— «Разве я теперь не одна из них?» — подумала Керис и вслух продолжала: — На тебя начнут охотиться и Карасма, и церковь, если ты не будешь очень осторожен.
— О, но я же попаду туда… в то место, где безопасно. Не захотят же они, чтобы и я сражался: они же знают, какой я трус.
Керис вздохнула.
— Квирк, Квирк, разве ты не видишь? Ты им нужен из-за того, каким стал. Им нужен Хамелеон. — В отбрасываемом потоком леу свете она заметила непонимание, написанное на его лице. — Как шпион, Квирк. Ты же самый лучший шпион. Даже Приспешники не заметят тебя, если ты будешь стоять неподвижно или двигаться медленно. Правда, Дикие могут тебя учуять, наверное.
— Ох… — Квирк замер на месте, и даже в свете леу его контур растворился, слившись с темнотой. — Я, должно быть, очень глуп.
Керис не знала, что ему сказать, но постояла рядом, пока он обдумывал положение. Вскоре Квирк повернулся к ней со странной улыбкой:
— Ирония судьбы, верно? Когда Карасма пометил меня и других отверженных своей проклятой леу, он, может быть, создал инструменты для собственного уничтожения: Скоу с его огромной силой, других, у кого острые когти и клыки или обостренные чувства животного… а теперь вот и меня с моей совершенной маскировкой. В конце концов, именно такие, как мы, и смогут его победить, а вовсе не церковники. — Квирк, не поворачивая головы, взглянул на девушку своими глазами на стебельках. — Что еще мне остается, Керис? Я не могу появляться в Постоянствах. Придется согласиться на предложение Мелдора: ничего лучшего мне не дождаться.
«О милосердный Создатель! — подумала Керис. — Неужели его трагедии не будет конца?» Она бросила последний взгляд на Даврона с Мелдором; они стояли, не подозревая о ее присутствии, и впивали запретную силу. Потом Керис с Квирком двинулись обратно к лагерю.
ГЛАВА 18
Жди Посвященного, который зрит ночь, но не видит звезд, ибо укажет он тебе верный путь, путь, на котором зрячие сановники церкви споткнутся, словно во тьме, его же шаги будут уверенными.
Книга Пророчеств, II: 5—17
Путники провели еще два дня в лагере у Широкого. Торговец, продав одного вьючного мула Корриан, двинулся дальше, но Даврон нуждался в отдыхе, так что его товарищество осталось на месте. Половину времени Керис старалась не думать о Давроне, а другую половину — о Костлявом Кулаке; в конце концов ей не удалось ни то, ни другое.
Однажды, заметив, как девушка не сводит глаз с хромающего по лагерю Даврона, Корриан ткнула ее локтем в бок:
— Послушай, голубка, почему бы тебе не затащить красавчика в постель, вместо того чтобы пожирать глазами? Не такая уж ты невинная, чтобы не знать, какое это удовольствие!
— Он снизошел бы до меня только потому, что его жены нет поблизости, — сказала Керис и покраснела: даже для нее самой эти слова показались жалобой обиженного ребенка.
Корриан расхохоталась:
— Ну и что? Какое это имеет значение? Получай удовольствие! — Потом, заметив печаль Керис, старуха понизила голос: — Да не обращай ты внимания на всю чепуху, которую мелют церковники: будто радости тела — грех и все такое прочее. Секс — это потребность: ты же не откажешься от глотка воды, когда хочешь пить, или куска хлеба, когда проголодаешься. Нам дал его Создатель, так же как жажду и голод. Их-то ведь все удовлетворяют не задумываясь, а тут является церковь и запрещает чесать, где чешется, потому что, видите ли, для невенчанных это грех. Какой в этом смысл, скажи на милость?
Керис не могла сдержать улыбки.
— Корриан, я-то думала, ты отправилась в паломничество, чтобы замолить грехи! Не очень-то ты раскаиваешься, раз спишь с кем попало, да еще и других подбиваешь.
