– Вот так ты и питаешься? – спросил Жуга, когда Яцек укладывал все обратно в сундук. – Хлебом да водой?
– А что?
Жуга пожал плечами:
– Хоть бы кашу варил, что ли…
– Сваришь ее, как же! – фыркнул тот. – Нет ничего – ни огня, ни камина.
Жуга обернулся, стоя в дверях.
– Ты вот что, Яцек, – сказал он. – Раздобудь к вечеру какой-нибудь горшок. Только не шибко большой. И чтоб с глазурью.
– Глиняный?
– Ну.
– Для чего? Я же говорю – негде готовить.
Жуга загадочно улыбнулся.
– Что-нибудь придумаем, а пока – до вечера.
– До вечера.

* * *

Томас Остенберг, бургомистр Гаммельна, принимал просителей по вторникам и четвергам. Сегодня он был не один – с утра к нему заглянул господин Густав Бреннель, доктор медицины. Обоих связывали давние и прочные дружеские отношения, хотя человеку стороннему трудно было бы вообразить двоих людей, более друг с другом не схожих, как внешностью, так и характером.
Бургомистр был полный, степенный господин лет сорока, слегка обрюзгший и бледный, как все горожане, с пухлыми губами, маленькими серыми глазками и редкими светлыми волосами. Бреннель же, напротив, был сух и высок, профиль имел ястребиный, а взгляд – пронзительный. Его лицо и руки покрывал темный загар. Горожане, встречая его на улицах, почтительно снимали шляпы: он был ничуть не менее, а может быть, даже более уважаемым человеком в Гаммельне, чем сам бургомистр.
Сейчас Томас Остенберг сидел за столом, перебирая бумаги и почти не глядя на очередного посетителя. Сегодня как раз был вторник, и настроение у бургомистра было испорчено с самого утра. Ох уж эти просители! Ну зачем, скажите на милость, зачем нести в городскую ратушу всякие мелкие дрязги? Взять, например, Рудольфа Хоффа, что подал жалобу на соседа. Неужели нельзя было разобраться меж собою тихо и мирно? А этот придурок Ганс Фогель, мелкий лавочник, который сетует, что ему нет покоя от крыс, и просит принять меры! Каково, а? Может, прикажете еще и ущерб ему возместить?
Н– да…
Ну, ладно, когда приходят горожане – это еще можно понять. Но что здесь делает этот подпасок, который и говорит-то по-немецки с трудом?
Бургомистр откинулся на спинку кресла и задумчиво побарабанил пальцами по столу. Поднял взгляд.
Перед ним стоял худой, безусый паренек лет семнадцати – уже не мальчик, но еще не мужчина. Острый взгляд, голубые глаза, давно не стриженые рыжие волосы. В речи сквозит сильнейший славянский акцент. Интересно, откуда он пришел?
– Так ты говоришь, что хотел бы посмотреть приходские книги?
– Да, это так, – кивнул тот.
Томас Остенберг нахмурился.
– Сделать это не так-то просто, юноша. Приходские записи – важный документ, и нельзя выдавать их первому встречному. Зачем они тебе?
Паренек помолчал, переступил с ноги на ногу.
– Семнадцать лет тому назад в этих местах был мор, – медленно подбирая слова, начал он. – Черная смерть. Очень много людей умерло тогда… Я хотел бы посмотреть старую перепись тех лет.
– Для чего?
– Мне не хотелось бы об этом говорить.
Бургомистр помрачнел. Он помнил то время, помнил, как прошлась по деревням и городам своей ржавой косой бубонная чума, помнил, как жгли за городом в кучах заразные трупы, как чадили на улицах факела, и плыл над городом унылый погребальный звон. Тогда еще не было в соборе нынешнего Малинского кариллона, лишь звякал надтреснуто одинокий старый колокол… По счастью, времена те давно миновали.
– Где ты живешь?
– В доме у площади, где пекарня.
– А, у вдовы Мютцель… И давно ты в городе?
– Четыре дня, – ответил тот. – Работаю у Иоганна Готлиба, в аптеке.
– Хорошо, – кивнул тот. – Приходи в пятницу, я подумаю, что тут можно сделать. Но учти – одного желания мало, чтобы получить доступ к записям. Тебе ясно?
– Да, – кивнул тот. – Спасибо. Я подожду.
И он ушел. Бургомистр облегченно вздохнул – на сегодня этот был последним.
– Этот парнишка кажется мне немного странным, – он повернулся к сидевшему в кресле у камина Бреннелю. – А что по этому поводу думаете Вы, господин доктор?
