Вот почему внутри глубинного мира можно создавать какие угодно конструкции — это проще, чем, например, лепить из пластилина лошадок и собачек. Сперва я создавал там несложные объекты, по простоте исполнения близкие, скажем, к столам или стульям нашего мира. Один из этих объектов вызвал магнитную аномалию в Воркутте в 40-м году, другой — уничтожил население Норникеля в 42-м. Теперь это уже не секретная информация. Увы, то были бессмысленные конструкции с непредсказуемым поведением. Настоящий процесс творения начался, когда я постиг все законы, по которым первичные восемь измерений формируют те три проекции, в которых мы с вами существуем. Тогда-то я и создал Дива. Див, покажи себя.
И тут нечто грозное, не видимое глазу и не имевшее облика, двинулось через зал, мимоходом своим боком пройдя прямо сквозь плечо Рональда. Граф затаил дыхание, волосы его стали дыбом — ибо он, единственный из всех присутствующих, почувствовал это могучее существо.
— Прими какой-нибудь облик. Скажем, огненный, как у сказочных джиннов, — попросил Азиз, и в воздухе вспыхнул красноватый контур тела многорукого существа, огромного роста человека с пустыми глазницами и кожей, состоящей из пламени.
Весь зал ахнул.
— Облик совершенно случайный. На самом деле Див не выглядит никак. Мы просто неспособны его увидеть или как-то почувствовать. Все, что мы видим, — это его трехмерные проекции в нашем мире; он способен создавать практически любые явления и образы, перемещать любое количество вещества и даже аннигилировать его. Он машина — поскольку его трехмерные проекции способны трудиться в нашем мире, созидать и разрушать, программа — поскольку представляет собой не материю, а информацию в чистом виде, божество — поскольку ничто на нашей планете не обладает такой мощью… Наконец, он мог бы быть даже живым существом — я из предосторожности не наделил Дива подлинным разумом и свободой выбора. Он может перемещаться по странам и континентам мгновенно, не тратя ни секунды времени, находиться одновременно в нескольких местах, даже нарушать законы физики — и это ему по плечу, поскольку законы эти — опять-таки проекция процессов, происходящих за кулисами наших трех измерений, и существо, за этими кулисами находящееся, может ловить стаканы, упавшие со стола, по всему миру, и не давать им разбиться, позволять людям летать по их малейшему желанию Ведь если, например, ни один стакан на планете не может разбиться, свалившись на пол (ведь Див непременно поймает каждый из миллионов и будет делать это до конца света, если я ему прикажу), то мы, таким образом, обнаружим новый физический закон: закон гравитации стакана — закон, не сводимый к формулам, а словесный… Я сознательно ограничил мощность Дива — теоретически возможно создание машины поистине всемогущей, которая способна будет менять законы физики по всей планете.
Зал неуверенно зааплодировал.
— Другими словами — бога, — Азизу явно нравилось производить эффект на собрание, не выходя из суховатого образа ученого-теоретика, — По некоторым сведениям, именно эту дерзкую мечту и пытается осуществить в настоящий момент Лаврентий Тессера. Логично. Ведь это единственное средство обороны, которое можно противопоставить Диву. Ему действительно удалось кое-что. Мы не можем найти его, как не можем и стереть в порошок Буэнос-Айрес, где, по некоторым сведениям, он и укрывался. Странно, не правда ли?
— Азиз, — прервал ученого хан. — Наши агенты отыскали Лаврентия. Вернее, даже не они сами. Представляете, его выдал собственный брат — и знаете, за какую сумму? Всего за сорок тысяч динаров.
— Нация предателей, — улыбнулся Азиз.
— Вот-вот. Он сообщил, где находится его новая обсерватория. Действительно в Буэнос-Айресе, вот вам точный адрес.
Он протянул ученому бумажку, тот, поклонившись, принял ее и всмотрелся.
— Ага, — сказал он. — Сейчас мы испробуем Дива в серьезном деле. Див, слетай в Буэнос-Айрес и принеси нам этого жалкого ученого.
Див даже с места не шелохнулся, а в руках его появилась дрожащая фигура человека.
— Я же говорил: Див перемещается по планете без потери времени, — пояснил Азиз. — Смотрите и не говорите, что не видели: это Лаврентий Тессера, наш последний серьезный враг.
Рональд всматривался в знакомое ему лицо человека. Голубые глаза были исполнены страха, рот кривился в гримасе ненависти — выглядел он жалко.
