Феликс потер глаза, встал с кушетки и с хрустом расправил плечи.
— Прислугу мы отправили спать, — доложил Огюстен. — Ты не против? Вон твой ужин!
— Спасибо… — сказал Феликс и не узнал собственного голоса. — Кгхм! Бальтазар, плесни мне вина, будь добр…
В комнате чего-то не доставало. Что-то было не так, как раньше, но Феликс не мог понять, что? Он подошел к камину и поворошил кочергой серебристую коросту пепла, взметнув в дымоход сноп искр. Потом подбросил в огонь дров, и камин снова весело запылал. Но чего-то по-прежнему не хватало…
«Часы, — сообразил он. — Часы в прихожей остановились. Раньше тикали, как метроном, а теперь стало тихо. Надо завести!»
Часы купила Ильза, которой периодически изменял ее вкус к дорогим и некрасивым вещам, и она, пускай и по ошибке, приобретала предметы, на которые можно было смотреть без содрогания. Большие напольные часы с боем были как раз таким случаем: из темного полированного дерева, с матово поблескивающими гирями, римскими цифрами на циферблате и похожим на гитарный гриф маятником, часы выглядели солидно и уверенно, не бросаясь в глаза показной роскошью.
Сейчас оба бронзовых цилиндрика опустились только до середины положенной им дистанции, но маятник висел неподвижно. Феликс толкнул его, и механизм принялся размеренно клацать. Тут Феликс понял, что не имеет ни малейшего представления о том, сколько сейчас времени, и вернулся в столовую.
— Огюстен, ты не подскажешь, который час?
— Понятия не имею! Мои остановились в четверть одиннадцатого… — пожаловался француз, выудив из жилетного кармана часики в дешевом стальном корпусе.
«Странно», — подумал Феликс. То же самое время показывали и стрелки часов в прихожей. Можно было подняться за брегетом в свою комнату, но шляться по дому со свечкой в руке ему расхотелось, и он, усевшись за стол, принялся без всякого аппетита ковырять салат.
Только сейчас он понял, что Бальтазар не просто угрюм, но мрачен, как грозовая туча, и причина этого лежит отнюдь не в алкоголе. Даже если сейчас было только одиннадцать, а на самом деле, наверное, больше, то Себастьяну давно пора было объявиться. «Так, — подумал Феликс. — Что-то случилось. В лучшем случае парня забрали в участок. В худшем…» О худшем Феликс предпочитал не думать.
Огюстен же тем временем продолжал как ни в чем не бывало жонглировать словами и упражняться в софистике, доказывая, что именно герои всему виной. Не встречая ровным счетом никаких возражений со стороны Бальтазара, Огюстен разошелся вовсю и чесал языком без остановки.
— Прогресс, — рассуждал он, — это вам не какой-то кадавр, которого можно легко одолеть путем усекновения головы и прочих выступающих частей тела. Прогресс нельзя победить мечом! Его вообще нельзя победить или хотя бы остановить! Прогресс — это снежный ком, два столетия пролежавший на вершине горы и теперь наконец-то сорвавшийся вниз чудовищной лавиной, сметающей все на своем пути. А кто сдерживал эту лавину? Маги, слуги Хтона и воплощения мирового Зла… Вот и выходит, что джинна из бутылки выпустили герои, столь прилежно истребившие магов, а теперь, когда этот джинн бушует по всей Ойкумене, герои делают вид, что им нет до этого никакого дела. Вы знаете, Бальтазар, я всегда был невысокого мнения об умственных способностях героев, но что меня действительно поражает, так это ваша нынешняя щепетильность и страх во что-либо вмешаться. Герои самоустранились от общественной жизни, и общество быстренько подыскало им замену, но какую! Ужас!.. Право слово, я никак не ожидал от вас такой… безответственности, чтобы не сказать — трусости. Набедокурили — и в кусты, тоже мне, герои!
