– На, – протянул Жуге. – Отдашь десятнику, и стража у дверей тебя пропустит.
Странник кивнул, повернулся и направился к двери.
Про сорок менок, что остались у стражников, он умолчал.
Так и так бы – не отдали.
* * *
– Нет, вот ты скажи мне толком: с чего вдруг я-то должен уходить?! Чего я сделал-то, что бургомистр и меня с тобою вместе прогоняет?
– Оставайся, если хочешь, – буркнул Жуга и отвернулся. Вопрос остался без ответа.
Распухший нос Бертольда Шварца был красен, словно клюква, и разве только не светился в сумраке подвала. Монах умолк, глотнул из кружки. Глаза его бегали. Он все никак не мог прийти в себя после событий прошлой ночи, а теперь вот узнал о новой, свалившейся на них напасти.
Идти обратно под Желтое Колесо приятели не решились, и, поплутав с полчасика по городу, остановили свой выбор на какой-то другой корчме – темном подвальчике с большим, аляповато нарисованным зеленым раком на вывеске. Раков тут, впрочем, не подавали, как и других порядочных закусок, да и пиво оказалось гораздо хуже ладошевского. С утра здесь было малолюдно. От бочки из-под квашеной капусты невыносимо разило кислым – видно, приготовили вчера, чтобы вынести вон, да руки не дошли.
Жуга, хмурый и невыспавшийся, в молчании цедил вторую кружку. Поводов для веселья и впрямь было маловато: деньги кончились. Тех менок, что остались, едва хватило, чтобы горло промочить.
Свет, льющийся в распахнутую дверь, на миг закрыла чья-то тень, Жуга не успел оглянуться, как Влана уже сидела на лавке рядом с ними.
– Чего пришла? – нахмурился Жуга.
– Уф! Насилу вас отыскала! – Она порылась в сумке, выложила на стол большой пирог, луковицу, и две пригоршни моченых яблок. – Нате вот, поешьте, пироги еще горячие. Знаю, что мало, но все таки…
Шварц ожил буквально на глазах.
– Еда! – Он истово перекрестился. – Благослови тебя господь, девка! Надо же… Дай нож, Жуга.
Жуга рассеянно вынул из-за пояса и протянул ему свой нож с ореховой рукоятью. Повернулся к Влане.
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, – потупилась та. – Вот только извелась вся, когда вас стража повязала.
– Так она ведь многих повязала, без разбору.
– Ну. Только прочих сразу отпустили, а вас до утра мурыжили. Чего сказали-то хоть?
– Если градоправитель не заберет свои слова обратно, – вмешался брат Бертольд, – то мы уйдем из Маргена.
– А что сказал градоправитель?
– Он сказал: «Вон из Маргена!» А, чтоб тебя… Жуга! Держи пирог, чтоб не трепыхался…
Влана прыснула. Жуга, как ни был он расстроен, невольно тоже улыбнулся, наблюдая, как монах орудует ножом. Поднял взгляд на Влану.
– Я там мешок оставил…
– Он у меня, – кивнула та. – Я забрала с собой. Возьмешь потом.
Травник посветлел лицом. Вздохнул с облегчением и потянулся за пирогом.
– С чем хоть пирог-то?
– С рыбой. И что же вы теперь делать надумали?
Жуга пожал плечами. Прожевался. Глотнул пива.
– А что тут поделаешь? Уйдем.
– Плетью обуха не перешибить, – чавкая набитым ртом, поддакнул ему Шварц и вновь атаковал середину пирога.
– А может, все-таки останетесь? В такой неразберихе неужели будет кто искать?
Жуга выдернул нож из столешницы и криво усмехнулся.
– На хрена с огнем играть? Все равно деньги кончились. А мне и жить-то здесь, кроме как на постоялом дворе, больше негде. Уходить нам надо, Вланка. Уходить.
Влана помолчала.
– Конечно, не мне вам советовать, – сказала она, – но все же… Тот парень, которого убили, помнишь, что говорил на рынке? Радмил там, Молинар и этот…
– Золтан Хагг?
– Ага. Зашел бы ты к ним, вдруг помогут? Терять вам все равно ведь нечего, вот вечером и уйдете.
