Проблемы с передачей сигналов по земному шару в основном возникали
из-за линии прямой видимости, поскольку свои ограничения накладывались
горизонтом и горными цепями. Разве не по этой причине связисты давно
устремили взоры в небо?
Однако в открытом космосе таких проблем практически не существовало.
Прямая радиосвязь от спутника на одной орбите к другой или сеансы
радиосвязи Земли с Луной и другими колониями были скорее нормой, чем
исключением.
Все так, если не принимать во внимание ряд небесных уголков, таких
как обратная сторона Луны или вечно темная половина Марса, или любой из
спутников Юпитера и Сатурна в обратной фазе, а также всякий объект,
находящийся на дальней стороне солнечной короны. Как было бы здорово
отыскать путь отражения сигналов под острыми или тупыми углами вне
солнечной системы. Тогда отпала бы необходимость использовать вращающиеся
на эксцентрических орбитах механические ретрансляторы, эти современные
аналоги миллионов километров медной проволоки.
Подобный трюк с насыщенными ионами треками метеоров легко удавался в
земной атмосфере, но в межпланетном пространстве подобного феномена не
существовало. Соммерштейн уже пытался использовать в качестве
ретрансляторов астероиды, но в силу того, что преобладающую часть среди
них составляли хондриты, чьи внешние слои состояли из кремнистых и
углеродных соединений, нужного эффекта достичь не удалось, да и на сами
астероиды нельзя было полагаться.
Хотя, возможно, имеется иное техническое решение.
Соммерштейн продолжал наблюдать за вспыхивающими на экране искорками,
пытаясь представить себе, как это могло бы выглядеть.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЗА ВОСЕМЬ МИНУТ ДО ВСПЫШКИ

Когда ты склоняешься к западу,
В смертную темноту
Падает сонно земля.
Падает в темень тех,
Кто недвижно покоится ныне в гробницах
Кто бездыханен, чьи вещи крадут в темноте
И не сыщут мертвые вора.
Лев из пещеры идет на охоту,
Неслышно жалит змея
Замер в молчании мир.
Сотворивший живое уходит
За горизонт
Дабы опять обновленным вернуться.
Из "Гимна Солнцу" фараона Эхнатона

8
СИЯНИЕ СЛАВЫ
Рев!
Рев!
Рев!
Рев!
Подобно излучине одной из величайших рек зеленой планеты, плазма
течет, изгибается и низвергается вниз на поверхности солнечной атмосферы.
Запертому на мосту из сжимаемых газов плазмоту приходится приноравливаться
к изменениям потока. Ему приходится сражаться с турбулентностью
колышущихся слоев, готовых ежесекундно вытолкнуть в густую горячую пустоту
короны, сомкнувшейся вокруг газовой трубы. И даже сознавая, что его никто
не услышит, плазмот кричит, но его слова тонут в сверхзвуковом реве бури.
Поворот!
В сторону!
Кручение!
Вверх!
Магнитный поток создает колоссальные объемы энергии, пока плазменная
трубка продолжает оставаться привязанной к одному месту в фотосфере.
Подобно скрученной в невидимые кольца змее, газовая трубка лежит высоко
над солнечной поверхностью. Протуберанец накапливает миллиарды вольт
потенциала вдоль километровой динамомашины горячего газа, бессмысленно
вращающейся в поверхностном конвекционном слое.
Каждый новый тераватт энергетического потенциала треплет одежду и
иссушает сознание плазмота, интенсивный поток постепенно разрушает
последовательность закодированных ионов, да-и-нет, наружу-и-внутрь,
которые составляют самую суть плазмотной структуры. По мере увеличения
напряженности плазмот движется все медленнее и хаотичнее, сопротивление
газам ослабевает. Его существо становится все жарче и тоньше, сливаясь с
плазмой, текущей в этом энергетическом мальстреме. Он медленно угасает.
Пим!
Пиим!
Пииим!
Пиииим!

НА БОРТУ "ГИПЕРИОНА", 21 МАРТА 2081 Г., 18:34 ЕДИНОГО ВРЕМЕНИ
Доктор Ганнибал Фриде застыл от удивления. В замкнутом пространстве
слышались лишь звуки из охлаждающей системы, напоминая ему, что корабль
живет повседневной жизнью.
