Когда ворон улетел, Вилл вернулся на свою соломенную постель. Он сидел, склонив голову в раздумьях, пытаясь осмыслить эту неожиданную новость. По какой-то причине его мысли все время возвращались к тому, что сказал ему другой ворон на дороге в Фенкастер: «Если только она не гоблинка». И если женщина, за которой он гонялся, была не толстопятка, не олух и уж точно не грант и не горбач, если она все-таки была гоблинкой, то значит…
У Вилрована вдруг закружилась голова и земля ушла из-под ног, все его представление о мире перевернулось. А если Спекулярии все-таки правы? А если чародеи все-таки все еще существуют, если именно они стоят за похищением Сокровищ? А если он, сам того не зная, все это время преследовал одну из них?
Ответ на этот вопрос заставил его в ярости ударить кулаками в стену, так что он в кровь разбил себе костяшки. Если все это правда, то Лили прямо сейчас, может быть, преследует чародейку. Она и этот ее спутник в эту самую минуту неумолимо движутся навстречу одному из самых опасных и беспощадных существ на свете.
А он, Вилрован, не может ничего с этим сделать, и совершенно не в состоянии прийти ей на помощь, пока заперт в этой проклятой клетке.
42

Тарнбург, Винтерскар.
Тремя месяцами ранее — 27 плювиоза 6538 г.
Это был респектабельный дом, где комнаты снимали благородные джентльмены, просторный старый дом на тихой улице. Ис сидела в своей карете у чопорного фасада, где все окна были закрыты ставнями, не зная, на что решиться. Она все больше и больше училась не обращать внимания на традиции и правила, но пока еще не совсем потеряла стыд. Юные леди, даже замужние юные леди, не навещают молодых людей в меблированных комнатах.
Но она уже более десяти дней не видела Змаджа, он не ответил ни на одно из ее все более беспокойных писем. Никто не слышал, чтобы он уезжал из города, никто не видел его нигде в Тарнбурге. Ис все больше склонялась к мысли, что случилось что-то ужасное.
Наконец, решившись, она вышла из кареты и велела двум лакеям следовать за ней. Она намеревалась узнать правду, какой бы чудовищной эта правда ни оказалась.
Комнаты Змаджа находились на третьем этаже, где было чуть менее убого, чем на остальных двух. Ис вошла в коридорчик с потертым ковром на полу и мутной застекленной крышей, помедлила у двери, потом сжала руку в кулак и тихо постучала.
Стук глухим эхом отдался в пустом коридоре, но ответа не последовало. Через минуту она постучала снова, на этот раз сильнее. Опять тишина, ни малейшего движения по ту сторону двери. Ис уже думала, не велеть ли лакеям сломать дверь, как вдруг ей пришло в голову проверить ручку.
От одного прикосновения защелка отодвинулась и дверь распахнулась, внутри было темно. Ис внезапно охватила паника. Если бы Змадж уехал за город, он никогда бы не оставил дверь незапертой.
— Ждите меня здесь, — велела она лакеям и одна вошла и квартиру. От волнения у нее пересохло во рту, а сердце забилось сильнее.
В гостиной было холодно и затхло. Продвигаясь в сумерках почти на ощупь, Ис подошла к окну и открыла ставни. Поток яркого солнечного света пронзил мрак и окрасил потертый ковер кроваво-красным. Ис осторожно огляделась, но ничего подозрительного не увидела — обычная комната, уставленная дешевой мебелью. И облако пылинок кружится в солнечных лучах.
Она прошла в спальню. И здесь тоже царил порядок, кровать заправлена, белье аккуратно уложено в сосновый комод, остальные вещи убраны в выдвижные ящики. И только подойдя ближе к камину, она вскрикнула.
Небольшая горка серебристо-серого пепла просыпалась из камина на алый ковер. Такая маленькая, что и представить себе трудно, что это все, что осталось от статного юноши. Но чародеи очень сильно воспламенялись, и поэтому большая часть материи испарялась, включая почти всю одежду.
Ис упала на колени у закопченного очага, не обращая внимания на то, что пачкает шелковые юбки. Ее сердце больно билось о ребра, кровь шумела в ушах. Она медленно протянула руку и коснулась пепла, затем мучительно содрогнулась. Это не могло быть случайностью, кто-то сделал это намеренно. Не было это и самоубийством. Змадж был еще слишком молод, да и обычно гоблины предпочитали принять яд или проглотить толченое стекло. И даже убийцы обычно прибегали к тем же средствам, потому что смерть от огня ужасала даже исполненных самой страшной жаждой мести гоблинов.