– А у тебя голова варит! – хмыкнул брат Бертольд, доел свой кусок и облизал жир с пальцев. Повернулся к Жуге. – Что скажешь, Лис? Девка дело говорит. Пойдем?
Жуга помедлил, прежде чем ответить. Бездумно повертел в руках нож. Вздохнул.
– Горячка и погибель, – проворчал он. – Ей богу, гадко это все. Ямы эти, убийства, доносы… Город, чтоб его…
– Попытка – не пытка.
– Ладно, – сказал решительно Жуга и встал из-за стола. – Пошли.
* * *
На поиски жилища колдуна пришлось потратить больше времени, чем думали сначала. Расспрашивать прохожих оказалось делом бесполезным – никто не знал, где проживает Золтан Хагг, а кое-кто, заслышав это имя, поспешно отходил от них подальше, крестясь и прикрывая лица. Ругаясь и кляня в душе пугливых горожан, Жуга, Бертольд и Влана мотались битый час туда-сюда, пока чумазый паренек, польстившись на полушку, не привел их к самому крыльцу обшарпанного старого домины, стоявшего с изнанки безымянного кривого переулка.
– Здесь? – недоверчиво спросил монах, косясь на пыльные замызганные окна.
– Здесь, здесь, – мальчишка протянул ладонь. – Давай, гони монету.
– А ты не врешь?
– Не врет, – ответил за него Жуга. – Отдай полушку, не жадись.
На запястье травника зеленовато бликовал браслет с фигурными подвесками и камнем. Камень мягко и размеренно пульсировал, отсвечивая красным.
– Полдня потеряли, – проворчал монах, с неудовольствем расставаясь с монеткой. – Почему именно этот колдун? Чем плохи два других? Те хоть помочь пытались парню, а этот даже говорить с ним отказался.
– Вот я и хочу узнать… почему он отказался.
Жуга направился к дверям и постучал.
Некоторое время царила тишина, затем послышались шаги. Дверь отворилась, открывая взору темный коридор, высокую фигуру на пороге и каменный пролет щербатой лестницы.
Жуга шагнул вперед.
– День добрый, – начал он. – Мы ищем мага по имени Золтан… Золтан Хагг. Он здесь живет?
Открывший дверь высокий и плечистый человек был довольно молод – не старше тридцати на вид, носил короткую курчавую бородку, смотрел с прищуром, пристально и цепко. Потертая черная куртка, такие же черные штаны, прямые светлые волосы, стянутые на затылке в недлинный конский хвост; привратник или страж, он был красив нездешней, какой-то северной, холодной красотой, и Влана против воли им залюбовалась. Впрочем, на нее-то он как раз совершенно не обратил внимания и, молча оглядев по очереди всех троих, кивнул на Жугу:
– Жуга с прозваньем Лис – это ты?
Голос у него был звучный, с легкой хрипотцой. Жуга кивнул, заметно удивленный. Привратник отступил назад, шагнул к стене.
– Входите.
Они поднялись по лестнице и очутились в небольшой, изрядно затемненной и довольно бестолково обставленной комнате. Дом был, навроде бы, как дом, но только здесь было уж сразу все – и кухня, и кровать, и стол – большой, обеденный, уставленый тарелками с остатками еды, бокалами и кружками вразмешку с алхимической посудой. Осколками блестело что-то битое, и несмотря на теплый день, горел камин, притом – камин огромный. И тут и там горами громоздились книги – ни шкафа, ни сундука здесь не было. Один ковер, прожженный в нескольких местах, устилал пол, другой – поярче и поменьше – висел, прибитый на стене. Пахло дымом.
– А где волшебник-то? – проговорил, оглядываясь, Шварц.
Вошедший следом незнакомец прикрыл за собою дверь, прошел к камину и молча опустился в кресло. Кивнул на табуреты, приглашая сесть.
– Зачем вдруг вам потребовался маг? – отрывисто спросил он, помолчав. Отблески каминного пламени выхватывали из темноты его высокий лоб, прямой, с горбинкой нос и тонкие пальцы правой руки. На безымянном пальце тусклым ободком отблескивало тонкое кольцо. Приятели переглянулись.