На мониторе его взору открывался солнечный диск, который в свете
альфа-водородных эмиссий походил на золотую монету, в центре которой зияла
черная дыра. Настроив датчики, Фриде увидел, что аномалия похожа на две
пулевые пробоины, две сквозные раны, соединенные материей серого,
переходящего в черный, цвета. Основное солнечное пятно простиралось с
запада на восток на двадцать два градуса вдоль диска, чуть ниже экватора.
Фриде закрыл глаза. Даже с закрытыми веками перед ним по-прежнему
маячил красно-желтый солнечный диск с черной дырой внутри. Не помогала и
обычно используемая учеными низкая контрастность при наблюдениях. Пятна
были огромными! Такую дыру можно было засечь даже при помощи обыкновенной
подзорной трубы.
Когда наступит закат, и солнце начнет тонуть в перегруженной пылью
земной атмосфере, людям представится случай взглянуть на звезду
незащищенными глазами. Миллионы узреют то, что Фриде наблюдал сейчас.
Зияющую рану, размером и ясностью похожую на одно из лунных морей. Две
дыры, чьи размеры и глубина доступны даже невооруженному глазу. Две
впадины, продавленные на солнечной поверхности безжалостной рукой.
Фриде вспомнилось, как две недели назад, когда "Гиперион" облетал
южный полюс, он безуспешно вглядывался в пространство, пытаясь отыскать
хотя бы малейший след "явления". Тогда он совершенно не был уверен в том,
что аномалия существует.
Надо же, какой негаданный сюрприз!
Все это время вне поля его прямого зрения созревала пара солнечных
пятен, и не маленьких, едва заметных пятнышек начала цикла, но огромные,
массивные пятна, которые обычно появляются на пятый-шестой год, в самый
разгар. Более того, на взгляд Фриде эта пара превосходила размерами
Великую Группу пятен 1947 года, самую большую группу пятен из всех,
когда-либо заносимых в анналы.
Фриде снарядил эту экспедицию, надеясь подтвердить, что столь долгий
период незамутненного солнечного сияния подойдет к концу быстрее, чем
считает научное сообщество. Чтобы подтвердить свою теорию, Фриде надеялся
найти хотя бы несколько пятнышек или район активной магнитной
деятельности, но эти пятна превзошли все его ожидания. Было даже немного
досадно от того, что он мог бы остаться дома и с легкостью изучать их с
Земли.
В голове Фриде проносились эти мысли, пока ученый перестраивал
датчики и наблюдал за растущей на экранах парой пятен, поскольку теперь
"Гиперион" поднялся над горизонтом аномалии и медленно двигался к
экватору. В этот момент произошло второе событие, заставившее доктора
вздрогнуть.
Пятна соединялись протуберанцем!
Фриде мог видеть его дугу, протянутую вдоль лимба солнечного шара.
Протуберанец представлял собой клочковатую полуокружность из бледных
газов, выходящую из границы одного пятна и тонущую в другом. Пока Фриде
внимательно изучал его экранный образ, из фотосферы вырвался всплеск
ярко-красного пламени. Он вырвался из океана будущих частиц, свернувшись в
густой желтый сгусток. Неожиданно сгусток рванулся к вздымающейся дуге
протуберанца.
Фриде, не привыкшему к такого рода зрелищам, газовый мост показался
ужасающе огромным. Находясь в столь непосредственной близости, астрофизик
мог даже разглядеть его переплетения, впадины и бугорки на поверхности.
Внутри огромной трубы сходились течения и противотечения, выбрасывавшие
сгустки свободных газов, почти моментально сгоравших в перегретой
атмосфере короны.
- Джели! - Фриде нажал кнопку селектора. - Приди, пожалуйста, на
секунду!
- Что случилось? - в тоне жены слышались едва различимые нотки
недовольства. - У меня все руки в соде.
- Я обнаружил протуберанец!
- М-м... а ты разве собирался его отыскать? Я имею ввиду солнечные
пятна и все такое прочее?
- Но он просто огромен!
- Да, тогда наверное, и пятно должно быть немаленьким.
- Дорогая, ты совершенно не романтична!
- Ты абсолютно прав, мой дорогой. Я как раз собиралась пойти в
гидропонный процессор и проверить его содержимое.
