весь срединный – между Небом и Преисподней – мир на самом деле принадлежит лишь ему.
* * *
Убийство драгомана японского посольства Сугиямы словно сорвало предохранитель – не в Пекине, нет. За тысячи и тысячи верст от разрубленного тела японского дипломата, в Британии и Японии, в Германии и России, вовсю скрипели перья десятков шифровальщиков и неудержимо трещали сотни телеграфных аппаратов.
Все до единого министры иностранных дел прекрасно помнили, что Германия ввела свои войска в Китай и захватила бухту по куда как менее значительному поводу – подумаешь, смерть двух миссионеров! И уж тем более все до единого Чрезвычайные и Полномочные посланники отдавали себе отчет в том, что и Россия, и Британия, и Франция ввели свои войска и отхватили каждый свой кусок и вовсе без повода. Так что теперь все они ждали одного: момента, когда потерявшая дипломатического представителя Япония, используя созданный европейцами прецедент, заявит свои неоспоримые права на участие в дележе.
И – господи! – как же они этого не хотели…
* * *
Алексей Михайлович Безобразов уже две недели как не знал ни отдыха, ни сна. Задолго до убийства Сугиямы он уже видел, какие перспективы открывает перед Россией попытка китайских боксеров посчитаться за отнятые порты. Стоило китайцам убить хотя бы десяток российских дипломатов, и вся Маньчжурия – от Амура до Великой Китайской стены и от Халха-Монголии до Кореи – могла стать российской. Разумеется, интерес представляла и Корея, хотя бы до 38-й параллели, но по сравнению с маньчжурским золотом меркнул даже корейский лес…
Безобразов обежал всех знакомых петербургских финансистов и банкиров, специально посетил военного министра и Генштаб и, в общем-то, некоторое понимание нашел. Но, увы, ни в военном министерстве, ни в Генштабе большого желания подготовиться к грядущим масштабным репарациям ценой гибели всего лишь нескольких дипломатов не обнаружил.
– Лично я приложу все усилия, чтобы этого не допустить, – прямо заявил Безобразову военный министр Куропаткин. – Хотя, конечно, если русская миссия погибнет, Китай передачей нам всей Маньчжурии не отделается.
Примерно то же Безобразову сказали и в Генштабе. И только министр иностранных дел граф Муравьев отреагировал на слова Безобразова как-то странно…
– А как же Господь? – страдальчески посмотрел граф на Безобразова. – Грех ведь…
– О грехе надо было раньше думать, Михаил Николаевич, – жестко парировал Безобразов, – например, когда вы Вильгельму бухту Циндао посоветовали занять или когда сами у Китая, почитай, весь Квантун отхватили… А теперь уже поздно о душе думать, надо капитал наращивать…
– Подите прочь… – слабо махнул рукой Муравьев и прикрыл руками бледное, измученное лицо. – Хватит с меня безобразовщины, сыт я уже всеми вами по горло.
А через пару дней по Санкт-Петербургу пронесся непонятный слух о том, что министр иностранных дел граф Муравьев покончил с собой. Безобразов тут же попытался выяснить детали, как неожиданно понял, что это уже не имеет решительно никакого смысла, ибо, в отличие от мертвых дипломатов, от мертвого графа не предвиделось ни малейшей пользы.
* * *
Вечером 31 мая 1900 года Рыжий Пу отдал приказание поджигать все иностранные миссии Пекина, а заодно и дома христиан.
– Вперед, братья! – кричал он. – Выкурим белых чертей!
И бойцы шли с фонарями и факелами одной неостановимой массой, оставляя позади себя огонь и разрушение, а христиане сыпались из горящих домов, как тараканы из перевернутой тарелки.
– Смотри! Смотри, как бегут! – хохотал Рыжий Пу. – А ну, поддай им жару!
Быть хозяином на своей земле и над своими людьми – это было действительно прекрасно.
* * *
Чрезвычайный и Полномочный посланник России в Китае Михаил Николаевич Гирс был в ярости. Шел уже седьмой день с начала высадки двухтысячного союзного десанта, а подмоги все не было. Нет, он, конечно же, понимал, что железнодорожные пути разобраны, засевшие на каждой версте ихэтуани вооружены, а дикая, невыносимая жара изматывает, даже если сидеть неподвижно. И все равно: не пройти полторы сотни верст за неделю?!
