Чтобы ты понял, сколь трудна эта задача, сообщу тебе, что связей между элементами, из коих состоит человеческий мозг, — больше, нежели атомов во Вселенной. Поражайся, о сэр Рональд, и удивляйся! Но в давние времена ученые монахи смогли справиться с этой задачей и создали Карту мира — полный чертеж всех изгибов человеческой логики и полный список схем, по которым работает человеческое мышление. Величайшее из дел человеческих было выполнено, и, рассматривая Карту, ученые монахи поняли, что есть связь и соответствие между человеческим мышлением — микрокосмом — и всей Вселенной — макрокосмом, и связь эта лежит в общей логике природы, коей подчиняется и человек. Итак, Карта мира есть не что иное, как наш собственный портрет — дитя человеческое, сидящее на коленях у матери-Природы. Он свистнул, подзывая своего коня, который, как и Гантенбайн, пасся в роще.
— Все это очень хорошо и любопытно, но я ничуть не понимаю, каким же образом Карта мира поможет нам найти Муравейник… — признался Рональд. — Ведь если это не обычная географическая карта и не артефакт, показывающий направление, в котором следует искать нужный тебе предмет, то зачем же мы ищем сей дивный инструмент постижения Натуры?
— О, не переживай, сэр Рональд, — утешил его Иегуда. — Карта позволяет постичь логику, и это главное! Неважно, какую логику — людей ли, природы ли; и если при выборе местоположения Муравейника его творцы пользовались логикой, то мы его непременно отыщем. А если он возник хаотически, произведенный на свет Природой, как титаны — их матерью Землей, то и тогда мы способны найти его. Для этого достаточно изучить логику Природы — а этой почтенной даме в логике трудно отказать, даром что она женщина.
И Иегуда засмеялся. Рональд поймал себя на неблагородной мысли о том, что у доброго монаха на женщин, пожалуй, старая обида.
Башня Играющих, словно гнилой зуб возвышавшаяся над равниной, производила впечатление крайнего запустения. Однако на дороге к ней было множество свежих следов — свежих, если мерить время годами, а не днями.
— Здесь кто-то обитает? — удивился Рональд.
— Ни одна живая душа, — усмехнулся Иегуда. — И даже призраков тут нет. Но место это священное: здесь, в маленькой лаборатории работал сам Лоренс Праведник — правда, недолго — до того, как уехал в Новый Свет, за море.
— Лоренс Праведник! — воскликнул Рональд. — Не та ли это лаборатория, где он воззвал к Господу?
— Нет, не та, увы. Но святость его мыслей до сих пор поддерживает это здание, пусть и ветхое — здесь творятся некоторые вещи, которые невозможны в других землях. Взять хотя бы ту же Карту мира: казалось бы, отчего ее давно не похитили и не унесли из этого места какие-нибудь воры или второразрядные колдуны? Но этого не может произойти: только могучий волшебник может забрать сие чудесное творение Разума отсюда.
И Иегуда подбоченился.
— Но разве мало было могущественных волшебников? Отчего Карта по-прежнему здесь?
— Вот это и странно: не раз Картой пользовались волшебники, увозя ее отсюда. Но всякий раз след их терялся, равно как и конец их истории; оставалась лишь память о подвиге, коий совершила Карта — и всякий раз возвращалась она на свое место в этой башне. Так что забрать ее отсюда несложно; вот жить после этого — наверное, сложнее.
Он помолчал.
— Единственное препятствие, которое может встретиться на нашем пути — это мой знакомый, один ученый монах, некто Бартоломее. Насколько мне известно, в настоящее время он также охотится за нею. Это славный исследователь… человек, впрочем, неприятный и не обладающий должными манерами. Остается надеяться, что мы успеем первыми. Вот и Башня… красавица! я не был здесь уже двадцать лет.
Она высилась перед ними, подобно черепу Аргуса — сотня пустых глазниц великана. Здание было построено в несколько ярусов; время выгрызло все окна и стены, но каркас, видимо, был настолько устойчив, что громада не обрушилась, а продолжала стоять.
— В те времена, сэр Рональд, стен в таких зданиях и вовсе не было, а были только большие окна, защищавшие их от ветра. Говорят, из таких окон было приятно смотреть на мир.
Они подъехали к входу в здание — зияющей дыре, в которой не было ничего прямоугольного, спешились и привязали коней к одной из колонн, некогда державших теперь уже рухнувший портик.
