— рассмеялся Феликс, снимая повисшее напряжение. — Обычно студенты начинают задумываться о природе Зла и смысле бытия где-то на третьем курсе. Сигизмунд даже подумывал ввести соответствующую дисциплину… Что-то вроде «этико-философского практикума». Я его отговорил: не хотелось приучать студентов к пустословию.
— Нет, а все-таки? — не сдавался Себастьян. — Как определить Зло? Как его узнать? Я же не могу бороться с тем, чего не знаю в лицо. Ну вот чудовища — они Зло, да? Они убивают людей, и потому — Зло. Но и волки убивают людей. И львы, и тигры, и змеи… Нельзя же записать всех хищников в исчадья Хтона! Так почему химера — это монстр, а лев — это царь зверей? Почему вампир — который, в сущности, не виноват, что он вампир — является слугой Хтона, а разбойник с большой дороги — нет? И у того, и другого есть свои мотивы убивать… Значит, желание пить кровь — это от Хтона, а желание обогатиться — от человека? Но родись тот же самый разбойник в зажиточной семье, и ему не пришлось бы идти грабить… Выходит, и разбойник не виноват, просто так получилось. Разбойниками становятся от бедности, вампирами — от магии…
«Это, наверное, возрастное, — подумал Феликс, пряча улыбку. — Как любит выражаться Огюстен, „гормональный дисбаланс или юношеские соки будоражат разум“. Надо признать, что Огюстен при всей своей склочности далеко не дурак… А мне, похоже, предстоит еще одна лекция. Вот народ пошел — одному про историю героев расскажи, другому — про иерархию, третьему вынь да положь природу Зла и дагерротип Хтона в анфас и профиль… Нет покоя старому усталому герою!»
— Можешь не утруждать себя дальнейшими умопостроениями, — сказал он, прерывая Себастьяна на полуслове. — В конце своей логической цепочки ты неминуемо придешь к выводу, что Зла не существует.
— Но в чем же тогда дело?
— А дело в том, — произнес Феликс, — что цепочка-то — логическая. А логика вообще далека от понятий Добра и Зла. У логики другая система ценностей. Логикой можно проверять рациональность того или иного поступка, его целесообразность, адекватность — но ни в коем случае не этическую оправданность! Потому что логикой можно оправдать все, что угодно. Так уж она устроена. С точки зрения логики, детей бедняков надо убивать в младенчестве, дабы не вырастали разбойниками… Да, такой поступок можно назвать целесообразным и логичным; но добрым?! А все потому, что логика оценивает только мотив и результат поступка; сам же поступок как таковой мало ее заботит. Логика претендует на объективность, а этика всегда субъективна и относительна; и нельзя постичь природу Зла логикой — как нельзя различать запахи при помощи зрения… И вот что интересно: никто не берется оценивать эстетическую ценность… ну, скажем, скульптуры, исходя из логических критериев: ее высоты, массы, стоимости мрамора и труда скульптора. Все соглашаются, что логика и эстетика суть разные понятия. А этику то и дело подменяют логикой…
— Так всех нас в трусов превращает мысль… — процитировал юноша и спросил: — Но почему? Почему это происходит?
— Почему?.. — Феликс прищурился и сказал: — Когда человек видит Зло, то перед ним встает очень простой и безжалостный в своей простоте выбор: бороться со Злом или покориться ему; третьего не дано. И чтобы избежать этого выбора, люди очень долго упражнялись в умении Зла не видеть. Ведь куда как проще заниматься интеллектуальным онанизмом, чем взять в руки меч! Были даже написаны целые тома, посвященные апологетике Зла. Там подробно, на примерах из жизни доказывалось, что человек бессилен перед обстоятельствами, и что Хтон есть всего лишь метафора, а Зло — философская абстракция, и никто на самом деле ни в чем не виноват; просто так получилось! Да вот незадача: можно сколько угодно отрицать существование Зла — оно от этого никуда не денется. Оно всегда с нами, рядом, буквально под боком… Надо только дать себе труд его увидеть.
— Увидеть можно и черную кошку в темной комнате… — сказал Патрик, до сих пор хранивший молчание.
