Яркие голубые глаза смотрели цепко и внимательно. У правого виска белел узкий рваный шрам. Одежда его была мокра. С волос капало.
– Добрый день, – с легкой улыбкой согласился Иоганн Готлиб, хотя по всему было видно, что день сегодня выдался – хуже некуда. – Чем могу служить, молодой человек?
Юноша остался серьезным, лишь переступил неуверенно и снова покосился на вывеску.
– Мне сказали, – медленно выговаривая слова, произнес он, – что здесь живет господин Готлиб, городской знахарь. Это так?
Тот кивнул с медлительной важностью:
– Да, это я. Но я не знахарь, юноша, я служу фармации именем Господа и науки. Среди моих клиентов много городских вельмож и даже – сам граф Генрих фон Оппенгейн… Мне показалось, ты долго раздумывал, прежде чем постучаться. Тебя смутила моя вывеска?
– Я плохо умею читать, – хмуро признался тот. – Да еще эти рогатые буквы…
– Вот как? – Готлиб поднял бровь. – Думаю, в любом случае трудно пройти мимо такой яркой надписи.
Паренек замялся смущенно.
– Видите ли… э-ээ… – Он замешкался, провел рукой по мокрым волосам. Стряхнул с ладони холодные капли. – Как бы это сказать… В общем…
Аптекарь умоляюще воздел руки:
– Довольно. Довольно, юноша. Кажется, я совсем тебя запутал… У тебя, наверное, какое-то дело ко мне?
– Да, я…
– Пройдем-ка в дом – мои кости уже не те, что были раньше, и не выносят такой сырости, да и ты слишком долго пробыл под дождем, чтобы нормально соображать.
– Спасибо, – сказал тот, перешагивая через порог. – По правде сказать, я люблю дождь.
– Неужели? – Иоганн Готлиб закрыл дверь. – Ха-ха! Кто бы мог подумать… Многие говорят, что любят дождь, сидя при этом у зажженного камина, но я впервые встречаю человека, который признался в этом, промокнув предварительно до нитки… Поднимайся.
Сейчас, когда между ними не было запотевшего оконного стекла, Иоганн Готлиб смог лучше рассмотреть своего нежданного гостя.
Теперь аптекарь понял, что первое впечатление его обмануло: юноша был не столь уж высок, как казалось, но странное сочетание худобы и угловатости создавало иллюзию большого роста. Резкие черты лица и шрам на виске слегка старили его; рыжие всклокоченные волосы и пух на подбородке, наоборот – делали моложе. Одежда и чересчур мягкое произношение выдавали в нем южанина, а легкая походка – уроженца гор. Э-э, да он хромает!
«Сколько же ему лет?»– неожиданно для самого себя задумался вдруг Готлиб, и понял, что не сможет пока ответить на этот вопрос.
Он опустился в свое любимое кресло и указал рукой на стул:
– Присаживайся.
– Благодарю. – Гость подошел к камину и протянул руки к огню. – Я тут постою.
Потухшие было угольки вдруг замерцали трепетными язычками, бросая в комнату бледные отсветы. За окном постепенно темнело.
– Огонь ты тоже любишь? – спросил аптекарь.
– Огонь? – тот пожал плечами. – Наверное… А что?
С промокших рукавов его рубашки поднимался пар.
Готлиб уселся поудобнее и вытащил из футляра гусиное перо.
– Ну-с, зачем ты хотел меня видеть?
Парень поднял взгляд.
– Я только вчера пришел в Гаммельн… – сказал он, разминая озябшие пальцы.
– На заработки?
– Нет, по делу. Но денег у меня и вправду нет.
Аптекарь нахмурился:
– А причем же здесь я?
– Вы ведь знахарь?
– Фармациус! – недовольно поправил тот.
– Да… э-ээ… Фар-мацeс, – паренек с трудом повторил незнакомое слово и сбросил на пол слегка подмокший заплечный мешок. – У меня здесь травы. Редкие. С гор. А мне нужны деньги. Вот…
Старик заинтересованно подался вперед.
– Почему ты думаешь, что я их куплю? – спросил он.
Тот пожал плечами и вместо ответа развязал мешок.