– Аптекарь, – с легким презрением произнес тот. – Аптекарь и помощник аптекаря из диких мест, скорее всего, с гор. Последнее время они плодятся, как мухи. Народ любит лечиться у фармацевтов – ни тебе кровопусканий, ни процедур: знай себе глотай пилюли, да пей микстуры. Вся эта зараза ползет к нам с Востока, от арабов и сарацин, у которых много трав и мало знаний. Авиценна, конечно, кое в чем был прав, но далеко не во всем. Вот что я Вам скажу, господин Остенберг: единственное, что у них стоит покупать – это яды. Боле ничего. Все остальное – чистой воды шарлатанство.
– Да? – Бургомистр придал своему лицу умное выражение. – Но что Вы скажете про Готлиба? Я слышал, вы когда-то начинали вместе.
Густав Бреннель поморщился, словно съел что-то кислое.
– Готлиб – паршивая овца в стаде, – ответил он. – Доктор, который на старости лет вдруг впал в маразм и вообразил, что можно лечить людей травками и цветами… Цех аптекарей имеет большое влияние, но почти все они – просто наглые самозванцы. Впрочем, – он покачал головой, – Иоганну Готлибу можно доверять больше, чем другим – он все таки, доктор медицины… Хотя я не упустил бы случая поставить его на место.
– Мне кажется, перед нами как раз такой случай, – с улыбкой произнес Томас Остенберг.
– Вы имеете ввиду этого мальчишку?
– Именно, – кивнул тот. – Книги, как Вы знаете, хранятся в подвалах, за семью замками, и даже я не всегда имею к ним доступ. И вдруг заявляется какой-то мокроносый юнец и заявляет, что хотел бы их посмотреть. Посмотреть! Вы не находите, господин Бреннель, что это нагло сказано?
– Пожалуй, – поразмыслив, согласился тот.
– К тому же, – продолжал бургомистр, – большинство книг, особенно тех лет, так испорчено крысами, что прочесть их весьма затруднительно.
– Хм! – на тонких губах доктора появилась улыбка. – А это, может быть, и к лучшему… Знаете, Томас, у меня появилась идея. Кажется, мы сумеем загнать Готлиба в угол.
– Пари? – оживился бургомистр. – Скажем, пятьдесят талеров?
– Принимаю!
Они скрепили свой спор рукопожатием.
– А теперь, – улыбаясь, сказал Томас Остенберг, – когда мы покончили со всеми делами, не выпить ли нам вина?

* * *

– Ландыш?
– Сердце.
– Ревень?
– Слабительное.
– Александрийский лист?
– Что-что? – Жуга поднял голову.
– Э-ээ… сенна.
– Тоже слабительное.
– А тысячелистник?
– От простуды…
С раннего утра в аптеке у Готлиба витал дым и чад – престарелый аптекарь и Жуга, ставший на время его помощником, плавили в медном котле белую вязкую смолу (вчера посыльный доставил от графа фон Оппенгейна заказ на сургуч). Попутно Готлиб решил испытать паренька на предмет знания целебных растений. Было жарко, и Жуга снял рубашку, оставшись в одних лишь штанах. Аптекарь мельком взглянул на его шрамы, но ничего не сказал.
Аптека Иоганна Готлиба была не только, и не столько лавкой, сколько мастерской – все лекарства и другие заказы приготовлялись прямо здесь. Жуга с интересом разглядывал длинные полки, уставленные разных размеров пузырьками, медленно, по складам разбирая незнакомые названия: «Антимоний», «Алкалия», «Зильбер Глет», «Серная печень»… А полкой ниже понаставлено и вовсе непонятно что: «Аравийская Камедь», «Кинкина», «Сандал», «Фернамбук», «Драконова Кровь»и даже «Адский Камень» – ни больше, ни меньше. Да и травы, знакомые Жуге с детства, здесь назывались иначе.
– Мята? – спрашивал меж тем Готлиб, помешивая вязкую желтоватую массу.
– От кашля.
– Шалфей?
– Для горла.
– Адонис?
– Как?
Аптекарь огляделся, снял с полки мешочек и вынул горсть засушенных растений.
– А, горицвет! – Жуга понимающе закивал. – Он тоже, если сердце заболит… но только сушеный.
– И как же его сушат?
Жуга почесал в затылке.
– Ну-у, как… Медленно.
– Гм! А ромашку?
– В тени…
– Отвар из девясила как приготовить?
– В печке напар делают, в горшке.
Готлиб усмехнулся довольно – паренек не лгал, когда говорил, что знает толк в травах. Жаль, что только в травах – остальное аптекарское дело было для него тайной за семью печатями. Взять например, сургуч. Любой подмастерье знает, что здесь к чему. Открой книгу и прочти: «Растопи воск, затем возьми чистой белой смолы, распусти ее на слабом угольном огне, и когда распустится, ними и вмешай в смолу на один фунт четыре лота малярной киновари, добавь мел, дай застыть вместе, и получишь красивый, красный, крепкий сургуч». Этот же и читать-то толком не умеет – взял вместо киновари малахитовую зелень – это же надо! Хорошо еще, что не добавили дорогой даммар – белую смолу, а обошлись для начала канифолью. Вон, стоит в горшке, остывая, зеленая масса, сколько не тыкай пальцем – все мягкая, липнет к рукам… Эх, молодо-зелено… А так, если посмотреть, парень сообразительный, схватывает все на лету. Хотя…
Аптекаря вдруг осенило. Он повернулся к Жуге.
