Дождь.
Ветер прочищает горло, готовясь запеть. Мы поднимаемся, и вот в поле
зрения появляется гребень, словно голова пораженного быка, с рогами,
охраняющими тропу.
Молнии извиваются вокруг рогов и пляшут между ними.
Запах озона, когда мы достигли этого места и проносимся через него,
достигает моих ноздрей. Дождь вдруг отгорожен, а ветер направляется в
обход.
Появляемся на противоположной стороне. Дождя нет, воздух неподвижен,
небо разглаженное и затемненное до надлежащей, наполненной звездами
черноты. Метеоры взрываются, сгорая и выжигая шрамы остаточного
изображения. Луны, брошенные, словно пригоршни монет. Три ярких
гривенника, тусклый четвертак, пара грошей и один из них в пятнах и
царапинах.
Затем вниз, по этой длинной, извилистой дороге. Копыта четко и
металлически цокают в ночном воздухе. Где-то кошкоподобный кашель. Темный
силуэт пересекает меньшую луну, неровный и быстрый.
Вниз. Земля опускается по обеим сторонам. Внизу тьма.
Двигаемся по вершине бесконечной высоты, высеченной в стене, по
дороге, самой по себе яркой от лунного света, тропа извивается,
складывается, сгибается, становится прозрачной.
Вскоре она плывет, газовая, волокнистая, звезды внизу также, как и
наверху.
Звезды внизу по обеим сторонам.
Никакой земли нет. Есть только ночь и тонкая, прозрачная тропа, по
которой я должен попытаться проехать, чтобы узнать, каково это на деле,
для какого-то употребления в будущем.
Теперь царит абсолютная тишина и иллюзия медлительности, связанная с
каждым движением.
Тропа резко пропадает, и мы движемся, словно плывя под водой на
какой-то огромной глубине, а звезды - яркие рыбки. Вот эта свобода, эта
мощь скачки через Отражения вызывают подъем, похожий и все же непохожий на
упоение, охватывающее иногда в бою, хорошо усвоенную смелость рискованного
подвига, прилив правильности, следующий за нахождением надлежащего слова
для поэмы. Все это такое и сама перспектива скакать из ниоткуда в никуда,
через и среди минералов и огней бесконечности, свободной от земли, воздуха
и воды.
Мы догнали большой метеор, мы касаемся его массы, несемся по его
изрытой поверхности вниз, вокруг, а затем снова вверх. Он вытягивается в
большую равнину, она светлеет, затем желтеет...
Это песок, песок теперь под нашим путем.
Звезды тают, когда темнота растворяется в утреннем восходе.
Впереди полосы тени, среди них пустынные деревья.
Мы скачем в темноте, проламываемся. Яркие птицы вырываются вперед,
жалуются.
Вот мы среди густеющего леса. Темней земля, гораздо уже путь. Кроны
пальм съеживаются до размеров кулака, кора темнеет.
Поворот направо, путь расширяется. Копыта Барабана высекают искры из
булыжной мостовой. Переулок увеличивается, становится обсаженной деревьями
улицей. Мелькает крошечный ряд домов. Яркие ставни, мраморные лестницы,
разрисованные ширмы, установленные за вымощенными плитами тротуаров.
Проезжает лошадь, запряженная в телегу, нагруженную овощами. Пешеходы-люди
поворачиваются и оглядываются на нас.
Легкое гудение голосов.
Дальше проезжаем под мостом, едем вдоль ручья, пока он не расширяется
в реку, бурлящую до моря.
Глухо стучим копытами по берегу, под лимонным небом несутся голубые
облака.
Соль, водоросли, ракушки, гладкая анатомия плавника. Белые брызги с
моря, цвета извести.
Мчимся туда, где линия воды кончается у террасы. Поднимаемся. Каждая
ступенька крошится и рушится вниз, теряя свою неповторимость, соединяясь с
гулом прибоя.