На стол высыпались многочисленные свертки, пучки трав и кореньев. Их было столько, что некоторые даже упали на пол.
У Готлиба перехватило дыхание. Если бы из мешка незнакомца хлынул вдруг золотой песок, аптекарь удивился бы меньше: мало того, что это были редкие травы – это были ОЧЕНЬ редкие и вдобавок, прекрасно собранные травы!
Некоторое время он перебирал тонкими старческими пальцами сухую зеленую россыпь, поднося к самому лицу пучок за пучком, и не верил своим глазам. Карагана и бризалис! Бевисса! Адонис! А этот липкий комок… неужели… Горный Воск?!
Пришелец терпеливо ждал ответа.
– Откуда это у вас? – срывающимся голосом спросил аптекарь, невольно переходя на «вы». – Кто вам это дал?!
Тот пожал плечами:
– Я собирал сам.
– Молодой человек, да у вас талант! Кто вас учил?
– Дед Вазах, – хмуро сказал юноша. – Так вы купите их?
Иоганн Готлиб осторожно отложил в сторону связку кореньев и задумался.
– У меня есть другое предложение, – сказал он. – Травы эти я, конечно, куплю, но если ты и вправду так сведущ в этом деле, может, ты согласишься стать на время моим помощником? Скажем, на месяц. Осень – слишком напряженная пора, и сам я не справляюсь – годы уже не те.
– Если так, то сколько вы будете мне платить? – помолчав, спросил тот.
– Ну, – Готлиб откинулся на спинку кресла. – Талер в неделю тебя устроит? Жилье, правда, найдешь сам.
– Согласен, – поколебавшись, ответил тот.
– Что ж, – аптекарь глянул в окно. – Уже стемнело. Ночуй сегодня у меня, вон в той комнате.
– Хорошо, – кивнул юноша и направился к дверям.
Старик нахмурился, что-то мучительно припоминая, и вдруг прищелкнул пальцами:
– Чуть не забыл! Как твое имя?
Тот обернулся.
– Зовите меня Жуга.
– Э-ээ… Шуга? – переспросил аптекарь, – или… Зуга?
Паренек впервые за весь вечер усмехнулся.
– Нет, – сказал он, – просто Жуга. Жу-га.
Дверь за ним закрылась.
* * *
Серое на черном. Черное на сером. Шорохи в ночи.
Пробуждение: вода, вода!!!
Быстро бегом вприпрыжку по холодным камням озябшими лапками – выше выше выше! – сквозь узкий извилистый лаз, где стены щекочут кончики усов запахом мокрой земли – куда теперь? Туда! Неровный камень высоких серых ступеней – здесь тепло – расшатанные доски – здесь недавно кто-то пробегал выше… когда-то…
Пустота, большая-большая пустота! Дышащая темнота запахов – много-много… Здесь кто-то есть – спит – разлито легкое дыхание, ветер холодит мокрую шерстку, в нос попала во… во…
– Чхи!
!!!!!!
Нет, тихо…
Черное на сером неровной горой.
Из угла в угол вдоль стен, из угла в угол – туда, откуда вкусный запах гречки. Поддается с легким треском под натиском острых зубов мягкая ткань.
Сухой шорох крупы, и сразу – скрип над головой…
!!!!!!
Скорее прочь! ско…
Спящий повернулся на другой бок, хмыкнув недоуменно: странный сон!
Легкая серая тень метнулась в угол, нырнула в щель меж двух покоробленных досок. Послышался мягкий дробный топоток, и все стихло.
На сером полу, возле разодранной котомки чернела ровной горкой рассыпанная крупа.
* * *
Утро следующего дня выдалось неожиданно теплым и солнечным. Умытый дождем, город уже не казался таким мрачным, как вчера, сиял белеными стенами ладных двухэтажных домов, водил хороводы красных черепичных крыш, увенчанных фигурной чудью кованых флюгеров, и даже серые камни мостовой, казалось, стали чище и ровнее. Повеселевшие жители высыпали на улицы, спешили по своим делам. Хозяйки распахивали окна, проветривали толстые полосатые тюфяки. В прозрачном воздухе метелью кружился пух.