Корриан хитро ей подмигнула:
— Ах, девонька, не в том мой грех, что я спала с мужчинами. Вот воровство… ну и некоторые другие делишки. Церковь может сколько влезет распинаться о греховности сожительства, да только ни в жизнь я не поверю, что такое славное занятие, доставляющее столько удовольствия обоим участникам, может быть грехом! — Корриан выпустила клуб дыма из трубки, и ее лицо внезапно помрачнело. — Может, и не очень хорошо было отбирать у девочек то, что они зарабатывали, согласна. Если останусь жива после этого проклятого паломничества, так я больше делать не буду… По крайней мере постараюсь. Но в одном ты мне можешь поверить: пока жива, я никогда не откажусь порезвиться в постели. И послушай меня, девонька: если вам обоим это в радость, — она кивнула в сторону Даврона, — не может тут быть ничего худого.
— Он же женат…
— Ну и что? Ее же здесь нет, правда? Если ей так уж важно, чтобы он хранил ей верность, так нужно не сидеть дома, а быть тут, под бочком у мужа, когда тому захочется… Да и не скажет он ей ничего, не такой он дурак.
Керис вздохнула. Может, Корриан и права… Пожалуй, лучше получить минутное удовольствие и приятные воспоминания, чем вовсе остаться ни с чем.
«Но будь я проклята, если стану его соблазнять, — подумала Керис. — Вот если он попросит… ну, тогда я подумаю».
Однако такое решение не улучшило ее настроения: в глубине души она понимала, что это пустая отговорка. Ей было нужно больше, чем просто получить удовольствие. Керис снова вздохнула. Какой прок от всех этих размышлений? Он ведь не попросит… Да и с какой стати? Он женат на прелестной женщине и через несколько дней увидит ее. Она — мать его детей, и он любит ее так сильно, что ради ее спасения стал слугой Разрушителя…
«Чего бы только я не отдала, чтобы меня так любили…»
Но что поделаешь: она тощая и веснушчатая, совсем не красавица, и мужчины редко задерживают на ней взгляд. Даже если Даврон и хотел ее — а хоть немного он все же ее хотел, — так это только потому, что она была под рукой, а больше никого не было…
Дни, которые они провели в лагере, тянулись медленно. Мелдор со Скоу отправились обратно в Губку, чтобы принести мешки Корриан: старик видел их, когда выводил Даврона. Мула Дикие растерзали и сожрали, но мешки их не заинтересовали.
На вторую ночь Керис обнаружила, что колышки, которыми крепилась ее палатка, уничтожены Неустойчивостью, так что палатку чуть не унес порыв ветра. Остальные стали поспешно вытаскивать и переставлять колышки, чтобы с ними не случилось то же самое, а Скоу выстругал для Керис новые из кусков Губки.
— Надеюсь, эта голубая гадость не живая, — пробормотала девушка, — а то как бы она в отместку не решила как-нибудь темной ночкой поваляться по нам и раздавить. — Скоу нашел эту мысль чрезвычайно забавной; впрочем, немного было вещей, которые бы не веселили Скоу.
Портрон подошел, чтобы помочь Керис вновь натянуть палатку.
— Как раз вовремя, — сказал он, вколачивая последний из новых колышков. — Вот-вот пойдет дождь. Керис, можно с тобой поговорить?
Девушка подавила вздох.
— Хорошо, — сказала она, знаком приглашая его в палатку: начали падать первые капли дождя. — Но должна тебя предупредить: думаю, я знаю, что ты собираешься мне сказать. Если ты хочешь, чтобы я изменила решение, тогда тебе нужно придумать какие-то новые доводы.