– Ты не различаешь цвета?!
– Ну… – замялся тот. – Красное и зеленое – да.
– Так, так, – Готлиб нахмурился, продолжая помешивать в котелке. – Это уже хуже. А я, признаться, подумывал, не взять ли тебя в ученики…
Жуга покачал головой.
– У вас бы я с охотой поучился, – сказал он. – Но, боюсь, что в городе я пробуду недолго.
Плав в котле стал густеть, аптекарь разлил его в узкие фаянсовые формочки, где тот застыл крепкими ярко-красными палочками. Готлиб подцепил одну, вытащил, постучал по ней ногтем и удовлетворенно кивнул. Обернулся:
– Так зачем, говоришь, ты пришел в Гаммельн?
Жуга хотел ответить, но в этот миг дверной колокольчик вдруг задергался, суматошно звеня, и Готлиб пошел открывать.
– Послание доктору Иоганну Готлибу от господина бургомистра! – послышалось снизу.
– Хорошо, давай его сюда, – сказал аптекарь.
Он поднялся по лестнице, неся в руке тонкий пергаментный свиток, сломал сургучную, голубую с золотом печать, пробежал глазами текст и нахмурился. Покачал головой.
– Ох уж этот Остенберг… – пробормотал он.
– Бургомистр? – мгновенно насторожился Жуга. – А что с ним?
Готлиб поднял взор.
– Теперь он хочет, чтобы я уничтожил крыс в городе.
– Ну и что? Или это так сложно?
Аптекарь рассмеялся невесело, небрежно бросил свиток на стол и опустился в кресло. Сложил домиком сухие старческие ладони и некоторое время молчал, глядя в камин.
– Видишь ли, мой юный друг Шуга, – наконец начал он. – Дело это не то чтобы сложное – оно попросту невыполнимое. Мало того, что в моем возрасте не гоже шастать по подвалам и чердакам. С недавних пор я не знаю созданий, хитрее, чем гаммельнские крысы. Они с ходу распознают любые ловушки. Они не трогают отравленные приманки, а если и едят их, то совсем немного. Это безнадежно – я не знаю, как с ними бороться. В последнее время жители покупают крысиный яд чуть ли не мешками, а толку никакого. Бургомистр попросту придумал невыполнимое задание, лишь бы только посадить меня в лужу. Готов спорить, что здесь не обошлось без Густава Бреннеля – он спит и видит, как бы выставить меня дураком. Да…
– Этот Бреннель, – медленно произнес Жуга, – он загорелый, носатый и высокого роста – этакая жердь. Верно?
– Да, это он, – кивнул Готлиб. – А откуда ты знаешь?
– Я вчера у Бургомистра был, они там сидели оба…
– А зачем ты ходил к Бургомистру? – удивленно спросил тот.
Жуга замялся.
– Все это трудно объяснить, – сказал он. – По правде говоря, я кое-что узнать хотел из записей приходских…
– Про что?
Тот поднял голову.
– Про меня… Один мой друг сказал, что лет двадцать тому назад здесь прошел мор, а я… ну, решил, что в переписи… А, не все ли равно… – он махнул рукой. – Я же говорю – долго рассказывать. В общем, господин бургомистр велел мне зайти через три дня.
– Ах да, чума… – Лицо аптекаря помрачнело. – Верно, я помню ее. Это было – дай Бог памяти – да, да! – семнадцать с половиной лет тому назад, – он вздохнул, посмотрел на умолкнувшего рыжего паренька и покачал головой. – Ах, Шуга, Шуга… Боюсь, что ты задел больное место Бреннеля…
Готлиб откинулся на спинку кресла, подперев голову рукой, и задумчиво умолк, всецело отдавшись воспоминаниям. Наконец он поднял взгляд. Отраженные язычки пламени плясали в его глазах, и казалось, что взор его до сих пор хранит отсвет давних погребальных костров.
– То был страшный год… – медленно начал он. – Мы с Густавом работали день и ночь. Пять лекарей скончались на наших глазах, нас же болезнь каким-то чудом пощадила. Именно тогда дороги наши разошлись: я стал приверженцем полифармации, Бреннель же продолжал резать и вычищать эти проклятие чумные бубоны… Наверное, от его кровопусканий и припарок умерло тогда больше людей, чем от самой чумы. Да… Кто знает? Вот так и получилось, что с тех пор мы враги. К несчастью, в друзьях у бургомистра ходит Густав, а не я.
Жуга некоторое время молчал, нахмурившись.
– По-моему, только дураки отвергают силу целебных трав, – наконец сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86