Вверх, к плоской, заросшей деревьями равнине, к золотому городу,
мерцающему, словно мираж, на конце ее.
Город растет, темнеет под летним зонтиком, его серые башни
вытягиваются ввысь, стекло и металл сверкают сквозь мрак.
Башни начинают качаться.
Город беззвучно обваливается в себя, когда мы проезжаем.
Башни опрокидываются. Клубится и поднимается пыль, окрашенная розовым
с какой-то нежной подсветкой. Плывет тихий звук, словно от снятия нагара
от свечи.
Пылевая буря, быстро спадающая, уступающая место туману. Короткие
автомобильные гудки доносятся сквозь него.
Дрейф, короткий подъем, разрыв в серо-белом, жемчужно-белом,
смещение. Следы наших копыт на обочине грунтовых дорог.
Справа бесконечные ряды неподвижных машин.
Снова наплывает жемчужно-белое, серо-белое.
Взвизги и завывания непонятно откуда.
Беспорядочные вспышки света.
Еще раз подъем. Туман снижается и испаряется.
Трава. Небо теперь ясное и нежно-голубое.
Солнце несется к закату. Птицы. Корова жует в поле, пялясь на нас.
Перепрыгиваем через деревянный забор и скачем по сельской дороге.
Внезапный холодок за холмом. Травы сухие и снег на земле. Ферма с жестяной
крышей на пригорке, струйка дыма над ней.
Дальше холмы вырастают, солнце закатывается, за ним тащится темнота.
Россыпь звезд. Вот дом, стоящий далеко позади, вот еще один, длинный
проезд к нему мелькает среди деревьев. Фары...
Прочь на обочину дороги. Притянем дождь и дадим ему пройти.
Я вытер лоб, отряхнул рубашку и рукава, потрепал по шее Барабана.
Ехавшая навстречу машина притормозила, приблизившись ко мне. Я увидел
смотревшего на нас, разинув рот, водителя. Я чуть тряхнул поводьями, и
Барабан продолжил путь. Автомобиль остановился и шофер что-то крикнул мне
вслед, но я продолжал свой путь. Спустя несколько минут я услышал, как он
отъезжает.
После этого какое-то время постоянно была сельская местность. Я
путешествовал легким шагом, проезжая мимо знакомых ориентиров, вспоминая
другие путешествия сюда.
Несколько миль спустя я выехал на другую дорогу, пошире и получше.
Там я повернул, оставаясь на обочине справа. Температура продолжала
падать, но холодный воздух имел хороший чистый привкус. Долька луны сияла
над холмами слева от меня. Над головой проплывало несколько мелких
облачков, окрашиваемых четвертью луны мягким, пыльным светом. Был очень
слабый ветер, случайное шевеление ветвей, и ничего больше.
Через некоторое время я выехал к серии рытвин на дороге, говоривших
мне, что я почти у цели.
Изгиб и еще пара рытвин. Я увидел валун рядом с подъездной дорогой и
прочел на нем свой адрес.
Тут я поднял взгляд на холм и натянул поводья. На подъездной дороге
стоял фургон и в доме горел свет. Я свел Барабана с дороги и направил
через поле в рощу.
Я привязал его за елью, погладил по шее и сказал ему, что скоро
вернусь.
Я возвратился на дорогу. Машин не было видно. Я перешел ее и пошел по
противоположной стороне, проходя позади фургона.
Единственный свет в доме горел в гостиной, справа. Я обошел кругом с
левой стороны дома к заднему двору.
Я остановился, добравшись до патио, оглядываясь по сторонам. Что-то
тут было не так.
Задний двор изменился. Пара пришедших в негодность плетеных стульев,
которые были приставлены к обветшавшим цыплячьим клеткам, которые я так и
никогда не потрудился убрать, исчезли. Так же, как, если уж на то пошло, и
цыплячьи клетки. Они присутствовали, когда я в последний раз проходил этой
дорогой.
