— Кто хочет здесь остаться, пусть остается, — сказал Роун. — Каждый вправе выбирать свой путь. Грабить в городе нечего, под базу он тоже не годится. В нем живут отверженные, и здесь хорошо затеряться.
Роун заметил настороженный взгляд Пойона. Действительно, команда как-то не привыкла слышать от своего молчаливого капитана речей, да еще такого рода. Заметная нервозность Роуна передалась всему экипажу.
Роун молча направился к лачугам на окраине порта. Неужели город и тогда был столь же грязнным и нищенским?
Впрочем, теперь это не имело никакого знанчения. Он вернулся сюда Человеком. У него была своя цель, и если кто-то попытается встать на пути, пусть пеняет на себя…
Роун провел свою команду мимо затененного квартала Соэтти, под стенами и башнями сектора ведов, в район грасильских трущоб. Он едва не проскочил свой старый дом. Все казалось теперь другим — намного меньше и грязнее, чем тогда. Группа немытых грасильских ребятишек вонзилась в грязи, и Роун вдруг подумал, что каждый грасил словно бы демонстрирует собой конроткую эволюцию вида — от копающихся грызуннов до летающих существ. Прекрасные цветы в их саду давно погибли, и в течение всех этих лет никто не белил их дом. Какая-то грасилка подозрительно выглянула из того окна, откуда обычно Белла, махая полотенцем, звала его ужиннать.
Он усилием воли подавил нахлынувшую на него тоску и повел пиратов дальше, мимо мусорнной свалки, которая выросла до невероятных разнмеров. Никто даже не спросил его, почему он выбрал именно эту дорогу. Он уверенно шел впенред, разбрызгивая жидкую грязь тяжелыми пондошвами башмаков, и ружье на ремне тихо понзвякивало при каждом его шаге. Роун знал, куда шел.
У него здесь не осталось друзей, как и не было ни малейшего представления о том, где искать Беллу. Но раньше Тхой-хой любил собираться с друзьями в полуподвальном баре, там они потянгивали мерзкие йилийские напитки и делились друг с другом всякими новостями. Вот туда-то Роун и направлялся.
Он завернул за угол, и тотчас услышал, как пираты зашептались. Он спиной своей чувствовал их расплывшиеся ухмылки. Стереотип их повендения давал о себе знать. Впереди аккуратно поднстриженные виноградные лозы образовывали изнгородь, а за ней виднелись блестящие крыши бонгатых домов. Небольшая группа ведов из мелкой знати прошла в ворота. У некоторых на плиссинрованных юбках блестели радужные застежки, у одного на шее висел значок класса, сделанный из бриллианта. Единственным их оружием были кинжалы и отточенные когти. Скользящая понходка ведов выдавала прирожденную надменнность тех, кто привык чувствовать себя хозяином положения. Рассматривая ведов, спутники Роуна замедлили шаг. Боясь возможной стычки, Роун обернулся и бросил на команду свирепый взгляд.
— Эй вы, палубные скребуны, я вас предупнреждал! Первый, кто нарушит строй, получит занряд в кишки!
— Эти джики твои друзья? — громко спросил Ноуг, наблюдая за проходившими мимо ведами. Будучи гуком, он питал антипатию к подобного рода существам.
— У меня нет друзей, — оборвал Роун. — Не веришь, спроси сам.
Двое ведов медленно приблизились.
— Убирайтесь отсюда, — монотонно произнес один из них на плохом интерлингво.
— Здесь нечего делать грязным свиньям, этим земным полукровкам, — добавил второй.
Их когтистые руки ощупывали рукояти киннжалов, словно их вынуждал кто-то защищаться.
— Можно я шлепну этих двоих? — с надежндой в голосе попросил Сидис. Он ухмылялся, и его ровные зубы посверкивали, точно серебро.
— Никаких убийств, — отрезал Роун.
Но пираты словно по команде окружили вендов. Те нервно придвинулись друг к другу, сообнразив наконец-то, что перед ними не простые тамбульские бродяги.
— Проваливайте, — приказал Роун на безупнречном йилийском, которому учила его Белла. — Мои ребята чуют запах легкой крови.
Веды убрали руки с ножей, лица их стали непроницаемыми.
— Сам проваливай, — огрызнулся один, на всякий случай благоразумно попятившись.
— Но сначала, — невозмутимо продолжал Роун, — мне нужно узнать кое-что о Тхой-хое, йилийском барде и сказителе. — Он подчеркнуто опустил руку на силовое ружье.
— Его можно найти в любой таверне, он нанстоящий раб своих привычек, — недовольно бурнкнул вед.
