Посмотрел на спящего мальчишку.
– Дьердь! – позвал он, не оглядываясь.
– Что? – слепой повернулся на голос.
– Выйдем. Поговорить надо…
* * *
На улице потеплело. Снег таял, черный и слежавшийся, земля кое-где уже просохла. Людей близ хаты было не видать.
– Сволочь какая, – пробормотал Жуга, когда дверь за ними закрылась. Потер багровое запястье – след от канчука.
– Богдан? – Дьердь повернул голову.
– Ну, да. Не Атанас же… И как только народ такого выбрал?
– Известное дело, – усмехнулся тот. – Одних запугал, других подкупил, а третьи – вслед за остальными. Чего звал-то? Говори.
– Что про парнишку скажешь, Дьердь?
Ответил тот не сразу.
– Соврал небось хозяину-то? – спросил он наконец.
– Соврал, – признался Жуга.
– Мальчишка что, и вправду волколак?
– Все может быть, – Жуга ответил с неохотой. Нахмурился. – Наверняка сказать не смогу, но очень похоже на то.
– Вот как? – Дьердь покачал головой. – Да… Взглянуть бы! Никогда оборотня не видел.
– Даст бог, еще увидишь.
– Хорошо бы… – Тот вздохнул. – А ну, как не помогут травы твои?
– Помогут. Иначе – стал бы я с тобой возиться. Так что делать будем?
– Уходить надо.
– А малец?
– А что – малец? Он кто нам – брат, сват? Отлежится, сам уйдет… А у нас своя дорога.
Жуга нахмурился.
– У парня ран до черта… – сказал он. – Я смотрел утром – царапины уж затянулись, а иные – так и вовсе зажили, а укусы до сих пор кровятся. Да и жилы – целы, нет ли – не знаю… Здорово его погрызли. А староста этот не сам пришел. Поселяне подослали разузнать. Если парня здесь оставить, несдобровать ему. Оборотень он, там, или нет – это дело десятое. Разбираться не станут, просто пришибут, от греха подальше, пока не оклемался… Да ладно бы одного его! – Жуга помрачнел, – до Атанаса доберутся, дом сожгут… Жену, детей – на колья всех поднимут…
На сей раз слепой молчал довольно долго, а когда заговорил, голос его уже звучал не так уверенно.
– Так что, нам, выходит, с собой его забрать, что ли?
– Выходит, что с собой…
Жуга сказал это и смолк, сам слегка озадаченный.
– Ох, рыжий, все никак тебя я не пойму… – задумчиво проговорил Дьердь. Оперся локтем о перила. – Все ходишь, ищешь гнезд пчелиных. Вот погоди – нарвешься на шершней. Волколак ведь!
– Так и так – нельзя парнишку оставлять.
– Мало тебе со мной возни?
– Да о тебе и речи не идет, ты еще дешево отделался. Считай, что повезло.
– Это тебе тогда повезло! Меня на саблях сам Кришан не часто одолеть мог. Паршивец ты все таки. В глаза… – Он тронул перевязку.
– А ты подумал, каково мне было? Охотничек…
– Мне думать не положено – мне платят, я служу.
– Так думай впредь, кому свою саблю продаешь!
– Ладно, не учи, – Дьердь распрямился, – что не добил, так в том себя вини. За то что пользуешь – спасибо, а в остальном уж как-нибудь я сам разберусь… Куда мы денем-то его?
– Нести покамест на себе придется. А там посмотрим.
– Говорил же я: возьмем коня, так ты не захотел. А сейчас бы он нам ох, как пригодился!
– А чем его кормить, коня твоего? Палой листвой? – огрызнулся Жуга. – Ладно, пошли в дом. Коль выходить, так засветло, пока селяне с дубьем не нагрянули.
– А ну, как в погоню кинутся? – спросил с опаской Дьердь.
– Они друг дружку-то боятся.
– А если толпой?
Жуга промолчал.
* * *
Стемнело. Колодец неба, полный звезд, неспешно совершал ночной коловорот. Большая желтая луна шла на ущерб. Дождь сыпал мелкой моросью, точа неровный серый снег. Повсюду было холодно и сыро.
Пес на поляне вздрогнул ото сна, приподнял мохнатую морду, с шумом втягивая воздух, бросил теплый лежак, обнажил клыки и вскочил, блестя глазами.
Вот оно!
