Дома казались более старыми, а черепица на крышах во многих местах зияла дырами. Люди тоже выглядели не лучше. Закон в Пятом Постоянстве был более суров и требовал, чтобы все миряне носили серую одежду с черными воротниками и манжетами. Башмаки тоже должны были быть черными и иметь установленное число крючков для шнуровки. Женщинам предписывалось носить темные чепцы, и даже незамужние должны были заплетать волосы в косы с черными лентами. Мужчины не могли носить на голове ничего, кроме шляп с узкими полями. В своей бежевой блузке и коричневой юбке Керис чувствовала себя положительно разноцветной.
Как раз за зданием приюта местные рабочие разрыли улицу, но работа была остановлена. Когда Керис с Давроном вышли из дверей, им пришлось проталкиваться сквозь толпу, собравшуюся вокруг вырытых булыжников и горячо о чем-то спорившую.
— Интересно, в чем дело, — пробормотала Керис.
— Как раз сегодня утром за завтраком церковники обсуждали случившееся. Как я понял, Закон запрещает добывать в каменоломнях камень, поэтому заново вымостить улицу нечем. Вот местные власти и решили, что можно просто перевернуть старые булыжники. Только, к несчастью, обнаружилось, что такая мысль уже возникала у кого-то несколько столетий назад, так что теперь они спорят о том, какая сторона — верхняя или нижняя — более изношена.
Даврон и Керис посмотрели друг на друга и одновременно расхохотались: оба понимали абсурдность Закона и унылой жизни в Постоянстве.
Они все еще смеялись, когда их остановил церковник. Он весь переливался яркими красками, алыми и золотыми; зеленая тесьма, говорящая о высоком ранге, и лиловая накидка члена одного из орденов еще добавляли его одежде цветистости. На обоих запястьях позванивали тяжелые браслеты, столу, помимо колокольчиков, украшали еще и кружева, а треуголка была расшита блестками. Церковники в Первом Постоянстве всегда носили яркую одежду, но ничего подобного Керис раньше не видела.
Законник властно поднял руку:
— Остановитесь! Объясните мне, пожалуйста, почему вы одеты подобным образом.
— Я мастер проводник, — коротко ответил Даврон, — а это паломница из Первого Постоянства. — Порывшись в кошеле, он показал кожаный знак проводника, должным образом скрепленный печатью Санхедриона.
Законник внимательно рассмотрел знак и неохотно вернул его Даврону. После этого он устремил гневный взгляд на Керис:
— А где твой пропуск паломницы?
Девушка показала ему пропуск, купленный в Набле. Церковник посмотрел на дату, произвел подсчеты и с недовольным видом кивнул.
— Вы, из Первого, понятия не имеете о том, как положено одеваться, — проворчал он. — Будь моя воля, вас бы заставили носить то, что принято у нас в Пятом, пока вы здесь. Вы нарушаете своими нарядами Порядок, установленный Законом, и тем подвергаете всех опасности. Санхедриону следовало бы строже требовать одинаковости от всех Постоянств.
— Совершенно согласен, — решительно заявил Даврон. — Все должны носить абсолютно одинаковую одежду. — Керис с трудом удерживалась от смеха до тех пор, пока церковник не скрылся за углом.
Всю дорогу они обменивались шутками насчет нелепости действий церкви. Когда Керис рассказала о своих препирательствах с Небутнаром, который учил ее в школе, ее поразило, что снисходительный интерес Даврона сменился сначала заинтересованным вниманием, а потом и веселым смехом. Неужели Даврон Сторре способен смеяться? Когда они дошли до лавки картографа и проводник пошел дальше один, девушка ощутила горькое разочарование. Им так редко выпадала возможность быть беззаботными… К тому же и Летеринга не оказалось на месте.
— Мне очень жаль, — сказала его жена, — но он отправился покупать кожи у дубильщика. Думаю, вернется через полчаса или около того. Конечно, он будет рад поговорить с тобой, раз ты тоже картограф. — Последнюю фразу женщина произнесла неуверенно, явно сомневаясь не в готовности мужа встретиться с коллегой, а в правдивости слов Керис о том, что и она занимается изготовлением карт. — Ты можешь подождать или прогуляться пока. Дальше дорога выходит к реке, и там очень красиво: множество цветов, а уж вид на поместье…
— Чье поместье? — внезапно насторожившись, спросила Керис.
