И поскольку Энгельгардт убит, а Семенов жив и листок найден по следам продвижения в глубь страны Семенова, выводы напрашивались невеселые.
Загорулько еще раз просмотрел немного испачканную кровью улику, покачал головой и вышел во двор. Теперь он даже представления не имел, как будет отвечать коменданту Никольска.
– Их превосходительство не виноват, – подошел сбоку толмач. – Я точно знаю…
Загорулько вздохнул и вдруг подумал, что, возможно, толмач прав. И если он, капитан русской армии, пусть и формально в отставке, оставит товарища в беде, не проверив данные десять раз…
– Где его взяли? – развернулся он к толмачу.
– У проститутки, – глотнул тот.
– Показывай точно где, – собрался в комок Загорулько. – Я им тут всем покажу кузькину мать!
Толмач кивнул, не теряя ни секунды, быстро повел капитана, а вслед за ним и весь отряд узкой, невыносимо загаженной улочкой, подвел к одной из доброго десятка почти одинаковых дверей и уверенно ткнул пальцем.
– Здесь.
– Ты уверен? – сквозь зубы процедил капитан.
– Да, ваше превосходительство, – опустил плечи тот.
И тогда капитан отошел на пару шагов и с одного удара вышиб дверь ногой. Громко оповестил жителей комнаты, что он намерен войти, не услышал в ответ ни слова, потребовал принести ему лампу, а когда казачки лампу достали, шагнул вперед и окаменел.
– Что там? Что? – напирали сзади. – Ваше благородие, чего там такое?..
Загорулько с трудом удержал рвотный позыв, наклонился и двумя пальцами, за самый краешек поднял замызганный листок. Это была шифровка с орлом – точно такая же, как та, что ему предъявили в полиции.
«С-сукин т-ты с-сын, Семенов! – чуть не зарыдал Загорулько. – Что ж ты натворил, сволочь?!»
* * *
Той же ночью Курбан ушел далеко за пределы лагеря, дрожащими от напряжения пальцами составил особую бабушкину смесь, подпалил, жадно затянулся и почти тут же провалился в никуда. Но шли минуты, а затем и часы, а Бухэ-Нойона все не было. Более того, не было вообще ничего! И лишь к утру в коротком, как удар ножа, и пронзительном, словно крик сокола, озарении он понял, что прощен.
Не удовлетворившись этим и сильно опасаясь, что Человек-Бык заставит его нарушить порядок пролития жертвенной крови еще раз, Курбан трижды поклонился каждой стороне света, достал и развернул вымоченную в семи травах кожу, кинул альчики и растерянно хмыкнул. Альчики говорили, что Бухэ-Нойона в срединном мире более нет – вообще!
Некоторое время он размышлял, поставил вопрос иначе и снова кинул альчики. На этот раз выпало явное указание на глубокую виновность Человека-Быка, как если бы он нарушил указания какой-то намного большей силы и даже внес в мироздание сумятицу и ненужный хаос.
Курбан подумал, не кинуть ли альчики еще раз, чтобы выяснить, чем грозит проступок Бухэ-Нойона и что будет с ним, с Курбаном, дальше, и… не рискнул. Боги не любили, когда смертные совали носы в их планы и дела, даже если это делает шаман.
Пошатываясь, Курбан вернулся в лагерь, присел около вповалку спящих у потухшего костра казаков и в следующий же миг почувствовал, как волосы на его загривке встают дыбом. На бревне, привязанная крепким шелковым шнурком к руке одного из спящих, сидела дрожащая от холода обезьяна.
– Мечит?! – обомлел Курбан. – Великий Эрлик-хан! Ты что – взамен Бухэ-Нойона послал мне Мечит?!
Худшей казни для него Владыка Преисподней и измыслить бы не смог.
* * *
4 июня 1898 года после двухчасовой аудиенции у Дэ-Цзуна совершенно ошалевший от немыслимой удачи Кан Ювэй наконец-то поверил, что его назначили прикомандированным секретарем Главного управления иностранных дел – с правом непосредственного доклада императору. Более того, Дэ-Цзун принял почти все его предложения! И – самое немыслимое – Дэ-Цзун сразу, без малейшей проволочки предложил Кан Ювэю подготовить проект указа «Об установлении основной линии государственной политики»… чтобы было что показать Гуансюю.