Узкие улочки Гаммельна сплетались в каменную сеть, пересекались и сходились под самыми немыслимыми углами, часто заканчиваясь тупиками, и по прошествии трех часов Жуга окончательно заблудился. Он оплошал с самого начала, взяв за ориентир тонкий, царапающий небо шпиль, долго кружил по городу, надеясь выйти к ратуше, и лишь когда дома расступились широкой площадью, понял, что ошибся: прямо перед ним, заслоняя прочие здания, высилась черная громада собора.
– Вот незадача…
Жуга остановился и огляделся.
Собор был единственным строением на площади. Угловатый, острый, словно рыбья кость, он подавлял своим непонятным, вывернутым наизнанку величием. Малое рядом с ним казалось ничтожным, большое – болезненно раздутым. Взирая на мир сквозь узкие провалы стрельчатых окон, он стоял здесь, словно монах-аскет в черной рясе, сурово сжав каменные челюсти балконов, воздев к небу сухой указующий перст ребристого шпиля.
Сейчас старое здание подновляли – фасад собора оплетали строительные леса. Похожие издали на черных муравьев, работали на высоте каменщики. Внизу, близ дверей, неровной грудой лежали кирпичи, доски, и была насыпана большая – в рост человека – куча песка, на которой резвились ребятишки. Они гонялись друг за дружкой, скатывались, хохоча, с ее вершины, прыгали и толкались. Еще можно было различить развалины песочного городка.
Наверное, правду говорят, что города похожи друг на друга. «Побываешь в одном, считай, что повидал все,»– говаривал Жуге друг его, Реслав. Где-то он теперь?
Жуга никак не мог привыкнуть к этой булыжной мостовой. Ноги болели. Со всех сторон доносилась чуждая слуху жесткая немецкая речь. Он прислонился к стене, соображая, куда идти теперь. Спрашивать дорогу у прохожих что-то не хотелось.
Ребятишки у песочной горы вдруг загалдели, сбились стайкой, завидев двух мальчишек лет шести-семи и девочку чуть помладше. Донеслась веселая не то считалка, не то дразнилка:
Мчатся три слепых мышонка
За фермершей следом, которая им
Хвосты отрубила ножом пребольшим.
А ты смог бы выглядеть храбрым таким,
Как эти три глупых мышонка?
Жуга горько улыбнулся.
* * *
Часы на далекой теперь ратуше пробили полдень, и вдруг за стенами собора ожили, залились торжественно соборные колокола. Их было такое множество, и выводили они столь чистую и сложную мелодию, что Жуга не заметил, как ноги сами понесли его прямиком к собору.
Под высокими стрельчатыми сводами было темно.
– Есть тут кто? – окликнул он. Никто не отозвался, и Жуга осторожно двинулся вперед меж длинных, рядами стоящих скамеек.
Кафедра была пуста. У высокого, украшенного резьбой и позолотой алтаря тоже не было никого. Жуга поднялся по лестнице, прошел наугад по коридору и неожиданно очутился в маленькой светлой комнатке с покатым сводчатым потолком. У стены, на стуле сидел невысокий длинноволосый паренек. Он играл. Прямо перед ним, из стены двумя рядами торчали гладкие деревянные рукоятки, и когда ладонь юноши касалась одной из них, где-то высоко под сводами собора тотчас отзывалась чистым звоном колокольная бронза. Жуга замер в изумлении: всем этим трезвоном заправлял один человек!
Увлеченный своей музыкой, паренек ничего не замечал. Жуга стоял тихо, и лишь когда колокола смолкли, решился заговорить.
– День добрый.
Юноша вздрогнул от неожиданности, обернулся.
– Здравствуй… – Он смерил вошедшего взглядом и нерешительно потер бритый подбородок. – Ты как сюда попал?
– Дверь была открыта, – пожал плечами Жуга, и в свою очередь оглядел нового знакомого.
Это был невысокий, худощавый парень лет двадцати, одетый в серый немецкий полукафтан, который здесь называли «волком», короткие штаны, полосатые вязаные чулки и поношенные кожаные башмаки с пряжками. Настороженный взгляд карих глаз, усыпанное веснушками лицо. Одно плечо было почему-то слегка выше другого. При разговоре паренек слегка шепелявил.