– Вчера один человек просил меня о помощи, – сказал Жуга. – Я отказал ему. Ночью его убили, и очень странно убили… Говорят, маг Золтан тоже отказался выслушать его, но может, выслушает нас?
– Говори по существу, – прервал его на полуслове тот. – К чему все эти глупые расшаркивания? Я – Золтан Хагг.
Брат Бертольд икнул и выругался.
* * *
Жара, негромкий скрип колес и мягкое покачивание телеги убаюкивали. Весенний теплый ветер нес запахи воды, оттаявшей земли и липкой распустившейся листвы. Жуга лежал, раскинув руки, глядя вверх, на облака. Смотреть на их спокойное неторопливое движенье можно было бесконечно. Овчинный ворот полушубка щекотал виски, но двигаться – вставать, снимать, сворачивать тулуп и после – вновь ложиться, не хотелось. Жуга закрыл глаза и вздохнул. Если б можно было впридачу ко всему этому еще и не думать… Вот разве только, если уснуть.
Спать, однако, больше не хотелось, и травник попросту лежал, вновь и вновь вспоминая события прошлого дня.
Уйти из города им удалось лишь незадолго до полуночи. Заночевать за городскими стенами Шварц отказался наотрез, но Жуга был непреклонен. Ночь провели, сменяя друг дружку на карауле у костра в ближайшем перелеске, а утром вышли в путь. Шли на восток, наперекор уж не потоку, но – малому людскому ручейку крестьян, бегущих от войны. Кто побогаче, на телегах вез добро, иные шли пешком. Деревни впереди стремительно пустели. Что не успели увезти, закапывали или попросту сжигали.
А после полудня им выпала удача: обоих взял попутчиками какой-то крестьянин на телеге.
– А коль поможете, так отчего ж не взять? Садитесь… – Он кашлянул и сплюнул. Вынул трубку изо рта и указал чубуком на телегу. – Вот, сено еду добирать, – пояснил он, не дожидаясь вопроса. – Последние копешки, значит, там остались.
– А ну, как басурмане? – спросил Жуга.
Крестьянин пожал плечами:
– Бог даст, авось успею. Не куришь?
– Нет.
– Это ты зря.
Первую копну – совсем маленькую, погрузили на телегу в два счета, и ехали теперь, удобно развалясь на прошлогоднем сене. Беженцев попадалось навстречу все меньше, дорога была тиха и безлюдна. Шварц отсыпался. Наверное, только на колесах он чувствовал себя в безопасности.
Крестьянин попался разговорчивый. Он был дородный, безбородый, с широким, плоским словно блин лицом, вот только бледным от зимы – не блин, а завчерашняя сухая мамалыга. Звали его Милан.
– Я тоже думал все пожечь сперва, чтоб туркам не досталось, – бубнил негромко он, задумчиво дымя своей пенковой трубкой. – Да только, думаю, зачем? Они, конечно, все больше на конях, да ведь трава уже проклюнулась. Значит, незачем, выходит. А мы ж скотину перегнали, ну а какая в городе трава? Прямо скажем – никакой… Дык значит, говоришь, не куришь?
– Нет, – ответил Жуга. Сам не зная, почему, он не переносил ни дыма табака, ни даже запаха его, и сколько ни пытался, приучить себя к нему не мог.
– Зря. А то – на вот, угостись. У меня и трубка вторая есть, и табачок. Наш табак, мягкий, не то что хунендарский горлодер. А вот турецкий табак, тот, значит, ще забористее будет. Они ведь трубку-то не курят. У них с водой такая штука, не то кулян, не то килян. Булькает… А ты не куришь?
– Нет, – сказал Жуга.
– Это зря.
Волы плелись, лениво смахивая мух хвостами, а Милан еще долго рассуждал о недостатках и достоинствах различных табаков, а также всяких трубок, люлек, чубуков, кальянов, носогреек и прочих дымокурных штучек, пока впереди не показалось чье-то крытое подворье. У двух телег суетились люди. Грузили бочки. За домом длинными рядами тянулись лозы виноградника. Милан откашлялся и сдвинул шапку на затылок.
