склонил в согласии рыжую голову и медленно растаял в воздухе. Воцарилась тишина. Тот, кого раньше звали Жуга, остался стоять, опираясь на посох, затем вздохнул, огляделся и медленно двинулся в лес, обходя седые камни.
Возле большого куста лещины он задержался, заприметив на нем два орешка, невесть каким чудом уцелевших на ветке с прошлогодней осени. С минуту он молча на них смотрел, чему-то улыбаясь про себя, затем сорвал их осторожно и вскоре скрылся за деревьями.
* * *
Пушистый заяц в зимней шубке вылетел стремглав на середину поляны и замер столбиком, торчком наставив уши. Вздрогнул, заслышав далекий охотничий рог, рванулся прочь бегом и запетлял между деревьев.
Шум нарастал, приближаясь. Прошла минута, другая, и вдруг из-за кустов, захлебываясь лаем, выкатилась свора гончих. Злые, остроухие, собаки мчались быстро, летя в прыжке над мокрым снегом. Закружили меж камней безумным колесом – след здесь раздвоился – и вскоре, выбрав наугад из двух цепочек следов одну, продолжили свою погоню.
Роняя снег с еловых лап, показались трое всадников.
– Заяц, Ваша Милость, – с почтеньем в голосе сказал один из них, немолодой высокий ловчий. Оглядел поляну и нахмурился, задержавши взор на каменных кругах.
– Заяц! – фыркнул зло разгоряченный скачкой дородный мужчина в богатом, шитом золотом охотничьем кафтане. Метнул на ловчего сердитый взгляд из-под косматых сдвинутых бровей. – Какого черта! Ни оленя, ни вепря твои глупые псы не способны поднять! Разве это охота?!
Третий всадник – самый молодой и тяжелее всех нагруженый – счел разумным промолчать.
– День только начался, пан Владислав… – ловчий виновато развел руками и поднял рог, висящий на ремне. – Отозвать собак?
– Черт с ними, – буркнул тот. – Какая-никакая, а все ж пожива. Поехали… Эге! – Он вдруг остановился посреди поляны. – А это что за след?
– Похоже, что человек… – несколько неуверенно сказал ловчий, наклонился ближе к истоптанному снегу, но с коня не слез, и, взглядом проследив следы, двинулся на край поляны.
– Какой человек? Что он здесь делает, в моем лесу? Откуда?!
– Вся челядь погналась за той лисой, мой граф, – подал свой голос юный оруженосец, – так что этот – точно не из наших.
– Собаки взяли его след! – воскликнул удивленно ловчий.
– Отлично! – пегие усы пана Владислава встопорщились в недоброй усмешке. Он поравнялся с ловчим и хлопнул его по плечу. – За ним!
Издалека донесся приглушенный лай. Граф прислушался и кивнул удовлетворенно.
– Кришан! – он обернулся к юноше. – Сзывай-ка всех – поглядим, что за дичь нам попалась!
Оруженосец поудобнее перехватил копье и поднял рог. Тяжелый трубный звук разнесся гулко в зимней тишине и замер меж ветвей. С востока ветром донесло ответный зов, и парень тронул лошадь быстрым шагом, догоняя своего господина.
Сорока встрепенулась, осыпая снег с ветвей, взлетела и направилась за ними следом – смотреть на новую забаву.
* * *
На краю леса собаки нагнали худого и рыжего парня с котомкой за плечами. Тот встал спиной к сосновому стволу и отбивался посохом, притом преловко – одна собака дергалась, скуля, зарывши морду в снег, другая ковыляла на трех лапах, но остальные взяли путника в кольцо и с хриплым лаем прыгали вокруг. Время от времени то одна, то другая бросалась вперед и тут же отскакивала прочь. Полушубок странника был разодран, на штанах чуть ниже колена расплылось кровавое пятно.
Завидев эту схватку, граф рассвирепел.
– Моих собак лупить! – взревел он. – Запорю гада! Эй, Варга! отзови псов! – Он повернулся к ловчему. Тот крикнул что-то, и собаки неохотно отступили, легли на снег, ворча и огрызаясь. Сам ловчий спрыгнул с коня и занялся ушибленной псиной. Рыжеволосый парень у сосны опустил посох.
– Здоров будь, пан вельможный, – сказал он и умолк, дыша тяжело и сбивчиво.
Оруженосец тронул шагом коня и подъехал ближе, наставив на странника тяжелое копье.