Поджарое черное тело рванулось вперед, горящая местью душа наполнилась злобной радостью: чужак был жив, и похоже, наконец-таки оставил деревню.
Гнев вожака невольно передался остальным. Собаки заметались в темноте, ворча и огрызаясь друг на дружку, а затем в едином порыве вдруг сорвались прочь, и исчезли за деревьями.
Стая взяла след.
* * *
– Уходим мы, Атанас, – сказал Жуга, вернувшись в хату и завязывая мешок. Достал кошель и высыпал в ладонь пригоршню медяков. – Ты не серчай на нас, коль что не так было. На вот, возьми.
– Куда так много-то? – насторожился тот.
– За дело платим. Ты вот что лучше: поищи-ка старые порты да башмаки, каких не жалко для пацана этого.
– Парнишку, стало быть, с собою забираете? – посветлел лицом Атанас.
– Не след ему здесь оставаться. Да! И еще: коль спросит кто, или, там, староста вернется, скажи мол, с нами он пришел, да с нами и ушел. Да детям накажи, чтоб не болтали! Понял?
– Уж куда понятнее, – кивнул тот, – конечно, накажу. А то, чует мое сердце, болтать – себе дороже будет.
– То-то и оно… – кивнул Жуга, надел свой полушубок и направился к печи. Достал горшок с травяным настоем, разложил на столе чистые тряпки. – Дьердь! – кликнул он. – Садись поближе…
Деревню покинули засветло. Хоть и взошла уж луна, а все ж до ночи было еще далеко. Из поселян не встретился никто – деревня будто вымерла. А у околицы обоих догнала вдруг атанасова дочурка, то помладше – подбежала, запыхавшись: «Погодите! Вот…»– и протянула узелок. Жуга повернулся к своему спутнику:
– Мальчонку подержи…
Сквозь тонкую тряпицу руки ощутили теплый, крутобокий хлебный каравай. Жуга поднял взгляд.
– Мамка только из печи достала, а тятька передать велел. – Девчонка все никак не могла отдышаться. – На дорогу, сказал…
Была она смешная, щуплая, вся рыжая – в отца, с неровной бабочкой рассыпанных веснушек на лице. Смотрела прямо, с любопытством, теребила тонкую, впопыхах плетеную косу.
– Как звать тебя, красавица?
– Мара, – потупилась та.
Рука у травника слегка дрогнула.
– Вот как… – хмыкнул он. – Ну что ж, спасибо тебе, Мара.
– А правда, что он оборотень?
– Мальчишка? Нет. Конечно нет…
Найденыш так и не оправился от ран, был слишком слаб. О том, чтоб удержаться на закорках, не было и речи. Пришлось нести его перед собою на руках, благо весу в парнишке было – всего ничего. И тем не менее, пройдя от силы две версты, Жуга почувствовал, что выбился из сил.
– Дай мне, – окликнул Дьердь.
– Споткнешься…
– Ничего, авось да не споткнусь. Скажи-ка лучше, долго нам еще идти?
– Сейчас, вот только место подходящее присмотрю. Балку бы нам… овражек какой ни то.
– Зачем?
– Да так… Тревожно мне что-то костер разводить, а в овраге – все не так приметно. Опять же – и вода рядом…
Дьердь хмыкнул с сомнением, но промолчал.
Оврага, впрочем, не нашли. Уже стемнело, когда путники добрались до леса. Деревня давно уже скрылась из виду, и хоть ушли они недалеко, погони можно было не опасаться – едва ли кто из суеверных поселян решился бы идти за беглецами в этакую ночь, а если кто и взялся, то навряд ли углядел бы в чаще леса робкий огонек костра. Здесь, за деревьями, где тонкий березняк сходил на нет, и вековые ели вставали мохнатой зеленой стеной, было тихо и безопасно. Тут все еще лежал глубокий зимний снег, и Жуге стоило немалого труда отыскать сухую вешнюю поляну. Парнишку уложили на одеяло, Жуга наломал побольше сушняка, развел костер, и лишь после того, как вода в котелке закипела, улегся отдохнуть.
Дьердь откромсал краюху хлеба, сыру, протянул Жуге. Отрезал снова – для себя. Движения были точные, спокойные, не хуже, чем у зрячего. Помедлил в нерешительности.
– Как там подранок-то? – Он кивнул на мальчика. – Еще не оклемался?