Более того, Гирс абсолютно точно знал, что только у нас, в Порт-Артуре, еще неделю назад были готовы к отправке четыре тысячи человек – вдвое больше, чем весь союзный отряд! Вот что бы их не послать на подмогу?! Тем более что Его Величество дозволил это сделать еще 26 мая…
А потом до него дошла новость о требованиях Японии в связи с гибелью переводчика японского посольства Сугиямы, и в глазах у Гирса померкло, а ситуация, напротив, стала ясна как день. Чертовы вояки послали ровно столько войск, сколько нужно, чтобы позволить императорскому дому Цинов завязнуть в конфликте, пусть и рискуя осажденными в Пекине послами.
* * *
Императрице докладывали о положении дел каждый день, и каждый раз ей казалось, что происходит какое-то немыслимое надувательство.
– Весь ваш народ, все подданные Старой Будды как один человек поднялись для изгнания иноземцев из Поднебесной! – льстиво заверяли сановники.
Однако Цыси требовала показать на карте, где именно иноземцев изгнали, и оказывалось, что заверения не стоили ровным счетом ни-че-го. Уже прошла неделя, как отец наследника князь Дуань прямо изъявил волю императорского дома в своем воззвании к народу, а ничего существенного не произошло: ни один порт не взят, русская дорога как стояла, так и стоит… даже ни одно посольство не сгорело!
Нет, кое-какие успехи имелись. Так, силами войск Поднебесной была успешно разрушена телеграфная связь и полностью прервано почтовое сообщение дипкорпусов; сводный отряд Сеймура прочно застрял далеко от Пекина, а идущий на помощь ему отряд успешно остановили ихэтуани. Но вместо того чтобы испуганно засесть по своим миссиям и не высовывать носа вплоть до прихода подмоги с моря, белые черти буквально играли с огнем!
Как докладывали военные агенты, русские самовольно заложили баррикады, а затем еще и вступили в перестрелку с солдатами Дун Фусяна. Испанский посол лично застрелил ихэтуаня. Два десятка немецких солдат из охраны посольства безо всякого повода напали на храм Неба и перестреляли семерых мирно молящихся китайцев.
Дошло до того, что русские матросы совместно с американцами произвели вылазку в католический храм Наньтан, расположенный в трех верстах от обеих миссий, разбили осаждавший храм отряд патриотов и спасли от народного гнева около трех сотен китайцев-христиан! И уж верхом наглости виделось ей то, что десятерых захваченных в плен ихэтуаней иноземные матросы еще и сдали китайской полиции.
Императрица впервые за много-много лет растерялась, она действительно не знала, что теперь делать.
* * *
Кан Ся не был глуп, и когда он столкнулся в дверях западного храма со все тем же рыжим, как огонь, бандитом, ему стало до боли обидно. Понятно же, для кого делался его отчет. Всю жизнь прослуживший закону Кан Ся впервые прямо помог своим извечным врагам – пусть и по приказу.
А потом начались эти погромы, и Кан Ся напряженно смотрел, как ихэтуани жгут чужие дома и храмы и методично, круглые сутки, не останавливаясь ни на час, забрасывают посольства пропитанными нефтью факелами – строго по составленной им инструкции.
Нет, Кан Ся нисколько не жалел длинноносых – многое они и сами заслужили, но однажды даже он не выдержал.
Тот христианский дом хозяева давно покинули, и шедший мимо Кан Ся достаточно равнодушно смотрел, как патриоты потрошат оставленное изменниками имущество, выбирая то, что еще можно подарить или продать. А потом один подошел к собачьей будке и сунул туда факел.
Болезненно кривясь от режущего уши отчаянного собачьего визга, Кан Ся, прихрамывая, подошел к балбесу, вырвал факел из рук и старательно затушил его о землю.
– Ты что делаешь, дед? – возмутился боец.
– Хватит, сынок, – покачал головой Кан Ся. – Через это лучше не переступать, уж поверь мне.
– Эй, парни! – изумленно крикнул боец. – У нас тут христианин нашелся!
Парни лихо вывалились из дома и обложили его полукругом.
– Что, дед, предателей защищаешь?! – подскочил к нему старший и с вызовом толкнул Кан Ся в плечо. – Или ты тоже белым чертям за их поганые деньги продался?!
Кан Ся попытался подобрать нужные, понятные слова и не сумел.
* * *
Пожалуй, он до последнего мгновения не верил, что они нападут. Но они напали, и Кан Ся, преодолевая боль в разорванном пулей бедре и навылет пробитой, толком даже не зажившей груди, уложил их всех до единого. Обошел корчащиеся тела, методично сорвал с них красные наколенники, красные кушаки и красные головные повязки и остро осознал, как многое отделяет его от них. Пожалуй, ему было бы намного легче объясниться с тем рыжим убийцей или даже… с поручиком Семеновым.