– Меня допустят к Гуансюю? – не веря, что это с ним происходит наяву, обомлел Кан Ювэй.
– Вы имеете на это право, – сухо кивнул Дэ-Цзун. – Просто запишитесь в канцелярии и ждите назначенной даты.
Кан Ювэй схватился за сердце и счастливо, во весь рот разулыбался. И меньше чем через неделю это произошло.
* * *
Император долго и внимательно изучал коленопреклоненного философа и вдруг улыбнулся.
– Мне как раз недавно приснился замечательный сон.
Кан Ювэй удивленно хлопнул глазами, не зная, что ответить, но Их Величество, похоже, уже вспомнил, зачем просил аудиенции прикомандированный секретарь МИДа.
– Расскажите мне о ваших идеях, Кан Ювэй. Вы ведь, говорят, настоящий современный ученый, – император мечтательно вздохнул, – а я так люблю все современное…
Кан Ювэй вытаращил глаза: в Поднебесной было принято любить только древнее! Однако спустя полчаса они уже болтали, как хорошие знакомые, и Кан Ювэй взахлеб перерассказывал все свои реформаторские идеи: об отмене системы экзаменов, об открытии в Пекине университета, о модернизации флота и порядке принятия государственного бюджета – обо всем!
– Все дело в моей новой доктрине трех стадий развития общества! – с жаром объяснял Кан Ювэй. – Понимаете?! Должна быть строгая корреляция стадиальных изменений во времени и пространстве! И пока мы находимся на стадии хаоса, внутренним содержанием целого является отдельная провинция, а внешним – вся Поднебесная. Понимаете?
– Интересно-интересно… – ошарашенно моргал император.
– Но когда мы войдем в стадию подъема к равновесию, все изменится! И вот тогда…
Император хмыкнул и вдруг опечалился, а Кан Ювэй запнулся на полуслове и замер.
– А что мне делать со старухой? – болезненно сложил брови шалашиком Гуансюй. – Скажи мне, философ, что мне с ней делать?
Кан Ювэй похолодел. Он прекрасно знал, что у этих стен могут быть уши и кое-кому одно неосторожное слово может стоить головы. Но останавливаться на полпути? Особенно теперь, когда победа его идей так близка?!
– У Вашего Величества гораздо больше сторонников, чем он думает, – отважно выпалил он и невольно повел шеей.
Голова пока держалась на месте.
* * *
На третьем допросе поручик его узнал.
– Вы ведь тот самый полицейский, – прищурив глаза, уставился он на Кан Ся. – Из Айгуня.
Кан Ся сухо кивнул.
– Да. Мы встречались в Айгуне.
– Тогда мне все ясно, – обреченно откинулся головой на стену русский. – Вы просто мстите за мою жалобу на вас губернатору и пытаетесь сжить меня со свету. Это ведь вы подкинули этот листок на труп!
Кан Ся даже не пошевелился, и тогда русский глотнул и вдруг побледнел и, продолжая начатую мысль скорее для себя, чем для оппонента, оторопело произнес:
– Но это ведь значит, что именно вы и организовали нападение хунгузов на отряд… Вы убили Энгельгардта… Вы украли его бумаги… И вы казнили хунгузов, чтобы не осталось ни одного свидетеля. Бог мой!
Кан Ся передернуло; он снова с необыкновенной ясностью вспомнил этот звук падающей в песок головы.
– Нет, Семенов, все было не так, – удерживая рвотный позыв, возразил он, – это вы, я думаю, продались японской разведке – еще в Петербурге. И когда нанятые ими хунгузы открыли стрельбу, вы украли бумаги Эн… гель… гардта, а чтобы запутать следствие, подали жалобу на меня.
– Чушь! – затряс головой Семенов. – Я – русский офицер, и я – прошу запомнить – не продаюсь!