– Тибор вино вывозит, – прищурившись, сказал он. – Вон, видишь – с сыновьями, значит. Да стойте, окаянные! – прикрикнул он на быков. – Здорово, Тибор!
– А, Милан, – обернулся тот. – Здорово.
– Вывозишь?
– Хрен тут чего вывезешь. Шесть бочек, вишь, вошло, да шесть еще осталось. И закапывать некогда. Отманы, ходит слух, уж у реки стоят… – Он сплюнул, почесал в затылке. – Выливать придется.
– Чего зря надрываться – турки сами выльют. Они ведь, говорят, вина не пьют.
– Не дам! – окрысился крестьянин. Ударил себя в грудь кулаком. – Я собирал, и сам вино давил! И чтоб какие-то турки… Мартынек!
– А? – старший его сын обернулся.
– Выбивай пробки! Черт с ним, с вином… Поехали.
Сыновья вооружились колотушками. Шесть пробок вылетели вон, и струи старого искристого вина с шумом хлынули на землю.
– Белое? – Милан сглотнул и облизал сухие губы.
– Прошлогоднего урожая.
– Дай-ка кружку, что ли…
Он наполнил кружку, отхлебнул, почмокал губами. Вздохнул.
– Не жаль тебе?
– Вина? Не жаль: бог даст, так новое зальем после войны, – махнул рукой Тибор. – А нет, так все одно пропадать… Вот виноградника, сил нет, как жалко!
По лицу его текли слезы.
Бертольд проснулся, потревоженный возней и стуком, и теперь, не веря собственным глазам, чуть ли не с суеверным страхом смотрел на крестьян.
Милан наполнил кружку снова. Обернулся.
– Ну, значит, это… будешь, травник?
Жуга взял кружку и долго стоял, прихлебывая терпкое вино и глядя, как стекает, впитываясь в землю, янтарный солнечный жир.
Стоял и вспоминал…
* * *
Тогда тоже лилось вино, лилось в бокал бесшумной струйкой, отсвечивая красным в отблесках каминного огня. Бертольд и Влана с кружками в руках сидели за столом, притихшие как мыши. За занавешенным окном сгущались тени. Было жарко.
Маг опустил кувшин на стол, и протянул бокал Жуге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Странник кивнул, повернулся и направился к двери.
Про сорок менок, что остались у стражников, он умолчал.
Так и так бы – не отдали.
* * *
– Нет, вот ты скажи мне толком: с чего вдруг я-то должен уходить?! Чего я сделал-то, что бургомистр и меня с тобою вместе прогоняет?
– Оставайся, если хочешь, – буркнул Жуга и отвернулся. Вопрос остался без ответа.
Распухший нос Бертольда Шварца был красен, словно клюква, и разве только не светился в сумраке подвала. Монах умолк, глотнул из кружки. Глаза его бегали. Он все никак не мог прийти в себя после событий прошлой ночи, а теперь вот узнал о новой, свалившейся на них напасти.
Идти обратно под Желтое Колесо приятели не решились, и, поплутав с полчасика по городу, остановили свой выбор на какой-то другой корчме – темном подвальчике с большим, аляповато нарисованным зеленым раком на вывеске. Раков тут, впрочем, не подавали, как и других порядочных закусок, да и пиво оказалось гораздо хуже ладошевского. С утра здесь было малолюдно. От бочки из-под квашеной капусты невыносимо разило кислым – видно, приготовили вчера, чтобы вынести вон, да руки не дошли.
Жуга, хмурый и невыспавшийся, в молчании цедил вторую кружку. Поводов для веселья и впрямь было маловато: деньги кончились. Тех менок, что остались, едва хватило, чтобы горло промочить.
Свет, льющийся в распахнутую дверь, на миг закрыла чья-то тень, Жуга не успел оглянуться, как Влана уже сидела на лавке рядом с ними.
– Чего пришла? – нахмурился Жуга.
– Уф! Насилу вас отыскала! – Она порылась в сумке, выложила на стол большой пирог, луковицу, и две пригоршни моченых яблок. – Нате вот, поешьте, пироги еще горячие. Знаю, что мало, но все таки…
Шварц ожил буквально на глазах.
– Еда! – Он истово перекрестился. – Благослови тебя господь, девка! Надо же… Дай нож, Жуга.