– Вы ничего не знаете ни о кунг-фу, ни об идеях Тай-Пин, – покачал он головой и потряс в воздухе бесформенной связкой красной материи. – Поэтому никогда не смейте этого надевать. Не заслужили…
Парни смотрели на него страдальческими, непонимающими глазами.
* * *
Когда ежедневный ущерб дороге от действий боксеров достиг критического порога, Витте добился аудиенции у Николая II.
– Более ждать нельзя, Ваше Величество, – прямо сказал он. – Охранная стража не справляется.
– Вы же всегда были противником военных кампаний в Китае, Сергей Юльевич, – мстительно напомнил Николай.
– Верно, – кивнул Витте, – я и сейчас не изменил своим взглядам. Но Министерству финансов проще один раз оплатить доставку войск до Пекина, чем ежедневно восполнять ущерб Русско-Китайскому банку.
Император сделал неопределенный жест рукой и вдруг поморщился.
– Тут уже одним Пекином не обойтись…
Витте напрягся. Слухи о неизбежности крупномасштабной военной операции в Китае уже бродили в особо информированных кругах Санкт-Петербурга, но он впервые услышал намек на это из уст самого царя.
– Простите, Ваше Величество, но нам не следует воевать с Китаем. Дорога…
– Оставьте вы вашу дорогу! – нервно отмахнулся Николай. – Тут посерьезнее дела начались! Вы хоть представляете, что будет, если европейцы войдут в Пекин без нас?
Вите представлял.
– Мы не получим контрибуции, – пожал он плечами. – Только и всего.
– Мы не получим Маньчжурии! – в сердцах бросил царь.
Витте похолодел. Нет, ему уже доложили о бурной деятельности Безобразова, уже в который раз пытающегося возродить в Генштабе идею насильственного присоединения богатых маньчжурских земель, но чтобы сам Николай…
– Это капкан, Ваше Величество, – выпалил он. – У европейцев нет под боком соседа с трехсотмиллионным народом, они как придут, так и уйдут, а нам с китайцами жить.
Николай II беспокойно забарабанил пальцами по столу.
– Простите, Ваше Величество, – нахмурившись, продолжил Витте, – но это все больше напоминает мне наши ошибки на Кавказе. Как черкесы говорят, не купи дом, купи соседа. Зачем нам самим создавать себе нового врага? Чтобы вечно кормить военных?
– Все, Сергей Юльевич, хватит! – отрезал царь. – Это уже за пределами вашего ведомства. Благодарю за откровенность.
Витте наклонил голову и стремительно вышел из кабинета.
«Черт! Пропала дорога! – стиснув зубы, думал он. – Все насмарку! Все десять лет трудов!»
Словно мифический царь Мидас, превращавший все, к чему ни прикоснется, в золото, военные все умудрялись превратить в единственный смысл своей жизни – войну. Но – Господи! – как же ему было жаль своей дороги!
* * *
За несколько недель напряженного труда Семенов настолько втянулся в сугубо штатскую по сути работу, что порой ему казалось, что так было, а теперь уже и будет всегда. Даже собственное воинское прошлое стало казаться дурным сном, который никогда уже не повторится. Но в начале июня, прибыв с проверкой в Гирин, поручик неожиданно попал в самую гущу событий.
По улицам города-арсенала шествовала толпа почти неотличимых один от другого китайцев – с одинаково тщательно выбритыми головами и с одинаково обернутыми вокруг голов черными тугими косичками. Их было так много, что Семенов даже испугался – на секунду, не более. А потом они остановились прямо напротив русского представительства, и началось уже многократно виденное поручиком почти цирковое представление – с разбиванием голым кулаком черепицы и ломанием о головы толстенных досок. И впервые Семенову не было ни смешно, ни любопытно.
– Черепица-то подпилена… – хмыкнул кто-то позади поручика, и Семенов оглянулся.
Это был есаул Охранной стражи – крепкий и, по всему видно, матерый мужик.
– Вряд ли, – покачал головой Семенов. – Я когда в Инкоу служил, проверял – целая черепица.
– Не может человек такое голой рукой сотворить, – загудели в поддержку своего есаула казаки. – Кости лопнут.