– А я офицер Поднебесной, – гордо задрал подбородок вверх Кан Ся и заметно заволновался, – мы слово «честь» знали, когда вы еще дань татарам платили!
– А то вы не платили! – язвительно хохотнул Семенов. – Да вы под маньчжурами уже триста лет сидите и пикнуть не смеете!
Кан Ся побледнел.
– Выбирайте слова! Вы – глупец!
– Это ты – дурак заносчивый! – взвился Семенов. – Тоже мне, Пинкертон нашелся!
Кан Ся растерялся. Он изучал Конфуция и Лао-Цзы, римское право и всемирную историю, но вот что такое «Пинкертон», увы, не знал. Это явно было что-то оскорбительное, но как ответить достойно, так, чтобы не попасть впросак, придумать не мог. И в этот момент в дверь постучали.
– Ваше превосходительство, – просунул в кабинет аккуратно обритую голову часовой, – там опять этот русский пришел.
* * *
Следовало признать: если бы не толмач, Загорулько так и уехал бы, оставив поручика в лапах китайской охранки, но Курбан объяснил все так просто и доходчиво, что капитан с минуту, совершенно потрясенный, молчал, а затем, решительно отказавшись от сопровождения и прихватив с собой только толмача, выехал в управление полиции.
Около получаса он добивался приема у капитана Кан Ся, а затем решительным шагом прошел в огромный, практически пустой кабинет, без приглашения уселся на единственный стул и заложил ногу за ногу.
– Семенов невиновен.
– Докажите, – нагло посмотрел ему в глаза китаец.
– Все просто, – усмехнулся Загорулько и вытащил из офицерской сумки обильно испачканный кровью листок. – Видите?
Кан Ся напрягся.
– Я нашел его около трупа убитой проститутки. И знаете, о чем это говорит?
Кан Ся заволновался.
– Правильно, офицер, – язвительно усмехнулся Загорулько. – Это говорит о том, что Семенов ни при чем и кто-то пытается свалить на него преступления. Потому что когда вы его арестовали, эта ваша китайская шлюха была еще жива. У Семенова алиби! Хоть это вы понимаете, «господин Пинкертон»?!
Лицо Кан Ся потемнело. Он знал, как переводится латинское слово «алиби», но вот термин «Пинкертон» совершенно выводил его из себя!
– В общем, так, офицер, – победно ухмыльнулся в омерзительно рыжие усы Загорулько. – Через три минуты вы его выпускаете, или я сообщаю о ваших недостойных офицера происках прямо в Пекин.
В лицо Кан Ся бросилась кровь, но он справился с собой и надолго ушел в себя.
– В Пеки-ин, – напомнил о себе Загорулько. Кан Ся не двигался и даже не моргнул.
– Я до самой императрицы дойду, – уже увереннее пригрозил капитан.
Китаец вздрогнул и с явным неудовольствием перевел взгляд на Загорулько.
– Хорошо, капитан, я его отпущу, – кивнул он. – Но данной мне властью я задерживаю в Гунчжулине весь ваш отряд – до полного выяснения обстоятельств.
– Это еще почему?! – возмутился Загорулько и тут же сник. В том, что убийца, оставивший длинный кровавый след через всю Маньчжурию, кто-то из его отряда, сомнений не было даже у него.
* * *
Содержание беседы Гуансюя и Кан Ювэя пересказали императрице спустя полчаса после завершения аудиенции, и Лучезарная испытала такой гнев, что едва не избила неправильно подавшего ей курительную трубку евнуха особой бамбуковой палкой для битья старых евнухов. И лишь в последний миг удержалась и ограничилась шестью ударами, правда, от души.
Но прошел час, другой, и за трубкой с опием Старая Будда постепенно пришла в нужное расположение духа.
«Гуансюй – еще щенок, – думала она, – Кан Ювэй тоже не из тех, кто может претендовать на власть. Но кто же тогда за этим стоит? Ли Хунчжан?»