— Новые? — растерянно переспросил он. — Но что еще я могу тебе сказать? Нет ничего более важного, чем бессмертие твоей души, а ты подвергаешь его опасности, находясь здесь, в обществе этих…
— Наставник, — перебила его Керис, — известно ли тебе что-то про Мелдора, чего я не знаю? Ты ведь узнал его, не так ли?
Портрон взглянул на девушку в мучительном сомнении. Дождь разошелся вовсю, и стук капель по брезенту почти заглушил его ответ:
— Да. Я наконец вспомнил, где его видел раньше, — это было в монастыре Посвященного Ладмы. Он провел там несколько ночей… ох, уже больше двадцати лет назад. Он тогда совершал кинезис и однажды вечером читал проповедь.
— И что? — поторопила его Керис.
— Тогда его звали не Мелдор, — с горечью сказал Портрон. — Он был Посвященным Эдионом Галманским из ордена Посвященных, самым благочестивым и мудрым из всех… — Слезы показались на глазах пожилого наставника. — Как мог он предать церковь, Керис? Мы преклонялись перед ним, почитали больше всех. Когда он говорил, наши сердца откликались на его слова. Он проповедовал такие прекрасные идеи — братство, понимание… Люди устилали его дорогу лепестками цветов, когда он выходил в город, — так все чтили его ученость и святость. А потом в один прекрасный день он исчез…
У Керис закружилась голова. Эдион был так знаменит своим благочестием, что даже члены Санхедриона преклоняли колени, когда он входил в комнату. Этот человек вел жизнь аскета и подвижника, отказавшись от собственности, живя лишь на милостыню, — Посвященный, проповедовавший во всех Постоянствах, учивший знанию Священных Книг, объяснявший их и просвещавший верующих… Даже Керис слышала о нем. Он дарил надежду, а не требовал повиновения, и за это люди любили его, любили гораздо больше, чем его сотоварищи-церковники.
— Он вовсе не предал церковь, это церковь предала его. Они его изгнали, — сказала Керис, — из-за слепоты. А может быть, потому, что в его словах было слишком много правды. Они вышвырнули его, исключили из ордена Посвященных. И это после его подвижнической жизни, после всех его подвигов! Это было несправедливо.
— Такой святой человек должен быть в силах перенести подобные тяготы, — возразил Портрон. — Он мог читать проповеди в Неустойчивости. Видит Создатель, необходимость в утешении для меченых и других жителей Неустойчивости велика, — а вместо этого он пристрастился к запретному… к леу.
— Ты хотел бы разоблачить его, верно?
Портрон склонил голову, чтобы не встречаться с девушкой глазами.
— Что это даст? Да он и остановит меня, если я попытаюсь. Пусть идет своим греховным путем — но только без тебя. Что он будет делать, меня не касается.
Керис изумленно вытаращила на наставника глаза:
— Это не должно бы быть тебе безразлично. Портрон заметил ее удивленный взгляд и покраснел.
— Э-э… сейчас я просто путешественник. Как и все остальные.
«Ясно, — подумала Керис. — Все, что его заботит, — добраться до Восьмого Постоянства и затащить в постель эту его церковницу».
Портрон явно не был склонен к участию в церковных разногласиях. Керис почувствовала острое разочарование, что было довольно глупо: ведь на самом деле она совсем не хотела, чтобы Мелдор подвергся гонениям церкви.
Портрон печально покачал головой:
— Он ведь не был Благородным, знаешь ли. Прозвище «Галманский» всего лишь почетное обращение, присвоенное ему церковью за святость. Не могу поверить, что он так низко пал. — Уходя от Керис, наставник все еще озадаченно качал головой.
Переправа через Широкий, которая давно вызывала у Керис дурные предчувствия, прошла без происшествий. Цвета потока оставались неяркими и спокойными; ни Владыки Карасмы, ни его Приспешников не было видно.