И, словно услышав недоверие в их голосах, от толпы, как по команде, отделились человек восемь, и один сунул целую черепицу есаулу в руки и что-то произнес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
* * *
Убийство драгомана японского посольства Сугиямы словно сорвало предохранитель – не в Пекине, нет. За тысячи и тысячи верст от разрубленного тела японского дипломата, в Британии и Японии, в Германии и России, вовсю скрипели перья десятков шифровальщиков и неудержимо трещали сотни телеграфных аппаратов.
Все до единого министры иностранных дел прекрасно помнили, что Германия ввела свои войска в Китай и захватила бухту по куда как менее значительному поводу – подумаешь, смерть двух миссионеров! И уж тем более все до единого Чрезвычайные и Полномочные посланники отдавали себе отчет в том, что и Россия, и Британия, и Франция ввели свои войска и отхватили каждый свой кусок и вовсе без повода. Так что теперь все они ждали одного: момента, когда потерявшая дипломатического представителя Япония, используя созданный европейцами прецедент, заявит свои неоспоримые права на участие в дележе.
И – господи! – как же они этого не хотели…
* * *
Алексей Михайлович Безобразов уже две недели как не знал ни отдыха, ни сна. Задолго до убийства Сугиямы он уже видел, какие перспективы открывает перед Россией попытка китайских боксеров посчитаться за отнятые порты. Стоило китайцам убить хотя бы десяток российских дипломатов, и вся Маньчжурия – от Амура до Великой Китайской стены и от Халха-Монголии до Кореи – могла стать российской. Разумеется, интерес представляла и Корея, хотя бы до 38-й параллели, но по сравнению с маньчжурским золотом меркнул даже корейский лес…
Безобразов обежал всех знакомых петербургских финансистов и банкиров, специально посетил военного министра и Генштаб и, в общем-то, некоторое понимание нашел. Но, увы, ни в военном министерстве, ни в Генштабе большого желания подготовиться к грядущим масштабным репарациям ценой гибели всего лишь нескольких дипломатов не обнаружил.
– Лично я приложу все усилия, чтобы этого не допустить, – прямо заявил Безобразову военный министр Куропаткин. – Хотя, конечно, если русская миссия погибнет, Китай передачей нам всей Маньчжурии не отделается.
Примерно то же Безобразову сказали и в Генштабе. И только министр иностранных дел граф Муравьев отреагировал на слова Безобразова как-то странно…
– А как же Господь? – страдальчески посмотрел граф на Безобразова. – Грех ведь…
– О грехе надо было раньше думать, Михаил Николаевич, – жестко парировал Безобразов, – например, когда вы Вильгельму бухту Циндао посоветовали занять или когда сами у Китая, почитай, весь Квантун отхватили… А теперь уже поздно о душе думать, надо капитал наращивать…
– Подите прочь… – слабо махнул рукой Муравьев и прикрыл руками бледное, измученное лицо. – Хватит с меня безобразовщины, сыт я уже всеми вами по горло.
А через пару дней по Санкт-Петербургу пронесся непонятный слух о том, что министр иностранных дел граф Муравьев покончил с собой. Безобразов тут же попытался выяснить детали, как неожиданно понял, что это уже не имеет решительно никакого смысла, ибо, в отличие от мертвых дипломатов, от мертвого графа не предвиделось ни малейшей пользы.
* * *
Вечером 31 мая 1900 года Рыжий Пу отдал приказание поджигать все иностранные миссии Пекина, а заодно и дома христиан.
– Вперед, братья! – кричал он. – Выкурим белых чертей!
И бойцы шли с фонарями и факелами одной неостановимой массой, оставляя позади себя огонь и разрушение, а христиане сыпались из горящих домов, как тараканы из перевернутой тарелки.
– Смотри! Смотри, как бегут! – хохотал Рыжий Пу. – А ну, поддай им жару!
Быть хозяином на своей земле и над своими людьми – это было действительно прекрасно.
* * *
Чрезвычайный и Полномочный посланник России в Китае Михаил Николаевич Гирс был в ярости. Шел уже седьмой день с начала высадки двухтысячного союзного десанта, а подмоги все не было. Нет, он, конечно же, понимал, что железнодорожные пути разобраны, засевшие на каждой версте ихэтуани вооружены, а дикая, невыносимая жара изматывает, даже если сидеть неподвижно. И все равно: не пройти полторы сотни верст за неделю?!