— Да, — кивнул Феликс. — Ты абсолютно прав. Именно поэтому мы не сражаемся с бандитами и оставляем их жандармам. Людская душа — потемки, и иногда трудно понять, кто больший подлец — вор, укравший кошелек, или жандарм, готовый избить за это вора до смерти… — Тут Патрик почему-то насупился и машинально потер костяшки пальцев. — Если искать Хтона в каждом человеке, то рано или поздно он поселится в тебе самом. Герои же занимаются тем, что попроще… — При этих словах Себастьян заулыбался. —…а именно: магами и чудовищными порождениями магии. А магия — это Зло, и данный факт не подлежит сомнению. Я сейчас открою вам маленький секрет, ребята: в Школе не учат тому, как стать героем. Этому нельзя научить. В Школе отсеивают тех, кто героем быть не способен.
— Каким образом?
— Чтобы стать героем, надо убить чудовище. И этим выпускным экзаменом проверяется отнюдь не мастерство владения мечом, но готовность рискнуть своей жизнью ради борьбы с философской абстракцией. Ведь люди ведут себя по-разному, столкнувшись, допустим, с вампиром: адепты логики пускаются в рассуждения о том, что пора бы научиться находить мирные пути сосуществования; эстеты восхищаются мрачной романтикой отверженного охотника в ночи; а герои понимают, что вампир — это Зло, и его необходимо уничтожить! И чтобы это понять, героям ни к чему громоздить логические цепочки и доказательства. Это происходит само собой: достаточно тебе один раз взглянуть на ребенка, из которого вампир высосал всю кровь — и понимание природы Зла навсегда останется в твоей памяти.
— Но вампиров больше нет… — сказал Себастьян.
— Ты в этом уверен? — спросил Феликс, и они надолго замолчали.
К этому времени они уже оставили за спиной полутемные боковые тропинки, выйдя на центральную аллею парка, залитую ржавым светом фонарей. Здесь все носило следы только что отгремевшего фестиваля: земля была изрыта колесами повозок, у каждой урны возвышались терриконы мусора, под скамейками поблескивали пустые винные бутылки, а возле деревьев валялись скомканные одеяла и корзинки для пикников… Отсюда уже было рукой подать до площади Героев, и Феликс первым нарушил неловкое молчание:
— Вы сейчас куда, ребята?
Себастьян, помявшись, ответил:
— Да мы, собственно…
— …пока не решили, — договорил Патрик.
— А что, есть много вариантов? — заинтересовался Феликс.
— Ну, мы можем нагнать однокурсников и вместе с ними загреметь в тюрягу за непристойное поведение… — задумчиво допустил Себастьян.
— …потому что нехорошо отрываться от коллектива, — прокомментировал Патрик и добавил: — Или лучше отправиться домой и лечь баиньки, чтобы отоспаться перед учебой?
— А отец припрется под утро с веселой компанией…
— Да, ты прав… А не сходить ли нам к мадам Изольде? — мечтательно предложил Патрик. — Там и поспать можно…
— В заведении мадам Изольды? Поспать? Ты, должно быть, шутишь…
— Тогда нам остается залезть на колокольню ратуши и провести всю ночь в ожесточенных спорах о природе Зла…
— Твои насмешки неуместны! — сразу ощетинился Себастьян.
— Да ладно тебе, — примирительно сказал Патрик.
— Нет, не ладно. Есть вещи, над которыми не шутят! Тебе пора бы научиться воспринимать жизнь всерьез…
— Стоп, — сказал Феликс. — Отставить свару. Как человек, умудренный опытом прожитых лет, рекомендую вам остановиться на первом варианте — как самом традиционном и наиболее отвечающем праздничному духу Дня Героя. К тому же, не стоит лишать себя возможности лично познакомиться с префектом жандармерии… А ну-ка, помогите мне, ребята, — сказал он, налегая плечом на створку парковых ворот.
Патрик и Себастьян навалились рядом, и массивные ворота неохотно поддались, издав при этом душераздирающий скрип давно не смазанных петель.
— Теперь… я понимаю… почему… их не заперли… на ночь! — пропыхтел Патрик, скользя подошвами сапог по земле, — Ф-фух, — выдохнул он, когда ворота наконец-то открылись. — Итак, вы советуете кутузку. А чем она лучше борделя? Помимо традиций и этого… праздничного духа?
— Вам может показаться это странным, — сказал Феликс, — но в тюремной камере вы встретите массу удивительно интересных собеседников для диспута о природе Зла… Это шутка, Себастьян, и не надо смотреть на меня с таким обиженным видом. У вас впереди годы лекций настолько занудных, что Мадридский университет покажется чем-то вроде заведения мадам Изольды. И тратить последнюю ночь свободы на философские споры… Словом, настоящие герои так не поступают, — подмигнул он.
