Он настоящий игрок! Лучший! У него такие руки… Но он меня ими ни разу еще не обнимал…
– Что происходило в миссии? Рассказывайте с самого начала и по порядку!
– Да пожалуйста! Меня привели в шикарный номер, даже выпить в баре было, но не бэст, в гей-клубе на Сивцевом Вражке мартини лучше – мы как раз там с Яном познакомились, он там был единственный нормальный мужик, а остальные…
– Не надо про остальных! – вскипел председатель, напомнив Кэт кастрюлю: внутри все бурлит, а снаружи только крышка подпрыгивает. – Отвечайте, что происходило на переговорах с хассами?
– С хассами?.. Ах да! Они же сказали, что я дочка их императора! Хотели забрать и познакомить с папашей, а тут, как назло, этот взрыв!
– Что?.. – Все собрание недоуменно переглянулось, потом председатель неожиданно тихо произнес: – Повторите, пожалуйста.
– Что я дочь их императора, так и выдали! А один взял меня за руку, очень нежно… Савелич, вы были правы, я сейчас поняла – его прикосновение, оно было в точности, как у слега! Вы знаете, как прикасается слег? Словно ласковые волны – нежнее, чем любовник. И еще он умеет говорить душой более связно и разумно, чем вы словами. Между прочим, он отговаривал меня идти к вам – как, говорит, ты там будешь с этими вонючками? Но я его очень попросила, и он сказал – так и быть! Поднял меня над землей, и мы понеслись… Кататься на слеге – это так здорово! Обязательно советую вам попробовать – главное, не трусить, в этом все дело, я догадалась, Савелич, трусить – это для них все равно что портить воздух!
Собрание слушало ее в полном оцепенении, больше не перебивая. Тишина стояла и некоторое время после того, как Кэт умолкла. Потом Савелич решительно произнес:
– Я, кажется, могу объяснить, в чем тут дело! – Так порой отчаянный мужчина, будучи один против четверых, первым кидается в драку. – Видимо, хассы устроили какой-то социальный эксперимент, результаты которого оказались настолько не в нашу пользу, что миссия была уничтожена! Совершенно очевидно, что Катерина лишь случайная жертва, – ее доставили сюда и, как марионетку, заставили сыграть некую роль в этом спектакле, обернувшемся трагедией…
– Минутку, Иван Савелич! – Председательствующий поднял ладонь. Тут Кэт вновь подала голос:
– Не затыкайте Савелича! – попросила она. – Он среди вас самый умный!
Тут председатель так шарахнул ладонью по столу, что остальные члены совета отпали на спинки стульев, будто от легкой взрывной волны.
– Больше ни слова при ней! – взревел он.
– Мы же, кажется, договорились по процедуре, Иван Савелия! – ввернул Анатолий.
– Только вы забыли мне сообщить, что собираетесь накормить ее масвой! – буквально взорвался старик, явно намереваясь бушевать и дальше, но в это время председатель поднялся, с грохотом отодвинув стул, и распорядился:
– Увести ее, немедленно!
Сзади к Кэт подступили двое здешних тюремщиков, подняли ее из кресла и повели на выход.
– Я протестую! Выпустите меня отсюда! Я не пойду больше в ваш вонючий сарай! – вопила уводимая Кэт, тщетно пытаясь вырваться. Сквозь возбуждение и словоохотливость в ней смутно проклевывалось понимание, что старик готов был сейчас пожертвовать даже столь милой его сердцу гипотезой о слегах ради того, чтобы аргументы в ее защиту получились убедительней.
Снаружи стоял предутренний полумрак – голубоватый и пронзительно-холодный, особенно для нее, по-прежнему обернутой лишь куском легкой грязновато-зеленой материи, в который обратилось ее лучшее платье.