Более того, Гирс абсолютно точно знал, что только у нас, в Порт-Артуре, еще неделю назад были готовы к отправке четыре тысячи человек – вдвое больше, чем весь союзный отряд! Вот что бы их не послать на подмогу?! Тем более что Его Величество дозволил это сделать еще 26 мая…
А потом до него дошла новость о требованиях Японии в связи с гибелью переводчика японского посольства Сугиямы, и в глазах у Гирса померкло, а ситуация, напротив, стала ясна как день. Чертовы вояки послали ровно столько войск, сколько нужно, чтобы позволить императорскому дому Цинов завязнуть в конфликте, пусть и рискуя осажденными в Пекине послами.
* * *
Императрице докладывали о положении дел каждый день, и каждый раз ей казалось, что происходит какое-то немыслимое надувательство.
– Весь ваш народ, все подданные Старой Будды как один человек поднялись для изгнания иноземцев из Поднебесной! – льстиво заверяли сановники.
Однако Цыси требовала показать на карте, где именно иноземцев изгнали, и оказывалось, что заверения не стоили ровным счетом ни-че-го. Уже прошла неделя, как отец наследника князь Дуань прямо изъявил волю императорского дома в своем воззвании к народу, а ничего существенного не произошло: ни один порт не взят, русская дорога как стояла, так и стоит… даже ни одно посольство не сгорело!
Нет, кое-какие успехи имелись. Так, силами войск Поднебесной была успешно разрушена телеграфная связь и полностью прервано почтовое сообщение дипкорпусов; сводный отряд Сеймура прочно застрял далеко от Пекина, а идущий на помощь ему отряд успешно остановили ихэтуани. Но вместо того чтобы испуганно засесть по своим миссиям и не высовывать носа вплоть до прихода подмоги с моря, белые черти буквально играли с огнем!
Как докладывали военные агенты, русские самовольно заложили баррикады, а затем еще и вступили в перестрелку с солдатами Дун Фусяна. Испанский посол лично застрелил ихэтуаня. Два десятка немецких солдат из охраны посольства безо всякого повода напали на храм Неба и перестреляли семерых мирно молящихся китайцев.
Дошло до того, что русские матросы совместно с американцами произвели вылазку в католический храм Наньтан, расположенный в трех верстах от обеих миссий, разбили осаждавший храм отряд патриотов и спасли от народного гнева около трех сотен китайцев-христиан! И уж верхом наглости виделось ей то, что десятерых захваченных в плен ихэтуаней иноземные матросы еще и сдали китайской полиции.
Императрица впервые за много-много лет растерялась, она действительно не знала, что теперь делать.
* * *
Кан Ся не был глуп, и когда он столкнулся в дверях западного храма со все тем же рыжим, как огонь, бандитом, ему стало до боли обидно. Понятно же, для кого делался его отчет. Всю жизнь прослуживший закону Кан Ся впервые прямо помог своим извечным врагам – пусть и по приказу.
А потом начались эти погромы, и Кан Ся напряженно смотрел, как ихэтуани жгут чужие дома и храмы и методично, круглые сутки, не останавливаясь ни на час, забрасывают посольства пропитанными нефтью факелами – строго по составленной им инструкции.
Нет, Кан Ся нисколько не жалел длинноносых – многое они и сами заслужили, но однажды даже он не выдержал.
Тот христианский дом хозяева давно покинули, и шедший мимо Кан Ся достаточно равнодушно смотрел, как патриоты потрошат оставленное изменниками имущество, выбирая то, что еще можно подарить или продать. А потом один подошел к собачьей будке и сунул туда факел.
Болезненно кривясь от режущего уши отчаянного собачьего визга, Кан Ся, прихрамывая, подошел к балбесу, вырвал факел из рук и старательно затушил его о землю.
– Ты что делаешь, дед? – возмутился боец.
– Хватит, сынок, – покачал головой Кан Ся. – Через это лучше не переступать, уж поверь мне.
– Эй, парни! – изумленно крикнул боец. – У нас тут христианин нашелся!
Парни лихо вывалились из дома и обложили его полукругом.
– Что, дед, предателей защищаешь?! – подскочил к нему старший и с вызовом толкнул Кан Ся в плечо. – Или ты тоже белым чертям за их поганые деньги продался?!
Кан Ся попытался подобрать нужные, понятные слова и не сумел.
* * *
Пожалуй, он до последнего мгновения не верил, что они нападут. Но они напали, и Кан Ся, преодолевая боль в разорванном пулей бедре и навылет пробитой, толком даже не зажившей груди, уложил их всех до единого. Обошел корчащиеся тела, методично сорвал с них красные наколенники, красные кушаки и красные головные повязки и остро осознал, как многое отделяет его от них. Пожалуй, ему было бы намного легче объясниться с тем рыжим убийцей или даже… с поручиком Семеновым.