— Флери, — ответила женщина. — Не то чтобы это был такой уж большой дом — в наших краях и благородные не слишком богаты.
— Э-э… Не принадлежит ли поместье семье Алисс, которая замужем за Давроном Сторре?
— Так и есть.
— Она сейчас там?
— Ох, не думаю. Она же ведь замужем… а впрочем, откуда мне знать? Благородные не докладывают простолюдинам вроде нас, что у них на уме, верно?
— Верно, — согласилась Керис.
Она вышла из лавки и направилась к берегу, откуда было видно поместье, подхлестываемая неудержимым любопытством и каким-то странным стремлением причинить себе боль. «Прелестная Алисс, лунный свет и журчание ручейка…» Керис ни на минуту не усомнилась, что именно к ней Даврон и отправился.
Река оказалась совсем узкой, и дом — низкий и длинный, окруженный полями, — был хорошо виден. На том берегу, где стояла Керис, росли деревья и кусты, и узкая дорожка уходила в чащу. Лесистая местность здесь оказалась совсем не такая, к какой привыкла Керис, — Пятое Постоянство было гораздо суше Первого, и поэтому растения тянулись к воде, образуя густые заросли. Впрочем, все равно приятно было снова увидеть настоящие деревья, почувствовать траву под ногами, оставлять следы на земле… Керис двинулась по дорожке, рассматривая сквозь ветки дом на другом берегу.
Чего она никак не ожидала — так это увидеть перед собой Даврона.
Он же ведь должен быть там, в доме, — а вместо этого прячется среди деревьев, так напряженно всматриваясь в открывающийся на другом берегу вид, что не замечает Керис… Девушка, пораженная, остановилась и стояла неподвижно. Она нарушала его уединение, понимала, как это непростительно, но не могла заставить себя двинуться с места.
Оттуда, где она стояла, ей было видно, на что так пристально смотрит Даврон: перед домом играли двое детей — девочка лет восьми и мальчик года на три моложе. Дети принадлежали к благородному семейству: это было видно по качеству их серо-черной одежды.
Из дома вышла толстая пожилая женщина и позвала детей. Девочка тут же взяла за руку мальчика и потянула его к двери; тот закапризничал и вырвался. Началась погоня, донесся смех; потом дети исчезли в доме, и все стихло.
Это была мимолетная сценка обычной домашней жизни, не имеющая никакого особого значения, и все же она вызвала у Керис чувство глубокой печали. Она взглянула на Даврона и попятилась.
Однако тут Даврон повернулся, увидел девушку и замер на месте.
Керис подумала, что он рассердится. Однако Даврон стоял, как человек на краю пропасти, знающий, что земля под ним вот-вот начнет крошиться. Его отчаяние не оставляло места гневу. Керис сделала шаг к Даврону, не в силах удержаться.
— Почему? — прошептала она. — Почему ты не можешь просто пойти и увидеться с ними?
Лес вокруг них, казалось, замер, ожидая его ответа. Даврон молчал так долго, что Керис уже решила, что он не ответит вовсе, но тут он тихо и без всяких эмоций произнес:
— Потому что если я попытаюсь увидеться с ними, заговорить, она донесет церковникам вот об этом. — Он коснулся рукава в том месте, где ткань прикрывала знак Разрушителя. — Я не видел Миррин — мою дочь — с того дня, когда все это случилось. Я никогда не держал на руках сына, он никогда не называл меня отцом. — Даврон оглянулся на здание на противоположном берегу. — Каждый раз, когда я бываю в Дормуссе, я стою здесь и надеюсь, что увижу Миррин. Часто проходит целый день, а я ее так и не вижу.
«Она донесет церковникам?» Алисс, его жена? Керис была потрясена. Если церковники узнают о знаке Разрушителя, Даврона проклянут как отступника и казнят — казнят немедленно, не слушая никаких оправданий. Эта женщина грозила ему смертью, а ведь он согласился на сделку с Карасмой ради нее, Алисс, своей жены.
Даврон прислонился к дереву, и Керис с ужасом увидела, что он плачет; плечи его беспомощно тряслись, горе, которое он хранил в себе все эти пять лет, наконец-то перелилось через край.