И тут чаша терпения Бальтазара переполнилась. Он привстал, перегнулся через стол и ухватил Огюстена за грудки, наматывая его манишку на кулак.
— Послушайте, вы! — прошипел Бальтазар. — Господин теоретик! Сотни парней, мизинца которых вы не стоите, отдали свои жизни, чтобы такие уроды как вы могли рассуждать о роли героев в жизни общества. Потрудитесь уважать память этих парней, мсье Огюстен, а иначе мне придется выбить из вас всю спесь!
— Что за манеры, сеньор драконоубийца? — хрипел полузадушено Огюстен. — За неимением аргументов переходим к рукоприкладству?
— Я жду извинений, — угрожающе сказал Бальтазар, приподнимая и слегка встряхивая француза. — Извинений передо мной и Феликсом лично, и перед всеми героями, которых вы только что оскорбили!
— Я? Оскорбил? — удивился Огюстен, медленно багровея лицом и с трудом сохраняя самообладание. — Да что вы в самом деле, я и в мыслях-х-х…
— Ну?! — прорычал Бальтазар. На его висках вздулись узловатые веревки вен, а на лбу выступил пот. — Ну?!!
— Хватит! — Ладонь Феликса с треском врезалась в столешницу. — Прекратить! Отпусти его! Немедленно!
Секунду-другую Бальтазар продолжал смотреть в налитые кровью глаза Огюстена, а потом отшвырнул пухлого француза и, тяжело дыша, опустился на стул.
— Какой вы, однако, агрессивный… — выдавил с кривой полуулыбкой Огюстен, потирая шею. — В вашем возрасте это вредно…
— Еще один такой инцидент, — внушительно сказал Феликс, — и я вас выгоню. Обоих. Учтите на будущее.
— Учтем, — уже почти весело сказал Огюстен. — Непременно учтем, правда, сеньор Бальтазар?
Испанец в два жадных глотка осушил бокал с вином и буркнул:
— Извини, Феликс. Я погорячился…
— Папа? — раздался у Феликса за спиной чуть испуганный голос Йозефа.
Феликс обернулся. Йозеф стоял в одной ночной рубашке и смешном колпаке с помпоном. Он был бледен, и рука, сжимавшая подсвечник, слегка дрожала.
— Да? — удивленно спросил Феликс. — В чем дело, сынок? Мы вас разбудили, да? Ты прости, мы тут слегка развоевались…
— Папа, — сказал Йозеф. — У Агнешки жар. Надо сходить за доктором.
7
Обычно укладывание Агнешки спать — дело, казалось бы, нехитрое и привычное — превращалось в процедуру настолько долгую, сложную и трудоемкую, что когда сегодняшним вечером внучка сама изъявила желание отправиться в постель, Феликс посчитал, что причиной этого намерения стала давняя боязнь темноты, которой девочка страдала с трехлетнего возраста — боязнь сильная, доходящая порой до панического ужаса, и, увы, запущенная по воле Ильзы и Йозефа, не позволивших Феликсу «искалечить детскую психику изуверскими методами героев» и отучить Агнешку испытывать страх перед потемками раз и навсегда.
Но сейчас, проходя в свой кабинет мимо комнаты Агнешки и замирая под дверью, откуда доносились тихие стоны и горячечное бормотание, перемежаемое успокаивающим воркованием Ильзы, Феликс ругал себя на чем свет стоит и мысленно давал себе пинка за то, что не смог отличить хворь от испуга и еще посмел подтрунивать над занемогшей внучкой! Побороть чувство вины и перестать корить себя Феликс мог только одним способом, а именно — безотлагательно приведя в внучке доктора, и именно за этим он и направлялся в свой кабинет. При всем своем скепсисе касательно прогнозов Огюстена, Феликс все же хотел свести риск к минимуму и самым старательным образом подготовиться к вылазке в Город.