Все мертвые ветви деревьев, прежде разбросанные кругом, равно как и
гниющая масса их, наваленная мной давным-давно, чтобы нарубить дров, тоже
исчезли.
Пропала куча компоста.
Я двинулся к месту, где она была.
Все, что там осталось, это неровный клок голой земли, приблизительно
той же формы, что и сама куча.
Но, настраиваясь на Камень, я открыл, что могу заставить себя
почувствовать его присутствие. Я на миг закрыл глаза и попытался так и
сделать.
Ничего не получилось.
Я вновь посмотрел вокруг, внимательно ища, но не было видно никакого
указующего отблеска.
Не то, чтобы я действительно ожидал что-нибудь увидеть, какое там,
если я не смог почувствовать его в такой близи!
В освещенной комнате не было никаких занавесок. Изучая теперь дом, я
увидел, что ни в одном окне не было занавесок, штор, жалюзи или ставней.
Следовательно...
Я обошел дом с другого конца.
Приблизившись к первому освещенному окну, я быстро заглянул в него.
Большую часть пола покрывали замызганные тряпки. Человек в кепи и
спецовке красил противоположную стену.
Конечно!
Я попросил Билла продать дом. Я подписал необходимые документы, пока
был пациентом в местной клинике, когда меня спроецировало обратно в мой
старый дом - вероятно, каким-то действием Камня - во время покушения на
меня в Амбере.
Это случилось несколько недель назад по местному времени, используя
коэффициент замедления Амбера к Отражению Земля, приблизительно, два на
полтора, и делая допуск на пребывание у Двора Хаоса, стоившего мне восьми
дней в Амбере.
Билл, конечно, выполнил мою просьбу. Но дом был в плохом состоянии,
учитывая, что он был заброшен на много лет и разграблен. Ему потребовалось
несколько оконных рам, кое-какая работа на крыше, новые водосточные трубы,
покрасить, надраить, отполировать, и требовалось выволочь много мусора,
как снаружи, так и изнутри.
Я повернул прочь и пошел по склону к дороге, вспоминая, как проделал
этот путь раньше, в полубреду, на четвереньках, с текущей из бока кровью.
Та ночь была немного холодней, а снег был и на земле и в воздухе.
Я прошел неподалеку от места, где я сидел, пытаясь остановить машину.
Воспоминания были слегка нечеткими, но я все еще помнил тех, кто
проехал мимо.
Я перешел через дорогу и прошел через поле к роще. Отвязав Барабана,
я уселся в седло.
- Мы еще немного проедем вперед, - сообщил я ему, - на этот раз не
слишком далеко.
Мы направились обратно к дороге и поехали по ней, продолжая ехать
дальше после того, как миновали мой дом. Если бы я не предоставил Биллу
действовать и продать мой дом, куча компоста по-прежнему была бы там.
Камень по-прежнему был бы в ней. Я мог бы уже возвращаться в Амбер с
красным Камнем на шее, готовый попробовать то, что надо было делать.
Теперь я должен был отправляться искать его, когда у меня возникло
чувство, что время снова поджимает меня. По крайней мере, здесь у меня
была благоприятная пропорция по отношению к его ходу в Амбере. Я цыкнул на
Барабана и тряхнул поводьями. Даже так нет смысла терять его.
Полчаса - и я был в городке, скача по тихой улочке в жилом районе,
окруженный со всех сторон домами. У Билла горел свет.
Я свернул на его подъездной путь и оставил Барабана у него на заднем
дворе.
На мой стук вышла Алиса, на миг уставилась на меня, а затем
воскликнула:
- Боже мой! Карл!
Спустя несколько минут я сидел с Биллом в гостиной со стаканом на
столе. Алиса находилась на кухне, совершив ошибку, спросив меня, не хочу
ли я что-нибудь пожевать.
Билл изучал меня, прикуривая трубку.