Ис медленно и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Ей был известен только один гоблин, достаточно жестокий и безжалостный, чтобы сжечь другого гоблина.
Мадам собиралась уходить, когда вошла Ис. Она была очень красива в иссиня-черном бархате и сером беличьем меху, но ее портило, как всегда, беспокойное и недовольное выражение лица, а знакомый опасный блеск в глазах должен был бы предостеречь бывшую ученицу.
— Как ты смела! — сказала Ис, дрожа от возмущения. — Сначала Айзек, теперь Змадж. Кто ты такая, чтобы вот так запросто проливать столько крови Империи?
— Я та, кто защищал и охранял тебя всю твою жизнь. Мальчишка стал представлять опасность для тебя, в каком-то смысле — он стал опасен для всех нас. Особенно после твоего омерзительного поведения на Зимнем Балу. Настоятельно прошу тебя, забудь эту детскую страсть и хоть раз в жизни задумайся.
Ис топнула ножкой.
— Я не хочу задумываться, меня от этого уже тошнит. У меня голова болит, когда я так злюсь. Как ты могла так поступить со мной? Я любила Змаджа…
— Именно. Твоя интрижка с ним затянулась и становилась слишком очевидной. — Мадам взяла черную бархатную шляпку, аккуратно пристроила ее поверх гладких темных завитков волос и прикрепила длинной блестящей шляпной булавкой. — Кроме того, — сказала она с проницательной улыбкой, осматривая результат своих действий в маленькое зеркальце, — он ведь сделал свое дело, не так ли?
Ис резко втянула в себя воздух, пораженная таким зловещим всеведением.
— А ты откуда знаешь? Я никому не говорила, я и сама-то была не уверена. Ты-то откуда узнала?
Ее воспитательница пожала плечами и отложила зеркальце.
— Существуют определенные признаки. Для того, кто в этом разбирается, совершенно недвусмысленные. А когда придет время объявить миру о своем положении, не должно быть ни тени скандала, ни малейшего подозрения, что ребенок, которого ты носишь, — не от короля Джарреда. Своей собственной беспечностью ты сама заставила меня прибегнуть к таким крайним мерам.
Ис резко опустилась на стул у двери. Рана была все еще глубока, но гнев стихал. Она начинала понимать, что мадам права и она сама навлекла на себя это горе.
— Но почему нужно было его убивать? — тихо спросила она. — Разве мы не могли просто отослать его?
— Мы? — Мадам резко к ней обернулась. — Но ты сама сказала, что только ты ему приказываешь. Если бы у тебя хватило здравого смысла отослать его самой, в этом не было бы необходимости. А так ты не оставила мне выбора. — На столике рядом с ней лежали перчатки, она взяла правую и натянула на руку. Затем — левую. — Пора тебе, Ис, отвечать за собственные поступки. Ты теперь, как ты недавно сама сказала, больше не мелюзга с грифельной доской. Никто не сочтет твои угрозы безобидной дерзостью — и менее всего я. Тебе придется научиться придерживать язык, выказывать некоторую сдержанность. Иначе я уже не смогу спасти тебя.
Ис взялась за лоб, голова у нее невыносимо болела.
— Ты должна была это объяснить. Почему ты даже не попыталась мне ничего объяснить перед тем, как решилась на этот чудовищный шаг?
И снова глаза мадам жестоко сверкнули.
— Мне всегда казалось, что на конкретном примере, если он достаточно отчетливый, все понимается лучше, чем из объяснений. С твоей матерью только так и можно было справиться, и я с самого начала знала, что и с тобой по-другому нельзя.
— Но я же не Химена, — жалобно возразила Ис. — Ты бы могла хотя бы попробовать обращаться со мной мягче. Хоть раз попробовать.
Ярко-красные губы изогнулись в презрительной улыбке.
— Ты и сама не знала, что ты из себя представляешь, когда попала ко мне в руки! Ты не помнишь — просто не хочешь вспоминать, — какую жалкую жизнь ты вела до того, как я тебя спасла.
Ис закрыла глаза рукой.
— Мне иногда… снятся кошмары, какие-то люди и незнакомые места. Но никаких ясных воспоминаний.
— Тогда, по-моему, — сказала мадам, — тебе давно пора напомнить.
Дома здесь стояли старые и невероятно ветхие, улицы Оттарсбурга были грязны и наводили тоску. Сырость была повсюду — она липким потом выступала на стенах, грязными лужами скапливалась на мостовой, хрипела в легких у больных, сочилась в мерзких чердаках и заплесневелых подвалах. Она была повсюду, только не там, где ей полагалось быть.