– Как звать тебя, звонарь?
– Яцек…
– А меня – Жуга. Что-то не похож ты на немца, Яцек.
Тот кивнул в ответ:
– Так ведь и ты, я вижу, не здешний. Я из-под Кракова родом. Там вырос, там и играть учился, а год назад сюда вот перебрался – они как раз звонаря искали. А кариллон тут, между прочим, знатный!
– Кто? – удивленно переспросил Жуга. – Ка… Кариллон?
– Ну, да. – Яцек кивнул и повел рукою вдоль стены. – Вот вся эта штука, инструмент колокольный, кариллоном зовется… А ты откуда будешь?
– С гор я, – ответил тот и, подумав, добавил: – С Хоратских.
– О… далековато, – признал Яцек. – А в Гаммельне что делаешь?
– Бургомистра мне повидать надо. Ратушу я искал, да вот, заплутал малость. Народ здесь, кого ни спроси, один дольше другого объясняют, куда идти, да как… А я и половины слов не понимаю.
– Да? А я привык уже. – Яцек встал, подошел к стене и отворил низкую неприметную дверь. – Идем, кое-что покажу.
– Спасибо, да мне уж идти пора, – засобирался Жуга.
– Брось, – отмахнулся тот, – все равно бургомистра сейчас не застать – он только до полудня в ратуше бывает, да и то не каждый день. Как там тебя… Жуга? Пошли.
Жуга усмехнулся.
– Чего смешного? – не понял Яцек.
– Да так… Ты, верно, первый здесь, кто мое имя повторил.
– А-а! – рассмеялся тот. – Твоя правда – не могут немцы "Ж" произнесть… А может, не хотят.
– А что там?
– Увидишь.
Согнувшись, новоиспеченные приятели пролезли в дверь и оказались с той стороны стены.
Здесь было пыльно. Стройными рядами уходили вверх тонкие, туго натянутые веревки. Вдоль стены вилась ветхая деревянная лестница. В углах грязными лоскутьями висела паутина.
Вслед за Яцеком Жуга поднялся под самую крышу старого собора, где на массивных потолочных балках висели всяческих размеров колокола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Добрый день, – с легкой улыбкой согласился Иоганн Готлиб, хотя по всему было видно, что день сегодня выдался – хуже некуда. – Чем могу служить, молодой человек?
Юноша остался серьезным, лишь переступил неуверенно и снова покосился на вывеску.
– Мне сказали, – медленно выговаривая слова, произнес он, – что здесь живет господин Готлиб, городской знахарь. Это так?
Тот кивнул с медлительной важностью:
– Да, это я. Но я не знахарь, юноша, я служу фармации именем Господа и науки. Среди моих клиентов много городских вельмож и даже – сам граф Генрих фон Оппенгейн… Мне показалось, ты долго раздумывал, прежде чем постучаться. Тебя смутила моя вывеска?
– Я плохо умею читать, – хмуро признался тот. – Да еще эти рогатые буквы…
– Вот как? – Готлиб поднял бровь. – Думаю, в любом случае трудно пройти мимо такой яркой надписи.
Паренек замялся смущенно.
– Видите ли… э-ээ… – Он замешкался, провел рукой по мокрым волосам. Стряхнул с ладони холодные капли. – Как бы это сказать… В общем…
Аптекарь умоляюще воздел руки:
– Довольно. Довольно, юноша. Кажется, я совсем тебя запутал… У тебя, наверное, какое-то дело ко мне?
– Да, я…
– Пройдем-ка в дом – мои кости уже не те, что были раньше, и не выносят такой сырости, да и ты слишком долго пробыл под дождем, чтобы нормально соображать.
– Спасибо, – сказал тот, перешагивая через порог. – По правде сказать, я люблю дождь.
– Неужели? – Иоганн Готлиб закрыл дверь. – Ха-ха! Кто бы мог подумать… Многие говорят, что любят дождь, сидя при этом у зажженного камина, но я впервые встречаю человека, который признался в этом, промокнув предварительно до нитки… Поднимайся.
Сейчас, когда между ними не было запотевшего оконного стекла, Иоганн Готлиб смог лучше рассмотреть своего нежданного гостя.