Она сердито пыхнула трубкой. За эту подписавшую кабальный договор с Россией старую лису ее просил чуть ли не весь двор начиная с евнухов, и она прислушалась к мольбам и позволила Ли Хунчжану подать в отставку и уйти руководить губернией.
«Нет, это не его затея, – решила Орхидея, – Ли Хунчжан голову в пасть дракона совать не станет, но кто тогда? И, кстати, зачем Дэ-Цзун принял этого философа на службу? Нет ли здесь тайного интереса?»
Она затребовала доклад о Кан Ювэе и вскоре была вынуждена признать, что Дэ-Цзун практически не мог не принять Кан Ювэя. Блестяще сданные экзамены, протянувшееся на четыре тысячи лет назад генеалогическое древо с тринадцатью видными учеными в роду, создание патриотической организации, призванной усилить роль государства, семь поданных двору обширных меморандумов об улучшении системы управления страной…
Цыси помнила один из этих меморандумов, попавший к ней в руки лет шесть назад. Она попыталась было понять, чего хочет молодой ученый, но уже на втором листе отчаянно раззевалась и почувствована, что засыпает. Впрочем, главное она из доносов евнухов и царедворцев уловила: Кан Ювэй, безусловно, бунтарь, но слишком хитрый, чтобы поймать его на слове.
И все равно она знала: не в этих двоих дело. Ни философ, ни слабый, мечтательный император на реальную власть претендовать не могли. Но кто-то ведь за этими двумя стоит? Кто-то ведь ждет, когда плод достаточно созреет, чтобы сорвать его… Но кто?
У нее всегда был исключительный нюх на заговоры, но она впервые не чувствована никакой опасности, так, словно эти двое были и впрямь просто зарвавшиеся и никому особо не интересные мальчишки.
«Что ж, подожду и я», – пыхнула трубкой Цыси и улыбнулась. Она знала, что заговорщик, если он есть, рано или поздно себя выдаст. Главное, не мешать этим двоим – пусть развлекаются…
* * *
Кан Ювэй торопился. Все, что он хотел бы вложить в уста императора, было давно уже заготовлено в проекте меморандума из 10 000 слов, и теперь каждый второй день в свет выходил новый указ Гуансюя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Загорулько еще раз просмотрел немного испачканную кровью улику, покачал головой и вышел во двор. Теперь он даже представления не имел, как будет отвечать коменданту Никольска.
– Их превосходительство не виноват, – подошел сбоку толмач. – Я точно знаю…
Загорулько вздохнул и вдруг подумал, что, возможно, толмач прав. И если он, капитан русской армии, пусть и формально в отставке, оставит товарища в беде, не проверив данные десять раз…
– Где его взяли? – развернулся он к толмачу.
– У проститутки, – глотнул тот.
– Показывай точно где, – собрался в комок Загорулько. – Я им тут всем покажу кузькину мать!
Толмач кивнул, не теряя ни секунды, быстро повел капитана, а вслед за ним и весь отряд узкой, невыносимо загаженной улочкой, подвел к одной из доброго десятка почти одинаковых дверей и уверенно ткнул пальцем.
– Здесь.
– Ты уверен? – сквозь зубы процедил капитан.
– Да, ваше превосходительство, – опустил плечи тот.
И тогда капитан отошел на пару шагов и с одного удара вышиб дверь ногой. Громко оповестил жителей комнаты, что он намерен войти, не услышал в ответ ни слова, потребовал принести ему лампу, а когда казачки лампу достали, шагнул вперед и окаменел.
– Что там? Что? – напирали сзади. – Ваше благородие, чего там такое?..
Загорулько с трудом удержал рвотный позыв, наклонился и двумя пальцами, за самый краешек поднял замызганный листок. Это была шифровка с орлом – точно такая же, как та, что ему предъявили в полиции.
«С-сукин т-ты с-сын, Семенов! – чуть не зарыдал Загорулько. – Что ж ты натворил, сволочь?!»
* * *
Той же ночью Курбан ушел далеко за пределы лагеря, дрожащими от напряжения пальцами составил особую бабушкину смесь, подпалил, жадно затянулся и почти тут же провалился в никуда. Но шли минуты, а затем и часы, а Бухэ-Нойона все не было. Более того, не было вообще ничего! И лишь к утру в коротком, как удар ножа, и пронзительном, словно крик сокола, озарении он понял, что прощен.