ГЛАВА 20
Нет ничего холоднее, чем пепел былой любви, и нет ничего теплее, чем яркое пламя новой.
Пословица времен древнего маркграфства
Благородным — владельцам поместий — позволялось иметь большие семьи. Причина этого была очевидна и никем не оспаривалась: очень многие из их сыновей отдавали жизни на службе Постоянств — отдавали жизни или становились мечеными и изгонялись.
Поэтому когда у жены благородного Сторре в Четвертом Постоянстве родился сын Даврон, у него уже было четверо старших братьев и двое сестер.
Его отец, Камон Сторрийский, могучий неряшливый мужчина, женился на очаровательной девице, совершенно несклонной к самодисциплине. В результате большая семья жила в состоянии вечного беспорядка и постоянного веселья. Дети большую часть времени были предоставлены сами себе, их проказы только увеличивали суматоху в доме, а последствия приходилось расхлебывать слугам. Будь они не так милы, их, может быть, начали ненавидеть за безответственность, но все дети отличались добросердечием и легким характером. Они могли быть легкомысленны, но никто из семьи Сторре никогда не бывал зловредным. Более сообразительные из слуг давно поняли, что неуправляемость и эгоизм молодых Сторре — следствие скорее их будущего, чем настоящего: юноши знали, что радости жизни, да и сама их жизнь, возможно, окажутся короткими, а потому стремились успеть как можно больше.
Впрочем, определенные вещи в жизни семьи были святы: никто из молодежи не мог пренебрегать уроками и тренировками. Мальчики начинали учиться владеть оружием, когда им исполнялось пять лет, и подготовка была ежедневной. Учебные схватки и упражнения становились неотъемлемой частью их жизни. По мере взросления им приходилось овладевать разными видами оружия; только достигнув определенного совершенства, им разрешалось выбрать себе личное вооружение.
Были и другие уроки: в местной церковной школе дети постигали премудрости грамоты и счета, а также Закон. Кое-чему мальчиков учил отец, когда бывал дома: как находить дорогу в Неустойчивости, как читать карту. Умение ездить верхом и другие практические навыки должны были в один прекрасный день, когда они станут Защитниками, сослужить им хорошую службу. Сыновья Камона Сторре умели пользоваться компасом, могли проложить курс по звездам, сумели бы прожить в глуши без припасов. К тому времени, когда им исполнялось десять, каждый мог вскочить на несущуюся галопом лошадь и спрыгнуть с нее, а также поставить диагноз и вылечить наиболее распространенные конские болезни вроде вывихнутого сустава или колик.
К двенадцати годам Даврон сдал все письменные и устные экзамены, необходимые для того, чтобы стать Защитником, и выбрал свое личное вооружение: метательные ножи и кнут. Еще два года он совершенствовался в военном искусстве, не покидая отцовского дома, но к этому времени беззаботная жизнь уже закончилась. Первая неизбежная трагедия наложила отпечаток на жизнь семьи — в Неустойчивости погиб старший брат Даврона, сопровождавший большое товарищество и убитый Приспешником.
Когда Даврону исполнилось четырнадцать, он начал службу в местном отряде Защитников, следившем за соблюдением Закона в Постоянстве. Еще через год от старых ран умер отец Даврона, и поместье перешло к одному из братьев, которого изувечили Дикие и который не мог больше сражаться. В том же году Даврон убил первого человека — мальчишку-выродка, единственное преступление которого состояло в том, что он родился калекой. А через несколько месяцев шестнадцатилетний Геральт Сторре, самый любимый и близкий по возрасту брат Даврона, стал меченым и пропал в Неустойчивости.
Когда самому Даврону исполнилось шестнадцать, он впервые отправился охранять товарищество паломников, в первый раз переправился через поток леу и обнаружил — чего никак не ожидал, — что он леувидец.
Даврон Сторре был привлекательным юношей, к которому дружески относились товарищи по отряду и на которого начали бросать выразительные взгляды девушки из благородных семейств. Их привлекали качества, выделявшие его из сверстников: романтичность, несгибаемое чувство чести, предусмотрительность, постепенно вытеснившая легкомыслие, порожденное нестрогим воспитанием. В двенадцать Даврон был избалованным капризным мальчишкой. В шестнадцать он стал заботливым и вдумчивым; он готов был принимать на себя ответственность и храбро сражаться. Если у него и имелся недостаток, то это была гордость: он считал себя вправе гордиться незапятнанной честью и несгибаемой прямотой.