- Твои способы уходить и приходить по-прежнему имеют склонность быть
эффектными, - проронил он.
Я улыбнулся:
- Соответствие - это все.
- Та медсестра в поликлинике... Едва ли хоть кто-то поверил в ее
рассказ.
- Кто-то?
- Упоминаемое мною меньшинство - это, конечно, я сам.
- Что же она рассказывала?
- Она утверждала, что ты прошел в центр палаты, стал двухмерным и
просто растаял, как подобает старому солдату вроде тебя, с радугообразным
сопровождением.
- Симптом радуги может вызвать глаукому. Ей следовало бы проверить
зрение.
- Она проверила, - ответил Билл. - Ничего аномального.
- О, тем хуже. Следующее, что приходит на ум, это неврологическое
заболевание.
- Брось, Карл. С ней все в порядке и ты это знаешь.
Я улыбнулся и пригубил виски.
- А ты, - заметил он, - выглядишь похожим на какую-то игральную
карту, о которой я однажды высказывался, в комплекте с мечом. Что
происходит, Карл?
- Это все очень сложно, даже сложнее, чем в последний раз, когда мы
разговаривали.
- Это означает, что ты все еще не можешь дать мне объяснения? Я
покачал головой.
- Ты выиграл полностью оплаченную турпоездку ко мне на родину, когда
все это кончится, - пообещал я. - Если у меня тогда все еще будет
отечество. Прямо сейчас время вытворяет ужасные вещи.
- Что я могу сделать, чтобы помочь тебе?
- Мне нужна информация. О моем старом доме. Кто этот парень, который
устроил там ремонт?
- Эд Уэллен, местный подрядчик. По-моему, ты его знаешь. Разве не он
поставил тебе душ или что-то в этом роде?
- Да, он, вспомнил.
- Он сильно расширил дело, купил какое-то тяжелое оборудование.
Сейчас на него работает много парней. Я улаживал его дела.
- Ты знаешь, кому он передал работу над моим домом сейчас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Ветер прочищает горло, готовясь запеть. Мы поднимаемся, и вот в поле
зрения появляется гребень, словно голова пораженного быка, с рогами,
охраняющими тропу.
Молнии извиваются вокруг рогов и пляшут между ними.
Запах озона, когда мы достигли этого места и проносимся через него,
достигает моих ноздрей. Дождь вдруг отгорожен, а ветер направляется в
обход.
Появляемся на противоположной стороне. Дождя нет, воздух неподвижен,
небо разглаженное и затемненное до надлежащей, наполненной звездами
черноты. Метеоры взрываются, сгорая и выжигая шрамы остаточного
изображения. Луны, брошенные, словно пригоршни монет. Три ярких
гривенника, тусклый четвертак, пара грошей и один из них в пятнах и
царапинах.
Затем вниз, по этой длинной, извилистой дороге. Копыта четко и
металлически цокают в ночном воздухе. Где-то кошкоподобный кашель. Темный
силуэт пересекает меньшую луну, неровный и быстрый.
Вниз. Земля опускается по обеим сторонам. Внизу тьма.
Двигаемся по вершине бесконечной высоты, высеченной в стене, по
дороге, самой по себе яркой от лунного света, тропа извивается,
складывается, сгибается, становится прозрачной.
Вскоре она плывет, газовая, волокнистая, звезды внизу также, как и
наверху.
Звезды внизу по обеим сторонам.
Никакой земли нет. Есть только ночь и тонкая, прозрачная тропа, по
которой я должен попытаться проехать, чтобы узнать, каково это на деле,
для какого-то употребления в будущем.
Теперь царит абсолютная тишина и иллюзия медлительности, связанная с
каждым движением.