Войдя в кабинет, он первым делом выволок из-под стола дорожный сундук и достал из него старую лампу «летучую мышь» и пузырек с загустевшим маслом. Фитиль занялся неохотно, и от запаха нагретого металла и горелого масла у Феликса защемило сердце. Эта лампа, как и любой другой предмет, извлеченный из окованного железом сундука, могла разбудить такое количество совершенно неуместных сейчас воспоминаний, что Феликс поспешил задуть огонек и отставить «летучую мышь» в сторонку, приступив к сосредоточенному переворачиванию содержимого сундука. Память его не подвела: на самом дне, под холстиной, к тихой радости Феликса обнаружились меховые унты, которые он тут же и обул.
Теперь следовало подумать об оружии. Мысль о мече он отбросил сразу: в такой мороз человек с подрезанными сухожилиями (обычный способ гуманного вразумления уличной швали) к утру гарантированно превратился бы в труп, а убийство людей Феликсу всегда претило, и поэтому он остановил свой выбор на короткой и гибкой дубинке из кожи носорога, привезенной из Африки и усовершенствованной путем закладывания свинчатки в ударную часть. Одного взмаха этой вещицей хватало, чтобы нокаутировать быка, но проблема заключалась в том, что у толпы слишком много голов, чтобы каждую можно было отоварить в порядке очереди — а именно столкновения с толпой Феликс опасался куда больше, чем всех бандитов вместе взятых.
В другой ситуации он бы еще, пожалуй, поразмыслил над этой проблемой, но сейчас, когда за стеной металась в бреду его внучка, он действовал без колебаний. За ровными рядами обтянутых в сафьян томиков подарочного издания «Анналов» в задней стенке книжного шкафа был укрыт тайник, который он не открывал со Дня Героя. Комбинацией замка была дата рождения Агнешки…
«Сигизмунд мне голову оторвет», — хмуро подумал Феликс, вытягивая увесистый фолиант. Ключ от него был приклеен кусочком липкой ленты для мух к нижней поверхности письменного стола. «Кто бы мог подумать, что самое мощное и самое секретное оружие героев может понадобиться для таких прозаических целей, как распугивание толпы… Что творится с этим миром?!» — спросил себя Феликс и открыл фолиант.
Скорее всего, это была идея Сигизмунда — придать футляру для оружия форму книги; старик любил распространяться о силе, даруемой знаниями… Разумеется, никаких страниц в фолианте не было, а была подкладка наподобие той, в которой покоились эсток и дага Феликса. Только углубления в этой подкладке были необычными: два продолговатых по бокам и два — круглое и грушеобразное — посередине. В круглом лежала маленькая коробочка, заполненная свинцовыми шариками размером с фалангу большого пальца; а грушеобразное углубление заполнял собой пенал из выскобленного оленьего рога, настолько тонкий, что сквозь полупрозрачные стенки был виден иссиня-черный зернистый порошок. Но вовсе не свинцовые шарики, и даже не загадочный порошок Сигизмунд велел беречь как зеницу ока: два предмета, уложенные в продолговатые углубления подкладки, и формой напоминающие ложа ручных арбалетов с продольными трубками там, где полагалось быть углублению для стрелы, и были тем самым чудо-оружием героев.
…Первые огнестрелы были фитильными и жутко неудобными в обращении: герои прихватывали их с собой только в том случае, если предстояла встреча с гиппогрифом, ценохоркой или другой массивной тварью, убивать которую вручную — запаришься; но лет десять назад нюрнбергский мастер, имя которого было большей тайной, чем родословная Бальтазара, не только навострился делать компактные и легкие огнестрелы, но и изобрел пружинно-колесцовый замок, который позволял держать по взведенному огнестрелу в каждой руке и стрелять два раза подряд — и тогда эти шумные, но грозные устройства стали применяться героями и против магов. Феликсу порой казалось, что именно изобретение огнестрела приблизило кончину магов, хотя, конечно же, это не объясняло, почему перестали рождаться новые маги… Черный порошок, в просторечии — порох, выдавал героям Сигизмунд лично, и узнать его, пороха, состав и способ приготовления было невозможно; ну а шарики-пули каждый герой отливал самостоятельно.