Будучи младшим сыном, он не имел шанса унаследовать поместье и стать землевладельцем; ему предстояло оставаться Защитником, сопровождая паломников и выполняя полицейские функции в Постоянствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Как раз за зданием приюта местные рабочие разрыли улицу, но работа была остановлена. Когда Керис с Давроном вышли из дверей, им пришлось проталкиваться сквозь толпу, собравшуюся вокруг вырытых булыжников и горячо о чем-то спорившую.
— Интересно, в чем дело, — пробормотала Керис.
— Как раз сегодня утром за завтраком церковники обсуждали случившееся. Как я понял, Закон запрещает добывать в каменоломнях камень, поэтому заново вымостить улицу нечем. Вот местные власти и решили, что можно просто перевернуть старые булыжники. Только, к несчастью, обнаружилось, что такая мысль уже возникала у кого-то несколько столетий назад, так что теперь они спорят о том, какая сторона — верхняя или нижняя — более изношена.
Даврон и Керис посмотрели друг на друга и одновременно расхохотались: оба понимали абсурдность Закона и унылой жизни в Постоянстве.
Они все еще смеялись, когда их остановил церковник. Он весь переливался яркими красками, алыми и золотыми; зеленая тесьма, говорящая о высоком ранге, и лиловая накидка члена одного из орденов еще добавляли его одежде цветистости. На обоих запястьях позванивали тяжелые браслеты, столу, помимо колокольчиков, украшали еще и кружева, а треуголка была расшита блестками. Церковники в Первом Постоянстве всегда носили яркую одежду, но ничего подобного Керис раньше не видела.
Законник властно поднял руку:
— Остановитесь! Объясните мне, пожалуйста, почему вы одеты подобным образом.
— Я мастер проводник, — коротко ответил Даврон, — а это паломница из Первого Постоянства. — Порывшись в кошеле, он показал кожаный знак проводника, должным образом скрепленный печатью Санхедриона.
Законник внимательно рассмотрел знак и неохотно вернул его Даврону. После этого он устремил гневный взгляд на Керис:
— А где твой пропуск паломницы?
Девушка показала ему пропуск, купленный в Набле. Церковник посмотрел на дату, произвел подсчеты и с недовольным видом кивнул.
— Вы, из Первого, понятия не имеете о том, как положено одеваться, — проворчал он. — Будь моя воля, вас бы заставили носить то, что принято у нас в Пятом, пока вы здесь. Вы нарушаете своими нарядами Порядок, установленный Законом, и тем подвергаете всех опасности. Санхедриону следовало бы строже требовать одинаковости от всех Постоянств.
— Совершенно согласен, — решительно заявил Даврон. — Все должны носить абсолютно одинаковую одежду. — Керис с трудом удерживалась от смеха до тех пор, пока церковник не скрылся за углом.
Всю дорогу они обменивались шутками насчет нелепости действий церкви. Когда Керис рассказала о своих препирательствах с Небутнаром, который учил ее в школе, ее поразило, что снисходительный интерес Даврона сменился сначала заинтересованным вниманием, а потом и веселым смехом. Неужели Даврон Сторре способен смеяться? Когда они дошли до лавки картографа и проводник пошел дальше один, девушка ощутила горькое разочарование. Им так редко выпадала возможность быть беззаботными… К тому же и Летеринга не оказалось на месте.
— Мне очень жаль, — сказала его жена, — но он отправился покупать кожи у дубильщика. Думаю, вернется через полчаса или около того. Конечно, он будет рад поговорить с тобой, раз ты тоже картограф. — Последнюю фразу женщина произнесла неуверенно, явно сомневаясь не в готовности мужа встретиться с коллегой, а в правдивости слов Керис о том, что и она занимается изготовлением карт. — Ты можешь подождать или прогуляться пока. Дальше дорога выходит к реке, и там очень красиво: множество цветов, а уж вид на поместье…
— Чье поместье? — внезапно насторожившись, спросила Керис.
— Флери, — ответила женщина. — Не то чтобы это был такой уж большой дом — в наших краях и благородные не слишком богаты.
— Э-э… Не принадлежит ли поместье семье Алисс, которая замужем за Давроном Сторре?
— Так и есть.