Жуга рассеянно вынул из-за пояса и протянул ему свой нож с ореховой рукоятью. Повернулся к Влане.
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, – потупилась та. – Вот только извелась вся, когда вас стража повязала.
– Так она ведь многих повязала, без разбору.
– Ну. Только прочих сразу отпустили, а вас до утра мурыжили. Чего сказали-то хоть?
– Если градоправитель не заберет свои слова обратно, – вмешался брат Бертольд, – то мы уйдем из Маргена.
– А что сказал градоправитель?
– Он сказал: «Вон из Маргена!» А, чтоб тебя… Жуга! Держи пирог, чтоб не трепыхался…
Влана прыснула. Жуга, как ни был он расстроен, невольно тоже улыбнулся, наблюдая, как монах орудует ножом. Поднял взгляд на Влану.
– Я там мешок оставил…
– Он у меня, – кивнула та. – Я забрала с собой. Возьмешь потом.
Травник посветлел лицом. Вздохнул с облегчением и потянулся за пирогом.
– С чем хоть пирог-то?
– С рыбой. И что же вы теперь делать надумали?
Жуга пожал плечами. Прожевался. Глотнул пива.
– А что тут поделаешь? Уйдем.
– Плетью обуха не перешибить, – чавкая набитым ртом, поддакнул ему Шварц и вновь атаковал середину пирога.
– А может, все-таки останетесь? В такой неразберихе неужели будет кто искать?
Жуга выдернул нож из столешницы и криво усмехнулся.
– На хрена с огнем играть? Все равно деньги кончились. А мне и жить-то здесь, кроме как на постоялом дворе, больше негде. Уходить нам надо, Вланка. Уходить.
Влана помолчала.
– Конечно, не мне вам советовать, – сказала она, – но все же… Тот парень, которого убили, помнишь, что говорил на рынке? Радмил там, Молинар и этот…
– Золтан Хагг?
– Ага. Зашел бы ты к ним, вдруг помогут? Терять вам все равно ведь нечего, вот вечером и уйдете.
– А у тебя голова варит! – хмыкнул брат Бертольд, доел свой кусок и облизал жир с пальцев. Повернулся к Жуге. – Что скажешь, Лис? Девка дело говорит. Пойдем?
Жуга помедлил, прежде чем ответить. Бездумно повертел в руках нож. Вздохнул.
– Горячка и погибель, – проворчал он. – Ей богу, гадко это все. Ямы эти, убийства, доносы… Город, чтоб его…
– Попытка – не пытка.
– Ладно, – сказал решительно Жуга и встал из-за стола. – Пошли.
* * *
На поиски жилища колдуна пришлось потратить больше времени, чем думали сначала. Расспрашивать прохожих оказалось делом бесполезным – никто не знал, где проживает Золтан Хагг, а кое-кто, заслышав это имя, поспешно отходил от них подальше, крестясь и прикрывая лица. Ругаясь и кляня в душе пугливых горожан, Жуга, Бертольд и Влана мотались битый час туда-сюда, пока чумазый паренек, польстившись на полушку, не привел их к самому крыльцу обшарпанного старого домины, стоявшего с изнанки безымянного кривого переулка.
– Здесь? – недоверчиво спросил монах, косясь на пыльные замызганные окна.
– Здесь, здесь, – мальчишка протянул ладонь. – Давай, гони монету.
– А ты не врешь?
– Не врет, – ответил за него Жуга. – Отдай полушку, не жадись.
На запястье травника зеленовато бликовал браслет с фигурными подвесками и камнем. Камень мягко и размеренно пульсировал, отсвечивая красным.
– Полдня потеряли, – проворчал монах, с неудовольствем расставаясь с монеткой. – Почему именно этот колдун? Чем плохи два других? Те хоть помочь пытались парню, а этот даже говорить с ним отказался.
– Вот я и хочу узнать… почему он отказался.
Жуга направился к дверям и постучал.
Некоторое время царила тишина, затем послышались шаги. Дверь отворилась, открывая взору темный коридор, высокую фигуру на пороге и каменный пролет щербатой лестницы.
Жуга шагнул вперед.
