Оглянувшись, я увидел, что он стремительно приближается ко мне. Я
помчался изо всех сил и остановился уже перед самым откосом, который
оказался очень крутым.
Но я сразу же стал по нему взбираться, даже не оглядываясь назад.
Так страх делает из нас всех спортсменов.
- Ты прав, - согласился я. Кровь стучала в висках, звуки погони все
приближались.
Карабкаясь по откосу, я прикидывал, как он поступит? Полезет за мной,
или просто подождет внизу? Мне казалось, что до самого верха ему не
добраться; я сомневался и в собственных возможностях. Откос становился
почти отвесным, мне уже приходилось использовать не только ноги, но и
руки. Пальцы не слушались, бок болел и кровоточил. Когда я залез уже
настолько высоко, что почувствовал себя в относительной безопасности, мне
стало страшно, что я могу потерять сознание и сорваться вниз.
Задыхаясь, я сумел затащить свое тело на широкую площадку, которую мы
заблаговременно присмотрели, футах в сорока пяти над землей. Там я
свалился. По-моему, на несколько секунд я потерял сознание.
Звуки внизу привели меня в чувство. Но не сразу. Тело мое наполняла
свинцовая тяжесть, голова готова была лопнуть. Обрывки мыслей и образов
складывались в причудливые узоры, но разлетались раньше, чем я успевал к
ним приглядеться.
Я все-таки приподнялся на локтях и посмотрел вниз.
Робот лез по обрыву. Он уже поднялся футов на пятнадцать. В том месте
угол откоса увеличивался, и робот пополз очень медленно, вперед и вверх,
осторожно нащупывая клешнями точки опоры.
Давай! Давай!
- Ладно! Черт возьми! - пробормотал я. - Ладно!
Я огляделся, пытаясь сразу найти что-нибудь подходящее. Почти все
камни казались либо слишком большими, либо слишком маленькими. Что лучше,
попытаться подкатить к краю и сбросить вниз большой камень, или
воспользоваться камнями поменьше? Боль во всем теле была мне ответом.
Я встал на четвереньки, потом поднялся на ноги, собрал около дюжины
камней размером с кулак, и свалил их в кучу на самом краю. Но робот уже
продвинулся еще на один ярд, и, судя по всему, дела у него шли неплохо. Он
продолжал подниматься.
Я бросил три камня. Два раза я промахнулся, третьим попал по
гусенице. Проклятье! Я швырнул еще два камня, и только один из них
пролетел рядом с его глазами-рецепторами. Он нашел новую точку опоры и
рывком приблизился ко мне еще футов на пять.
Следующим броском я разбил рецептор. Мне просто повезло, но это
вселило в меня надежду. Все остававшиеся у меня под рукой камни отлетели
от его гусениц и корпуса, не причинив ему видимого вреда.
Он уже поднялся футов на двадцать пять. Казалось, что он висит под
довольно рискованным углом, но его гибкие клешнеобразные захваты были
сделаны из прочного материала и выглядели весьма надежными.
У меня кончились боеприпасы. Я нашел камень размером с большой кочан
капусты, поднял его снизу обоими руками и швырнул вниз.
Он обрушился на робота с большой силой. К моему удивлению, этот
агрегат остановился всего лишь на несколько секунд, повисел немного и
полез дальше.
Я ухитрился поднять другой камень, раза в три больше предыдущего, и
повторил действие. На этот раз в машине что-то защелкало и заскрипело, но
это продолжалось совсем недолго и робот возобновил подъем.
Я уже исчерпал почти все свои запасы. То есть, подходящие камни,
которые я был в силах поднять. Некоторые камни казались весьма пригодными
для моих целей, но мне не верилось, что хотя бы один из них я смогу
сдвинуть с места. Впрочем...
Сзади и чуть-чуть повыше был один камень, вполне способный доконать
проклятую машину. Если я смогу сдвинуть его с места, он покатится. А если
он покатится, то тогда, может быть, я сумею подкатить его к краю и
спихнуть вниз. И если он будет падать с нужной мне точки, то с моими
сиюминутными неприятностями будет покончено.
...К несчастью, он был причудливой формы, и мне было трудно
определить, куда именно он покатится.
Пока я думал об этом, робот продвинулся еще на три-четыре фута.
Я побежал к камню, мне следовало спешить. Машина уже прошла больше
половины пути.