Эта пара огнестрелов слегка отличалась от той, что Феликс потерял в Каринхале: и рукоятки были изогнуты сильнее, и стволы — чуточку короче, но клейма на стволах (коронованная змея, фирменный знак таинственного оружейника) и — самое главное — замки оставались точно такими же: Феликс привычно завел ключом колесико, проверил винт, фиксирующий кремень, прицелился в окно и потянул за спусковой крючок. Раздался щелчок, шипение, кремень коротко взвизгнул об колесцо, и брызнул сноп ярких искр. Феликс повторил операцию со вторым огнестрелом, убедился, что пружина не ослабла, отмерил и насыпал порох, и чисто машинально, повинуясь автоматизму движений, обернул свинцовые шарики в пыжи и затолкал их шомполом в стволы. Уже взводя заново колесики, он осознал, что стрелять сегодня если и придется, то только в воздух, и пули здесь явно лишние, но не разряжать же теперь огнестрелы, да и каким образом?.. И так сборы отняли непозволительно много времени!
Надо было торопиться, и Феликс сунул дубинку за голенище унта, огнестрелы прикрыл плащом и спустился вниз. С Бальтазаром они обо всем договорились еще в столовой (короткий обмен взглядами, и испанец молча кивнул, соглашаясь остаться на страже), а вот то, что Огюстен облачился в шубу и, нахлобучив по самые брови свою норковую шапку, спросил деловито:
— Так мы идем или нет?! — стало для Феликса настоящим сюрпризом.
«Мы? — поразился Феликс. — Чего это он вдруг?..»
— Одну минутку, — сказал он французу и поманил к себе Бальтазара.
— Что еще? — буркнул тот.
— Держи, — сказал Феликс, протягивая другу один из огнестрелов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Прислугу мы отправили спать, — доложил Огюстен. — Ты не против? Вон твой ужин!
— Спасибо… — сказал Феликс и не узнал собственного голоса. — Кгхм! Бальтазар, плесни мне вина, будь добр…
В комнате чего-то не доставало. Что-то было не так, как раньше, но Феликс не мог понять, что? Он подошел к камину и поворошил кочергой серебристую коросту пепла, взметнув в дымоход сноп искр. Потом подбросил в огонь дров, и камин снова весело запылал. Но чего-то по-прежнему не хватало…
«Часы, — сообразил он. — Часы в прихожей остановились. Раньше тикали, как метроном, а теперь стало тихо. Надо завести!»
Часы купила Ильза, которой периодически изменял ее вкус к дорогим и некрасивым вещам, и она, пускай и по ошибке, приобретала предметы, на которые можно было смотреть без содрогания. Большие напольные часы с боем были как раз таким случаем: из темного полированного дерева, с матово поблескивающими гирями, римскими цифрами на циферблате и похожим на гитарный гриф маятником, часы выглядели солидно и уверенно, не бросаясь в глаза показной роскошью.
Сейчас оба бронзовых цилиндрика опустились только до середины положенной им дистанции, но маятник висел неподвижно. Феликс толкнул его, и механизм принялся размеренно клацать. Тут Феликс понял, что не имеет ни малейшего представления о том, сколько сейчас времени, и вернулся в столовую.
— Огюстен, ты не подскажешь, который час?
— Понятия не имею! Мои остановились в четверть одиннадцатого… — пожаловался француз, выудив из жилетного кармана часики в дешевом стальном корпусе.
«Странно», — подумал Феликс. То же самое время показывали и стрелки часов в прихожей. Можно было подняться за брегетом в свою комнату, но шляться по дому со свечкой в руке ему расхотелось, и он, усевшись за стол, принялся без всякого аппетита ковырять салат.