– Вроде, нет, – Жуга стряхнул с рубахи крошки. – Сейчас отвар остынет, раны перевяжем. Ну-ка, помоги.
Совместными усилиями передвинули паренька поближе к костру. Жуга стянул с него заплатанный кафтан и принялся разматывать присохшие повязки. Осмотрел раны, нахмурился: «Эк заживает-то хреново…»Мальчишка шевельнулся, застонал. Открыл глаза.
– Болит… – тихо выдохнул он. Голос у него был хриплый, глухой, какой-то словно бы простуженный.
– Терпи, – кивнул в ответ Жуга. – Боль чувствуешь, значит, живой.
– Кто… ты?…
– Меня зовут Жуга. – Он завязал последний узелок и вытер руки о рубаху. Подбросил дров в костер и сел поближе. – А ты? Тебя как звать?
Парень долго молчал. Свет костра выхватывал из темноты его худое узкое лицо.
– Они… называли меня… Зимородок, – сказал он наконец.
– Они? – спросил Жуга, нахмурясь. – Кто это – «они»?
Мальчишка сглотнул и не ответил.
– Пить хочешь?
– Хочу.
Жуга поднес к его губам берестяную кружку. Парнишка жадно выпил все большими гулкими глотками и в изнеможении откинулся назад на одеяла.
– Я… поздно пришел… – пробормотал он. – Не смог один… Они придут… Ноги…
Веки найденыша сомкнулись, он задышал ровней и вскоре вновь уснул. Жуга укрыл его кафтаном и долго сидел неподвижно в молчаливой задумчивости.
– Чего там, Лис? – спросил Дьердь, уставши слушать тишину. – Чего, а?
– Да спит он, не шуми, – рассеянно ответил Жуга. – Я сонного настоя ему дал. Давай и ты тоже ложись.
Дьердь отмахнулся:
– Какой тут сон! На три дня вперед у Атанаса выспался. Я уж лучше так посижу.
– Как хочешь, – кивнул Жуга. Взъерошил волосы рукой и вдруг с размаху стукнул ею по колену. Дьердь аж подпрыгнул:
– Ты чего?
– Да не пойму никак… Ни разу не было, чтоб волколак за помощью к людям шел! А этот…
– Попал в беду, вот и прибежал, – буркнул Дьердь.
– Э, не скажи. Такой и умирая к людям не пойдет.
– С чего ты взял?
– Он – волк. Он кислого боится, да и серебра, наверно, тоже. А значит это – зверем он рожден, а облик человеческий на время лишь принять способен.
– А что, бывает и наоборот? – поразился Дьердь. – Неужто разные бывают волколаки эти?
– Конечно.
Донесшийся из леса хруст заставил Дьердя вскинуть голову.
– Ты слышал? – мгновенно насторожился Жуга.
– Вроде как сучок треснул… – неуверенно сказал Дьердь.
– Вот и мне показалось. – Жуга потянул к себе посох.
– Может, волк?
– Да нет, так просто волка не услышишь… Не разберу никак, откуда… Вот опять!
Жуга всмотрелся в ночь, и на какой-то миг ему почудился зеленоватый блеск меж темных еловых стволов. Рука вдруг зачесалась под браслетом, и неосознанную мысль Жуги «Кто там?»вдруг поглотила жадная волна: «Отдай! Отдай! Мое!»– на сотни голосов кричала темнота, и даже Дьердь почувствовал себя неуверенно.
– Кто там, Жуга? – шепотом спросил он.
Тот не ответил.
А через миг кусты подлеска расступились.
* * *
Он был большой, широкогрудый, без ошейника, с массивной круглой головой и черный, словно ночь. Жуга никогда в жизни не видел собак такой величины.
– Так вот какой ты, пес дождя… – задумчиво проговорил Жуга и облизнул пересохшие губы. – Чего тебе надо?
«Уйди с дороги,»– был ответ.
– Скажи сперва, зачем пришел.
Взгляд пса остановился на Зимородке.
«Отдай мне этого ублюдка.»
– Его ты не получишь.
Пес глухо заворчал, шагнул вперед и обнажил клыки.
«Не лезь в мои дела, щенок! Отдай, если хочешь жить!»
Жуга покачал головой:
– Ты уже слышал мой ответ, – сказал он. – Уходи.
«Тогда умрите оба!»