Сначала камень не поддавался. Мне пришлось раз восемь наваливаться на
него всей тяжестью тела, прежде чем он слегка шевельнулся.
Но у меня уже отнимались руки, а головокружение и тупая боль в боку
доводили до исступления. Однако камень все-таки шевельнулся и это придало
мне немного силы. Я еще дважды навалился на него и небезуспешно, но тут
шум машины угрожающе приблизился.
Я уперся спиной в склон и попытался сдвинуть камень ногами. Боль в
боку резко усилилась, но я все же сдвинул его с места. Повернув голову, я
увидел, как над краем моего орлиного гнезда взметнулись захваты, исчезли,
появились опять. Я возобновил усилия.
Камень покачнулся, подался вперед, потом назад. Еще раз.
Еще раз.
Он готов был покатиться, но силы мои иссякли. Я больше не мог сделать
ни одного движения. Я вряд ли был способен пошевелиться...
Захваты зацепились за что-то. Потом послышалось гудение, еще через
несколько секунд заскрежетали гусеницы. А я все никак не мог собрать
остаток сил. Я просто валялся там, мучаясь от боли и прислушиваясь.
Потом вспыхнул луч света. Сначала он промахнулся, но почти сразу же
отыскал меня. Изрыгая проклятия, я отвернулся. И тут, откуда-то взялись
силы.
Я почти конвульсивно напряг ноги и стал толкать камень. Я так стиснул
зубы, что, казалось, все они раскрошатся. Пот со лба стекал мне в глаза.
Боль в боку пульсировала в такт с моим сердцебиением.
Потом, очень медленно, камень наклонился вперед. На несколько дюймов,
насколько я мог судить, и там застыл. Я расслабился и дал ему опуститься
на место. Потом еще раз...
И на этот раз камень качнулся дальше. Я продолжал давить на него,
пока не понял, что мне больше уже не выдержать, что меня сейчас разорвет
от напряжения.
Движение камня затормозилось, казалось, он вот-вот остановится. Но
этого не произошло, и тело мое обмякло.
Я бы пропустил все, что было дальше, но моя голова склонилась влево,
и свет снова ударил мне в глаза. Я отдернул голову и в этот миг увидел,
как камень катится.
Робот уже высунулся на десять-двенадцать дюймов. Мне померещилось,
что камень катится слегка в сторону, и я испугался, что он пролетит мимо.
Но он не пролетел мимо. Он со страшной силой ударил робота по левой
стороне. Потом они исчезли. Уже теряя сознание, я все-таки услышал, как
они грохнулись вниз.
Я не знаю, сколько времени пролежал там. Мне казалось, что я сплю и
во сне вижу бесчисленные звезды, похожие на ослепительно яркие островки в
черном озере, и между ними прохаживаются люди, умиротворенные,
безмятежные, мудрые, благородные. Меня это обрадовало, но по
противоположным причинам: либо та работа, которую я должен был выполнить,
завершена и завершена успешно, либо это произошло вопреки всему
сделанному, но благодаря тому, что мне все-таки удалось вовремя вмешаться.
В любом случае, это была очаровательная картина, хотя и не вставленная в
рамку, и я пожалел, что меня от нее отвлекают. Вероятно, меня привел в
чувство свет. Когда я окончательно пришел в себя, то не мог понять, то ли
я действительно спал и видел сон, то ли просто смотрел на звезды в
мечтательном забытьи. Это уже не имело значения.
Я перевернулся на живот и сумел подняться на четвереньки, пряча лицо
от света. Потом я медленно подполз к краю.
Внизу валялся искореженный робот. Свалившись, он еще откатился футов
на тридцать в сторону. Камня я не разглядел.
Я опять опустился на живот и стал смотреть вниз. Чувство торжества
быстро сменилось грустью, тоской. Разве не был я сам сломанным механизмом?
Сохраняя в себе лишь то, что казалось мне существенно важным, я сам
формировал себя, отбрасывая лишнее, заводил себя, как механическую
игрушку, и бегал, пока не кончался мой срок. Потом опять.
Или, вернее, он.
Будь оно все проклято! Нет! Я.
Мы?
Хорошо. Я начинал воспринимать то, что произошло. После последнего
слияния все стало бессознательно раскладываться по полочкам само по себе.