Снова оказавшись во тьме сарая, где она за пять суток научилась безошибочно ориентироваться, Кэт опустилась на одеяло, принесенное Савеличем – оно было шерстяное, терпко пахнущее, привезенное, видно, еще с Земли, – и укуталась в него с головой, безуспешно пытаясь согреться. Озноб не отпускал – особенно, как обычно, мерзли ноги. Так, дрожа, она просидела в течение примерно часа. Потом в дверь поскреблись – разумеется, это был Савелич: никто, кроме него, сюда не скребся, и на протяжении всего заточения она ожидала этих шершавых звуков даже больше, чем удара, свидетельствующего о том, что ей принесли еду.
Она кинулась к двери:
– Савелич! Говорите скорее, что они там решили? Когда меня выпустят?
– Что вы наделали, Катя! – донесся до нее его скорбный голос. – Я знаю, что масва развязывает язык, но она не настолько сильна, чтобы нельзя было сдержаться!
– А зачем мне было сдерживаться, Савелич? Они узнали правду, и теперь выгонят меня за ворота, верно? Но это как раз то, чего я хочу!
– Поймите же наконец, что это верная гибель, Катя! На Землю вас все равно отсюда не заберут, и вы останетесь одна в пустыне. А слеги… Я боюсь, что на них вам нельзя рассчитывать: то, что с вами произошло, можно безо всякого преувеличения назвать чудом, а чудеса редко повторяются…
– Нет, Савелич, это не чудо! Они умнее нас и умеют смотреть прямо в сердце! Они все поймут, просто не надо бояться.
– Я, Катя, все это время обдумывал ваш рассказ… Через час состоится собрание, а по сути суд, после которого вас изгонят в пустыню. Скорее всего, у нас больше не будет возможности поговорить. Надеюсь, вам поможет то, что я вам сейчас скажу. Видимо, в лице хассов или слегов мы имеем дело с генераторами эмоций в невообразимой для нас силе и многогранности. Тут возможны самые безумные предположения, например – что эта их стена или граница…
– Какая стена? – перебила Кэт, заодно приложив ухо к щели поудобнее. Не раз и не два она уже сидела вот так, прижавшись ухом к двери, слушая утешения Савелича, так что ей было не привыкать.
– Ах да, – сказал Савелич, – вы же не в курсе: хассы отгородили наш участок космоса смертельным барьером, который нам не под силу преодолеть. Я подумал, не может ли этот барьер иметь чисто эмоциональную природу? Такого рода силы существуют, люди тоже обладают подобными способностями, но на зачаточном уровне – некоторые могут двигать предметы на расстоянии или, например, останавливать силой воли сердце у лягушки. Мы дальше этого не пошли, но вот хассы…
– Не надо, Савелич, – неожиданно попросила Кэт. – Я знаю о них главное. И больше ничего не хочу накручивать. Мне так проще.
– Простите меня, Катенька, – помолчав, сказал Савелич дрогнувшим голосом. – Я ничем не смог вам помочь. Даже советом. Больше всего я хотел бы уйти отсюда вместе с вами. Но я боюсь. Тридцать лет страха… Я не оправдываюсь, это просто боль… Наверное, от бессилия. Простите меня.
Глава 13
А ТЫ ВСЕ ЛЕТИШЬ, И ТЕБЕ…
Надо сказать, что кабина околозвездного корабля «Минин» была устроена весьма своеобразно: она представляла собой круглое помещение, где по стенам были расположены шесть пилотских кресел, так что команда сидела не перед лобовым стеклом или, как водится, большим экраном, а по кругу – друг против друга, и сверху перед каждым висел большой индивидуальный экран.