В коридорах гулял ветер. Пол был покрыт пылью, но не ровным ее слоем, а мазками — тысячи ног прошедших здесь людей начертили свой след, и даже движение воздуха не разровняло этой пыли. Каждый из посетивших башню протанцевал свой танец на этом полу — и ушел, и упокоился где-то в другом месте, а следы всех этих безвестных людей наложились друг на друга и соткали картину. Каждый слой пыли был временем, эпохой.
И теперь они шли, вписывая сюда свои отчетливые строки шагов.
Внутри помещения башни сохранились намного лучше, нежели ее стены. Переборки между помещениями были легкими, почти картонными — и время их просто не заметило, сокрушив именно камень и сталь. Сохранилась даже деревянная мебель — столики, шкафы — плюс к этому множество предметов, назначения которых наш рыцарь не понимал.
— Все, что ты видишь вокруг, о Рональд, есть не что иное, как иллюстрация тщеты гордыни человеческой. Вот достойный пример уже сказанному мною: между мышлением человека и творениями рук его есть прочнейшая связь. Род человеческий был некогда велик — и сила разума его вознесла к небесам вот такие высоченные здания — но у колосса разума человеческого — глиняные ноги, и здания эти оказались построенными на песце. Люди древности знали, как построить такую громаду, но толком не поняли, зачем.
— Не совсем понимаю, — признался Рональд.
— Помнишь первый Рим, самый первый? Он стоял когда-то на месте нашего Вечного города. Ты наверняка читал о нем в древнейшей истории. Отчего он погиб?
— Его разграбили вандалы. Прекрасно помню.
— А вот и нет! Римляне его погубили, сами римляне! Те вандалы-варвары, что сожгли Рим, были просто авантюристами, мелким хулиганьем. Они и попали-то туда совершенно случайно: зашли на тусклый, угасающий огонек. Но еще за два-три века до этого варвары были в Риме практически везде: служили в армии, работали на стройках, в полях и в библиотеках, писали научные труды, сочиняли стихи, управляли государством — даже императорами были. Сами же римляне настолько обленились, настолько погрязли в разврате, пьянстве, стяжательстве, пустословии и безумии, что не могли более ни работать, ни воевать — и вот варвары, получая римское гражданство, начинали воевать против варваров же. А римлян просто заметно не было: они разве что ночью выползали на танцульки и в кабаки. Они и читать-то разучились, пасли овец и коз на Капитолии, блевали в Тибр, свинячили в домах, где сами жили. И вот поэтому-то Рим и пал.
— А те люди, что построили эту башню? Что с ними-то случилось?
— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — загадочно сказал Иегуда.
Он подвел его к небольшому столику, на котором стояло стеклянное зерцало.
— Что это? — спросил Рональд, ткнув острием меча поверхность зерцала, мутную, словно болото. В обрамлении проводов эта странная вещь казалась головой Медузы Горгоны.
— Это компьютер, сиречь вычислительная машина, — пояснил Иегуда. — Вот, кстати, и будет тебе, чем заняться, пока я ищу Карту мира.
Рука его совершила несколько точных движений, и зерцало начало урчать и светиться, подмигивая рыцарю и выплевывая буквы, да с такой скоростью, что он просто не успевал их складывать в слова.
Наконец, муть на поверхности диковинного предмета успокоилась, и в синеве зерцала появилась белая надпись «WarCraft».
— Ого, искусство войны! — воскликнул Рональд. — Это древнеанглийский, насколько я разумею. Не стану ли я более опытен в делах рыцарских, если зерцало явит мне свой дивный урок?
Иегуда чуть заметно усмехнулся. Зерцало чихнуло и изобразило какую-то местность, видимую как бы с птичьего полета.
Уголок этот был тихий, Богом забытое место. В центре стояла деревенька из нескольких домиков, возле которой собрались ее обитатели — три крестьянина.
— Вот этот предмет называется «мышь», — сказал Иегуда, и Рональд брезгливо отдернул было руку, но потом взял пальцами небольшую белую коробочку с двумя забавно щелкающими дощечками в верхней части.
— Двигай ею по столу и нажимай эти клавиши, дабы выбрать тех крестьян или других существ и отдать им приказания.
— А разве не проще это сделать при помощи голоса? — спросил Рональд. — Эй вы, мужичье! Соберите-ка урожай, пока светло!
Крестьяне стояли к нему спиной, время от времени одинаковым движением почесываясь.