Жуга едва успел вскинуть посох, защищая горло – клыки с голодным хрустом вошли в деревяшку. Увесистое тело рухнуло сверху, скребя когтями полушубок, и оба, сцепившись, повалились на снег. Посох извернулся для удара. Пес тут же прыгнул в сторону, и в тот же миг, как будто рухнула незримая стена, со всех сторон с воем повалили собаки.
– Дьердь, берегись! – вскричал Жуга.
Предупрежденье оказалось лишним: слепой вскочил, как будто только этого и ждал, отбросил ножны прочь, и сабля засвистела в воздухе, плетя стальное кружево. Первые капли крови упали на темный снег. Опередив других, большая рыжая собака прыгнула с разбегу, целясь человеку в горло, и рухнула с наполовину отсеченной головой. Дьердь бился яростно, отчаянно, ища врага на слух, на запах мокрой шерсти, по дуновенью воздуха, по сотрясению земли, и собаки невольно сдали назад, ворча и огрызаясь.
Вожак был тоже здесь – везде и словно бы нигде, не дрался – танцевал, невидимый в ночи, он ускользал в последний миг и снова нападал. Ни посохом, ни саблей его было не достать. Удары уходили в пустоту, в то время как клыки все чаще находили свою цель. Царвули у Жуги окрасились кровавым.
И вдруг все кончилось.
Вся стая ринулась назад, и через несколько секунд лишь разрубленное тело да следы на снегу напоминали о безумной схватке.
Дьердь опустил окровавленный клинок и повернулся к Жуге.
– Что все это значит?
– Сейчас… Погоди…
Пятная кровью снег, он спешно собрал раскиданный в драке костер, раздул огонь и отбросил кафтан.
– Ну, как он там? – спросил Дьердь.
– Жив… Ни одна собака не смогла подобраться. – Травник поднял взгляд и только теперь заметил, что Дьердь сорвал повязку с глаз. – Неужто, снова видишь, Дьердь? – сказал Жуга, вставая. – Не знаю, что бы я и делал без тебя.
Дьердь помолчал, прежде чем ответить.
– Не вижу я, Жуга, – сказал он наконец. – Ни черта я не вижу…
Из воспаленных, красных глаз его, двумя блестящими дорожками сочились слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Дьердь! – позвал он, не оглядываясь.
– Что? – слепой повернулся на голос.
– Выйдем. Поговорить надо…
* * *
На улице потеплело. Снег таял, черный и слежавшийся, земля кое-где уже просохла. Людей близ хаты было не видать.
– Сволочь какая, – пробормотал Жуга, когда дверь за ними закрылась. Потер багровое запястье – след от канчука.
– Богдан? – Дьердь повернул голову.
– Ну, да. Не Атанас же… И как только народ такого выбрал?
– Известное дело, – усмехнулся тот. – Одних запугал, других подкупил, а третьи – вслед за остальными. Чего звал-то? Говори.
– Что про парнишку скажешь, Дьердь?
Ответил тот не сразу.
– Соврал небось хозяину-то? – спросил он наконец.
– Соврал, – признался Жуга.
– Мальчишка что, и вправду волколак?
– Все может быть, – Жуга ответил с неохотой. Нахмурился. – Наверняка сказать не смогу, но очень похоже на то.
– Вот как? – Дьердь покачал головой. – Да… Взглянуть бы! Никогда оборотня не видел.
– Даст бог, еще увидишь.
– Хорошо бы… – Тот вздохнул. – А ну, как не помогут травы твои?
– Помогут. Иначе – стал бы я с тобой возиться. Так что делать будем?
– Уходить надо.
– А малец?
– А что – малец? Он кто нам – брат, сват? Отлежится, сам уйдет… А у нас своя дорога.
Жуга нахмурился.
– У парня ран до черта… – сказал он. – Я смотрел утром – царапины уж затянулись, а иные – так и вовсе зажили, а укусы до сих пор кровятся. Да и жилы – целы, нет ли – не знаю… Здорово его погрызли. А староста этот не сам пришел. Поселяне подослали разузнать. Если парня здесь оставить, несдобровать ему. Оборотень он, там, или нет – это дело десятое. Разбираться не станут, просто пришибут, от греха подальше, пока не оклемался… Да ладно бы одного его! – Жуга помрачнел, – до Атанаса доберутся, дом сожгут… Жену, детей – на колья всех поднимут…
На сей раз слепой молчал довольно долго, а когда заговорил, голос его уже звучал не так уверенно.