— Она сейчас там?
— Ох, не думаю. Она же ведь замужем… а впрочем, откуда мне знать? Благородные не докладывают простолюдинам вроде нас, что у них на уме, верно?
— Верно, — согласилась Керис.
Она вышла из лавки и направилась к берегу, откуда было видно поместье, подхлестываемая неудержимым любопытством и каким-то странным стремлением причинить себе боль. «Прелестная Алисс, лунный свет и журчание ручейка…» Керис ни на минуту не усомнилась, что именно к ней Даврон и отправился.
Река оказалась совсем узкой, и дом — низкий и длинный, окруженный полями, — был хорошо виден. На том берегу, где стояла Керис, росли деревья и кусты, и узкая дорожка уходила в чащу. Лесистая местность здесь оказалась совсем не такая, к какой привыкла Керис, — Пятое Постоянство было гораздо суше Первого, и поэтому растения тянулись к воде, образуя густые заросли. Впрочем, все равно приятно было снова увидеть настоящие деревья, почувствовать траву под ногами, оставлять следы на земле… Керис двинулась по дорожке, рассматривая сквозь ветки дом на другом берегу.
Чего она никак не ожидала — так это увидеть перед собой Даврона.
Он же ведь должен быть там, в доме, — а вместо этого прячется среди деревьев, так напряженно всматриваясь в открывающийся на другом берегу вид, что не замечает Керис… Девушка, пораженная, остановилась и стояла неподвижно. Она нарушала его уединение, понимала, как это непростительно, но не могла заставить себя двинуться с места.
Оттуда, где она стояла, ей было видно, на что так пристально смотрит Даврон: перед домом играли двое детей — девочка лет восьми и мальчик года на три моложе. Дети принадлежали к благородному семейству: это было видно по качеству их серо-черной одежды.
Из дома вышла толстая пожилая женщина и позвала детей. Девочка тут же взяла за руку мальчика и потянула его к двери; тот закапризничал и вырвался. Началась погоня, донесся смех; потом дети исчезли в доме, и все стихло.
Это была мимолетная сценка обычной домашней жизни, не имеющая никакого особого значения, и все же она вызвала у Керис чувство глубокой печали. Она взглянула на Даврона и попятилась.
Однако тут Даврон повернулся, увидел девушку и замер на месте.
Керис подумала, что он рассердится. Однако Даврон стоял, как человек на краю пропасти, знающий, что земля под ним вот-вот начнет крошиться. Его отчаяние не оставляло места гневу. Керис сделала шаг к Даврону, не в силах удержаться.
— Почему? — прошептала она. — Почему ты не можешь просто пойти и увидеться с ними?
Лес вокруг них, казалось, замер, ожидая его ответа. Даврон молчал так долго, что Керис уже решила, что он не ответит вовсе, но тут он тихо и без всяких эмоций произнес:
— Потому что если я попытаюсь увидеться с ними, заговорить, она донесет церковникам вот об этом. — Он коснулся рукава в том месте, где ткань прикрывала знак Разрушителя. — Я не видел Миррин — мою дочь — с того дня, когда все это случилось. Я никогда не держал на руках сына, он никогда не называл меня отцом. — Даврон оглянулся на здание на противоположном берегу. — Каждый раз, когда я бываю в Дормуссе, я стою здесь и надеюсь, что увижу Миррин. Часто проходит целый день, а я ее так и не вижу.
«Она донесет церковникам?» Алисс, его жена? Керис была потрясена. Если церковники узнают о знаке Разрушителя, Даврона проклянут как отступника и казнят — казнят немедленно, не слушая никаких оправданий. Эта женщина грозила ему смертью, а ведь он согласился на сделку с Карасмой ради нее, Алисс, своей жены.
Даврон прислонился к дереву, и Керис с ужасом увидела, что он плачет; плечи его беспомощно тряслись, горе, которое он хранил в себе все эти пять лет, наконец-то перелилось через край.
ГЛАВА 20
Нет ничего холоднее, чем пепел былой любви, и нет ничего теплее, чем яркое пламя новой.
Пословица времен древнего маркграфства
Благородным — владельцам поместий — позволялось иметь большие семьи. Причина этого была очевидна и никем не оспаривалась: очень многие из их сыновей отдавали жизни на службе Постоянств — отдавали жизни или становились мечеными и изгонялись.