— Вы еще скажите, что надо брать пример с отца, — криво усмехнулся Себастьян.
— Ну, в крайности ударяться не стоит… — рассудительно сказал Феликс и воскликнул: — Эге! Я и не подозревал, что уже так поздно…
Во всей громаде оперного театра — как и в ратуше, музее и прочих строениях, окружавших площадь — не было ни единого освещенного окна. Сама площадь была пустынна и безмолвна. Карет поблизости не наблюдалось.
— Так-с, — пробормотал Феликс. — А я рассчитывал поймать извозчика… Теперь придется идти пешком.
— Ничего себе! Это мили две, а то и больше! Давайте мы вас проводим?
— Обойдусь. Валите в кабак. Вас там заждались…
— Ага! — осклабился Патрик. — Прям так и вижу: все сидят и без нас не начинают…
— Ну, мы пойдем, что ли? — неуверенно спросил Себастьян.
— Готлибу от меня поклон…
9
Хмель выветрился из головы где-то через полчаса, и Феликс понял, что переоценил свои силы. Заодно он понял, что ему уже не двадцать лет, как этим двум жеребчикам, обеспокоенным природой Зла, и не тридцать, как было ему, когда он месяц блуждал в ледяных торосах Белого моря, выслеживая сбежавшую креатуру швейцарского мага, и даже не сорок, как во время памятного перехода через Высокий Вельд — а намного больше: ровно настолько, чтобы возвращение домой превратилось из приятной прогулки в изматывающее испытание воли, нервов и пяток. Да-да, именно пяток! Парадные сапоги, будь они трижды неладны, на деле доказали свою непригодность для дальних пеших походов: они не только натирали пятки, но еще и лишали подвижности стопу, стискивая ногу до колена, и скоро каждый шаг стал отзываться мучительной болью в пятках, щиколотках и икроножных мышцах… Оставалось только стискивать зубы и вспоминать свои легкие, удобные, прочные, разношенные и в то же время — сносу не знающие башмаки, в которых он истоптал половину дорог Ойкумены, и которые Ильза еще в прошлом году выкинула на помойку. Башмаков было жалко до сих пор. Ведь обувь для героя, если вдуматься, поважнее меча будет…
«Была, — поправил себя Феликс. — А теперь для меня важнее всего поймать пролетку. Только куда они все подевались?»
Невероятно, но факт: Столица Метрополии к ночи будто вымерла.
Та самая Столица, построенная на драконьей крови, овеянная легендами и воспетая в песнях, прославленная не только и не столько тем, что на протяжении веков именно она была сосредоточием всей культурной жизни Ойкумены и всего богатства ее, способного затмить сокровищницу Фафнира, а скорее тем, что здесь еще совсем недавно каждый праздник становился поводом для диких и необузданных всенощных кутежей, где вино лилось рекой, цехины швырялись горстями, а жандармы, призванные оберегать ночной покой, встречали рассвет в обнимку с гуляками, будучи пьянее вина…
Как захудалый провинциальный городишко еще до полуночи погружается в глубокий сон, так и Столица этой ночью полностью обезлюдела. Еще гудели за ставнями таверн пьяные голоса, и болезненно желтели подернутые тюлевой пеленой окна вторых этажей, где угасали застолья лавочников, но на улицах было темно, пусто и даже жутковато. Газовые фонари, рассерженно шипя, пытались побороть тьму, но все, что им удавалось — так это бросить на тротуары круглые, размытые островки света, чем-то похожие на Огюстенову проплешину; а между этими островками клубился промозглый ночной туман. Он забирался под плащ, холодил поясницу, царапал горло и заставлял поеживаться и мечтать о чашке горячего глинтвейна…
Лишь однажды до слуха Феликса донесся отдаленный грохот колес по булыжной мостовой и щелканье кнута, сопровождаемое гортанным покрикиванием кучера. Чуть позже он услышал женский взвизг из подворотни и собрался было вмешаться, но женщина заливисто расхохоталась, а вторил ей испитый мужской баритон, и Феликс передумал. Потом он сам едва не стал объектом нападения со стороны ночных хищников: стайка юнцов вынырнула из темноты, неприятно гогоча и готовясь покуражиться всласть над беззащитным прохожим. Разглядев меч у бедра намечаемой жертвы, юнцы сочли за лучшее нырнуть обратно, и поступили весьма благоразумно: продрогший и обозленный на собственную немочь Феликс церемониться бы с ними не стал, надолго отправив каждого в клинику для малоимущих. Он даже пожалел, что инцидент не состоялся. А в остальном его прогулка протекала без происшествий, если не считать таковым появившуюся хромоту и острые уколы боли в правом колене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Нет, а