— Они, в некотором роде, немые, — объяснил Иегуда. — Сэр Рональд, жаль, но я не вижу, что там, в этом зерцале: хотя мне рассказывали об этом в мельчайших подробностях. Но ты разберешься: во времена Цицероновы по-латыни разумели и пятилетние ребята; следовательно, и мы можем научиться латыни — а эта игрушка тысячекратно проще сего мертвого языка.
Он был прав — к концу того получаса, пока Слепец ходил по залам здания в поисках своей Карты мира, Рональд уже преловко гонял крестьян за разного рода провизией, заставлял их рубить дрова, а солдат, которых тут же, не отходя от зерцала, произвел на свет, посылал сражаться с какими-то мелкими, но отвратительными чудовищами, то и дело устраивавшими набеги на его деревеньку.
Иегуда подошел и стал у Рональда за спиной, положив ладони ему на плечи. Тот самозабвенно щелкал мышью, посылая в бой свежеявившуюся конницу.
— Поистине, это глупая игра, — изрек наконец Рональд.
— Чем же она глупа? — откликнулся Иегуда.
— Посмотри, о Иегуда, как такое возможно: один крестьянин ловит рыбу, другой рубит лес, третий добывает руду. Не проходит и пяти минут, как из рыбы, леса и руды они изготовляют… солдата. Разве не смеха достойно подобное превращение? И не грош ли цена солдату, которого изготовили за 5 минут! Где портные, которые шили им одежду? Где та деревня, где набрали этих солдат? Кто сеньор этих крестьян? Где та церковь, в которую они ходят, — или они забыли Бога? Каким крестом они крестятся — двуперстным или трехперстным? Где их жены — или они живут в содомском блуде? Почему в лесу произрастают только осины, как я вижу отсюда, и вовсе нет других деревьев, ни трав, ни ягод, ни грибов? Почему тот крестьянин, что добывает пищу, ловит только рыбу? Где их овцы и поросята, куры и гуси — или они питаются исключительно рыбой? А кто будет взращивать морковь, капусту, пшеницу, овес, горох, просо, ячмень? О Иегуда, все можно связать с условностью игры — но что за беда у них с хозяйством?
— Эх, сэр Рональд, — ответствовал Иегуда. — Вся беда людей того времени и была в том, что они совершенно перестали понимать, откуда что берется и какова цена их могуществу. Их цари говорили им: вот, мы сделаем так, чтобы вы жили богаче, — и нападали на соседнюю страну, посылали туда миллионные армии из тех самых людей, которых они хотели сделать богаче, теряли эти армии до последнего человека… Или для услаждения напитками они строили заводы, выпускавшие кубки из материала, похожего на древесину — «одноразовые стаканчики», как они назывались — и изводили на их производство столько греческого огня, коий добывали глубоко под землей, что потом не знали, чем заправлять свои машины. Или вырубали леса и строили дома из камня — словно крестьянам более приличествует жить в каменных замках, как богатым и знатным сеньорам. Каждый из них хотел быть богат и знатен — и все они были кичливый сброд, все до одного человека: думали, что могут управлять звездами, а не могли отличить задницу от Великого поста, жили в блуде и гордыне, за что Господь их и покарал карой своей.
Вообрази же, сэр Рональд, что молодежь их сидела за этими волшебными зерцалами и день и ночь играла в этих глупых крестьян и воинов, борющихся с нечистью, или трепалась посредством тех же зерцал — а на великих равнинах Сибири еретики уже возводили Аль-Магадан, это чудовище, что должно было положить конец времен — если бы Господь не вмешался и не прекратил это святотатство. В назидание нам оставил он это последнее чудесное зерцало: да не будем мы столь глупы, как наши горделивые предки.
— Да не будем, — согласился Рональд, поднимаясь из-за волшебного зерцала; крестьяне на его стеклянной глади вовсю суетились, отражая нападение гоблинов.
Иегуда, всматриваясь, словно помещение не было исполнено яркого света, а было скрыто полумраком, осматривал шкафы.
— Я отыскал Карту мира, она у меня в кармане. Показывать я ее тебе, правда, не буду — извини, но время для этого еще не настало.
— Чего же ты ищешь, если Карту уже нашел?
— Книг, книг бы я еще захватил, — бормотал Иегуда. — сам я, как ты понимаешь, не чтец, а монахи наши требовали.
Он исследовал обширные стеллажи, уставленные пыльными томами, рукой. Рональд тоже заинтересовался.
— Это что за книга? — спрашивал Иегуда, водя рукой по корешкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52