– А ну-ка, брось дубину, смерд.
Тот подчинился – посох упал в снег. Кришан-оруженосец спешился, воткнул копье в снег и подошел к незнакомцу, поигрывая плетью.
– Кто таков? Как звать?
Сказал, как будто плюнул. Парень молчал, угрюмо нахмурясь.
– Отвечай, когда спрашивают! Или имя свое позабыл со страху?
Тот молчал.
– Стало быть, позабыл! – усмехнулся Кришан. – Ну, а про то, что в угодьях графских промышлял, небось, тоже не знаешь?
– Я ничего не промышлял, – ответил глухо тот. Взгляд его синих глаз, колючий, как репей, задержался на графе. – А что в лес твой ненароком забрел, так то без злого умысла…
Граф сделал знак рукой. Плеть свистнула, ударив парня по ногам, и тот невольно упал на колени. Кришан шагнул вперед, схватил его за волосы и развернул лицом к себе.
– Его светлость графа Цепеша, – рявкнул он, – надлежит звать «Ваша Милость», и никак иначе! Понял, смерд?
– По… нял…
– Не слышу?!
– Понял… Ваша Милость… – процедил сквозь зубы тот.
– Вот так-то лучше! – усмехнулся граф Цепеш. – А ну, встань!
Тот медленно поднялся.
Из– за деревьев вдруг раздался шум, и вскоре с топотом и звоном накатила кавалькада всадников. Разгоряченные, потные, закружили вокруг, сбивая снег с деревьев. Бока коней дымились паром. Кто-то спешился, другой подъехал ближе, поднял на руках лису. Граф одобрительно кивнул и снова повернулся к пойманному страннику.
– Чей ты холоп? – спросил он.
– Ничей, – ответил хмуро тот. – Я с гор, а там не делят землю.
– Гляди-ка – строптивый! – Граф нахмурился. – Значит, говоришь, пришлый… Чем промышляешь? Отвечай!
– Травник я.
– Вот как? Ага… Михай! проверь-ка у него мешок…
Михай – дородный и чернявый парень из тех, что подоспели позже, проворно соскочил с коня, содрал у парня с плеч котомку и по локоть запустил в нее руку. Пошарил, вынул горсть зеленой трухи и бросил обратно.
– Травы, пан Владислав! – доложил он и вывернул мешок.
Что– то круглое и гораздо тяжелее трав мелькнуло в воздухе и улетело в снег, оставив ямку. Странник рванулся вперед и замер, чуть не напоровшись на нож в руках Кришана.
– А ну, тихо! – сказал Кришан. – Тихо, смерд! А не то…
Михай поскреб в затылке и полез раскапывать снег. Вынул и вытер находку о рукав. В руках у него был браслет с черным камнем и семью фигурными подвесками по ободу.
– Браслетка, пан Владислав…
– А ну, подай сюда.
Владислав Цепеш повертел браслет в руках, подергал за одну подвеску, за другую. Полюбовался камнем, усмехнулся.
– Забавная вещица… Где украл? – осведомился он.
– Это мое, – ответил рыжий.
Граф рявкнул, наливаясь кровью:
– Ты что же, врать мне вздумал?! – рука его рванулась кулаком, сорвав висюльку на браслете. Парень вздрогнул. – В моем лесу ты травы собираешь, моих собак побил, а теперь еще и врешь?!
– Я не вру, – подняв упрямо голову, сказал тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Издеваешься? Конечно, было.
«Так почему ж ты не бросил это все?»
– Легко тебе говорить! – Травник уселся поудобнее. – Что ты знаешь о любви? У вас, зверей все просто – вы ищете себе пару только если настает такое время, гон. А после – да гори оно огнем! – своих детей сожрать готовы.
«Не говори мне про огонь!»
– Хорошо, не буду. Но сам посуди, разве я не прав?
«А разве вы порой не убиваете своих детей?»
Жуга промолчал. Затем заговорил, медленно, нехотя.
– Я пробовал забыть. Я был в отчаянии. Хотел начать жить заново. Не вышло. Это что-то сильнее меня.
«Не надо злиться. Просто я хочу понять, зачем ты все это делаешь. Когда ты сам поймешь себя, вопросы станут не нужны.»
Травник поднял взгляд на зверя.
– А может, я тоже один из вас? Такое может быть?
Медведь покачал головой:
«В тебе нет волчьей прямоты, зла псов и жадности медведя.»
– А как насчет лисиц?