Ян раньше никогда не летал в космос – так уж сложилось или, вернее, не сложилось в его судьбе. Теперь, сидя в одном из кресел и глазея то на экран, то на людей напротив, он с трудом сдерживал позыв почесать в затылке: если он недавно и предполагал улететь с Земли, то на чем-то вроде круизного лайнера. Да, и кстати, почесать в затылке он все равно бы сейчас вряд ли смог, поскольку вес его составлял на данный момент не один центнер. Это было главное неудобство, но имелись и еще. Например, у него очень мерзли конечности. Нет, все остальное тоже мерзло, но конечности почему-то особенно – и это при том, что корабль вот уже с четверть часа как находился в короне звезды, а указанная на экране температура за бортом выражалась столькозначной цифрой, что Яну даже страшно было ее сосчитать. Благо хоть, что экран не показывал окружающего пейзажа, а давал компьютерное изображение происходящего – для удобства зрителя в приглушенных красках и с искаженными пропорциями величин и расстояний.
«Минин» находился в двойной звездной системе – специалисты решили, что таким образом прореха в надвигающемся смерть-поле разойдется пошире, и рассчитали лучшее при этом положение для корабля. На экране двумя желтыми шариками были показаны две звезды, синей точкой рядом с одной из них – маленький корабль, а роковую стену-ликвидатор изображала едущая на них полупрозрачная плоскость.
Судя по показаниям, им предстояло ждать ее «наезда» еще около семи минут. Корабль был полностью стабилен. Если ему и предстояло вскоре погибнуть, то в единый миг, и любые трепыхания команды будут бессильны – оставалось только ждать. А еще молиться и верить в удачу. Но, видимо, трое других членов экипажа, а именно – капитан корабля Станислав Тропилин, известный не только в России, но и за ее пределами космический ас, его помощник Юрий Жарков и второй пассажир Валентин (да-да, тот самый, «можно без отчества»), воспринимали перспективу собственной близкой гибели без проблесков энтузиазма – тишина в кабине висела плотная, гнетущая.
Чтобы немного сбавить ее накал, Ян решил задать капитану насущный вопрос, действительно его занимающий.
Перед стартом лично Тропилин провел инструктаж для пассажиров, и в частности объяснил, что пара-тройка центнеров веса – это еще цветочки, поскольку рядом со звездой они должны весить на самом деле не менее трех тонн. «Так что, чем ругаться на тяжесть в членах, скажи спасибо антигравитатору, что он делает тебя здесь легче в сотню раз».
А вопрос был, как нетрудно догадаться, по поводу температуры на борту – не то чтобы морозной, но ощутимо ползущей к нулю, к счастью, не к абсолютному, а пока только к точке замерзания по Цельсию.
– Капитан, разрешите спросить! – сказал Ян в лингафон, тяжело и с шумом вдыхая воздух (одышка – бич тяжеловесов). – Мы что, по принципу (вдох)… холодильника работаем? – Перед полетом Ян пребывал в уверенности, что возле звезды у них на борту если и не наступит испепеляющая жара, то по крайней мере будет жарковато. Перспектива обрасти сосульками, находясь в короне звезды, ему в голову тогда еще не приходила.
– В какой-то мере да, – ответил капитан, тоже дыша, как после спринтерской дистанции. – Но я понимаю ваш вопрос… И отвечаю – холодно у нас не поэтому.
– А почему? – спросил Ян, пока капитан переводил дух. Ей-богу, им здесь только клубочков пара с губ не хватало.
– Корабль, по сути, обернут в фезолин… А это, как вам известно (вдох)… абсолютная изоляция. Температура нас как бы обтекает… А поскольку у нас на борту… еще и свой реактор… то со стороны мы сейчас светимся… чуть ли не вдвое ярче этой звезды. Короче, проблемы как таковой… не существует. Просто надо немного подкорректировать… кондиционерную систему. Но это не теперь… А когда потеряем в весе… До нормы.
– Как бы до тех пор… не замерзнуть, – подключился и Валентин к очень актуальной на первый взгляд теме. Однако стоит ли говорить, что на протяжении разговора они не отрывали глаз от экранов и на самом деле холода как такового уже не ощущали: барьер надвигался, миллионами поглощая километры нашей космической территории, – в этот момент он миновал первую звезду двойной системы, и счет до столкновения с ним пошел уже не на минуты, а на десятки секунд, на секунды…
Дыхание людей замерло – из звуков остался только глубокий гул реактора, всеобъемлющий и надсадный, словно этот маленький холодильник, в котором они скрывались от адского пламени, вот-вот готовился взорваться.