Только сейчас он понял, что Бальтазар не просто угрюм, но мрачен, как грозовая туча, и причина этого лежит отнюдь не в алкоголе. Даже если сейчас было только одиннадцать, а на самом деле, наверное, больше, то Себастьяну давно пора было объявиться. «Так, — подумал Феликс. — Что-то случилось. В лучшем случае парня забрали в участок. В худшем…» О худшем Феликс предпочитал не думать.
Огюстен же тем временем продолжал как ни в чем не бывало жонглировать словами и упражняться в софистике, доказывая, что именно герои всему виной. Не встречая ровным счетом никаких возражений со стороны Бальтазара, Огюстен разошелся вовсю и чесал языком без остановки.
— Прогресс, — рассуждал он, — это вам не какой-то кадавр, которого можно легко одолеть путем усекновения головы и прочих выступающих частей тела. Прогресс нельзя победить мечом! Его вообще нельзя победить или хотя бы остановить! Прогресс — это снежный ком, два столетия пролежавший на вершине горы и теперь наконец-то сорвавшийся вниз чудовищной лавиной, сметающей все на своем пути. А кто сдерживал эту лавину? Маги, слуги Хтона и воплощения мирового Зла… Вот и выходит, что джинна из бутылки выпустили герои, столь прилежно истребившие магов, а теперь, когда этот джинн бушует по всей Ойкумене, герои делают вид, что им нет до этого никакого дела. Вы знаете, Бальтазар, я всегда был невысокого мнения об умственных способностях героев, но что меня действительно поражает, так это ваша нынешняя щепетильность и страх во что-либо вмешаться. Герои самоустранились от общественной жизни, и общество быстренько подыскало им замену, но какую! Ужас!.. Право слово, я никак не ожидал от вас такой… безответственности, чтобы не сказать — трусости. Набедокурили — и в кусты, тоже мне, герои!
И тут чаша терпения Бальтазара переполнилась. Он привстал, перегнулся через стол и ухватил Огюстена за грудки, наматывая его манишку на кулак.
— Послушайте, вы! — прошипел Бальтазар. — Господин теоретик! Сотни парней, мизинца которых вы не стоите, отдали свои жизни, чтобы такие уроды как вы могли рассуждать о роли героев в жизни общества. Потрудитесь уважать память этих парней, мсье Огюстен, а иначе мне придется выбить из вас всю спесь!
— Что за манеры, сеньор драконоубийца? — хрипел полузадушено Огюстен. — За неимением аргументов переходим к рукоприкладству?
— Я жду извинений, — угрожающе сказал Бальтазар, приподнимая и слегка встряхивая француза. — Извинений передо мной и Феликсом лично, и перед всеми героями, которых вы только что оскорбили!
— Я? Оскорбил? — удивился Огюстен, медленно багровея лицом и с трудом сохраняя самообладание. — Да что вы в самом деле, я и в мыслях-х-х…
— Ну?! — прорычал Бальтазар. На его висках вздулись узловатые веревки вен, а на лбу выступил пот. — Ну?!!
— Хватит! — Ладонь Феликса с треском врезалась в столешницу. — Прекратить! Отпусти его! Немедленно!
Секунду-другую Бальтазар продолжал смотреть в налитые кровью глаза Огюстена, а потом отшвырнул пухлого француза и, тяжело дыша, опустился на стул.
— Какой вы, однако, агрессивный… — выдавил с кривой полуулыбкой Огюстен, потирая шею. — В вашем возрасте это вредно…
— Еще один такой инцидент, — внушительно сказал Феликс, — и я вас выгоню. Обоих. Учтите на будущее.
— Учтем, — уже почти весело сказал Огюстен. — Непременно учтем, правда, сеньор Бальтазар?
Испанец в два жадных глотка осушил бокал с вином и буркнул:
— Извини, Феликс. Я погорячился…
— Папа? — раздался у Феликса за спиной чуть испуганный голос Йозефа.