Теперь аптекарь понял, что первое впечатление его обмануло: юноша был не столь уж высок, как казалось, но странное сочетание худобы и угловатости создавало иллюзию большого роста. Резкие черты лица и шрам на виске слегка старили его; рыжие всклокоченные волосы и пух на подбородке, наоборот – делали моложе. Одежда и чересчур мягкое произношение выдавали в нем южанина, а легкая походка – уроженца гор. Э-э, да он хромает!
«Сколько же ему лет?»– неожиданно для самого себя задумался вдруг Готлиб, и понял, что не сможет пока ответить на этот вопрос.
Он опустился в свое любимое кресло и указал рукой на стул:
– Присаживайся.
– Благодарю. – Гость подошел к камину и протянул руки к огню. – Я тут постою.
Потухшие было угольки вдруг замерцали трепетными язычками, бросая в комнату бледные отсветы. За окном постепенно темнело.
– Огонь ты тоже любишь? – спросил аптекарь.
– Огонь? – тот пожал плечами. – Наверное… А что?
С промокших рукавов его рубашки поднимался пар.
Готлиб уселся поудобнее и вытащил из футляра гусиное перо.
– Ну-с, зачем ты хотел меня видеть?
Парень поднял взгляд.
– Я только вчера пришел в Гаммельн… – сказал он, разминая озябшие пальцы.
– На заработки?
– Нет, по делу. Но денег у меня и вправду нет.
Аптекарь нахмурился:
– А причем же здесь я?
– Вы ведь знахарь?
– Фармациус! – недовольно поправил тот.
– Да… э-ээ… Фар-мацeс, – паренек с трудом повторил незнакомое слово и сбросил на пол слегка подмокший заплечный мешок. – У меня здесь травы. Редкие. С гор. А мне нужны деньги. Вот…
Старик заинтересованно подался вперед.
– Почему ты думаешь, что я их куплю? – спросил он.
Тот пожал плечами и вместо ответа развязал мешок.
На стол высыпались многочисленные свертки, пучки трав и кореньев. Их было столько, что некоторые даже упали на пол.
У Готлиба перехватило дыхание. Если бы из мешка незнакомца хлынул вдруг золотой песок, аптекарь удивился бы меньше: мало того, что это были редкие травы – это были ОЧЕНЬ редкие и вдобавок, прекрасно собранные травы!
Некоторое время он перебирал тонкими старческими пальцами сухую зеленую россыпь, поднося к самому лицу пучок за пучком, и не верил своим глазам. Карагана и бризалис! Бевисса! Адонис! А этот липкий комок… неужели… Горный Воск?!
Пришелец терпеливо ждал ответа.
– Откуда это у вас? – срывающимся голосом спросил аптекарь, невольно переходя на «вы». – Кто вам это дал?!
Тот пожал плечами:
– Я собирал сам.
– Молодой человек, да у вас талант! Кто вас учил?
– Дед Вазах, – хмуро сказал юноша. – Так вы купите их?
Иоганн Готлиб осторожно отложил в сторону связку кореньев и задумался.
– У меня есть другое предложение, – сказал он. – Травы эти я, конечно, куплю, но если ты и вправду так сведущ в этом деле, может, ты согласишься стать на время моим помощником? Скажем, на месяц. Осень – слишком напряженная пора, и сам я не справляюсь – годы уже не те.
– Если так, то сколько вы будете мне платить? – помолчав, спросил тот.
– Ну, – Готлиб откинулся на спинку кресла. – Талер в неделю тебя устроит? Жилье, правда, найдешь сам.
– Согласен, – поколебавшись, ответил тот.
– Что ж, – аптекарь глянул в окно. – Уже стемнело. Ночуй сегодня у меня, вон в той комнате.
– Хорошо, – кивнул юноша и направился к дверям.
Старик нахмурился, что-то мучительно припоминая, и вдруг прищелкнул пальцами:
– Чуть не забыл! Как твое имя?
Тот обернулся.
– Зовите меня Жуга.
– Э-ээ… Шуга? – переспросил аптекарь, – или… Зуга?
Паренек впервые за весь вечер усмехнулся.