Роун пробормотал что-то себе под нос и нанправился к воротам. Раньше квартал ведов был для него запретной зоной, его туда пускали разве что для выполнения отдельных поручений. Но теперь Роун был Человеком, и он шел туда, куда хотел. Он миновал ворота, и веды, готовые заншипеть от гнева, не издали ни звука. А наблюндая, как его маленькая группа протопала по тронтуару, они лишь вслед ей неуверенно засвистели, но остановить не посмели. Инцидент перед воронтами заставил ведэв насторожиться.
Команда Роуна прошествовала почти через весь квартал ведов, до его окраины, где обычно селились ремесленники. Роун остановился перед таверной, на которой был приколочен разноцветнный символ всех рас.
— Подождите здесь, — приказал Роун. — Я неннадолго. За ружья не хвататься, на чужие коншельки не зариться.
В таверне сидел один йилианин — не Тхой-хой, но кто-то из твикской касты. Эти неприметнные, невзрачные на вид существа частенько обинтали в народе, собирали новости, питались слухами, затем сочиняли странные индийские поэнмы; нередко они помогали составлять послания.
Роун опустился на треснувшее деревянное синденье напротив йилианина, заказал вина для сенбя и бренди для соседа по столу, затем вытащил монету и положил перед собой.
Йилианин вопросительно посмотрел на Роуна, к монете он не притронулся. Он многое мог бы сделать за деньги, но далеко не все. И потому старый Йилианин выжидал, желая услышать от Роуна, какого рода игру тот затевает.
— Первое, — начал землянин, сразу приступая к делу. — Я хочу найти мою мать, Беллу Корней. Во-вторых, мне нужен Тхой-хой, мой дядюшка.
Йилианин взял монету худыми, потерявшими боевые когти пальцами, сунул ее под язык и приннялся терпеливо ждать того момента, когда ненуклюжий официант принесет наконец ему вина. Получив заветную кружку, он понюхал бренди, бросил проницательный взгляд на Роуна и пронизнес:
— Я Лпу, певец стихов. Я знаю тебя, огненноволосый земной мальчик, заполнивший пуснтую жизнь увядшей красавицы Беллы. Когда-то ты был маленьким, дикое пламя юности, а тенперь ты стал мужчиной. Твоя красота заставляла радостно биться сердце матери, вот о чем молят богов великие звери!
— Мать… умерла? — на Роуна неожиданно навалилась тоска.
Он понимал, что никогда не любил свою мать, как она того заслуживала. В его памяти жил только Раф.
— Ее больше нет в живых, — сказал Йилианнин, медленно подбирая слова. Роун замер, ожидал подробностей, но их так и не последовало, и не представилось возможности о них спросить.
— А дядя Тхой-хой?
— Сейчас Тхой-хоя слушают в доме диктатора в вонючем Соэтти. Хочешь, чтобы я привел его?
Роун кивнул. Йилианин допил фауф и вынскользнул из таверны. В грязном, убогом поменщении пахло смесью всевозможных напитков и чужеземными сладостями. В узенькое окошко, завешенное целлофаном, Роун увидел своих парнней. Они громко переговаривались, небрежно швыряя ножи друг другу под ноги. Роун поднялнся и постучал по оловянной крыше. Это напомннило ему о Белле, но он предпочел заглушить свои эмоции хорошим глотком вина. По дому же Роун вообще не тосковал. Тамбул был для него ничем не лучше других миров. И через несколько часов, закончив свои дела, он без сожаления отнправится дальше.
Изнывая от ожидания, Роун еще немного вынпил. Лпу сказал, что Беллы больше нет в жинвых? Что это значит? Что с ней произошло?
Но вот в таверну ворвался хохот его команды, в открывшийся дверной проем хлынул поток свента, и Роун увидел входящего шаркающей походнкой дядюшку Тхой-хоя. Он совсем сдал, дядюшнка Тхой-хой, его серое, точно высохшая глина, лицо было покрыто сетью морщин. Однако радонстная улыбка осветила его доброе лицо, когда он увидел Роуна.
— Мой мальчик, — пропел он. — Мой милый мальчик! — И Роун почувствовал, что если бы йилианин умел плакать, то, наверное, сейчас разнрыдался бы.
Они обнялись.
— Я сильно изменился, — сказал Роун. — Ты бы узнал меня?
— Конечно, узнал бы. Ну, рассказывай свою историю. Ты много убивал, любил и ненавидел?
— Да, это уж точно, — с грустью признался Роун. — Я потом подарю тебе свою историю, для коллекции. Но сначала скажи, что случилось с матерью?
Дядюшка Тхой-хой молча сунул руку за пояс, вытащил большую золотую монету и протянул ее Роуну.
— Твое наследство, — коротко пояснил он. — Все, что осталось от когда-то прекрасного цветка йилии…— Старый сказитель не мог обойтись без поэтических образов.