Феликс обернулся. Йозеф стоял в одной ночной рубашке и смешном колпаке с помпоном. Он был бледен, и рука, сжимавшая подсвечник, слегка дрожала.
— Да? — удивленно спросил Феликс. — В чем дело, сынок? Мы вас разбудили, да? Ты прости, мы тут слегка развоевались…
— Папа, — сказал Йозеф. — У Агнешки жар. Надо сходить за доктором.
7
Обычно укладывание Агнешки спать — дело, казалось бы, нехитрое и привычное — превращалось в процедуру настолько долгую, сложную и трудоемкую, что когда сегодняшним вечером внучка сама изъявила желание отправиться в постель, Феликс посчитал, что причиной этого намерения стала давняя боязнь темноты, которой девочка страдала с трехлетнего возраста — боязнь сильная, доходящая порой до панического ужаса, и, увы, запущенная по воле Ильзы и Йозефа, не позволивших Феликсу «искалечить детскую психику изуверскими методами героев» и отучить Агнешку испытывать страх перед потемками раз и навсегда.
Но сейчас, проходя в свой кабинет мимо комнаты Агнешки и замирая под дверью, откуда доносились тихие стоны и горячечное бормотание, перемежаемое успокаивающим воркованием Ильзы, Феликс ругал себя на чем свет стоит и мысленно давал себе пинка за то, что не смог отличить хворь от испуга и еще посмел подтрунивать над занемогшей внучкой! Побороть чувство вины и перестать корить себя Феликс мог только одним способом, а именно — безотлагательно приведя в внучке доктора, и именно за этим он и направлялся в свой кабинет. При всем своем скепсисе касательно прогнозов Огюстена, Феликс все же хотел свести риск к минимуму и самым старательным образом подготовиться к вылазке в Город.
Войдя в кабинет, он первым делом выволок из-под стола дорожный сундук и достал из него старую лампу «летучую мышь» и пузырек с загустевшим маслом. Фитиль занялся неохотно, и от запаха нагретого металла и горелого масла у Феликса защемило сердце. Эта лампа, как и любой другой предмет, извлеченный из окованного железом сундука, могла разбудить такое количество совершенно неуместных сейчас воспоминаний, что Феликс поспешил задуть огонек и отставить «летучую мышь» в сторонку, приступив к сосредоточенному переворачиванию содержимого сундука. Память его не подвела: на самом дне, под холстиной, к тихой радости Феликса обнаружились меховые унты, которые он тут же и обул.
Теперь следовало подумать об оружии. Мысль о мече он отбросил сразу: в такой мороз человек с подрезанными сухожилиями (обычный способ гуманного вразумления уличной швали) к утру гарантированно превратился бы в труп, а убийство людей Феликсу всегда претило, и поэтому он остановил свой выбор на короткой и гибкой дубинке из кожи носорога, привезенной из Африки и усовершенствованной путем закладывания свинчатки в ударную часть. Одного взмаха этой вещицей хватало, чтобы нокаутировать быка, но проблема заключалась в том, что у толпы слишком много голов, чтобы каждую можно было отоварить в порядке очереди — а именно столкновения с толпой Феликс опасался куда больше, чем всех бандитов вместе взятых.
В другой ситуации он бы еще, пожалуй, поразмыслил над этой проблемой, но сейчас, когда за стеной металась в бреду его внучка, он действовал без колебаний. За ровными рядами обтянутых в сафьян томиков подарочного издания «Анналов» в задней стенке книжного шкафа был укрыт тайник, который он не открывал со Дня Героя. Комбинацией замка была дата рождения Агнешки…
«Сигизмунд мне голову оторвет», — хмуро подумал Феликс, вытягивая увесистый фолиант. Ключ от него был приклеен кусочком липкой ленты для мух к нижней поверхности письменного стола. «Кто бы мог подумать, что самое мощное и самое секретное оружие героев может понадобиться для таких прозаических целей, как распугивание толпы… Что творится с этим миром?!» — спросил себя Феликс и открыл фолиант.