все-таки? — не сдавался Себастьян. — Как определить Зло? Как его узнать? Я же не могу бороться с тем, чего не знаю в лицо. Ну вот чудовища — они Зло, да? Они убивают людей, и потому — Зло. Но и волки убивают людей. И львы, и тигры, и змеи… Нельзя же записать всех хищников в исчадья Хтона! Так почему химера — это монстр, а лев — это царь зверей? Почему вампир — который, в сущности, не виноват, что он вампир — является слугой Хтона, а разбойник с большой дороги — нет? И у того, и другого есть свои мотивы убивать… Значит, желание пить кровь — это от Хтона, а желание обогатиться — от человека? Но родись тот же самый разбойник в зажиточной семье, и ему не пришлось бы идти грабить… Выходит, и разбойник не виноват, просто так получилось. Разбойниками становятся от бедности, вампирами — от магии…
«Это, наверное, возрастное, — подумал Феликс, пряча улыбку. — Как любит выражаться Огюстен, „гормональный дисбаланс или юношеские соки будоражат разум“. Надо признать, что Огюстен при всей своей склочности далеко не дурак… А мне, похоже, предстоит еще одна лекция. Вот народ пошел — одному про историю героев расскажи, другому — про иерархию, третьему вынь да положь природу Зла и дагерротип Хтона в анфас и профиль… Нет покоя старому усталому герою!»
— Можешь не утруждать себя дальнейшими умопостроениями, — сказал он, прерывая Себастьяна на полуслове. — В конце своей логической цепочки ты неминуемо придешь к выводу, что Зла не существует.
— Но в чем же тогда дело?
— А дело в том, — произнес Феликс, — что цепочка-то — логическая. А логика вообще далека от понятий Добра и Зла. У логики другая система ценностей. Логикой можно проверять рациональность того или иного поступка, его целесообразность, адекватность — но ни в коем случае не этическую оправданность! Потому что логикой можно оправдать все, что угодно. Так уж она устроена. С точки зрения логики, детей бедняков надо убивать в младенчестве, дабы не вырастали разбойниками… Да, такой поступок можно назвать целесообразным и логичным; но добрым?! А все потому, что логика оценивает только мотив и результат поступка; сам же поступок как таковой мало ее заботит. Логика претендует на объективность, а этика всегда субъективна и относительна; и нельзя постичь природу Зла логикой — как нельзя различать запахи при помощи зрения… И вот что интересно: никто не берется оценивать эстетическую ценность… ну, скажем, скульптуры, исходя из логических критериев: ее высоты, массы, стоимости мрамора и труда скульптора. Все соглашаются, что логика и эстетика суть разные понятия. А этику то и дело подменяют логикой…
— Так всех нас в трусов превращает мысль… — процитировал юноша и спросил: — Но почему? Почему это происходит?
— Почему?.. — Феликс прищурился и сказал: — Когда человек видит Зло, то перед ним встает очень простой и безжалостный в своей простоте выбор: бороться со Злом или покориться ему; третьего не дано. И чтобы избежать этого выбора, люди очень долго упражнялись в умении Зла не видеть. Ведь куда как проще заниматься интеллектуальным онанизмом, чем взять в руки меч! Были даже написаны целые тома, посвященные апологетике Зла. Там подробно, на примерах из жизни доказывалось, что человек бессилен перед обстоятельствами, и что Хтон есть всего лишь метафора, а Зло — философская абстракция, и никто на самом деле ни в чем не виноват; просто так получилось! Да вот незадача: можно сколько угодно отрицать существование Зла — оно от этого никуда не денется. Оно всегда с нами, рядом, буквально под боком… Надо только дать себе труд его увидеть.
— Увидеть можно и черную кошку в темной комнате… — сказал Патрик, до сих пор хранивший молчание.
— Да, — кивнул Феликс. — Ты абсолютно прав. Именно поэтому мы не сражаемся с бандитами и оставляем их жандармам. Людская душа — потемки, и иногда трудно понять, кто больший подлец — вор, укравший кошелек, или жандарм, готовый избить за это вора до смерти… — Тут Патрик почему-то насупился и машинально потер костяшки пальцев. — Если искать Хтона в каждом человеке, то рано или поздно он поселится в тебе самом. Герои же занимаются тем, что попроще… — При этих словах Себастьян заулыбался. —…а именно: магами и чудовищными порождениями магии. А магия — это Зло, и данный факт не подлежит сомнению. Я сейчас открою вам маленький секрет, ребята: в Школе не учат тому, как стать героем. Этому нельзя научить. В Школе отсеивают тех, кто героем быть не способен.