Тропа резко пропадает, и мы движемся, словно плывя под водой на
какой-то огромной глубине, а звезды - яркие рыбки. Вот эта свобода, эта
мощь скачки через Отражения вызывают подъем, похожий и все же непохожий на
упоение, охватывающее иногда в бою, хорошо усвоенную смелость рискованного
подвига, прилив правильности, следующий за нахождением надлежащего слова
для поэмы. Все это такое и сама перспектива скакать из ниоткуда в никуда,
через и среди минералов и огней бесконечности, свободной от земли, воздуха
и воды.
Мы догнали большой метеор, мы касаемся его массы, несемся по его
изрытой поверхности вниз, вокруг, а затем снова вверх. Он вытягивается в
большую равнину, она светлеет, затем желтеет...
Это песок, песок теперь под нашим путем.
Звезды тают, когда темнота растворяется в утреннем восходе.
Впереди полосы тени, среди них пустынные деревья.
Мы скачем в темноте, проламываемся. Яркие птицы вырываются вперед,
жалуются.
Вот мы среди густеющего леса. Темней земля, гораздо уже путь. Кроны
пальм съеживаются до размеров кулака, кора темнеет.
Поворот направо, путь расширяется. Копыта Барабана высекают искры из
булыжной мостовой. Переулок увеличивается, становится обсаженной деревьями
улицей. Мелькает крошечный ряд домов. Яркие ставни, мраморные лестницы,
разрисованные ширмы, установленные за вымощенными плитами тротуаров.
Проезжает лошадь, запряженная в телегу, нагруженную овощами. Пешеходы-люди
поворачиваются и оглядываются на нас.
Легкое гудение голосов.
Дальше проезжаем под мостом, едем вдоль ручья, пока он не расширяется
в реку, бурлящую до моря.
Глухо стучим копытами по берегу, под лимонным небом несутся голубые
облака.
Соль, водоросли, ракушки, гладкая анатомия плавника. Белые брызги с
моря, цвета извести.
Мчимся туда, где линия воды кончается у террасы. Поднимаемся. Каждая
ступенька крошится и рушится вниз, теряя свою неповторимость, соединяясь с
гулом прибоя.
Вверх, к плоской, заросшей деревьями равнине, к золотому городу,
мерцающему, словно мираж, на конце ее.
Город растет, темнеет под летним зонтиком, его серые башни
вытягиваются ввысь, стекло и металл сверкают сквозь мрак.
Башни начинают качаться.
Город беззвучно обваливается в себя, когда мы проезжаем.
Башни опрокидываются. Клубится и поднимается пыль, окрашенная розовым
с какой-то нежной подсветкой. Плывет тихий звук, словно от снятия нагара
от свечи.
Пылевая буря, быстро спадающая, уступающая место туману. Короткие
автомобильные гудки доносятся сквозь него.
Дрейф, короткий подъем, разрыв в серо-белом, жемчужно-белом,
смещение. Следы наших копыт на обочине грунтовых дорог.
Справа бесконечные ряды неподвижных машин.
Снова наплывает жемчужно-белое, серо-белое.
Взвизги и завывания непонятно откуда.
Беспорядочные вспышки света.
Еще раз подъем. Туман снижается и испаряется.
Трава. Небо теперь ясное и нежно-голубое.
Солнце несется к закату. Птицы. Корова жует в поле, пялясь на нас.
Перепрыгиваем через деревянный забор и скачем по сельской дороге.
Внезапный холодок за холмом. Травы сухие и снег на земле. Ферма с жестяной
крышей на пригорке, струйка дыма над ней.
Дальше холмы вырастают, солнце закатывается, за ним тащится темнота.
Россыпь звезд. Вот дом, стоящий далеко позади, вот еще один, длинный
проезд к нему мелькает среди деревьев. Фары...
Прочь на обочину дороги. Притянем дождь и дадим ему пройти.
Я вытер лоб, отряхнул рубашку и рукава, потрепал по шее Барабана.