Скорее всего, это была идея Сигизмунда — придать футляру для оружия форму книги; старик любил распространяться о силе, даруемой знаниями… Разумеется, никаких страниц в фолианте не было, а была подкладка наподобие той, в которой покоились эсток и дага Феликса. Только углубления в этой подкладке были необычными: два продолговатых по бокам и два — круглое и грушеобразное — посередине. В круглом лежала маленькая коробочка, заполненная свинцовыми шариками размером с фалангу большого пальца; а грушеобразное углубление заполнял собой пенал из выскобленного оленьего рога, настолько тонкий, что сквозь полупрозрачные стенки был виден иссиня-черный зернистый порошок. Но вовсе не свинцовые шарики, и даже не загадочный порошок Сигизмунд велел беречь как зеницу ока: два предмета, уложенные в продолговатые углубления подкладки, и формой напоминающие ложа ручных арбалетов с продольными трубками там, где полагалось быть углублению для стрелы, и были тем самым чудо-оружием героев.
…Первые огнестрелы были фитильными и жутко неудобными в обращении: герои прихватывали их с собой только в том случае, если предстояла встреча с гиппогрифом, ценохоркой или другой массивной тварью, убивать которую вручную — запаришься; но лет десять назад нюрнбергский мастер, имя которого было большей тайной, чем родословная Бальтазара, не только навострился делать компактные и легкие огнестрелы, но и изобрел пружинно-колесцовый замок, который позволял держать по взведенному огнестрелу в каждой руке и стрелять два раза подряд — и тогда эти шумные, но грозные устройства стали применяться героями и против магов. Феликсу порой казалось, что именно изобретение огнестрела приблизило кончину магов, хотя, конечно же, это не объясняло, почему перестали рождаться новые маги… Черный порошок, в просторечии — порох, выдавал героям Сигизмунд лично, и узнать его, пороха, состав и способ приготовления было невозможно; ну а шарики-пули каждый герой отливал самостоятельно.
Эта пара огнестрелов слегка отличалась от той, что Феликс потерял в Каринхале: и рукоятки были изогнуты сильнее, и стволы — чуточку короче, но клейма на стволах (коронованная змея, фирменный знак таинственного оружейника) и — самое главное — замки оставались точно такими же: Феликс привычно завел ключом колесико, проверил винт, фиксирующий кремень, прицелился в окно и потянул за спусковой крючок. Раздался щелчок, шипение, кремень коротко взвизгнул об колесцо, и брызнул сноп ярких искр. Феликс повторил операцию со вторым огнестрелом, убедился, что пружина не ослабла, отмерил и насыпал порох, и чисто машинально, повинуясь автоматизму движений, обернул свинцовые шарики в пыжи и затолкал их шомполом в стволы. Уже взводя заново колесики, он осознал, что стрелять сегодня если и придется, то только в воздух, и пули здесь явно лишние, но не разряжать же теперь огнестрелы, да и каким образом?.. И так сборы отняли непозволительно много времени!
Надо было торопиться, и Феликс сунул дубинку за голенище унта, огнестрелы прикрыл плащом и спустился вниз. С Бальтазаром они обо всем договорились еще в столовой (короткий обмен взглядами, и испанец молча кивнул, соглашаясь остаться на страже), а вот то, что Огюстен облачился в шубу и, нахлобучив по самые брови свою норковую шапку, спросил деловито:
— Так мы идем или нет?! — стало для Феликса настоящим сюрпризом.
«Мы? — поразился Феликс. — Чего это он вдруг?..»
— Одну минутку, — сказал он французу и поманил к себе Бальтазара.
— Что еще? — буркнул тот.
— Держи, — сказал Феликс, протягивая другу один из огнестрелов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45