— Я бы предложил его убить, — задумчиво произнес Азиз. — Ученый он талантливейший: ведь и я когда-то был одним из его студентов — но если мы позволим ему опять заниматься наукой, пусть и под нашим присмотром, боюсь, он начнет нам вредить.
— Согласен, — кивнул хан. — Пусть он умрет.
— Див! — попросил Азиз. — Убей его как-нибудь эффектно и эстетично.
— Вы все сдохнете! — крикнул вдруг Лаврентий Тессе-ра. — Прямо сейчас! Все сдохнете! Я успел! Я уже создал бога, с которым вам не справиться! Он придет за вами!
Див встрепенулся, в каждой его руке появилось по ножу. Руки задвигались в странном танце, погружая лезвия в тело ученого. Зал вздохнул, потом зааплодировал.
Тессера лежал на полу в луже крови. Мертвенно-бледное его лицо больше не казалось ни умным, ни одухотворенным.
И вновь оно пришло — странное ощущение, что кто-то смотрит на тебя со всех сторон тысячью глаз. Оно нарастало — Рональд почувствовал, будто стоит голым перед огромной толпой народа — хотелось прикрыться, но не было одежды, хотелось убежать, но было некуда. Словно кто-то новый вошел в комнату и глянул на собравшихся людей тысячью грозных глаз судии.
— Включите передачу из Буэнос-Айреса, — попросил Азиз. — Сейчас Див отправится в этот проклятый город и покажет, что такое не повиноваться приказам хана и взращивать крамолу. Див, вперед!
Див исчез — но вовсе не так, как, наверное, планировал профессор. Словно мощный топор со множеством лезвий ударил по телу существа — и Рональд почувствовал (зрение-то тут могло и обмануть), что странное творение профессора Азиза вдруг перестало существовать, раз и навсегда, точно муху прихлопнули. Воздух завибрировал, каждый атом в нем слегка покачнулся, точно вздрогнул миллион пружин огромного матраса.
— Душно невыносимо, — хан принялся расстегивать воротничок. — Куда ваш Див исчез-то?
Азиз посмотрел на него странно.
Рональд больше не мог сидеть на месте. Волна мистического ужаса бросала его из стороны в сторону, в висках стучало. Он вскочил и хотел покинуть здание как можно скорее — но тут неожиданный шум и гвалт криков остановили его.
— Смотрите! Смотрите! — кричали люди, хватаясь за головы и седея на глазах. — Горе! Горе!
Он обернулся и сперва не понял, что же именно повергло их в ужас. А затем догадался, что нечто странное происходит не в зале, а за окнами. И подошел к окну шагами сомнамбулы.
Восточная часть города, обращенная к солнцу, провалилась, и прямоугольники дальних домов падали, словно деревья от топора дровосека. Повсюду стояли клубы дыма, огонь вспыхивал и гас, стирая отдельные детали индустриального пейзажа.
А перед всей этой картиной перемещались четыре огромные фигуры, выписанные с точностью опытного рисовальщика. Четыре человека, один страшнее и фантастичнее другого, на блещущих копытами колоссальных конях.
Это уж никак не могло быть правдой — такого в жизни не случается.
Четыре всадника Апокалипсиса, точное воспроизведение знаменитой гравюры Дюрера.
В этом был странный юмор, но оценить его Рональд не успел.
Люди тенями падали из-под их копыт. Ближайший всадник рубанул по соседнему небоскребу своим мечом, и от здания оторвался гигантский кус и съехал на землю: из него падали люди, мебель, какие-то тучи мусора и осколков стен. Это было лишь секунду, а во вторую конь всадника налетел на их здание, сверкнув яростным глазом в метре от лица Рональда, потряс всю башню до основания и обратил в пыль.
Здание растаяло вмиг, как кубик сахара в чашке, рассыпалось прахом. Рональд вдруг ощутил себя в водопаде вихрем кружащихся песчинок, в которые превратились стены, мебель, люди. Он летел к земле, захлебнувшись от страха, как в дурном сне — и знал, что это не сон, и, рухнув на землю, он непременно разобьется.
Но заботливые руки подхватили его в миллиметре от земли и поставили на ноги. Он протирал глаза от пыли, кричал и чихал одновременно. И, когда пыль рассеялась и воздух стал прозрачен, его взору предстала ужаснейшая картина.
До самого горизонта не было видно ни единого здания; ни дерева; ни человека; ни животного; ни малейшей неровности ландшафта; ни единого пятна, которое цветом бы отличалось от мертвого, белого, похожего на пластмассу песка, простиравшегося во все стороны и занимавшего все видимое пространство.