Ехавшая навстречу машина притормозила, приблизившись ко мне. Я увидел
смотревшего на нас, разинув рот, водителя. Я чуть тряхнул поводьями, и
Барабан продолжил путь. Автомобиль остановился и шофер что-то крикнул мне
вслед, но я продолжал свой путь. Спустя несколько минут я услышал, как он
отъезжает.
После этого какое-то время постоянно была сельская местность. Я
путешествовал легким шагом, проезжая мимо знакомых ориентиров, вспоминая
другие путешествия сюда.
Несколько миль спустя я выехал на другую дорогу, пошире и получше.
Там я повернул, оставаясь на обочине справа. Температура продолжала
падать, но холодный воздух имел хороший чистый привкус. Долька луны сияла
над холмами слева от меня. Над головой проплывало несколько мелких
облачков, окрашиваемых четвертью луны мягким, пыльным светом. Был очень
слабый ветер, случайное шевеление ветвей, и ничего больше.
Через некоторое время я выехал к серии рытвин на дороге, говоривших
мне, что я почти у цели.
Изгиб и еще пара рытвин. Я увидел валун рядом с подъездной дорогой и
прочел на нем свой адрес.
Тут я поднял взгляд на холм и натянул поводья. На подъездной дороге
стоял фургон и в доме горел свет. Я свел Барабана с дороги и направил
через поле в рощу.
Я привязал его за елью, погладил по шее и сказал ему, что скоро
вернусь.
Я возвратился на дорогу. Машин не было видно. Я перешел ее и пошел по
противоположной стороне, проходя позади фургона.
Единственный свет в доме горел в гостиной, справа. Я обошел кругом с
левой стороны дома к заднему двору.
Я остановился, добравшись до патио, оглядываясь по сторонам. Что-то
тут было не так.
Задний двор изменился. Пара пришедших в негодность плетеных стульев,
которые были приставлены к обветшавшим цыплячьим клеткам, которые я так и
никогда не потрудился убрать, исчезли. Так же, как, если уж на то пошло, и
цыплячьи клетки. Они присутствовали, когда я в последний раз проходил этой
дорогой.
Все мертвые ветви деревьев, прежде разбросанные кругом, равно как и
гниющая масса их, наваленная мной давным-давно, чтобы нарубить дров, тоже
исчезли.
Пропала куча компоста.
Я двинулся к месту, где она была.
Все, что там осталось, это неровный клок голой земли, приблизительно
той же формы, что и сама куча.
Но, настраиваясь на Камень, я открыл, что могу заставить себя
почувствовать его присутствие. Я на миг закрыл глаза и попытался так и
сделать.
Ничего не получилось.
Я вновь посмотрел вокруг, внимательно ища, но не было видно никакого
указующего отблеска.
Не то, чтобы я действительно ожидал что-нибудь увидеть, какое там,
если я не смог почувствовать его в такой близи!
В освещенной комнате не было никаких занавесок. Изучая теперь дом, я
увидел, что ни в одном окне не было занавесок, штор, жалюзи или ставней.
Следовательно...
Я обошел дом с другого конца.
Приблизившись к первому освещенному окну, я быстро заглянул в него.
Большую часть пола покрывали замызганные тряпки. Человек в кепи и
спецовке красил противоположную стену.
Конечно!
Я попросил Билла продать дом. Я подписал необходимые документы, пока
был пациентом в местной клинике, когда меня спроецировало обратно в мой
старый дом - вероятно, каким-то действием Камня - во время покушения на
меня в Амбере.
Это случилось несколько недель назад по местному времени, используя
коэффициент замедления Амбера к Отражению Земля, приблизительно, два на
полтора, и делая допуск на пребывание у Двора Хаоса, стоившего мне восьми
дней в Амбере.
Билл, конечно, выполнил мою просьбу. Но дом был в плохом состоянии,
учитывая, что он был заброшен на много лет и разграблен. Ему потребовалось
несколько оконных рам, кое-какая работа на крыше, новые водосточные трубы,
покрасить, надраить, отполировать, и требовалось выволочь много мусора,
как снаружи, так и изнутри.