— Каким образом?
— Чтобы стать героем, надо убить чудовище. И этим выпускным экзаменом проверяется отнюдь не мастерство владения мечом, но готовность рискнуть своей жизнью ради борьбы с философской абстракцией. Ведь люди ведут себя по-разному, столкнувшись, допустим, с вампиром: адепты логики пускаются в рассуждения о том, что пора бы научиться находить мирные пути сосуществования; эстеты восхищаются мрачной романтикой отверженного охотника в ночи; а герои понимают, что вампир — это Зло, и его необходимо уничтожить! И чтобы это понять, героям ни к чему громоздить логические цепочки и доказательства. Это происходит само собой: достаточно тебе один раз взглянуть на ребенка, из которого вампир высосал всю кровь — и понимание природы Зла навсегда останется в твоей памяти.
— Но вампиров больше нет… — сказал Себастьян.
— Ты в этом уверен? — спросил Феликс, и они надолго замолчали.
К этому времени они уже оставили за спиной полутемные боковые тропинки, выйдя на центральную аллею парка, залитую ржавым светом фонарей. Здесь все носило следы только что отгремевшего фестиваля: земля была изрыта колесами повозок, у каждой урны возвышались терриконы мусора, под скамейками поблескивали пустые винные бутылки, а возле деревьев валялись скомканные одеяла и корзинки для пикников… Отсюда уже было рукой подать до площади Героев, и Феликс первым нарушил неловкое молчание:
— Вы сейчас куда, ребята?
Себастьян, помявшись, ответил:
— Да мы, собственно…
— …пока не решили, — договорил Патрик.
— А что, есть много вариантов? — заинтересовался Феликс.
— Ну, мы можем нагнать однокурсников и вместе с ними загреметь в тюрягу за непристойное поведение… — задумчиво допустил Себастьян.
— …потому что нехорошо отрываться от коллектива, — прокомментировал Патрик и добавил: — Или лучше отправиться домой и лечь баиньки, чтобы отоспаться перед учебой?
— А отец припрется под утро с веселой компанией…
— Да, ты прав… А не сходить ли нам к мадам Изольде? — мечтательно предложил Патрик. — Там и поспать можно…
— В заведении мадам Изольды? Поспать? Ты, должно быть, шутишь…
— Тогда нам остается залезть на колокольню ратуши и провести всю ночь в ожесточенных спорах о природе Зла…
— Твои насмешки неуместны! — сразу ощетинился Себастьян.
— Да ладно тебе, — примирительно сказал Патрик.
— Нет, не ладно. Есть вещи, над которыми не шутят! Тебе пора бы научиться воспринимать жизнь всерьез…
— Стоп, — сказал Феликс. — Отставить свару. Как человек, умудренный опытом прожитых лет, рекомендую вам остановиться на первом варианте — как самом традиционном и наиболее отвечающем праздничному духу Дня Героя. К тому же, не стоит лишать себя возможности лично познакомиться с префектом жандармерии… А ну-ка, помогите мне, ребята, — сказал он, налегая плечом на створку парковых ворот.
Патрик и Себастьян навалились рядом, и массивные ворота неохотно поддались, издав при этом душераздирающий скрип давно не смазанных петель.
— Теперь… я понимаю… почему… их не заперли… на ночь! — пропыхтел Патрик, скользя подошвами сапог по земле, — Ф-фух, — выдохнул он, когда ворота наконец-то открылись. — Итак, вы советуете кутузку. А чем она лучше борделя? Помимо традиций и этого… праздничного духа?
— Вам может показаться это странным, — сказал Феликс, — но в тюремной камере вы встретите массу удивительно интересных собеседников для диспута о природе Зла… Это шутка, Себастьян, и не надо смотреть на меня с таким обиженным видом. У вас впереди годы лекций настолько занудных, что Мадридский университет покажется чем-то вроде заведения мадам Изольды. И тратить последнюю ночь свободы на философские споры… Словом, настоящие герои так не поступают, — подмигнул он.
— Вы еще скажите, что надо брать пример с отца, — криво усмехнулся Себастьян.