Извлечение очередной булавки каждый раз приводило к восстановлению той
части памяти, что была когда-то отброшена мной за ненадобностью, и
вызывало психические потрясения различной силы, но полученный материал в
конце концов непременно усваивался, потому что он был моим, он был
знакомым, он был родным и близким. Потом появилось чужое связующее звено,
сквозь которое стали просачиваться другие частицы моего первоначального
"я".
Чужое? Уже нет.
Нет.
На миг я оказался по другую сторону зеркала, разглядывая тот
отвратительный багаж, который я приобрел, вытащив булавки и убив Винтона.
Ну что же, я не получил, чего хотел, а именно, понимания изначального
происхождения этой шайки назойливых, лезущих в чужие дела проныр.
Назойливые, лезущие в чужие дела? Конечно, я тоже такой же. Но это
они вынудили меня.
Они?
Мы. Теперь.
Занятно.
...Ибо никто из нас не знал, почему мы обречены влачить именно такое
существование, каким бы оно ни было, или кто мы такие на самом деле. Я
действительно был пропавшим клоном; необходимость этой кражи была
обусловлена тогда моим преклонным возрастом и угасавшими силами. Чтобы
другие не узнали о моем перемещении, о моей истинной сущности, пришлось
пойти на тщательно спланированное самоубийство. До этого я очень долго был
рядом с ними, почти с самого начала. Но вот что было еще раньше... Я
всегда знал, что я с врагом одной крови, что мы всегда были врагами,
потому что мне сразу же не понравилось то, что они затевают, создавая Дом.
Впрочем, тогда я был бессилен и выжидал, скрывая свои чувства. Я узнавал о
них либо по их действиям, либо, иногда, молчаливо участвуя в их слияниях.
Прошло много времени, прежде чем мое неодобрительное отношение к их
системе ограничений и тотального контроля достигло такой степени, что я
начал обдумывать их устранение.
Ведь первоначально предполагалось, что Дом создается только только на
время, для связи и консолидации всех отдаленных миров, как обыкновенное
убежище для той части человечества, которой удалось пережить погубившую
Землю катастрофу, как место, где уцелевшие смогут остановиться и перевести
дух. Однако, семья решила превратить его в нечто более постоянное,
придерживаясь того убеждения, что повторение случившегося неизбежно, куда
бы люди не отправились, если не будет сделано что-нибудь радикальное для
изменения самого человека. Я понял это так, что они готовы упрятать
человечество в тюрьму, в больницу. Я же считал, что выживание рода
человеческого может быть гарантировано простым его рассредоточением, теми
разнообразными и бесчисленными возможностями для его развития, которые
непременно представятся. Я находился на Земле в ее последние дни, работая
со спасательными командами, и я верил, что это несчастный случай,
недоразумение, ошибка; война, стихийное бедствие всему виной. И даже если
это было не так, случившееся не обязательно должно было повторяться снова
и снова. Я хотел, чтобы человек вышел из Дома, чтобы он опять отправился в
путь.
Таких возможностей, как у семьи, у меня не было. Но обо мне тоже
никто не знал. Я решил в полной мере воспользоваться этим, тщательно все
продумывая, нанося внезапные удары и не оставляя ничего без внимания. В
первый раз я потерпел неудачу, но они так и не узнали, кто я, или что все
это значит. Власти оставались вне игры, не зная о существовании семьи и
находясь под ее влиянием. Я изучил их методы, превзошел в умении скрывать
свое истинное лицо и до известной степени стал таким же безжалостным,
какими были они в самом начале. Это было не так сложно.
Впрочем, они изменились. И я знал, почему. Эта идея нравственной
эволюции, с которой они так носились и которую они пытались осуществлять
даже на своем собственном, личном уровне... Она их и погубила. Теперь они
оказались слишком слабыми, и я победил... Пиррова победа, в своем роде.
Я не знал, откуда я взялся. Мои самые ранние воспоминания относились
к тому времени, когда я работал техником в Подвале Крыла 1. И только
постепенно, путем наблюдений и телепатии, я узнал о семье и об их великом
эксперименте. Я принял решение помешать им и занялся самообразованием.
Я понимал, что уничтожая их, я, вероятно, выбрасываю ключ к тайне
моего собственного происхождения. Впрочем, я был готов принести эту
жертву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28