Брод на Струящейся, которой Керис совсем не боялась, доставил путникам гораздо больше неприятностей. Над рекой висел густой желтоватый туман, похожий на спутанную кудель; он щипал глаза и горло, закладывал уши. Хуже того: впереди ничего не было видно дальше чем на длину лошадиного туловища. Керис, обеспокоенная странным природным явлением, не следила за ехавшей впереди Корриан, а когда подняла глаза от воды, рядом никого не оказалось — ни Корриан, ни лошадей, ни мулов. Товарищество растворилось в тумане.
Девушка окликнула спутников, но ее голос прозвучал глухо и беспомощно, поглощенный окутывавшей реку пеленой. Керис нервно подхлестнула Игрейну. Под ногами коней вода реки казалась густой и почти неподвижной, русло было мелким, так что лошади легко преодолевали течение; ужас таился в ощущении отрезанности от всего мира, невозможности докричаться до остальных, в странном пении в ушах, рожденном туманом.
Керис пыталась убедить себя, что туман петь не может, но траурные звуки все продолжались, нашептывали свою нескончаемую мелодию. Слов в ней не было, лишь похожее на жалобу завывание, становившееся то громче, то тише — в зависимости от того, густел или разреживался туман.
Раз или два Керис показалось, что она видит тени, скользящие над водой, — тени слишком маленькие, чтобы быть всадниками; однако туман тут же сгущался, не позволяя ничего разглядеть. Девушка все время оглядывалась, надеясь увидеть кого-то из спутников, но это ей не удавалось. Керис уже не была уверена, что едет в правильном направлении, и в конце концов остановила Игрейну. Она всматривалась в воду, пытаясь определить направление течения и таким образом сориентироваться, однако река, казалось, превратилась в безжизненное болото.
Может быть, это тоже признак разрушения мира? Река, которая не течет. Действительно, ведь теперь же нет моря, куда она должна была бы впадать…
Керис отпустила повод Игрейны и крепче стиснула веревку, привязанную к узде Туссон. Где-то слева послышался плеск воды, но разглядеть снова ничего не удалось. Река стала немного глубже: вода теперь доходила до брюха Игрейны, и лошади пошли медленнее, как ни понукала их Керис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— О, но я же попаду туда… в то место, где безопасно. Не захотят же они, чтобы и я сражался: они же знают, какой я трус.
Керис вздохнула.
— Квирк, Квирк, разве ты не видишь? Ты им нужен из-за того, каким стал. Им нужен Хамелеон. — В отбрасываемом потоком леу свете она заметила непонимание, написанное на его лице. — Как шпион, Квирк. Ты же самый лучший шпион. Даже Приспешники не заметят тебя, если ты будешь стоять неподвижно или двигаться медленно. Правда, Дикие могут тебя учуять, наверное.
— Ох… — Квирк замер на месте, и даже в свете леу его контур растворился, слившись с темнотой. — Я, должно быть, очень глуп.
Керис не знала, что ему сказать, но постояла рядом, пока он обдумывал положение. Вскоре Квирк повернулся к ней со странной улыбкой:
— Ирония судьбы, верно? Когда Карасма пометил меня и других отверженных своей проклятой леу, он, может быть, создал инструменты для собственного уничтожения: Скоу с его огромной силой, других, у кого острые когти и клыки или обостренные чувства животного… а теперь вот и меня с моей совершенной маскировкой. В конце концов, именно такие, как мы, и смогут его победить, а вовсе не церковники. — Квирк, не поворачивая головы, взглянул на девушку своими глазами на стебельках. — Что еще мне остается, Керис? Я не могу появляться в Постоянствах. Придется согласиться на предложение Мелдора: ничего лучшего мне не дождаться.
«О милосердный Создатель! — подумала Керис. — Неужели его трагедии не будет конца?» Она бросила последний взгляд на Даврона с Мелдором; они стояли, не подозревая о ее присутствии, и впивали запретную силу. Потом Керис с Квирком двинулись обратно к лагерю.