Не удовлетворившись этим и сильно опасаясь, что Человек-Бык заставит его нарушить порядок пролития жертвенной крови еще раз, Курбан трижды поклонился каждой стороне света, достал и развернул вымоченную в семи травах кожу, кинул альчики и растерянно хмыкнул. Альчики говорили, что Бухэ-Нойона в срединном мире более нет – вообще!
Некоторое время он размышлял, поставил вопрос иначе и снова кинул альчики. На этот раз выпало явное указание на глубокую виновность Человека-Быка, как если бы он нарушил указания какой-то намного большей силы и даже внес в мироздание сумятицу и ненужный хаос.
Курбан подумал, не кинуть ли альчики еще раз, чтобы выяснить, чем грозит проступок Бухэ-Нойона и что будет с ним, с Курбаном, дальше, и… не рискнул. Боги не любили, когда смертные совали носы в их планы и дела, даже если это делает шаман.
Пошатываясь, Курбан вернулся в лагерь, присел около вповалку спящих у потухшего костра казаков и в следующий же миг почувствовал, как волосы на его загривке встают дыбом. На бревне, привязанная крепким шелковым шнурком к руке одного из спящих, сидела дрожащая от холода обезьяна.
– Мечит?! – обомлел Курбан. – Великий Эрлик-хан! Ты что – взамен Бухэ-Нойона послал мне Мечит?!
Худшей казни для него Владыка Преисподней и измыслить бы не смог.
* * *
4 июня 1898 года после двухчасовой аудиенции у Дэ-Цзуна совершенно ошалевший от немыслимой удачи Кан Ювэй наконец-то поверил, что его назначили прикомандированным секретарем Главного управления иностранных дел – с правом непосредственного доклада императору. Более того, Дэ-Цзун принял почти все его предложения! И – самое немыслимое – Дэ-Цзун сразу, без малейшей проволочки предложил Кан Ювэю подготовить проект указа «Об установлении основной линии государственной политики»… чтобы было что показать Гуансюю.
– Меня допустят к Гуансюю? – не веря, что это с ним происходит наяву, обомлел Кан Ювэй.
– Вы имеете на это право, – сухо кивнул Дэ-Цзун. – Просто запишитесь в канцелярии и ждите назначенной даты.
Кан Ювэй схватился за сердце и счастливо, во весь рот разулыбался. И меньше чем через неделю это произошло.
* * *
Император долго и внимательно изучал коленопреклоненного философа и вдруг улыбнулся.
– Мне как раз недавно приснился замечательный сон.
Кан Ювэй удивленно хлопнул глазами, не зная, что ответить, но Их Величество, похоже, уже вспомнил, зачем просил аудиенции прикомандированный секретарь МИДа.
– Расскажите мне о ваших идеях, Кан Ювэй. Вы ведь, говорят, настоящий современный ученый, – император мечтательно вздохнул, – а я так люблю все современное…
Кан Ювэй вытаращил глаза: в Поднебесной было принято любить только древнее! Однако спустя полчаса они уже болтали, как хорошие знакомые, и Кан Ювэй взахлеб перерассказывал все свои реформаторские идеи: об отмене системы экзаменов, об открытии в Пекине университета, о модернизации флота и порядке принятия государственного бюджета – обо всем!
– Все дело в моей новой доктрине трех стадий развития общества! – с жаром объяснял Кан Ювэй. – Понимаете?! Должна быть строгая корреляция стадиальных изменений во времени и пространстве! И пока мы находимся на стадии хаоса, внутренним содержанием целого является отдельная провинция, а внешним – вся Поднебесная. Понимаете?
– Интересно-интересно… – ошарашенно моргал император.
– Но когда мы войдем в стадию подъема к равновесию, все изменится! И вот тогда…
Император хмыкнул и вдруг опечалился, а Кан Ювэй запнулся на полуслове и замер.