- Так ты не хочешь его увидеть?!
- Милый, занимайся своим протуберанцем, а я займусь готовкой.
- Ты много потеряла, - сказал Фриде, но его жена уже отключила
интерком.
Интересно, а как будет выглядеть этот феномен при пан-спектральной
эмиссии? Фриде пришло в голову, что это пятно, о котором он уже думал, как
о своей собственности, можно было различить даже при полном солнечном
свете.
Доктор распустил ремни, привязывавшие его к креслу и позволил
невесомости унести его к самому куполу обзорной кабины. Сейчас лицевая
часть "Гипериона" была повернута к диску звезды, и Фриде знал, что если
опустить поляризующие фильтры, то Солнце предстанет перед ним во всей
красе.
Естественно, Солнце не будет светить ему в лицо со всей силой,
поскольку такое излучение неминуемо убьет его. Темный экран перед глазами
ученого был сделан из термостойкого стекла двойной прочности, с теми же
промежуточными слоями фреонового гелия, как и в других отсеках корабля.
Солнечный жар не сможет его испепелить, поскольку контроль за поляризацией
купола, представлявшей собой искусно сплетенную сеть жидких кристаллов,
осуществлялся собственной экспертной системой, не похожей на радужную
оболочку глаза. Фотометры отбирали необходимый видимый спектр, а кристаллы
задерживали избыточный свет, могущий оказаться губительным для кожи и
глаз, так что ученый был надежно защищен. Отбрасывая в сторону частности,
можно было без преувеличения сказать, что Фриде смотрел на Солнце
настолько пристально, насколько мог себе позволить.
Доктор повернул рукоять.
Скручивание!
Вращение!
Сгущение!
Разрыв!
Газовая трубка, в которую угодил плазмот, уже успела накопить десятки
тераватт потенциала внутри канала. Чем сильнее становился поток, тем более
нервно чувствовал себя плазмот, поскольку избыток кинетической энергии
начинал сказываться на его ионной структуре.
Помимо постепенного структурного истощения, плазмота заботило иное.
Ему некуда было податься, не с кем переговорить, и не было ни малейшего
шанса на улучшение положения. Он будет просто болтаться в вышине, пока на
солнечной поверхности не произойдет какое-либо событие.
На мгновение ему закралась в голову мысль отцепиться от внутреннего
течения и соскользнуть вниз. Возможно, ему удастся вернуться в фотосферу
вместе с нисходящим потоком.
Однако плазмот чувствовал, что это будет означать его конец. Края
трубы терялись в черноте магнитного шторма, о котором он тщетно пытался
предупредить своих собратьев, и который по-прежнему бушевал в солнечной
атмосфере. Падая, плазмот мог запросто угодить в самый центр огромного
холодного бассейна нисходящей газовой колонны, которая являлась аномалией
на фоне восходящих жарких ячеек фотосферы. Сравнительно холодные газы
увлекут его вглубь конвекционного слоя на пол-пути к ядру, где никогда не
был ни один плазмот. На дне колодца его могут испепелить термальные
энергии.
Стоило рисковать лишь в случае, если плазмоту удалось бы доплыть до
одной из стенок бассейна и отыскать восходящий поток. Это было бы
возможно, если бы ячейка не превосходила шириной те восходящие колонны
фотосферы, которые плазмоты избрали своим обиталищем. Однако бассейн мог
оказаться шире их в сотню раз, и тогда плазмоту грозит участь быть заживо
погребенным в холодных глубинах.
Плазмоту было не на что надеяться, и он был бессилен предпринять
что-либо, безучастно подсчитывая витки газовой трубки и пытаясь
приноровиться к невероятным по внутренней силе сгустками энергии.
Плазмот потерял счет времени, когда внезапно почувствовал изменения.
Грохочущая газовая трубка внезапно затихла, а скорость снизилась. Начался
какой-то новый этап. Газовый мост рухнул прежде, чем плазмот успел
сообразить, что же, собственно, происходит.
Он не упал вниз, поглощенный породившей его колышущейся черной мутью,
поскольку успел накопить слишком много энергии. Он разорвался, выбрасывая
сгустки и полосы перегретой плазмы вверх, к колышущейся короне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49