ГЛАВА 18
Жди Посвященного, который зрит ночь, но не видит звезд, ибо укажет он тебе верный путь, путь, на котором зрячие сановники церкви споткнутся, словно во тьме, его же шаги будут уверенными.
Книга Пророчеств, II: 5—17
Путники провели еще два дня в лагере у Широкого. Торговец, продав одного вьючного мула Корриан, двинулся дальше, но Даврон нуждался в отдыхе, так что его товарищество осталось на месте. Половину времени Керис старалась не думать о Давроне, а другую половину — о Костлявом Кулаке; в конце концов ей не удалось ни то, ни другое.
Однажды, заметив, как девушка не сводит глаз с хромающего по лагерю Даврона, Корриан ткнула ее локтем в бок:
— Послушай, голубка, почему бы тебе не затащить красавчика в постель, вместо того чтобы пожирать глазами? Не такая уж ты невинная, чтобы не знать, какое это удовольствие!
— Он снизошел бы до меня только потому, что его жены нет поблизости, — сказала Керис и покраснела: даже для нее самой эти слова показались жалобой обиженного ребенка.
Корриан расхохоталась:
— Ну и что? Какое это имеет значение? Получай удовольствие! — Потом, заметив печаль Керис, старуха понизила голос: — Да не обращай ты внимания на всю чепуху, которую мелют церковники: будто радости тела — грех и все такое прочее. Секс — это потребность: ты же не откажешься от глотка воды, когда хочешь пить, или куска хлеба, когда проголодаешься. Нам дал его Создатель, так же как жажду и голод. Их-то ведь все удовлетворяют не задумываясь, а тут является церковь и запрещает чесать, где чешется, потому что, видите ли, для невенчанных это грех. Какой в этом смысл, скажи на милость?
Керис не могла сдержать улыбки.
— Корриан, я-то думала, ты отправилась в паломничество, чтобы замолить грехи! Не очень-то ты раскаиваешься, раз спишь с кем попало, да еще и других подбиваешь.
Корриан хитро ей подмигнула:
— Ах, девонька, не в том мой грех, что я спала с мужчинами. Вот воровство… ну и некоторые другие делишки. Церковь может сколько влезет распинаться о греховности сожительства, да только ни в жизнь я не поверю, что такое славное занятие, доставляющее столько удовольствия обоим участникам, может быть грехом! — Корриан выпустила клуб дыма из трубки, и ее лицо внезапно помрачнело. — Может, и не очень хорошо было отбирать у девочек то, что они зарабатывали, согласна. Если останусь жива после этого проклятого паломничества, так я больше делать не буду… По крайней мере постараюсь. Но в одном ты мне можешь поверить: пока жива, я никогда не откажусь порезвиться в постели. И послушай меня, девонька: если вам обоим это в радость, — она кивнула в сторону Даврона, — не может тут быть ничего худого.
— Он же женат…
— Ну и что? Ее же здесь нет, правда? Если ей так уж важно, чтобы он хранил ей верность, так нужно не сидеть дома, а быть тут, под бочком у мужа, когда тому захочется… Да и не скажет он ей ничего, не такой он дурак.
Керис вздохнула. Может, Корриан и права… Пожалуй, лучше получить минутное удовольствие и приятные воспоминания, чем вовсе остаться ни с чем.
«Но будь я проклята, если стану его соблазнять, — подумала Керис. — Вот если он попросит… ну, тогда я подумаю».
Однако такое решение не улучшило ее настроения: в глубине души она понимала, что это пустая отговорка. Ей было нужно больше, чем просто получить удовольствие. Керис снова вздохнула. Какой прок от всех этих размышлений? Он ведь не попросит… Да и с какой стати? Он женат на прелестной женщине и через несколько дней увидит ее. Она — мать его детей, и он любит ее так сильно, что ради ее спасения стал слугой Разрушителя…
«Чего бы только я не отдала, чтобы меня так любили…»
Но что поделаешь: она тощая и веснушчатая, совсем не красавица, и мужчины редко задерживают на ней взгляд. Даже если Даврон и хотел ее — а хоть немного он все же ее хотел, — так это только потому, что она была под рукой, а больше никого не было…
Дни, которые они провели в лагере, тянулись медленно. Мелдор со Скоу отправились обратно в Губку, чтобы принести мешки Корриан: старик видел их, когда выводил Даврона. Мула Дикие растерзали и сожрали, но мешки их не заинтересовали.