Наемная коляска прогромыхала по разбитой и изрезанной колеями улочке и остановилась у мрачной маленькой площади. Из нее вышли две женщины в черном под густыми вуалями. Та, что повыше, велела кучеру подождать, их дела не займут много времени.
Они прошли два квартала по грязи и отбросам, приподнимая тяжелые юбки, чтобы не испачкаться. Потом дорога пошла под уклон, и они оказались на обрыве, перед ними расстилалась широкая сеть запруд и мостиков, которая тянулась до самого Скара. Легкий бриз с реки колыхал их вуали.
Они спустились по крутой лестнице и пошли дальше по дорожке: мимо прогуливающихся моряков в коротких шерстяных куртках и высоких деревянных башмаках, мимо оборванных детей, игравших в мусорных кучах, которые замирали, уставившись на двух незнакомых женщин, спешащих непонятно куда. Воздух был наполнен вонью — несло бедностью, рыбой и гниющей рекой. Наконец Ис и ее воспитательница остановились около разваливающегося домишки.
Когда дверь лавки со скрипом отворилась и вслед за мадам Соланж Ис вошла внутрь, на нее вдруг нахлынула волна отчаяния. Она узнала это место: пыльные груды книг и бумаг, кривые кучи ломаной мебели. Она узнала и тошнотворный запах, который испускали стопки заплесневелой одежды. Все это она сотни раз видела в своих кошмарах.
Где-то в задней комнате звякнул колокольчик. В ответ скрипнула еще одна дверь и на пороге появилась сгорбленная фигура, четко обрисовавшись в свете рогового светильника. Когда хозяин проковылял внутрь, все его внимание сконцентрировалось на мадам.
— Итак… вы вернулись, — сказал древний горбач.
— Да, — подтвердила мадам, откидывая вуаль нервным жестом. — Хотя должна сказать, меня удивляет, что столько лет спустя ты все еще жив.
— Я и сам несколько удивлен. Я ожидал, что вы от меня избавитесь. Интересно, почему вы этого не сделали?
Мадам пожала плечами, как будто это было ей совершенно безразлично — как оно, скорее всего, и было.
— Возможно, я предчувствовала, что наступит такой день, как сегодня. — Она обернулась к Ис. — Узнаешь это место? Этого гоблина?
Медленно, неохотно Ис приподняла вуаль и удивленным взглядом обвела все вокруг.
— Я жила здесь, в этой грязи. А этот — вырастил меня, если так можно сказать, учитывая, что он совсем обо мне не заботился!
— Тогда ты и сейчас не до конца вспомнила. Ты была не таким ребенком, чтобы тебя можно было растить, ты была диким зверенышем, которого нужно было сломить и приручить. Так часто случается с осиротевшими чародеями, живущими в изгнании. Когда родители умирают, никто не в состоянии воспитать их, никто не знает, как это делается, и не обладает достаточной силой воли. Мне немало таких попадалось за эти годы; низшие гоблины, жившие по соседству, во всем им потакали и были слишком мягкосердечны, чтобы просто их истребить. И такие дети все равно обычно долго не живут. Они умирают, как жили, — словно дикие звери.
Ис прикрыла глаза руками. Воспоминания стремительно возвращались к ней, они обрушились лавиной, и эта лавина грозила поглотить ее.
— Нет, — шептала она, — нет, я никогда не была такой отвратительной, такой мерзкой…
— Именно такая ты и была, — сказала мадам, торжествуя. — Оборванная, грязная, одичавшая. И оставалась бы такой до сих пор, если бы не все то время и все те усилия, что я на тебя потратила. То есть если бы ты вообще, конечно, выжила.
Но Ис продолжала качать головой. Унижение было слишком сильным, слишком невыносимым.
— Нет, — повторяла она снова и снова. — Не может быть, чтобы из такой грязи я выросла в такую, как сейчас. Если это правда, я больше никогда не смогу поднять голову. — В отчаянии она повернулась и выскочила на улицу. Дверь захлопнулась за ней.
В тесной лавке на некоторое время повисла тишина, потом горбач заговорил:
— Так вы пощадили меня только для этого. Она ни за что не позволит мне жить, зная, что я помню, какой она была, что я видел, из какой грязи она вышла.
Мадам еще мгновение, озадаченно нахмурившись, смотрела вслед Ис. Потом повернулась к старому гоблину, ее блестящие темные глаза были тверже, чем когда-либо.
— Ты, несомненно, прав, — ответила она, пожимая плечами. — Но какая разница — ты с самого начала не представлял особой ценности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78