– День добрый, – начал он. – Мы ищем мага по имени Золтан… Золтан Хагг. Он здесь живет?
Открывший дверь высокий и плечистый человек был довольно молод – не старше тридцати на вид, носил короткую курчавую бородку, смотрел с прищуром, пристально и цепко. Потертая черная куртка, такие же черные штаны, прямые светлые волосы, стянутые на затылке в недлинный конский хвост; привратник или страж, он был красив нездешней, какой-то северной, холодной красотой, и Влана против воли им залюбовалась. Впрочем, на нее-то он как раз совершенно не обратил внимания и, молча оглядев по очереди всех троих, кивнул на Жугу:
– Жуга с прозваньем Лис – это ты?
Голос у него был звучный, с легкой хрипотцой. Жуга кивнул, заметно удивленный. Привратник отступил назад, шагнул к стене.
– Входите.
Они поднялись по лестнице и очутились в небольшой, изрядно затемненной и довольно бестолково обставленной комнате. Дом был, навроде бы, как дом, но только здесь было уж сразу все – и кухня, и кровать, и стол – большой, обеденный, уставленый тарелками с остатками еды, бокалами и кружками вразмешку с алхимической посудой. Осколками блестело что-то битое, и несмотря на теплый день, горел камин, притом – камин огромный. И тут и там горами громоздились книги – ни шкафа, ни сундука здесь не было. Один ковер, прожженный в нескольких местах, устилал пол, другой – поярче и поменьше – висел, прибитый на стене. Пахло дымом.
– А где волшебник-то? – проговорил, оглядываясь, Шварц.
Вошедший следом незнакомец прикрыл за собою дверь, прошел к камину и молча опустился в кресло. Кивнул на табуреты, приглашая сесть.
– Зачем вдруг вам потребовался маг? – отрывисто спросил он, помолчав. Отблески каминного пламени выхватывали из темноты его высокий лоб, прямой, с горбинкой нос и тонкие пальцы правой руки. На безымянном пальце тусклым ободком отблескивало тонкое кольцо. Приятели переглянулись.
– Вчера один человек просил меня о помощи, – сказал Жуга. – Я отказал ему. Ночью его убили, и очень странно убили… Говорят, маг Золтан тоже отказался выслушать его, но может, выслушает нас?
– Говори по существу, – прервал его на полуслове тот. – К чему все эти глупые расшаркивания? Я – Золтан Хагг.
Брат Бертольд икнул и выругался.
* * *
Жара, негромкий скрип колес и мягкое покачивание телеги убаюкивали. Весенний теплый ветер нес запахи воды, оттаявшей земли и липкой распустившейся листвы. Жуга лежал, раскинув руки, глядя вверх, на облака. Смотреть на их спокойное неторопливое движенье можно было бесконечно. Овчинный ворот полушубка щекотал виски, но двигаться – вставать, снимать, сворачивать тулуп и после – вновь ложиться, не хотелось. Жуга закрыл глаза и вздохнул. Если б можно было впридачу ко всему этому еще и не думать… Вот разве только, если уснуть.
Спать, однако, больше не хотелось, и травник попросту лежал, вновь и вновь вспоминая события прошлого дня.
Уйти из города им удалось лишь незадолго до полуночи. Заночевать за городскими стенами Шварц отказался наотрез, но Жуга был непреклонен. Ночь провели, сменяя друг дружку на карауле у костра в ближайшем перелеске, а утром вышли в путь. Шли на восток, наперекор уж не потоку, но – малому людскому ручейку крестьян, бегущих от войны. Кто побогаче, на телегах вез добро, иные шли пешком. Деревни впереди стремительно пустели. Что не успели увезти, закапывали или попросту сжигали.
А после полудня им выпала удача: обоих взял попутчиками какой-то крестьянин на телеге.
– А коль поможете, так отчего ж не взять? Садитесь… – Он кашлянул и сплюнул. Вынул трубку изо рта и указал чубуком на телегу. – Вот, сено еду добирать, – пояснил он, не дожидаясь вопроса. – Последние копешки, значит, там остались.
– А ну, как басурмане? – спросил Жуга.
Крестьянин пожал плечами:
– Бог даст, авось успею. Не куришь?
– Нет.