ВРАГ МОЕГО ВРАГА
Всю ночь, весь день, и всю вторую ночь мела метель, вздымая юбками в прощальной кутерьме лежалый серый снег, кружилась буйным вихрем, провожая зиму-госпожу своей последней пляской, и лишь к утру на третий день угомонилась наконец.
В густом лесу царила тишь.
Снег лежал на большой лесной поляне повсюду: на старых пнях, торчащих тут и там, на согнутых ветвях деревьев, на плоских, щербатых от времени камнях старого дольмена. Был снег тяжелым и ноздреватым, каким ему и полагается быть в конце февраля, и уж не скрипел под ногой здоровым зимним хрустом, а только проседал со скрипом – тяжко, неприятно.
Всходило солнце.
Сорока на ветвях суматошно завертела головой, слишком поздно услыхав шаги, расправила крылья и взлетела с громким стрекотом, сверкая белыми боками. Мелькнула меж деревьев раз, другой и уселась на самой макушке высокой ели, глядя с любопытством вниз, где показались люди.
Двое вышли на поляну одновременно, с разных ее сторон: один с севера, другой – с юга. Шагнули разом на нетронутый снег и остановились, молча глядя друг на друга.
Они были похожи, эти два странника. Очень похожи. Перепутать их было проще простого – оба рыжие, кудлатые, худые телом и лицом, обоим на вид лет по двадцать. Они могли бы быть братьями, и даже шрам, косой чертой пометивший висок пришельца с юга, в точь повторял такой же шрам второго странника.
Но была между ними и некая разница.
Пришедший с севера одет был в старый полушубок, местами порванный и кое-как зашитый, и выглядел усталым, словно после долгого пути. Бог знает, где и как провел он нынешнюю ночь, спасаясь холода и ветра, вероятно, где-нибудь в стогу – в буйных рыжих волосах, не знавших гребешка по меньшей мере две недели, застряли ломкие золотистые соломинки. В руках его был посох, за спиной – котомка.
Второй казался чуть моложе, волос имел покороче и шел налегке, а одет был совершенно не по погоде в серые домотканые штаны, рубаху и мохнатую безрукавку белой овчины. Имей сорока чуть побольше соображения, чем отпущено природой глупой птице, ее непременно удивила бы еще такая вот нелепость: следов на снегу он не оставлял.
Они сошлись посредь поляны и встали там лицом к лицу, где замерли в извечном хороводе серые круги руин. Странник с юга первым нарушил молчание.
– Зачем ты здесь? – спросил он тихо.
– Пришло время, – медленно ответил другой, – и я вернулся.
– Все возвращается на круги своя, – кивнул парень в безрукавке. – Чего же ты хочешь теперь? Помощи?
Тот покачал головой.
– Совета, – сказал он.
– Глупо спрашивать совета у себя же самого.
– Не так уж и глупо. Ты – это не совсем я, а я – не совсем ты. Ты можешь войти туда, куда я и заглянуть боюсь.
– Так чего ты хочешь? – помедлив, повторил свой вопрос пришелец с юга.
– Я стал другим.
– Все меняется. Даже камни не вечны.
– Да, но… – Странник с посохом помедлил. Прошелся пятерней по волосам. – Это что-то другое, – наконец сказал он. – Я не тот, кого раньше звали Ваха-рыжий. Но… я и не Жуга. Или нет, не так. Жуга – это не совсем я.
Странник с юга поднял бровь:
– Почему тебя это тревожит?
– Я стал злым. Я убиваю.
– Справедливо?
– Не знаю… – ответил тот и тихо повторил: – Не знаю. Но я больше не хочу. В моей душе печаль и пустота.
– Это бывает.
– Я уже забыл, каким бывает счастье.
– А вот это уже хуже. Что же ты помнишь?
– Боль.
– А еще?
– Страх. Печаль. И снова боль. Даже любовь, и та для меня обернулась болью. Порой мне кажется, что я чувствую разлуку раньше встречи… Я мечусь туда-сюда, и все чаще Сила вертит мной, как хочет.
– Ты же всегда знал, где нужно остановиться.
– А теперь не знаю, – он поднял взгляд. – Я просто устал от всего этого. Я больше ничего не могу дать. Я больше ничего не хочу брать. Мне хочется отбросить свое имя.
– Опасно даже просто – взять себе имя. Еще опаснее – играть с ним в такие игры.
– Пускай.
– Разок ступив на этот путь, уже нельзя вернуться. Ты потеряешь больше, чем найдешь.