Поэтому когда у жены благородного Сторре в Четвертом Постоянстве родился сын Даврон, у него уже было четверо старших братьев и двое сестер.
Его отец, Камон Сторрийский, могучий неряшливый мужчина, женился на очаровательной девице, совершенно несклонной к самодисциплине. В результате большая семья жила в состоянии вечного беспорядка и постоянного веселья. Дети большую часть времени были предоставлены сами себе, их проказы только увеличивали суматоху в доме, а последствия приходилось расхлебывать слугам. Будь они не так милы, их, может быть, начали ненавидеть за безответственность, но все дети отличались добросердечием и легким характером. Они могли быть легкомысленны, но никто из семьи Сторре никогда не бывал зловредным. Более сообразительные из слуг давно поняли, что неуправляемость и эгоизм молодых Сторре — следствие скорее их будущего, чем настоящего: юноши знали, что радости жизни, да и сама их жизнь, возможно, окажутся короткими, а потому стремились успеть как можно больше.
Впрочем, определенные вещи в жизни семьи были святы: никто из молодежи не мог пренебрегать уроками и тренировками. Мальчики начинали учиться владеть оружием, когда им исполнялось пять лет, и подготовка была ежедневной. Учебные схватки и упражнения становились неотъемлемой частью их жизни. По мере взросления им приходилось овладевать разными видами оружия; только достигнув определенного совершенства, им разрешалось выбрать себе личное вооружение.
Были и другие уроки: в местной церковной школе дети постигали премудрости грамоты и счета, а также Закон. Кое-чему мальчиков учил отец, когда бывал дома: как находить дорогу в Неустойчивости, как читать карту. Умение ездить верхом и другие практические навыки должны были в один прекрасный день, когда они станут Защитниками, сослужить им хорошую службу. Сыновья Камона Сторре умели пользоваться компасом, могли проложить курс по звездам, сумели бы прожить в глуши без припасов. К тому времени, когда им исполнялось десять, каждый мог вскочить на несущуюся галопом лошадь и спрыгнуть с нее, а также поставить диагноз и вылечить наиболее распространенные конские болезни вроде вывихнутого сустава или колик.
К двенадцати годам Даврон сдал все письменные и устные экзамены, необходимые для того, чтобы стать Защитником, и выбрал свое личное вооружение: метательные ножи и кнут. Еще два года он совершенствовался в военном искусстве, не покидая отцовского дома, но к этому времени беззаботная жизнь уже закончилась. Первая неизбежная трагедия наложила отпечаток на жизнь семьи — в Неустойчивости погиб старший брат Даврона, сопровождавший большое товарищество и убитый Приспешником.
Когда Даврону исполнилось четырнадцать, он начал службу в местном отряде Защитников, следившем за соблюдением Закона в Постоянстве. Еще через год от старых ран умер отец Даврона, и поместье перешло к одному из братьев, которого изувечили Дикие и который не мог больше сражаться. В том же году Даврон убил первого человека — мальчишку-выродка, единственное преступление которого состояло в том, что он родился калекой. А через несколько месяцев шестнадцатилетний Геральт Сторре, самый любимый и близкий по возрасту брат Даврона, стал меченым и пропал в Неустойчивости.
Когда самому Даврону исполнилось шестнадцать, он впервые отправился охранять товарищество паломников, в первый раз переправился через поток леу и обнаружил — чего никак не ожидал, — что он леувидец.
Даврон Сторре был привлекательным юношей, к которому дружески относились товарищи по отряду и на которого начали бросать выразительные взгляды девушки из благородных семейств. Их привлекали качества, выделявшие его из сверстников: романтичность, несгибаемое чувство чести, предусмотрительность, постепенно вытеснившая легкомыслие, порожденное нестрогим воспитанием. В двенадцать Даврон был избалованным капризным мальчишкой. В шестнадцать он стал заботливым и вдумчивым; он готов был принимать на себя ответственность и храбро сражаться. Если у него и имелся недостаток, то это была гордость: он считал себя вправе гордиться незапятнанной честью и несгибаемой прямотой.
Будучи младшим сыном, он не имел шанса унаследовать поместье и стать землевладельцем; ему предстояло оставаться Защитником, сопровождая паломников и выполняя полицейские функции в Постоянствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73