На вторую ночь Керис обнаружила, что колышки, которыми крепилась ее палатка, уничтожены Неустойчивостью, так что палатку чуть не унес порыв ветра. Остальные стали поспешно вытаскивать и переставлять колышки, чтобы с ними не случилось то же самое, а Скоу выстругал для Керис новые из кусков Губки.
— Надеюсь, эта голубая гадость не живая, — пробормотала девушка, — а то как бы она в отместку не решила как-нибудь темной ночкой поваляться по нам и раздавить. — Скоу нашел эту мысль чрезвычайно забавной; впрочем, немного было вещей, которые бы не веселили Скоу.
Портрон подошел, чтобы помочь Керис вновь натянуть палатку.
— Как раз вовремя, — сказал он, вколачивая последний из новых колышков. — Вот-вот пойдет дождь. Керис, можно с тобой поговорить?
Девушка подавила вздох.
— Хорошо, — сказала она, знаком приглашая его в палатку: начали падать первые капли дождя. — Но должна тебя предупредить: думаю, я знаю, что ты собираешься мне сказать. Если ты хочешь, чтобы я изменила решение, тогда тебе нужно придумать какие-то новые доводы.
— Новые? — растерянно переспросил он. — Но что еще я могу тебе сказать? Нет ничего более важного, чем бессмертие твоей души, а ты подвергаешь его опасности, находясь здесь, в обществе этих…
— Наставник, — перебила его Керис, — известно ли тебе что-то про Мелдора, чего я не знаю? Ты ведь узнал его, не так ли?
Портрон взглянул на девушку в мучительном сомнении. Дождь разошелся вовсю, и стук капель по брезенту почти заглушил его ответ:
— Да. Я наконец вспомнил, где его видел раньше, — это было в монастыре Посвященного Ладмы. Он провел там несколько ночей… ох, уже больше двадцати лет назад. Он тогда совершал кинезис и однажды вечером читал проповедь.
— И что? — поторопила его Керис.
— Тогда его звали не Мелдор, — с горечью сказал Портрон. — Он был Посвященным Эдионом Галманским из ордена Посвященных, самым благочестивым и мудрым из всех… — Слезы показались на глазах пожилого наставника. — Как мог он предать церковь, Керис? Мы преклонялись перед ним, почитали больше всех. Когда он говорил, наши сердца откликались на его слова. Он проповедовал такие прекрасные идеи — братство, понимание… Люди устилали его дорогу лепестками цветов, когда он выходил в город, — так все чтили его ученость и святость. А потом в один прекрасный день он исчез…
У Керис закружилась голова. Эдион был так знаменит своим благочестием, что даже члены Санхедриона преклоняли колени, когда он входил в комнату. Этот человек вел жизнь аскета и подвижника, отказавшись от собственности, живя лишь на милостыню, — Посвященный, проповедовавший во всех Постоянствах, учивший знанию Священных Книг, объяснявший их и просвещавший верующих… Даже Керис слышала о нем. Он дарил надежду, а не требовал повиновения, и за это люди любили его, любили гораздо больше, чем его сотоварищи-церковники.
— Он вовсе не предал церковь, это церковь предала его. Они его изгнали, — сказала Керис, — из-за слепоты. А может быть, потому, что в его словах было слишком много правды. Они вышвырнули его, исключили из ордена Посвященных. И это после его подвижнической жизни, после всех его подвигов! Это было несправедливо.