— Ну, в крайности ударяться не стоит… — рассудительно сказал Феликс и воскликнул: — Эге! Я и не подозревал, что уже так поздно…
Во всей громаде оперного театра — как и в ратуше, музее и прочих строениях, окружавших площадь — не было ни единого освещенного окна. Сама площадь была пустынна и безмолвна. Карет поблизости не наблюдалось.
— Так-с, — пробормотал Феликс. — А я рассчитывал поймать извозчика… Теперь придется идти пешком.
— Ничего себе! Это мили две, а то и больше! Давайте мы вас проводим?
— Обойдусь. Валите в кабак. Вас там заждались…
— Ага! — осклабился Патрик. — Прям так и вижу: все сидят и без нас не начинают…
— Ну, мы пойдем, что ли? — неуверенно спросил Себастьян.
— Готлибу от меня поклон…
9
Хмель выветрился из головы где-то через полчаса, и Феликс понял, что переоценил свои силы. Заодно он понял, что ему уже не двадцать лет, как этим двум жеребчикам, обеспокоенным природой Зла, и не тридцать, как было ему, когда он месяц блуждал в ледяных торосах Белого моря, выслеживая сбежавшую креатуру швейцарского мага, и даже не сорок, как во время памятного перехода через Высокий Вельд — а намного больше: ровно настолько, чтобы возвращение домой превратилось из приятной прогулки в изматывающее испытание воли, нервов и пяток. Да-да, именно пяток! Парадные сапоги, будь они трижды неладны, на деле доказали свою непригодность для дальних пеших походов: они не только натирали пятки, но еще и лишали подвижности стопу, стискивая ногу до колена, и скоро каждый шаг стал отзываться мучительной болью в пятках, щиколотках и икроножных мышцах… Оставалось только стискивать зубы и вспоминать свои легкие, удобные, прочные, разношенные и в то же время — сносу не знающие башмаки, в которых он истоптал половину дорог Ойкумены, и которые Ильза еще в прошлом году выкинула на помойку. Башмаков было жалко до сих пор. Ведь обувь для героя, если вдуматься, поважнее меча будет…
«Была, — поправил себя Феликс. — А теперь для меня важнее всего поймать пролетку. Только куда они все подевались?»
Невероятно, но факт: Столица Метрополии к ночи будто вымерла.
Та самая Столица, построенная на драконьей крови, овеянная легендами и воспетая в песнях, прославленная не только и не столько тем, что на протяжении веков именно она была сосредоточием всей культурной жизни Ойкумены и всего богатства ее, способного затмить сокровищницу Фафнира, а скорее тем, что здесь еще совсем недавно каждый праздник становился поводом для диких и необузданных всенощных кутежей, где вино лилось рекой, цехины швырялись горстями, а жандармы, призванные оберегать ночной покой, встречали рассвет в обнимку с гуляками, будучи пьянее вина…
Как захудалый провинциальный городишко еще до полуночи погружается в глубокий сон, так и Столица этой ночью полностью обезлюдела. Еще гудели за ставнями таверн пьяные голоса, и болезненно желтели подернутые тюлевой пеленой окна вторых этажей, где угасали застолья лавочников, но на улицах было темно, пусто и даже жутковато. Газовые фонари, рассерженно шипя, пытались побороть тьму, но все, что им удавалось — так это бросить на тротуары круглые, размытые островки света, чем-то похожие на Огюстенову проплешину; а между этими островками клубился промозглый ночной туман. Он забирался под плащ, холодил поясницу, царапал горло и заставлял поеживаться и мечтать о чашке горячего глинтвейна…
Лишь однажды до слуха Феликса донесся отдаленный грохот колес по булыжной мостовой и щелканье кнута, сопровождаемое гортанным покрикиванием кучера. Чуть позже он услышал женский взвизг из подворотни и собрался было вмешаться, но женщина заливисто расхохоталась, а вторил ей испитый мужской баритон, и Феликс передумал. Потом он сам едва не стал объектом нападения со стороны ночных хищников: стайка юнцов вынырнула из темноты, неприятно гогоча и готовясь покуражиться всласть над беззащитным прохожим. Разглядев меч у бедра намечаемой жертвы, юнцы сочли за лучшее нырнуть обратно, и поступили весьма благоразумно: продрогший и обозленный на собственную немочь Феликс церемониться бы с ними не стал, надолго отправив каждого в клинику для малоимущих. Он даже пожалел, что инцидент не состоялся. А в остальном его прогулка протекала без происшествий, если не считать таковым появившуюся хромоту и острые уколы боли в правом колене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45