Однако ничего похожего не происходило: обратный отсчет закончился, на экране вторая звезда прошла сквозь барьер, и синяя точка корабля оказалась вместе с ней невредимой по ту сторону чужой границы.
Четыре тяжеловеса вновь шумно задышали, но пока еще не спешили открыто радоваться и поздравлять друг друга с успехом: компьютер свидетельствовал, что убийственное поле их миновало и уходит дальше, но его показания базировались на чистых расчетах, поскольку барьер приборами не фиксировался…
Ян только собрался сказать первую фразу – о том, что, кажется, проскочили, как вдруг в единый миг его обдало нестерпимым жаром, одновременно душа его словно провалилась в черный узкий колодец, сама суть которого была – смерть, как будто она его проглотила, и стенки чудовищной кишки, где он оказался, судорожно сжались, чтобы раздавить оцепеневшую от ужаса душу.
Он рванулся, распахнув рот в беззвучном крике, – сведенная гортань не в состоянии была издать ни звука. В следующее мгновение он понял, что смерть отпустила – как будто отрыгнула его и исчезла, ей не хватило какого-то последнего мизерного усилия, чтобы завершить глоток.
Дернулось остановившееся было сердце и принялось испуганно колотиться, как заяц, выскочивший только что из волчьих зубов. Лицо и обнаженные кисти рук жгло, как будто его засунули в остывающую печку, но куда сильнее обжигала одежда, прикасавшаяся к телу. А первая порция воздуха, схваченная легкими, напоминала хорошую дозу кипятка. Однако почему-то совершенно исчезла тяжесть, давившая раньше наподобие бетонной плиты, но столь резкий переход к легкости был вовсе не радостным – казалось, что все его внутренности, включая мясо и кровь, избавившись от гнета, рвутся наружу, и его сейчас просто-напросто вывернет наизнанку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Что происходило в миссии? Рассказывайте с самого начала и по порядку!
– Да пожалуйста! Меня привели в шикарный номер, даже выпить в баре было, но не бэст, в гей-клубе на Сивцевом Вражке мартини лучше – мы как раз там с Яном познакомились, он там был единственный нормальный мужик, а остальные…
– Не надо про остальных! – вскипел председатель, напомнив Кэт кастрюлю: внутри все бурлит, а снаружи только крышка подпрыгивает. – Отвечайте, что происходило на переговорах с хассами?
– С хассами?.. Ах да! Они же сказали, что я дочка их императора! Хотели забрать и познакомить с папашей, а тут, как назло, этот взрыв!
– Что?.. – Все собрание недоуменно переглянулось, потом председатель неожиданно тихо произнес: – Повторите, пожалуйста.
– Что я дочь их императора, так и выдали! А один взял меня за руку, очень нежно… Савелич, вы были правы, я сейчас поняла – его прикосновение, оно было в точности, как у слега! Вы знаете, как прикасается слег? Словно ласковые волны – нежнее, чем любовник. И еще он умеет говорить душой более связно и разумно, чем вы словами. Между прочим, он отговаривал меня идти к вам – как, говорит, ты там будешь с этими вонючками? Но я его очень попросила, и он сказал – так и быть! Поднял меня над землей, и мы понеслись… Кататься на слеге – это так здорово! Обязательно советую вам попробовать – главное, не трусить, в этом все дело, я догадалась, Савелич, трусить – это для них все равно что портить воздух!