– Нет, – сказал он, – просто Жуга. Жу-га.
Дверь за ним закрылась.
* * *
Серое на черном. Черное на сером. Шорохи в ночи.
Пробуждение: вода, вода!!!
Быстро бегом вприпрыжку по холодным камням озябшими лапками – выше выше выше! – сквозь узкий извилистый лаз, где стены щекочут кончики усов запахом мокрой земли – куда теперь? Туда! Неровный камень высоких серых ступеней – здесь тепло – расшатанные доски – здесь недавно кто-то пробегал выше… когда-то…
Пустота, большая-большая пустота! Дышащая темнота запахов – много-много… Здесь кто-то есть – спит – разлито легкое дыхание, ветер холодит мокрую шерстку, в нос попала во… во…
– Чхи!
!!!!!!
Нет, тихо…
Черное на сером неровной горой.
Из угла в угол вдоль стен, из угла в угол – туда, откуда вкусный запах гречки. Поддается с легким треском под натиском острых зубов мягкая ткань.
Сухой шорох крупы, и сразу – скрип над головой…
!!!!!!
Скорее прочь! ско…
Спящий повернулся на другой бок, хмыкнув недоуменно: странный сон!
Легкая серая тень метнулась в угол, нырнула в щель меж двух покоробленных досок. Послышался мягкий дробный топоток, и все стихло.
На сером полу, возле разодранной котомки чернела ровной горкой рассыпанная крупа.
* * *
Утро следующего дня выдалось неожиданно теплым и солнечным. Умытый дождем, город уже не казался таким мрачным, как вчера, сиял белеными стенами ладных двухэтажных домов, водил хороводы красных черепичных крыш, увенчанных фигурной чудью кованых флюгеров, и даже серые камни мостовой, казалось, стали чище и ровнее. Повеселевшие жители высыпали на улицы, спешили по своим делам. Хозяйки распахивали окна, проветривали толстые полосатые тюфяки. В прозрачном воздухе метелью кружился пух.
Узкие улочки Гаммельна сплетались в каменную сеть, пересекались и сходились под самыми немыслимыми углами, часто заканчиваясь тупиками, и по прошествии трех часов Жуга окончательно заблудился. Он оплошал с самого начала, взяв за ориентир тонкий, царапающий небо шпиль, долго кружил по городу, надеясь выйти к ратуше, и лишь когда дома расступились широкой площадью, понял, что ошибся: прямо перед ним, заслоняя прочие здания, высилась черная громада собора.
– Вот незадача…
Жуга остановился и огляделся.
Собор был единственным строением на площади. Угловатый, острый, словно рыбья кость, он подавлял своим непонятным, вывернутым наизнанку величием. Малое рядом с ним казалось ничтожным, большое – болезненно раздутым. Взирая на мир сквозь узкие провалы стрельчатых окон, он стоял здесь, словно монах-аскет в черной рясе, сурово сжав каменные челюсти балконов, воздев к небу сухой указующий перст ребристого шпиля.
Сейчас старое здание подновляли – фасад собора оплетали строительные леса. Похожие издали на черных муравьев, работали на высоте каменщики. Внизу, близ дверей, неровной грудой лежали кирпичи, доски, и была насыпана большая – в рост человека – куча песка, на которой резвились ребятишки. Они гонялись друг за дружкой, скатывались, хохоча, с ее вершины, прыгали и толкались. Еще можно было различить развалины песочного городка.
Наверное, правду говорят, что города похожи друг на друга. «Побываешь в одном, считай, что повидал все,»– говаривал Жуге друг его, Реслав. Где-то он теперь?
Жуга никак не мог привыкнуть к этой булыжной мостовой. Ноги болели. Со всех сторон доносилась чуждая слуху жесткая немецкая речь. Он прислонился к стене, соображая, куда идти теперь. Спрашивать дорогу у прохожих что-то не хотелось.
Ребятишки у песочной горы вдруг загалдели, сбились стайкой, завидев двух мальчишек лет шести-семи и девочку чуть помладше. Донеслась веселая не то считалка, не то дразнилка:
Мчатся три слепых мышонка
За фермершей следом, которая им
Хвосты отрубила ножом пребольшим.