– А что мне делать со старухой? – болезненно сложил брови шалашиком Гуансюй. – Скажи мне, философ, что мне с ней делать?
Кан Ювэй похолодел. Он прекрасно знал, что у этих стен могут быть уши и кое-кому одно неосторожное слово может стоить головы. Но останавливаться на полпути? Особенно теперь, когда победа его идей так близка?!
– У Вашего Величества гораздо больше сторонников, чем он думает, – отважно выпалил он и невольно повел шеей.
Голова пока держалась на месте.
* * *
На третьем допросе поручик его узнал.
– Вы ведь тот самый полицейский, – прищурив глаза, уставился он на Кан Ся. – Из Айгуня.
Кан Ся сухо кивнул.
– Да. Мы встречались в Айгуне.
– Тогда мне все ясно, – обреченно откинулся головой на стену русский. – Вы просто мстите за мою жалобу на вас губернатору и пытаетесь сжить меня со свету. Это ведь вы подкинули этот листок на труп!
Кан Ся даже не пошевелился, и тогда русский глотнул и вдруг побледнел и, продолжая начатую мысль скорее для себя, чем для оппонента, оторопело произнес:
– Но это ведь значит, что именно вы и организовали нападение хунгузов на отряд… Вы убили Энгельгардта… Вы украли его бумаги… И вы казнили хунгузов, чтобы не осталось ни одного свидетеля. Бог мой!
Кан Ся передернуло; он снова с необыкновенной ясностью вспомнил этот звук падающей в песок головы.
– Нет, Семенов, все было не так, – удерживая рвотный позыв, возразил он, – это вы, я думаю, продались японской разведке – еще в Петербурге. И когда нанятые ими хунгузы открыли стрельбу, вы украли бумаги Эн… гель… гардта, а чтобы запутать следствие, подали жалобу на меня.
– Чушь! – затряс головой Семенов. – Я – русский офицер, и я – прошу запомнить – не продаюсь!
– А я офицер Поднебесной, – гордо задрал подбородок вверх Кан Ся и заметно заволновался, – мы слово «честь» знали, когда вы еще дань татарам платили!
– А то вы не платили! – язвительно хохотнул Семенов. – Да вы под маньчжурами уже триста лет сидите и пикнуть не смеете!
Кан Ся побледнел.
– Выбирайте слова! Вы – глупец!
– Это ты – дурак заносчивый! – взвился Семенов. – Тоже мне, Пинкертон нашелся!
Кан Ся растерялся. Он изучал Конфуция и Лао-Цзы, римское право и всемирную историю, но вот что такое «Пинкертон», увы, не знал. Это явно было что-то оскорбительное, но как ответить достойно, так, чтобы не попасть впросак, придумать не мог. И в этот момент в дверь постучали.
– Ваше превосходительство, – просунул в кабинет аккуратно обритую голову часовой, – там опять этот русский пришел.
* * *
Следовало признать: если бы не толмач, Загорулько так и уехал бы, оставив поручика в лапах китайской охранки, но Курбан объяснил все так просто и доходчиво, что капитан с минуту, совершенно потрясенный, молчал, а затем, решительно отказавшись от сопровождения и прихватив с собой только толмача, выехал в управление полиции.
Около получаса он добивался приема у капитана Кан Ся, а затем решительным шагом прошел в огромный, практически пустой кабинет, без приглашения уселся на единственный стул и заложил ногу за ногу.
– Семенов невиновен.
– Докажите, – нагло посмотрел ему в глаза китаец.
– Все просто, – усмехнулся Загорулько и вытащил из офицерской сумки обильно испачканный кровью листок. – Видите?
Кан Ся напрягся.
– Я нашел его около трупа убитой проститутки. И знаете, о чем это говорит?
Кан Ся заволновался.
– Правильно, офицер, – язвительно усмехнулся Загорулько. – Это говорит о том, что Семенов ни при чем и кто-то пытается свалить на него преступления. Потому что когда вы его арестовали, эта ваша китайская шлюха была еще жива. У Семенова алиби! Хоть это вы понимаете, «господин Пинкертон»?!