«Кругом нет ничего… Глубокое молчанье… Пустыня мертвая… И небеса над ней».
Только звезды в высоком синем небе.
Они были нарисованы, эти звезды. С посохами, как неустанные путники, брели планеты, а в глубинах созвездий притаились боги с головами животных.
А чуть ниже, под небесным сводом, была надпись на языке, на котором Рональд никогда в жизни не говорил и не читал, но настолько общим был этот язык для всех людей, настолько глубоко он угнездился в глубинах мозга еще до того, как человек стал человеком, что каждый понял бы эту надпись:
Когда люди поймут, что управляет звездами, Сфинкс рассмеется и жизнь иссякнет.
Ему удалось то, что еще ни одному человеку не удавалось, — он прошел Муравейник — от начала и до конца.
Сквозь круглую арку он покинул этот зал с нарисованным на потолке небом — и оказался в центральном помещении лабиринта.
ГЛАВА 19
Три безумца
То был еще один зал этого бесконечного музея, ничем не отличающийся от тех, сотню которых он миновал во втором круге. Он разочарованно вздохнул — а затем схватился за меч, внезапно осознав, что он здесь не один.
Кто— то притаился в темноте, дремлющей за металлическим корпусом громадной машины, возвышавшейся на его пути.
— Выходи, если ты не трус, и сразись со мною!
— Я не только сам не трус, но и научил тебя не быть трусом, — произнес бесконечно знакомый голос. — Теперь я это вижу ясно, хоть и стою в темноте.
Пауза шелестела сухими листьями, которые непонятно откуда берущийся ветер гнал по коридору лабиринта.
— Отец? — удивился Рональд.
— Я, сынок, — ответила темная фигура.
Она вышла на свет, и Рональд увидел человека, которого считал безвозвратно потерянным. Он пал отцу на грудь, обнял его и хотел было заплакать, но вовремя вспомнил, что рыцарь плакать не должен — никогда, ни при каких обстоятельствах.
— Папа, — произнес Рональд сдавленным голосом. — Почему ты исчез? Зачем ты оставил нас одних? Мама рассказывала мне в детстве, что ты был драконоубийцей и пал в битве с драконом. Когда я подрос, то понял, что это ложь во спасение. Так где же ты был, папа?
— Сын, — отвечал Исаак. — Все не так просто. Пойдем.
И они двинулись по длинной галерее. По обе стороны от них возвышались громадные непонятные машины столь причудливого вида, что Рональд и в сказках о таких не слыхивал.
— Арьес послал меня на разведку в деревню еще в 53-м году, вскоре после исчезновения короля, — рассказывал Исаак спокойным тоном. — Уже тогда в Новых Убитах завелись эти крестьяне-мертвецы. О них мало кто тогда слышал — ведь в Вечном городе вообще ни о чем, кроме цен на доспехи и новых модах знать не желают. Но Правитель чувствовал, что заваривается серьезная каша, которую всем его потомкам не расхлебать, и решил разузнать, что здесь и как.
Я приехал сюда один, на рассвете. Я помню этот день, словно это было сегодня. В сущности, в каком-то смысле это и было сегодня. Что есть время, как не один день, в течение которого мы возвращаемся воспоминаниями к утру, а сами движемся к вечеру?
Крестьяне встретили меня на удивление радушно: я назвался им купцом, караван которого ограбили разбойники. «Какие ж тут разбойники, батюшка, когда мы сами над Убитами крышу держим?» — удивился староста и, видно, не поверил. Но поселил меня как гостя, потчевал, чем мог — а я целых три месяца безуспешно пытался подслушать какой-нибудь разговор, касавшийся мертвецов, найти хотя бы намек на их присутствие в деревне.
Ты знаешь, я ведь был гением дознания всяких секретов. Меня посылали даже ко двору турецкого салтана — ведь я и по-турецки говорю, как настоящий турок, — и там я сумел завоевать доверие Великого визиря и вызнать те тайны, что потом позволили нам выиграть всю войну.
А тут я растерялся. С одной стороны, крестьяне вроде и не таили ничего. С другой стороны, вроде им и таить-то было нечего: живут они так же, как все, веруют в Христа, ревенантов в деревне не видно… Вопрос, заданный в лоб, их только напугал бы и настроил против меня — и вот я терпеливо заговаривал со знакомыми, намеками пытаясь вывести их на тему Муравейника — но новоубитцы настолько ловко обходили мои расспросы, что складывалось впечатление, что они действительно ничего не знают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52