– Это ты зря.
Первую копну – совсем маленькую, погрузили на телегу в два счета, и ехали теперь, удобно развалясь на прошлогоднем сене. Беженцев попадалось навстречу все меньше, дорога была тиха и безлюдна. Шварц отсыпался. Наверное, только на колесах он чувствовал себя в безопасности.
Крестьянин попался разговорчивый. Он был дородный, безбородый, с широким, плоским словно блин лицом, вот только бледным от зимы – не блин, а завчерашняя сухая мамалыга. Звали его Милан.
– Я тоже думал все пожечь сперва, чтоб туркам не досталось, – бубнил негромко он, задумчиво дымя своей пенковой трубкой. – Да только, думаю, зачем? Они, конечно, все больше на конях, да ведь трава уже проклюнулась. Значит, незачем, выходит. А мы ж скотину перегнали, ну а какая в городе трава? Прямо скажем – никакой… Дык значит, говоришь, не куришь?
– Нет, – ответил Жуга. Сам не зная, почему, он не переносил ни дыма табака, ни даже запаха его, и сколько ни пытался, приучить себя к нему не мог.
– Зря. А то – на вот, угостись. У меня и трубка вторая есть, и табачок. Наш табак, мягкий, не то что хунендарский горлодер. А вот турецкий табак, тот, значит, ще забористее будет. Они ведь трубку-то не курят. У них с водой такая штука, не то кулян, не то килян. Булькает… А ты не куришь?
– Нет, – сказал Жуга.
– Это зря.
Волы плелись, лениво смахивая мух хвостами, а Милан еще долго рассуждал о недостатках и достоинствах различных табаков, а также всяких трубок, люлек, чубуков, кальянов, носогреек и прочих дымокурных штучек, пока впереди не показалось чье-то крытое подворье. У двух телег суетились люди. Грузили бочки. За домом длинными рядами тянулись лозы виноградника. Милан откашлялся и сдвинул шапку на затылок.
– Тибор вино вывозит, – прищурившись, сказал он. – Вон, видишь – с сыновьями, значит. Да стойте, окаянные! – прикрикнул он на быков. – Здорово, Тибор!
– А, Милан, – обернулся тот. – Здорово.
– Вывозишь?
– Хрен тут чего вывезешь. Шесть бочек, вишь, вошло, да шесть еще осталось. И закапывать некогда. Отманы, ходит слух, уж у реки стоят… – Он сплюнул, почесал в затылке. – Выливать придется.
– Чего зря надрываться – турки сами выльют. Они ведь, говорят, вина не пьют.
– Не дам! – окрысился крестьянин. Ударил себя в грудь кулаком. – Я собирал, и сам вино давил! И чтоб какие-то турки… Мартынек!
– А? – старший его сын обернулся.
– Выбивай пробки! Черт с ним, с вином… Поехали.
Сыновья вооружились колотушками. Шесть пробок вылетели вон, и струи старого искристого вина с шумом хлынули на землю.
– Белое? – Милан сглотнул и облизал сухие губы.
– Прошлогоднего урожая.
– Дай-ка кружку, что ли…
Он наполнил кружку, отхлебнул, почмокал губами. Вздохнул.
– Не жаль тебе?
– Вина? Не жаль: бог даст, так новое зальем после войны, – махнул рукой Тибор. – А нет, так все одно пропадать… Вот виноградника, сил нет, как жалко!
По лицу его текли слезы.
Бертольд проснулся, потревоженный возней и стуком, и теперь, не веря собственным глазам, чуть ли не с суеверным страхом смотрел на крестьян.
Милан наполнил кружку снова. Обернулся.
– Ну, значит, это… будешь, травник?
Жуга взял кружку и долго стоял, прихлебывая терпкое вино и глядя, как стекает, впитываясь в землю, янтарный солнечный жир.
Стоял и вспоминал…
* * *
Тогда тоже лилось вино, лилось в бокал бесшумной струйкой, отсвечивая красным в отблесках каминного огня. Бертольд и Влана с кружками в руках сидели за столом, притихшие как мыши. За занавешенным окном сгущались тени. Было жарко.
Маг опустил кувшин на стол, и протянул бокал Жуге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86