Собрание слушало ее в полном оцепенении, больше не перебивая. Тишина стояла и некоторое время после того, как Кэт умолкла. Потом Савелич решительно произнес:
– Я, кажется, могу объяснить, в чем тут дело! – Так порой отчаянный мужчина, будучи один против четверых, первым кидается в драку. – Видимо, хассы устроили какой-то социальный эксперимент, результаты которого оказались настолько не в нашу пользу, что миссия была уничтожена! Совершенно очевидно, что Катерина лишь случайная жертва, – ее доставили сюда и, как марионетку, заставили сыграть некую роль в этом спектакле, обернувшемся трагедией…
– Минутку, Иван Савелич! – Председательствующий поднял ладонь. Тут Кэт вновь подала голос:
– Не затыкайте Савелича! – попросила она. – Он среди вас самый умный!
Тут председатель так шарахнул ладонью по столу, что остальные члены совета отпали на спинки стульев, будто от легкой взрывной волны.
– Больше ни слова при ней! – взревел он.
– Мы же, кажется, договорились по процедуре, Иван Савелия! – ввернул Анатолий.
– Только вы забыли мне сообщить, что собираетесь накормить ее масвой! – буквально взорвался старик, явно намереваясь бушевать и дальше, но в это время председатель поднялся, с грохотом отодвинув стул, и распорядился:
– Увести ее, немедленно!
Сзади к Кэт подступили двое здешних тюремщиков, подняли ее из кресла и повели на выход.
– Я протестую! Выпустите меня отсюда! Я не пойду больше в ваш вонючий сарай! – вопила уводимая Кэт, тщетно пытаясь вырваться. Сквозь возбуждение и словоохотливость в ней смутно проклевывалось понимание, что старик готов был сейчас пожертвовать даже столь милой его сердцу гипотезой о слегах ради того, чтобы аргументы в ее защиту получились убедительней.
Снаружи стоял предутренний полумрак – голубоватый и пронзительно-холодный, особенно для нее, по-прежнему обернутой лишь куском легкой грязновато-зеленой материи, в который обратилось ее лучшее платье.
Снова оказавшись во тьме сарая, где она за пять суток научилась безошибочно ориентироваться, Кэт опустилась на одеяло, принесенное Савеличем – оно было шерстяное, терпко пахнущее, привезенное, видно, еще с Земли, – и укуталась в него с головой, безуспешно пытаясь согреться. Озноб не отпускал – особенно, как обычно, мерзли ноги. Так, дрожа, она просидела в течение примерно часа. Потом в дверь поскреблись – разумеется, это был Савелич: никто, кроме него, сюда не скребся, и на протяжении всего заточения она ожидала этих шершавых звуков даже больше, чем удара, свидетельствующего о том, что ей принесли еду.
Она кинулась к двери:
– Савелич! Говорите скорее, что они там решили? Когда меня выпустят?
– Что вы наделали, Катя! – донесся до нее его скорбный голос. – Я знаю, что масва развязывает язык, но она не настолько сильна, чтобы нельзя было сдержаться!
– А зачем мне было сдерживаться, Савелич? Они узнали правду, и теперь выгонят меня за ворота, верно? Но это как раз то, чего я хочу!
– Поймите же наконец, что это верная гибель, Катя! На Землю вас все равно отсюда не заберут, и вы останетесь одна в пустыне. А слеги… Я боюсь, что на них вам нельзя рассчитывать: то, что с вами произошло, можно безо всякого преувеличения назвать чудом, а чудеса редко повторяются…
– Нет, Савелич, это не чудо! Они умнее нас и умеют смотреть прямо в сердце! Они все поймут, просто не надо бояться.
– Я, Катя, все это время обдумывал ваш рассказ… Через час состоится собрание, а по сути суд, после которого вас изгонят в пустыню. Скорее всего, у нас больше не будет возможности поговорить. Надеюсь, вам поможет то, что я вам сейчас скажу. Видимо, в лице хассов или слегов мы имеем дело с генераторами эмоций в невообразимой для нас силе и многогранности. Тут возможны самые безумные предположения, например – что эта их стена или граница…
– Какая стена? – перебила Кэт, заодно приложив ухо к щели поудобнее. Не раз и не два она уже сидела вот так, прижавшись ухом к двери, слушая утешения Савелича, так что ей было не привыкать.