— Такой святой человек должен быть в силах перенести подобные тяготы, — возразил Портрон. — Он мог читать проповеди в Неустойчивости. Видит Создатель, необходимость в утешении для меченых и других жителей Неустойчивости велика, — а вместо этого он пристрастился к запретному… к леу.
— Ты хотел бы разоблачить его, верно?
Портрон склонил голову, чтобы не встречаться с девушкой глазами.
— Что это даст? Да он и остановит меня, если я попытаюсь. Пусть идет своим греховным путем — но только без тебя. Что он будет делать, меня не касается.
Керис изумленно вытаращила на наставника глаза:
— Это не должно бы быть тебе безразлично. Портрон заметил ее удивленный взгляд и покраснел.
— Э-э… сейчас я просто путешественник. Как и все остальные.
«Ясно, — подумала Керис. — Все, что его заботит, — добраться до Восьмого Постоянства и затащить в постель эту его церковницу».
Портрон явно не был склонен к участию в церковных разногласиях. Керис почувствовала острое разочарование, что было довольно глупо: ведь на самом деле она совсем не хотела, чтобы Мелдор подвергся гонениям церкви.
Портрон печально покачал головой:
— Он ведь не был Благородным, знаешь ли. Прозвище «Галманский» всего лишь почетное обращение, присвоенное ему церковью за святость. Не могу поверить, что он так низко пал. — Уходя от Керис, наставник все еще озадаченно качал головой.
Переправа через Широкий, которая давно вызывала у Керис дурные предчувствия, прошла без происшествий. Цвета потока оставались неяркими и спокойными; ни Владыки Карасмы, ни его Приспешников не было видно.
Брод на Струящейся, которой Керис совсем не боялась, доставил путникам гораздо больше неприятностей. Над рекой висел густой желтоватый туман, похожий на спутанную кудель; он щипал глаза и горло, закладывал уши. Хуже того: впереди ничего не было видно дальше чем на длину лошадиного туловища. Керис, обеспокоенная странным природным явлением, не следила за ехавшей впереди Корриан, а когда подняла глаза от воды, рядом никого не оказалось — ни Корриан, ни лошадей, ни мулов. Товарищество растворилось в тумане.
Девушка окликнула спутников, но ее голос прозвучал глухо и беспомощно, поглощенный окутывавшей реку пеленой. Керис нервно подхлестнула Игрейну. Под ногами коней вода реки казалась густой и почти неподвижной, русло было мелким, так что лошади легко преодолевали течение; ужас таился в ощущении отрезанности от всего мира, невозможности докричаться до остальных, в странном пении в ушах, рожденном туманом.
Керис пыталась убедить себя, что туман петь не может, но траурные звуки все продолжались, нашептывали свою нескончаемую мелодию. Слов в ней не было, лишь похожее на жалобу завывание, становившееся то громче, то тише — в зависимости от того, густел или разреживался туман.
Раз или два Керис показалось, что она видит тени, скользящие над водой, — тени слишком маленькие, чтобы быть всадниками; однако туман тут же сгущался, не позволяя ничего разглядеть. Девушка все время оглядывалась, надеясь увидеть кого-то из спутников, но это ей не удавалось. Керис уже не была уверена, что едет в правильном направлении, и в конце концов остановила Игрейну. Она всматривалась в воду, пытаясь определить направление течения и таким образом сориентироваться, однако река, казалось, превратилась в безжизненное болото.
Может быть, это тоже признак разрушения мира? Река, которая не течет. Действительно, ведь теперь же нет моря, куда она должна была бы впадать…
Керис отпустила повод Игрейны и крепче стиснула веревку, привязанную к узде Туссон. Где-то слева послышался плеск воды, но разглядеть снова ничего не удалось. Река стала немного глубже: вода теперь доходила до брюха Игрейны, и лошади пошли медленнее, как ни понукала их Керис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73