– Пускай.
– У каждого своя ноша.
– Может быть… Но что за радость нести ее без толку?
– Так ли уж и без толку? – усомнился странник с юга.
– Пока что я только убивал.
– Помогая другим!
– Так можно оправдать все, что угодно. Я так не хочу.
– А как ты хочешь?
– Мне надо знать, стою ли я хоть чего-то сам по себе.
– Ты видел, как растет трава. Ты видел тени на воде и танец ветра под луной. Неужели тебе этого мало? Многие умирают, не узрев и малой толики всей этой красоты.
– Я видел горе, кровь и разрушения.
– Ты познал дружбу и любовь.
– Я познал разлуку и предательство.
Странник с юга покачал головой:
– С такими мыслями ты не найдешь своего пути. Ты – сам себе враг.
– Пускай так, – кивнул парень с посохом. – Но что же мне теперь делать?
– Ищи того, кто враг твоего врага.
– Но ты выполнишь мою просьбу?
– Будь по-твоему.
Странник в безрукавке склонил в согласии рыжую голову и медленно растаял в воздухе. Воцарилась тишина. Тот, кого раньше звали Жуга, остался стоять, опираясь на посох, затем вздохнул, огляделся и медленно двинулся в лес, обходя седые камни.
Возле большого куста лещины он задержался, заприметив на нем два орешка, невесть каким чудом уцелевших на ветке с прошлогодней осени. С минуту он молча на них смотрел, чему-то улыбаясь про себя, затем сорвал их осторожно и вскоре скрылся за деревьями.
* * *
Пушистый заяц в зимней шубке вылетел стремглав на середину поляны и замер столбиком, торчком наставив уши. Вздрогнул, заслышав далекий охотничий рог, рванулся прочь бегом и запетлял между деревьев.
Шум нарастал, приближаясь. Прошла минута, другая, и вдруг из-за кустов, захлебываясь лаем, выкатилась свора гончих. Злые, остроухие, собаки мчались быстро, летя в прыжке над мокрым снегом. Закружили меж камней безумным колесом – след здесь раздвоился – и вскоре, выбрав наугад из двух цепочек следов одну, продолжили свою погоню.
Роняя снег с еловых лап, показались трое всадников.
– Заяц, Ваша Милость, – с почтеньем в голосе сказал один из них, немолодой высокий ловчий. Оглядел поляну и нахмурился, задержавши взор на каменных кругах.
– Заяц! – фыркнул зло разгоряченный скачкой дородный мужчина в богатом, шитом золотом охотничьем кафтане. Метнул на ловчего сердитый взгляд из-под косматых сдвинутых бровей. – Какого черта! Ни оленя, ни вепря твои глупые псы не способны поднять! Разве это охота?!
Третий всадник – самый молодой и тяжелее всех нагруженый – счел разумным промолчать.
– День только начался, пан Владислав… – ловчий виновато развел руками и поднял рог, висящий на ремне. – Отозвать собак?
– Черт с ними, – буркнул тот. – Какая-никакая, а все ж пожива. Поехали… Эге! – Он вдруг остановился посреди поляны. – А это что за след?
– Похоже, что человек… – несколько неуверенно сказал ловчий, наклонился ближе к истоптанному снегу, но с коня не слез, и, взглядом проследив следы, двинулся на край поляны.
– Какой человек? Что он здесь делает, в моем лесу? Откуда?!
– Вся челядь погналась за той лисой, мой граф, – подал свой голос юный оруженосец, – так что этот – точно не из наших.
– Собаки взяли его след! – воскликнул удивленно ловчий.
– Отлично! – пегие усы пана Владислава встопорщились в недоброй усмешке. Он поравнялся с ловчим и хлопнул его по плечу. – За ним!
Издалека донесся приглушенный лай. Граф прислушался и кивнул удовлетворенно.
– Кришан! – он обернулся к юноше. – Сзывай-ка всех – поглядим, что за дичь нам попалась!
Оруженосец поудобнее перехватил копье и поднял рог. Тяжелый трубный звук разнесся гулко в зимней тишине и замер меж ветвей. С востока ветром донесло ответный зов, и парень тронул лошадь быстрым шагом, догоняя своего господина.
Сорока встрепенулась, осыпая снег с ветвей, взлетела и направилась за ними следом – смотреть на новую забаву.