– Так что, нам, выходит, с собой его забрать, что ли?
– Выходит, что с собой…
Жуга сказал это и смолк, сам слегка озадаченный.
– Ох, рыжий, все никак тебя я не пойму… – задумчиво проговорил Дьердь. Оперся локтем о перила. – Все ходишь, ищешь гнезд пчелиных. Вот погоди – нарвешься на шершней. Волколак ведь!
– Так и так – нельзя парнишку оставлять.
– Мало тебе со мной возни?
– Да о тебе и речи не идет, ты еще дешево отделался. Считай, что повезло.
– Это тебе тогда повезло! Меня на саблях сам Кришан не часто одолеть мог. Паршивец ты все таки. В глаза… – Он тронул перевязку.
– А ты подумал, каково мне было? Охотничек…
– Мне думать не положено – мне платят, я служу.
– Так думай впредь, кому свою саблю продаешь!
– Ладно, не учи, – Дьердь распрямился, – что не добил, так в том себя вини. За то что пользуешь – спасибо, а в остальном уж как-нибудь я сам разберусь… Куда мы денем-то его?
– Нести покамест на себе придется. А там посмотрим.
– Говорил же я: возьмем коня, так ты не захотел. А сейчас бы он нам ох, как пригодился!
– А чем его кормить, коня твоего? Палой листвой? – огрызнулся Жуга. – Ладно, пошли в дом. Коль выходить, так засветло, пока селяне с дубьем не нагрянули.
– А ну, как в погоню кинутся? – спросил с опаской Дьердь.
– Они друг дружку-то боятся.
– А если толпой?
Жуга промолчал.
* * *
Стемнело. Колодец неба, полный звезд, неспешно совершал ночной коловорот. Большая желтая луна шла на ущерб. Дождь сыпал мелкой моросью, точа неровный серый снег. Повсюду было холодно и сыро.
Пес на поляне вздрогнул ото сна, приподнял мохнатую морду, с шумом втягивая воздух, бросил теплый лежак, обнажил клыки и вскочил, блестя глазами.
Вот оно!
Поджарое черное тело рванулось вперед, горящая местью душа наполнилась злобной радостью: чужак был жив, и похоже, наконец-таки оставил деревню.
Гнев вожака невольно передался остальным. Собаки заметались в темноте, ворча и огрызаясь друг на дружку, а затем в едином порыве вдруг сорвались прочь, и исчезли за деревьями.
Стая взяла след.
* * *
– Уходим мы, Атанас, – сказал Жуга, вернувшись в хату и завязывая мешок. Достал кошель и высыпал в ладонь пригоршню медяков. – Ты не серчай на нас, коль что не так было. На вот, возьми.
– Куда так много-то? – насторожился тот.
– За дело платим. Ты вот что лучше: поищи-ка старые порты да башмаки, каких не жалко для пацана этого.
– Парнишку, стало быть, с собою забираете? – посветлел лицом Атанас.
– Не след ему здесь оставаться. Да! И еще: коль спросит кто, или, там, староста вернется, скажи мол, с нами он пришел, да с нами и ушел. Да детям накажи, чтоб не болтали! Понял?
– Уж куда понятнее, – кивнул тот, – конечно, накажу. А то, чует мое сердце, болтать – себе дороже будет.
– То-то и оно… – кивнул Жуга, надел свой полушубок и направился к печи. Достал горшок с травяным настоем, разложил на столе чистые тряпки. – Дьердь! – кликнул он. – Садись поближе…
Деревню покинули засветло. Хоть и взошла уж луна, а все ж до ночи было еще далеко. Из поселян не встретился никто – деревня будто вымерла. А у околицы обоих догнала вдруг атанасова дочурка, то помладше – подбежала, запыхавшись: «Погодите! Вот…»– и протянула узелок. Жуга повернулся к своему спутнику:
– Мальчонку подержи…
Сквозь тонкую тряпицу руки ощутили теплый, крутобокий хлебный каравай. Жуга поднял взгляд.
– Мамка только из печи достала, а тятька передать велел. – Девчонка все никак не могла отдышаться. – На дорогу, сказал…
Была она смешная, щуплая, вся рыжая – в отца, с неровной бабочкой рассыпанных веснушек на лице. Смотрела прямо, с любопытством, теребила тонкую, впопыхах плетеную косу.