– Вы ничего не знаете ни о кунг-фу, ни об идеях Тай-Пин, – покачал он головой и потряс в воздухе бесформенной связкой красной материи. – Поэтому никогда не смейте этого надевать. Не заслужили…
Парни смотрели на него страдальческими, непонимающими глазами.
* * *
Когда ежедневный ущерб дороге от действий боксеров достиг критического порога, Витте добился аудиенции у Николая II.
– Более ждать нельзя, Ваше Величество, – прямо сказал он. – Охранная стража не справляется.
– Вы же всегда были противником военных кампаний в Китае, Сергей Юльевич, – мстительно напомнил Николай.
– Верно, – кивнул Витте, – я и сейчас не изменил своим взглядам. Но Министерству финансов проще один раз оплатить доставку войск до Пекина, чем ежедневно восполнять ущерб Русско-Китайскому банку.
Император сделал неопределенный жест рукой и вдруг поморщился.
– Тут уже одним Пекином не обойтись…
Витте напрягся. Слухи о неизбежности крупномасштабной военной операции в Китае уже бродили в особо информированных кругах Санкт-Петербурга, но он впервые услышал намек на это из уст самого царя.
– Простите, Ваше Величество, но нам не следует воевать с Китаем. Дорога…
– Оставьте вы вашу дорогу! – нервно отмахнулся Николай. – Тут посерьезнее дела начались! Вы хоть представляете, что будет, если европейцы войдут в Пекин без нас?
Вите представлял.
– Мы не получим контрибуции, – пожал он плечами. – Только и всего.
– Мы не получим Маньчжурии! – в сердцах бросил царь.
Витте похолодел. Нет, ему уже доложили о бурной деятельности Безобразова, уже в который раз пытающегося возродить в Генштабе идею насильственного присоединения богатых маньчжурских земель, но чтобы сам Николай…
– Это капкан, Ваше Величество, – выпалил он. – У европейцев нет под боком соседа с трехсотмиллионным народом, они как придут, так и уйдут, а нам с китайцами жить.
Николай II беспокойно забарабанил пальцами по столу.
– Простите, Ваше Величество, – нахмурившись, продолжил Витте, – но это все больше напоминает мне наши ошибки на Кавказе. Как черкесы говорят, не купи дом, купи соседа. Зачем нам самим создавать себе нового врага? Чтобы вечно кормить военных?
– Все, Сергей Юльевич, хватит! – отрезал царь. – Это уже за пределами вашего ведомства. Благодарю за откровенность.
Витте наклонил голову и стремительно вышел из кабинета.
«Черт! Пропала дорога! – стиснув зубы, думал он. – Все насмарку! Все десять лет трудов!»
Словно мифический царь Мидас, превращавший все, к чему ни прикоснется, в золото, военные все умудрялись превратить в единственный смысл своей жизни – войну. Но – Господи! – как же ему было жаль своей дороги!
* * *
За несколько недель напряженного труда Семенов настолько втянулся в сугубо штатскую по сути работу, что порой ему казалось, что так было, а теперь уже и будет всегда. Даже собственное воинское прошлое стало казаться дурным сном, который никогда уже не повторится. Но в начале июня, прибыв с проверкой в Гирин, поручик неожиданно попал в самую гущу событий.
По улицам города-арсенала шествовала толпа почти неотличимых один от другого китайцев – с одинаково тщательно выбритыми головами и с одинаково обернутыми вокруг голов черными тугими косичками. Их было так много, что Семенов даже испугался – на секунду, не более. А потом они остановились прямо напротив русского представительства, и началось уже многократно виденное поручиком почти цирковое представление – с разбиванием голым кулаком черепицы и ломанием о головы толстенных досок. И впервые Семенову не было ни смешно, ни любопытно.
– Черепица-то подпилена… – хмыкнул кто-то позади поручика, и Семенов оглянулся.
Это был есаул Охранной стражи – крепкий и, по всему видно, матерый мужик.
– Вряд ли, – покачал головой Семенов. – Я когда в Инкоу служил, проверял – целая черепица.
– Не может человек такое голой рукой сотворить, – загудели в поддержку своего есаула казаки. – Кости лопнут.
И, словно услышав недоверие в их голосах, от толпы, как по команде, отделились человек восемь, и один сунул целую черепицу есаулу в руки и что-то произнес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46