Лицо Кан Ся потемнело. Он знал, как переводится латинское слово «алиби», но вот термин «Пинкертон» совершенно выводил его из себя!
– В общем, так, офицер, – победно ухмыльнулся в омерзительно рыжие усы Загорулько. – Через три минуты вы его выпускаете, или я сообщаю о ваших недостойных офицера происках прямо в Пекин.
В лицо Кан Ся бросилась кровь, но он справился с собой и надолго ушел в себя.
– В Пеки-ин, – напомнил о себе Загорулько. Кан Ся не двигался и даже не моргнул.
– Я до самой императрицы дойду, – уже увереннее пригрозил капитан.
Китаец вздрогнул и с явным неудовольствием перевел взгляд на Загорулько.
– Хорошо, капитан, я его отпущу, – кивнул он. – Но данной мне властью я задерживаю в Гунчжулине весь ваш отряд – до полного выяснения обстоятельств.
– Это еще почему?! – возмутился Загорулько и тут же сник. В том, что убийца, оставивший длинный кровавый след через всю Маньчжурию, кто-то из его отряда, сомнений не было даже у него.
* * *
Содержание беседы Гуансюя и Кан Ювэя пересказали императрице спустя полчаса после завершения аудиенции, и Лучезарная испытала такой гнев, что едва не избила неправильно подавшего ей курительную трубку евнуха особой бамбуковой палкой для битья старых евнухов. И лишь в последний миг удержалась и ограничилась шестью ударами, правда, от души.
Но прошел час, другой, и за трубкой с опием Старая Будда постепенно пришла в нужное расположение духа.
«Гуансюй – еще щенок, – думала она, – Кан Ювэй тоже не из тех, кто может претендовать на власть. Но кто же тогда за этим стоит? Ли Хунчжан?»
Она сердито пыхнула трубкой. За эту подписавшую кабальный договор с Россией старую лису ее просил чуть ли не весь двор начиная с евнухов, и она прислушалась к мольбам и позволила Ли Хунчжану подать в отставку и уйти руководить губернией.
«Нет, это не его затея, – решила Орхидея, – Ли Хунчжан голову в пасть дракона совать не станет, но кто тогда? И, кстати, зачем Дэ-Цзун принял этого философа на службу? Нет ли здесь тайного интереса?»
Она затребовала доклад о Кан Ювэе и вскоре была вынуждена признать, что Дэ-Цзун практически не мог не принять Кан Ювэя. Блестяще сданные экзамены, протянувшееся на четыре тысячи лет назад генеалогическое древо с тринадцатью видными учеными в роду, создание патриотической организации, призванной усилить роль государства, семь поданных двору обширных меморандумов об улучшении системы управления страной…
Цыси помнила один из этих меморандумов, попавший к ней в руки лет шесть назад. Она попыталась было понять, чего хочет молодой ученый, но уже на втором листе отчаянно раззевалась и почувствована, что засыпает. Впрочем, главное она из доносов евнухов и царедворцев уловила: Кан Ювэй, безусловно, бунтарь, но слишком хитрый, чтобы поймать его на слове.
И все равно она знала: не в этих двоих дело. Ни философ, ни слабый, мечтательный император на реальную власть претендовать не могли. Но кто-то ведь за этими двумя стоит? Кто-то ведь ждет, когда плод достаточно созреет, чтобы сорвать его… Но кто?
У нее всегда был исключительный нюх на заговоры, но она впервые не чувствована никакой опасности, так, словно эти двое были и впрямь просто зарвавшиеся и никому особо не интересные мальчишки.
«Что ж, подожду и я», – пыхнула трубкой Цыси и улыбнулась. Она знала, что заговорщик, если он есть, рано или поздно себя выдаст. Главное, не мешать этим двоим – пусть развлекаются…
* * *
Кан Ювэй торопился. Все, что он хотел бы вложить в уста императора, было давно уже заготовлено в проекте меморандума из 10 000 слов, и теперь каждый второй день в свет выходил новый указ Гуансюя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46