– Как звать тебя, красавица?
– Мара, – потупилась та.
Рука у травника слегка дрогнула.
– Вот как… – хмыкнул он. – Ну что ж, спасибо тебе, Мара.
– А правда, что он оборотень?
– Мальчишка? Нет. Конечно нет…
Найденыш так и не оправился от ран, был слишком слаб. О том, чтоб удержаться на закорках, не было и речи. Пришлось нести его перед собою на руках, благо весу в парнишке было – всего ничего. И тем не менее, пройдя от силы две версты, Жуга почувствовал, что выбился из сил.
– Дай мне, – окликнул Дьердь.
– Споткнешься…
– Ничего, авось да не споткнусь. Скажи-ка лучше, долго нам еще идти?
– Сейчас, вот только место подходящее присмотрю. Балку бы нам… овражек какой ни то.
– Зачем?
– Да так… Тревожно мне что-то костер разводить, а в овраге – все не так приметно. Опять же – и вода рядом…
Дьердь хмыкнул с сомнением, но промолчал.
Оврага, впрочем, не нашли. Уже стемнело, когда путники добрались до леса. Деревня давно уже скрылась из виду, и хоть ушли они недалеко, погони можно было не опасаться – едва ли кто из суеверных поселян решился бы идти за беглецами в этакую ночь, а если кто и взялся, то навряд ли углядел бы в чаще леса робкий огонек костра. Здесь, за деревьями, где тонкий березняк сходил на нет, и вековые ели вставали мохнатой зеленой стеной, было тихо и безопасно. Тут все еще лежал глубокий зимний снег, и Жуге стоило немалого труда отыскать сухую вешнюю поляну. Парнишку уложили на одеяло, Жуга наломал побольше сушняка, развел костер, и лишь после того, как вода в котелке закипела, улегся отдохнуть.
Дьердь откромсал краюху хлеба, сыру, протянул Жуге. Отрезал снова – для себя. Движения были точные, спокойные, не хуже, чем у зрячего. Помедлил в нерешительности.
– Как там подранок-то? – Он кивнул на мальчика. – Еще не оклемался?
– Вроде, нет, – Жуга стряхнул с рубахи крошки. – Сейчас отвар остынет, раны перевяжем. Ну-ка, помоги.
Совместными усилиями передвинули паренька поближе к костру. Жуга стянул с него заплатанный кафтан и принялся разматывать присохшие повязки. Осмотрел раны, нахмурился: «Эк заживает-то хреново…»Мальчишка шевельнулся, застонал. Открыл глаза.
– Болит… – тихо выдохнул он. Голос у него был хриплый, глухой, какой-то словно бы простуженный.
– Терпи, – кивнул в ответ Жуга. – Боль чувствуешь, значит, живой.
– Кто… ты?…
– Меня зовут Жуга. – Он завязал последний узелок и вытер руки о рубаху. Подбросил дров в костер и сел поближе. – А ты? Тебя как звать?
Парень долго молчал. Свет костра выхватывал из темноты его худое узкое лицо.
– Они… называли меня… Зимородок, – сказал он наконец.
– Они? – спросил Жуга, нахмурясь. – Кто это – «они»?
Мальчишка сглотнул и не ответил.
– Пить хочешь?
– Хочу.
Жуга поднес к его губам берестяную кружку. Парнишка жадно выпил все большими гулкими глотками и в изнеможении откинулся назад на одеяла.
– Я… поздно пришел… – пробормотал он. – Не смог один… Они придут… Ноги…
Веки найденыша сомкнулись, он задышал ровней и вскоре вновь уснул. Жуга укрыл его кафтаном и долго сидел неподвижно в молчаливой задумчивости.
– Чего там, Лис? – спросил Дьердь, уставши слушать тишину. – Чего, а?
– Да спит он, не шуми, – рассеянно ответил Жуга. – Я сонного настоя ему дал. Давай и ты тоже ложись.
Дьердь отмахнулся:
– Какой тут сон! На три дня вперед у Атанаса выспался. Я уж лучше так посижу.
– Как хочешь, – кивнул Жуга. Взъерошил волосы рукой и вдруг с размаху стукнул ею по колену. Дьердь аж подпрыгнул:
– Ты чего?
– Да не пойму никак… Ни разу не было, чтоб волколак за помощью к людям шел! А этот…
– Попал в беду, вот и прибежал, – буркнул Дьердь.