* * *
На краю леса собаки нагнали худого и рыжего парня с котомкой за плечами. Тот встал спиной к сосновому стволу и отбивался посохом, притом преловко – одна собака дергалась, скуля, зарывши морду в снег, другая ковыляла на трех лапах, но остальные взяли путника в кольцо и с хриплым лаем прыгали вокруг. Время от времени то одна, то другая бросалась вперед и тут же отскакивала прочь. Полушубок странника был разодран, на штанах чуть ниже колена расплылось кровавое пятно.
Завидев эту схватку, граф рассвирепел.
– Моих собак лупить! – взревел он. – Запорю гада! Эй, Варга! отзови псов! – Он повернулся к ловчему. Тот крикнул что-то, и собаки неохотно отступили, легли на снег, ворча и огрызаясь. Сам ловчий спрыгнул с коня и занялся ушибленной псиной. Рыжеволосый парень у сосны опустил посох.
– Здоров будь, пан вельможный, – сказал он и умолк, дыша тяжело и сбивчиво.
Оруженосец тронул шагом коня и подъехал ближе, наставив на странника тяжелое копье.
– А ну-ка, брось дубину, смерд.
Тот подчинился – посох упал в снег. Кришан-оруженосец спешился, воткнул копье в снег и подошел к незнакомцу, поигрывая плетью.
– Кто таков? Как звать?
Сказал, как будто плюнул. Парень молчал, угрюмо нахмурясь.
– Отвечай, когда спрашивают! Или имя свое позабыл со страху?
Тот молчал.
– Стало быть, позабыл! – усмехнулся Кришан. – Ну, а про то, что в угодьях графских промышлял, небось, тоже не знаешь?
– Я ничего не промышлял, – ответил глухо тот. Взгляд его синих глаз, колючий, как репей, задержался на графе. – А что в лес твой ненароком забрел, так то без злого умысла…
Граф сделал знак рукой. Плеть свистнула, ударив парня по ногам, и тот невольно упал на колени. Кришан шагнул вперед, схватил его за волосы и развернул лицом к себе.
– Его светлость графа Цепеша, – рявкнул он, – надлежит звать «Ваша Милость», и никак иначе! Понял, смерд?
– По… нял…
– Не слышу?!
– Понял… Ваша Милость… – процедил сквозь зубы тот.
– Вот так-то лучше! – усмехнулся граф Цепеш. – А ну, встань!
Тот медленно поднялся.
Из– за деревьев вдруг раздался шум, и вскоре с топотом и звоном накатила кавалькада всадников. Разгоряченные, потные, закружили вокруг, сбивая снег с деревьев. Бока коней дымились паром. Кто-то спешился, другой подъехал ближе, поднял на руках лису. Граф одобрительно кивнул и снова повернулся к пойманному страннику.
– Чей ты холоп? – спросил он.
– Ничей, – ответил хмуро тот. – Я с гор, а там не делят землю.
– Гляди-ка – строптивый! – Граф нахмурился. – Значит, говоришь, пришлый… Чем промышляешь? Отвечай!
– Травник я.
– Вот как? Ага… Михай! проверь-ка у него мешок…
Михай – дородный и чернявый парень из тех, что подоспели позже, проворно соскочил с коня, содрал у парня с плеч котомку и по локоть запустил в нее руку. Пошарил, вынул горсть зеленой трухи и бросил обратно.
– Травы, пан Владислав! – доложил он и вывернул мешок.
Что– то круглое и гораздо тяжелее трав мелькнуло в воздухе и улетело в снег, оставив ямку. Странник рванулся вперед и замер, чуть не напоровшись на нож в руках Кришана.
– А ну, тихо! – сказал Кришан. – Тихо, смерд! А не то…
Михай поскреб в затылке и полез раскапывать снег. Вынул и вытер находку о рукав. В руках у него был браслет с черным камнем и семью фигурными подвесками по ободу.
– Браслетка, пан Владислав…
– А ну, подай сюда.
Владислав Цепеш повертел браслет в руках, подергал за одну подвеску, за другую. Полюбовался камнем, усмехнулся.
– Забавная вещица… Где украл? – осведомился он.
– Это мое, – ответил рыжий.
Граф рявкнул, наливаясь кровью:
– Ты что же, врать мне вздумал?! – рука его рванулась кулаком, сорвав висюльку на браслете. Парень вздрогнул. – В моем лесу ты травы собираешь, моих собак побил, а теперь еще и врешь?!
– Я не вру, – подняв упрямо голову, сказал тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86