А ты смог бы выглядеть храбрым таким,
Как эти три глупых мышонка?
Жуга горько улыбнулся.
* * *
Часы на далекой теперь ратуше пробили полдень, и вдруг за стенами собора ожили, залились торжественно соборные колокола. Их было такое множество, и выводили они столь чистую и сложную мелодию, что Жуга не заметил, как ноги сами понесли его прямиком к собору.
Под высокими стрельчатыми сводами было темно.
– Есть тут кто? – окликнул он. Никто не отозвался, и Жуга осторожно двинулся вперед меж длинных, рядами стоящих скамеек.
Кафедра была пуста. У высокого, украшенного резьбой и позолотой алтаря тоже не было никого. Жуга поднялся по лестнице, прошел наугад по коридору и неожиданно очутился в маленькой светлой комнатке с покатым сводчатым потолком. У стены, на стуле сидел невысокий длинноволосый паренек. Он играл. Прямо перед ним, из стены двумя рядами торчали гладкие деревянные рукоятки, и когда ладонь юноши касалась одной из них, где-то высоко под сводами собора тотчас отзывалась чистым звоном колокольная бронза. Жуга замер в изумлении: всем этим трезвоном заправлял один человек!
Увлеченный своей музыкой, паренек ничего не замечал. Жуга стоял тихо, и лишь когда колокола смолкли, решился заговорить.
– День добрый.
Юноша вздрогнул от неожиданности, обернулся.
– Здравствуй… – Он смерил вошедшего взглядом и нерешительно потер бритый подбородок. – Ты как сюда попал?
– Дверь была открыта, – пожал плечами Жуга, и в свою очередь оглядел нового знакомого.
Это был невысокий, худощавый парень лет двадцати, одетый в серый немецкий полукафтан, который здесь называли «волком», короткие штаны, полосатые вязаные чулки и поношенные кожаные башмаки с пряжками. Настороженный взгляд карих глаз, усыпанное веснушками лицо. Одно плечо было почему-то слегка выше другого. При разговоре паренек слегка шепелявил.
– Как звать тебя, звонарь?
– Яцек…
– А меня – Жуга. Что-то не похож ты на немца, Яцек.
Тот кивнул в ответ:
– Так ведь и ты, я вижу, не здешний. Я из-под Кракова родом. Там вырос, там и играть учился, а год назад сюда вот перебрался – они как раз звонаря искали. А кариллон тут, между прочим, знатный!
– Кто? – удивленно переспросил Жуга. – Ка… Кариллон?
– Ну, да. – Яцек кивнул и повел рукою вдоль стены. – Вот вся эта штука, инструмент колокольный, кариллоном зовется… А ты откуда будешь?
– С гор я, – ответил тот и, подумав, добавил: – С Хоратских.
– О… далековато, – признал Яцек. – А в Гаммельне что делаешь?
– Бургомистра мне повидать надо. Ратушу я искал, да вот, заплутал малость. Народ здесь, кого ни спроси, один дольше другого объясняют, куда идти, да как… А я и половины слов не понимаю.
– Да? А я привык уже. – Яцек встал, подошел к стене и отворил низкую неприметную дверь. – Идем, кое-что покажу.
– Спасибо, да мне уж идти пора, – засобирался Жуга.
– Брось, – отмахнулся тот, – все равно бургомистра сейчас не застать – он только до полудня в ратуше бывает, да и то не каждый день. Как там тебя… Жуга? Пошли.
Жуга усмехнулся.
– Чего смешного? – не понял Яцек.
– Да так… Ты, верно, первый здесь, кто мое имя повторил.
– А-а! – рассмеялся тот. – Твоя правда – не могут немцы "Ж" произнесть… А может, не хотят.
– А что там?
– Увидишь.
Согнувшись, новоиспеченные приятели пролезли в дверь и оказались с той стороны стены.
Здесь было пыльно. Стройными рядами уходили вверх тонкие, туго натянутые веревки. Вдоль стены вилась ветхая деревянная лестница. В углах грязными лоскутьями висела паутина.
Вслед за Яцеком Жуга поднялся под самую крышу старого собора, где на массивных потолочных балках висели всяческих размеров колокола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86