– Э, не скажи. Такой и умирая к людям не пойдет.
– С чего ты взял?
– Он – волк. Он кислого боится, да и серебра, наверно, тоже. А значит это – зверем он рожден, а облик человеческий на время лишь принять способен.
– А что, бывает и наоборот? – поразился Дьердь. – Неужто разные бывают волколаки эти?
– Конечно.
Донесшийся из леса хруст заставил Дьердя вскинуть голову.
– Ты слышал? – мгновенно насторожился Жуга.
– Вроде как сучок треснул… – неуверенно сказал Дьердь.
– Вот и мне показалось. – Жуга потянул к себе посох.
– Может, волк?
– Да нет, так просто волка не услышишь… Не разберу никак, откуда… Вот опять!
Жуга всмотрелся в ночь, и на какой-то миг ему почудился зеленоватый блеск меж темных еловых стволов. Рука вдруг зачесалась под браслетом, и неосознанную мысль Жуги «Кто там?»вдруг поглотила жадная волна: «Отдай! Отдай! Мое!»– на сотни голосов кричала темнота, и даже Дьердь почувствовал себя неуверенно.
– Кто там, Жуга? – шепотом спросил он.
Тот не ответил.
А через миг кусты подлеска расступились.
* * *
Он был большой, широкогрудый, без ошейника, с массивной круглой головой и черный, словно ночь. Жуга никогда в жизни не видел собак такой величины.
– Так вот какой ты, пес дождя… – задумчиво проговорил Жуга и облизнул пересохшие губы. – Чего тебе надо?
«Уйди с дороги,»– был ответ.
– Скажи сперва, зачем пришел.
Взгляд пса остановился на Зимородке.
«Отдай мне этого ублюдка.»
– Его ты не получишь.
Пес глухо заворчал, шагнул вперед и обнажил клыки.
«Не лезь в мои дела, щенок! Отдай, если хочешь жить!»
Жуга покачал головой:
– Ты уже слышал мой ответ, – сказал он. – Уходи.
«Тогда умрите оба!»
Жуга едва успел вскинуть посох, защищая горло – клыки с голодным хрустом вошли в деревяшку. Увесистое тело рухнуло сверху, скребя когтями полушубок, и оба, сцепившись, повалились на снег. Посох извернулся для удара. Пес тут же прыгнул в сторону, и в тот же миг, как будто рухнула незримая стена, со всех сторон с воем повалили собаки.
– Дьердь, берегись! – вскричал Жуга.
Предупрежденье оказалось лишним: слепой вскочил, как будто только этого и ждал, отбросил ножны прочь, и сабля засвистела в воздухе, плетя стальное кружево. Первые капли крови упали на темный снег. Опередив других, большая рыжая собака прыгнула с разбегу, целясь человеку в горло, и рухнула с наполовину отсеченной головой. Дьердь бился яростно, отчаянно, ища врага на слух, на запах мокрой шерсти, по дуновенью воздуха, по сотрясению земли, и собаки невольно сдали назад, ворча и огрызаясь.
Вожак был тоже здесь – везде и словно бы нигде, не дрался – танцевал, невидимый в ночи, он ускользал в последний миг и снова нападал. Ни посохом, ни саблей его было не достать. Удары уходили в пустоту, в то время как клыки все чаще находили свою цель. Царвули у Жуги окрасились кровавым.
И вдруг все кончилось.
Вся стая ринулась назад, и через несколько секунд лишь разрубленное тело да следы на снегу напоминали о безумной схватке.
Дьердь опустил окровавленный клинок и повернулся к Жуге.
– Что все это значит?
– Сейчас… Погоди…
Пятная кровью снег, он спешно собрал раскиданный в драке костер, раздул огонь и отбросил кафтан.
– Ну, как он там? – спросил Дьердь.
– Жив… Ни одна собака не смогла подобраться. – Травник поднял взгляд и только теперь заметил, что Дьердь сорвал повязку с глаз. – Неужто, снова видишь, Дьердь? – сказал Жуга, вставая. – Не знаю, что бы я и делал без тебя.
Дьердь помолчал, прежде чем ответить.
– Не вижу я, Жуга, – сказал он наконец. – Ни черта я не вижу…
Из воспаленных, красных глаз его, двумя блестящими дорожками сочились слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86