— Откуда у Беллы золото? — удивился Роун, прикоснувшись к древней имперской монете, конторая так ценилась на рынках Тамбула.
— Ей не на что было жить после смерти Рафа, и она продала себя экспериментальному колледнжу, занимавшемуся вивисекцией. А это — плата за ее тело и жизнь. Она просила передать монету тебе, если ты когда-нибудь вернешься.
— И… она даже не оставила послания?
— Зачем? Ее поступок красноречивей всяких слов, Роун.
— Да, это правда…— Роун тряхнул головой. — Но мне не хотелось бы сейчас думать об этом. У меня мало времени, дядюшка Тхой-хой. Моим ребятам уже неймется — стоит кому-нибудь гляннуть на них косо, и они неминуемо затеют свару. Мне необходимо выяснить, кто я такой. Я знаю, что меня купили здесь, в Тамбуле, в воровском магазине. Но в каком? Может, ты подскажешь, где мне найти ответ?
— Тебе ничего не надо искать, Роун. Я сам отвечу тебе.
— Ты?
— Когда-то я прилетел сюда из далекого мира, чтобы похитить тебя, — нараспев произнес Тхой-хой, улыбнувшись своим мыслям.
— Ты?! — Роун не мог поверить, что его станрый дядюшка когда-то был наемником и искантелем приключений.
— Я, я! — подтвердил Тхой-хой, качнув голонвой. — Вероятно, было бы лучше так и оставить все это в тайне…
— Но я хочу знать, я должен знать, кто я. Похоже, мое происхождение чисто земное, но кто мои настоящие родители? И каким путем я понпал в лавку торговца?
Дядюшка Тхой-хой кивнул, перед глазами промелькнули события тех давних времен.
— Я могу рассказать тебе свою историю, Роун. А уж из нее ты кое-что извлечешь и о себе.
— Я много путешествовал, — заметил Роун, — но нельзя вернуться в прошлое. Ты поможешь мне.
— Мы прилетели сюда, — начал Тхой-хой, — по приказу, но опоздали. Тебя уже продали. Торговец ничего не мог нам сказать, и мы приннялись разыскивать покупателей, а когда их наншли, то решили, что добыча будет легкой: хрупнкая йилийская женщина и старый землянин-понлукровка…
— Раф никогда не был старым.
— Да, и в этом нам пришлось убедиться на собственных шкурах. Он дрался, как сущий дьянвол из девятого ада, и даже когда его покалечинли, он сопротивлялся до тех пор, пока не перебил всех. Он бы убил и меня, но заступилась Белла. И тогда я дал ей клятву и навсегда стал их ранбом… И твоим тоже.
Неугомонная компания перед таверной катала пустые пивные кружки и палила по ним. Внутри кроме Роуна и Тхой-хоя никого не было. Бармен молча сидел за стойкой и бросал хмурые взгляды на дверь.
— Дай-ка нам еще, — позвал его Роун. Хозяин с готовностью откликнулся, наполнив гостям стаканы.
— Папа как-то говорил, что я чистого земного происхождения, но на все вопросы относительно моих генов отвечал уклончиво и непонятно — будто я какой-то особенный. Что он имел в виду, Тхой-хой?
— Ты действительно особый, Роун. Много люндей погибли за право обладать тобой. Но больше ничего и я не могу тебе сказать.
— Этот магазин, в котором меня купили, где он находится? Может, его владелец и продавец все-таки что-нибудь знает?
— Да лавка рядом с базаром, а вот что касанется владельца, то, увы, его уже нет в живых — горло малость ему подпортили.
— Горло подпортили?
— Ну, понимаешь, ножиком, — виновато опнравдывался Тхой-хой. — Ах, Роун, я в молодости был совсем не так сдержан, как сейчас. — И дяндюшка подробно рассказал о лавке, расположеннной в дальнем конце Тамбула, и внушительно предостерег Роуна:
— Но понимаешь, держись-ка ты подальше от этого места, Роун. Двадцать пять лет назад это был отвратительный притон для отпетых галактических подонков. Боюсь, со временем там не стало чище…
Роун наблюдал через окно, как мимо его конманды проходит большая компания ведов-дворян. В молчании пиратов чувствовалось презренние и настороженность. Сидис, не глядя, подкиндывал и ловил нож, на его широком лице играла ухмылка.
— Они как дети, — начал было Роун и осекся, увидев, что один из ведов, на шее которого бленстел огромных размеров бриллиант, отстал от своей компании.
Роун стремглав бросился на улицу, но было поздно — молодой вед-дворянин уже мертвым ленжал на земле, а короткий плащ Ноуга мелькнул в конце аллеи. Гневный ропот поднялся среди собравшихся свидетелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45