– Ах да, – сказал Савелич, – вы же не в курсе: хассы отгородили наш участок космоса смертельным барьером, который нам не под силу преодолеть. Я подумал, не может ли этот барьер иметь чисто эмоциональную природу? Такого рода силы существуют, люди тоже обладают подобными способностями, но на зачаточном уровне – некоторые могут двигать предметы на расстоянии или, например, останавливать силой воли сердце у лягушки. Мы дальше этого не пошли, но вот хассы…
– Не надо, Савелич, – неожиданно попросила Кэт. – Я знаю о них главное. И больше ничего не хочу накручивать. Мне так проще.
– Простите меня, Катенька, – помолчав, сказал Савелич дрогнувшим голосом. – Я ничем не смог вам помочь. Даже советом. Больше всего я хотел бы уйти отсюда вместе с вами. Но я боюсь. Тридцать лет страха… Я не оправдываюсь, это просто боль… Наверное, от бессилия. Простите меня.
Глава 13
А ТЫ ВСЕ ЛЕТИШЬ, И ТЕБЕ…
Надо сказать, что кабина околозвездного корабля «Минин» была устроена весьма своеобразно: она представляла собой круглое помещение, где по стенам были расположены шесть пилотских кресел, так что команда сидела не перед лобовым стеклом или, как водится, большим экраном, а по кругу – друг против друга, и сверху перед каждым висел большой индивидуальный экран.
Ян раньше никогда не летал в космос – так уж сложилось или, вернее, не сложилось в его судьбе. Теперь, сидя в одном из кресел и глазея то на экран, то на людей напротив, он с трудом сдерживал позыв почесать в затылке: если он недавно и предполагал улететь с Земли, то на чем-то вроде круизного лайнера. Да, и кстати, почесать в затылке он все равно бы сейчас вряд ли смог, поскольку вес его составлял на данный момент не один центнер. Это было главное неудобство, но имелись и еще. Например, у него очень мерзли конечности. Нет, все остальное тоже мерзло, но конечности почему-то особенно – и это при том, что корабль вот уже с четверть часа как находился в короне звезды, а указанная на экране температура за бортом выражалась столькозначной цифрой, что Яну даже страшно было ее сосчитать. Благо хоть, что экран не показывал окружающего пейзажа, а давал компьютерное изображение происходящего – для удобства зрителя в приглушенных красках и с искаженными пропорциями величин и расстояний.
«Минин» находился в двойной звездной системе – специалисты решили, что таким образом прореха в надвигающемся смерть-поле разойдется пошире, и рассчитали лучшее при этом положение для корабля. На экране двумя желтыми шариками были показаны две звезды, синей точкой рядом с одной из них – маленький корабль, а роковую стену-ликвидатор изображала едущая на них полупрозрачная плоскость.
Судя по показаниям, им предстояло ждать ее «наезда» еще около семи минут. Корабль был полностью стабилен. Если ему и предстояло вскоре погибнуть, то в единый миг, и любые трепыхания команды будут бессильны – оставалось только ждать. А еще молиться и верить в удачу. Но, видимо, трое других членов экипажа, а именно – капитан корабля Станислав Тропилин, известный не только в России, но и за ее пределами космический ас, его помощник Юрий Жарков и второй пассажир Валентин (да-да, тот самый, «можно без отчества»), воспринимали перспективу собственной близкой гибели без проблесков энтузиазма – тишина в кабине висела плотная, гнетущая.
Чтобы немного сбавить ее накал, Ян решил задать капитану насущный вопрос, действительно его занимающий.
Перед стартом лично Тропилин провел инструктаж для пассажиров, и в частности объяснил, что пара-тройка центнеров веса – это еще цветочки, поскольку рядом со звездой они должны весить на самом деле не менее трех тонн. «Так что, чем ругаться на тяжесть в членах, скажи спасибо антигравитатору, что он делает тебя здесь легче в сотню раз».