Я повернул прочь и пошел по склону к дороге, вспоминая, как проделал
этот путь раньше, в полубреду, на четвереньках, с текущей из бока кровью.
Та ночь была немного холодней, а снег был и на земле и в воздухе.
Я прошел неподалеку от места, где я сидел, пытаясь остановить машину.
Воспоминания были слегка нечеткими, но я все еще помнил тех, кто
проехал мимо.
Я перешел через дорогу и прошел через поле к роще. Отвязав Барабана,
я уселся в седло.
- Мы еще немного проедем вперед, - сообщил я ему, - на этот раз не
слишком далеко.
Мы направились обратно к дороге и поехали по ней, продолжая ехать
дальше после того, как миновали мой дом. Если бы я не предоставил Биллу
действовать и продать мой дом, куча компоста по-прежнему была бы там.
Камень по-прежнему был бы в ней. Я мог бы уже возвращаться в Амбер с
красным Камнем на шее, готовый попробовать то, что надо было делать.
Теперь я должен был отправляться искать его, когда у меня возникло
чувство, что время снова поджимает меня. По крайней мере, здесь у меня
была благоприятная пропорция по отношению к его ходу в Амбере. Я цыкнул на
Барабана и тряхнул поводьями. Даже так нет смысла терять его.
Полчаса - и я был в городке, скача по тихой улочке в жилом районе,
окруженный со всех сторон домами. У Билла горел свет.
Я свернул на его подъездной путь и оставил Барабана у него на заднем
дворе.
На мой стук вышла Алиса, на миг уставилась на меня, а затем
воскликнула:
- Боже мой! Карл!
Спустя несколько минут я сидел с Биллом в гостиной со стаканом на
столе. Алиса находилась на кухне, совершив ошибку, спросив меня, не хочу
ли я что-нибудь пожевать.
Билл изучал меня, прикуривая трубку.
- Твои способы уходить и приходить по-прежнему имеют склонность быть
эффектными, - проронил он.
Я улыбнулся:
- Соответствие - это все.
- Та медсестра в поликлинике... Едва ли хоть кто-то поверил в ее
рассказ.
- Кто-то?
- Упоминаемое мною меньшинство - это, конечно, я сам.
- Что же она рассказывала?
- Она утверждала, что ты прошел в центр палаты, стал двухмерным и
просто растаял, как подобает старому солдату вроде тебя, с радугообразным
сопровождением.
- Симптом радуги может вызвать глаукому. Ей следовало бы проверить
зрение.
- Она проверила, - ответил Билл. - Ничего аномального.
- О, тем хуже. Следующее, что приходит на ум, это неврологическое
заболевание.
- Брось, Карл. С ней все в порядке и ты это знаешь.
Я улыбнулся и пригубил виски.
- А ты, - заметил он, - выглядишь похожим на какую-то игральную
карту, о которой я однажды высказывался, в комплекте с мечом. Что
происходит, Карл?
- Это все очень сложно, даже сложнее, чем в последний раз, когда мы
разговаривали.
- Это означает, что ты все еще не можешь дать мне объяснения? Я
покачал головой.
- Ты выиграл полностью оплаченную турпоездку ко мне на родину, когда
все это кончится, - пообещал я. - Если у меня тогда все еще будет
отечество. Прямо сейчас время вытворяет ужасные вещи.
- Что я могу сделать, чтобы помочь тебе?
- Мне нужна информация. О моем старом доме. Кто этот парень, который
устроил там ремонт?
- Эд Уэллен, местный подрядчик. По-моему, ты его знаешь. Разве не он
поставил тебе душ или что-то в этом роде?
- Да, он, вспомнил.
- Он сильно расширил дело, купил какое-то тяжелое оборудование.
Сейчас на него работает много парней. Я улаживал его дела.
- Ты знаешь, кому он передал работу над моим домом сейчас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26