А вопрос был, как нетрудно догадаться, по поводу температуры на борту – не то чтобы морозной, но ощутимо ползущей к нулю, к счастью, не к абсолютному, а пока только к точке замерзания по Цельсию.
– Капитан, разрешите спросить! – сказал Ян в лингафон, тяжело и с шумом вдыхая воздух (одышка – бич тяжеловесов). – Мы что, по принципу (вдох)… холодильника работаем? – Перед полетом Ян пребывал в уверенности, что возле звезды у них на борту если и не наступит испепеляющая жара, то по крайней мере будет жарковато. Перспектива обрасти сосульками, находясь в короне звезды, ему в голову тогда еще не приходила.
– В какой-то мере да, – ответил капитан, тоже дыша, как после спринтерской дистанции. – Но я понимаю ваш вопрос… И отвечаю – холодно у нас не поэтому.
– А почему? – спросил Ян, пока капитан переводил дух. Ей-богу, им здесь только клубочков пара с губ не хватало.
– Корабль, по сути, обернут в фезолин… А это, как вам известно (вдох)… абсолютная изоляция. Температура нас как бы обтекает… А поскольку у нас на борту… еще и свой реактор… то со стороны мы сейчас светимся… чуть ли не вдвое ярче этой звезды. Короче, проблемы как таковой… не существует. Просто надо немного подкорректировать… кондиционерную систему. Но это не теперь… А когда потеряем в весе… До нормы.
– Как бы до тех пор… не замерзнуть, – подключился и Валентин к очень актуальной на первый взгляд теме. Однако стоит ли говорить, что на протяжении разговора они не отрывали глаз от экранов и на самом деле холода как такового уже не ощущали: барьер надвигался, миллионами поглощая километры нашей космической территории, – в этот момент он миновал первую звезду двойной системы, и счет до столкновения с ним пошел уже не на минуты, а на десятки секунд, на секунды…
Дыхание людей замерло – из звуков остался только глубокий гул реактора, всеобъемлющий и надсадный, словно этот маленький холодильник, в котором они скрывались от адского пламени, вот-вот готовился взорваться.
Однако ничего похожего не происходило: обратный отсчет закончился, на экране вторая звезда прошла сквозь барьер, и синяя точка корабля оказалась вместе с ней невредимой по ту сторону чужой границы.
Четыре тяжеловеса вновь шумно задышали, но пока еще не спешили открыто радоваться и поздравлять друг друга с успехом: компьютер свидетельствовал, что убийственное поле их миновало и уходит дальше, но его показания базировались на чистых расчетах, поскольку барьер приборами не фиксировался…
Ян только собрался сказать первую фразу – о том, что, кажется, проскочили, как вдруг в единый миг его обдало нестерпимым жаром, одновременно душа его словно провалилась в черный узкий колодец, сама суть которого была – смерть, как будто она его проглотила, и стенки чудовищной кишки, где он оказался, судорожно сжались, чтобы раздавить оцепеневшую от ужаса душу.
Он рванулся, распахнув рот в беззвучном крике, – сведенная гортань не в состоянии была издать ни звука. В следующее мгновение он понял, что смерть отпустила – как будто отрыгнула его и исчезла, ей не хватило какого-то последнего мизерного усилия, чтобы завершить глоток.
Дернулось остановившееся было сердце и принялось испуганно колотиться, как заяц, выскочивший только что из волчьих зубов. Лицо и обнаженные кисти рук жгло, как будто его засунули в остывающую печку, но куда сильнее обжигала одежда, прикасавшаяся к телу. А первая порция воздуха, схваченная легкими, напоминала хорошую дозу кипятка. Однако почему-то совершенно исчезла тяжесть, давившая раньше наподобие бетонной плиты, но столь резкий переход к легкости был вовсе не радостным – казалось, что все его внутренности, включая мясо и кровь, избавившись от гнета, рвутся наружу, и его сейчас просто-напросто вывернет наизнанку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40